Из северно-русской лексики свадебного обряда: этимолого-этнолингвистические заметки

«Свадьба – дак вся деревня гуляет: кто в сычáх, кто в позвý» (Костромская обл., Вохомский р-н, с. Тихон [7]) – в этом контексте говорится о двух категориях гостей на свадьбе: званых (тех, кто в позвý ) и незваных ( сычáх ). Тем самым обоснована связь (на первый взгляд неявная) между различными словами, которые будут рассматриваться ниже. С одной стороны, речь будет идти о наименовании одного из пиршеств (костр. тóзьмины ), которое включено в обязательный сценарий свадьбы и оказывается в конечном счете «званым»; с другой стороны, об именах незваных, «непочетных» гостей – влг. чикалú , влг. сорокачú , влг., костр. сычú , костр. сухóнцы и др. Все анализируемые слова объединены тем, что они записаны сотрудниками топонимической экспедиции Уральского университета (ТЭ УрФУ) на территории Вологодской и Костромской областей (преимущественно в восточных частях обеих). Некоторые из этих лексем не фиксировались ранее в лексикографических источниках, другие отмечались, а иногда даже комментировались в этимологической литературе, но наши записи помогают дать более подробный этнолингвистический комментарий к словам и скорректировать существующие версии их происхождения (или же предложить новые).

ТÓЗЬМИНЫ

Это слово отмечено сотрудниками ТЭ на востоке Костромской области (в Октябрьском

и Шарьинском районах) в ряде близких друг другу значений, отсылающих к застольям и посиделкам в рамках различных семейных обрядов (преимущественно свадебного), а также этапам этих обрядов, во время которых застолье играет ключевую роль. Наши фиксации (впервые здесь публикуемые) являются наиболее подробными и существенно дополняют более ранние опубликованные данные об этом слове (и близких ему формах). Они были засвидетельствованы в Чухломском районе Костромской области, а также в соседней Кировской области (Вятской губернии), при этом вятские фиксации сделаны как в конце XX – начале XXI века, так и в XIX веке.

Представим значения слова .

Свадебный обряд: костр. шар. тóзьмины ‘посиделки с застольем невесты с подругами перед свадьбой’: «Тозьмины были. Перед свадьбой к невесте приходили подруги, 3–4 придут к ней домой» (Серково), «Незадолго перед свадьбой собираются у невесты на тозь-мины» (Плосково); ‘просватание’: «Свататься едут – это на тозьмины, значит» (Бухалкино); ‘гулянья в доме невесты после свадьбы (вечером, на второй день или на протяжении трех дней)’:

На второй день в доме невесты гуляли, тозьмины были (Майтиха), После свадьбы едут к невесте на тозь-мины. К невесте гулять. Это как свадьбу отгуляют, гости разъедутся, и близкие вечер гуляют у невесты

(Сергеево), Первый день сварьбы у жониха, а второй – тозьмины, к невесте поедут (Сергеево), День, два, три после свадьбы гуляют – тозьмины (Столбецкое);

‘застолье после свадьбы (в какой день?)’: Тозьмины – какая-та гулянка после свадьбы (Плосково).

Интересно, что один из информантов понимает слово как многозначное, обозначающее различные этапы свадебного обряда: смотр дома невесты родителями жениха и дома жениха родителями невесты; заключительный этап сватовства, обсуждение деталей праздника; второй день свадьбы, когда молодые едут с родителями невесты; ответные визиты молодых к каждому из приглашенных на свадьбу:

Тозьмины бывают вот смотры. Жениха родители смотрят дом невесты, а невесты родители смотрят дом жениха. Тозьмины это когда сватовство. Вот, например, пропой прошёл, это тозьмины прошли. А на второй день едут к невесте – это уже называются тозьмины. А потом, когда каждый гость приглашает молодых, а они ездят по всем, это тоже тозьмины (Медведица).

Близкие формы и значения отмечены в словаре Н. С. Ганцовской: костр. чухл. тозьмúна , тозьмúны ‘неделя, когда молодожены ездят в гости к родителям’: «В тозьми-ну мы всех родных объездить успели» (Ножки-но) [2: 382]. Интересующее нас слово отмечено и в неспециализированном лингвистическом источнике – в сборнике «Чухломской фольклор» [22]. Дефиниции, к сожалению, отсутствуют, но в двух текстах, где оно фигурирует, речь идет о свадебном обряде:

Через несколько дней после свадьбы ездили к родителям на тозьмины, там две ночи ночевали. Всё разное угощение готовили, блины [22: 158, № 181]. Потом к невесте едут на тозьмины. В пятницу, положим, свадьба, в субботу – у жениха пируют и ночуют у жениха, а в воскресенье едут на тозьмины. Родители невесты закуску всякую готовят: холодец, мясо, яишницу [22: 158, № 182].

Таким образом, тозьмины здесь – *‘засто-лье в доме родителей молодых (или одного из молодых) через несколько дней после свадьбы’.

Наконец, «свадебное» значение отмечено и у вятских вариантов изучаемой лексемы: вят. шабал., даров. тóзмины , котельнич. тóзьмины , котельнич. тóзвины ‘праздник у невесты после свадьбы’: «Вскоре после свадьбы сделали тозмины, издили к тестю, тожо шибко пировали» [10: 11: 49].

Родильный обряд: костр. шар. тóзьмины ‘праздник по случаю рождения ребенка’: «Женщина родит, муж собирает вечеринку – вот тозьмины. Окрестят ребёнка, вот собирают тозьмины» (Печенкино), «Как ребёночка привезут, отмечают тозьмины. Все идут, подарки дарят» (Берзиха); ‘именины или крестины ребенка’: «Тозьмины – а это называется раньше как именины, или ребёнка крестят да чего-то – тозьмины» (Шубиха).

Похоронный обряд: костр. шар. тóзьмины ‘поминки’: «Вроде говорили: “У их сегодня тозьмины по кому-то”. Это, наверное, поминки» (Троицкое).

Любое празднование с застольем (как правило, домашнее): костр. окт., шар. тóзьмина , тóзьмины ‘празднование чего-л. с обязательным застольем, вечеринка (по любому поводу)’:

Тозьмину тот устроит, другой. Ты ходила к ёму на тозьмину? (Окт, Клюкино), Тозьмины – это событие. – Куда пошёл? – На тозьмины. На тозьмины пошла. Это про родственные связи какие-то (Шар, Троицкое), Тозь-мина у них. Тозьмина была в Троицын день. На тозьми-ны свои больше ходили, а когда и чужие придут (Окт, Клюкино), Нынче тозьмина, скажут, у Подсухиных, ну, дают копоти! Плясня такая, угошшенье. На тозьмину ходила: упляшутся, напьются. В новый год или у кого гости, по разным праздникам (Окт, Даровая), Тозьмину тот устроил, другой. Веселье такоё, штё ты! Застолье собирают. На тозьмину, скажут, ходила, а нынче штё? Ни стать, ни сплясать, ни под окошком насрать (Окт, Боговарово), Тозьмина-то – пели, гуляли, веселились. Тозьмины по домам, колхозный праздник редко тозьми-ной назовут (Шар, Конево), Ой, у Большаковых тозьми-на. Гости приедут. Пляшут, гуляют, играют, все в сборе (Шар, Конево).

К этой смысловой группе примыкают слова в любопытных фонетических и словообразовательных вариациях, записанные в XIX веке: вят. слобод. тóзимы ‘приглашение молодых пар друг к другу в гости’ (1881) [19: 44: 173], вят. тéзвины ‘приглашенье гостем к себе хозяина и самое посещенье это’ [3: 2: 718], [3: 4: 395]. Форма тéзвины повторяется в [10: 11: 23], но современными записями она не подтверждена, есть только ссылка на СРНГ [19: 43: 337], который, в свою очередь, ссылается на Даля.

Наконец, изучаемое слово единожды отмечается в значении, выходящем за пределы «обрядово-гостевой» сферы, но имеющем ясную связь с ней: костр. окт., шар. тóзьмина ‘суматоха’: «Бардак не бардак, а тозьмина» (Шар, Конево).

Из всех вариантов обсуждаемого слова этимологической интерпретации подвергалась, кажется, только форма тéзвины. Рассматривая вят. тéзвины ‘ответное приглашение хозяину со стороны приглашенного’, М. Фасмер производит его от цслав. *тьзъ ἐπώνυμος (ср. тёза, тёзка) и звать [21: 4: 36]. Это решение, возможно, в каком-то смысле подсказано тем, что сам В. И. Даль (единственный лексикограф, зафиксировавший данную форму) помещает тéзвины в словарную статью с заглавным словом тёза ‘соименник, одноименник’ [3: 4: 395]. Семантических аргументов М. Фасмер не приводит; нет указаний на смысловые переходы и в словарной статье Даля. По логике этого этимологического решения, тезвины – *‘праздник, куда зовут тезок’. Но в значениях слов тозьмины, тозимы и пр. нет указания именно на тезок. Можно предположить, что тезка (теза) выступает в каком-то другом значении, но такие «иные» значения не фиксируются, кроме казан. тёзка ‘друг, приятель’ [19: 43: 338]. Значит, тезвины – это, возможно, первоначально *‘приятельская вечеринка’. Но смущает, что казанское слово зафиксировано единично (в 1853 году) и на другой территории, чем тезвины, тозьмины и т. п. Можно допустить и другую «зацепку»: тезвины первоначально – *‘именины’, ср. тезоименитство ‘именины, день ангела’ [3: 4: 395]. Но почему тогда это значение не фиксируется – и почему нет формы *тезины? Главное же препятствие на пути признания «тезоименной» версии – корневой вокализм: неясно, почему широкое распространение получила именно форма с о (тозьмины), в то время как форма с е, должная быть исходной, зафиксирована однократно.

Все изложенные сомнения побуждают нас искать другое этимологическое решение. Логично отталкиваться от самого наполненного смыслового блока – «свадебного». В нем, в свою очередь, наибольшее распространение имеют значения, связанные с посещением молодыми родителей (обычно невесты) после свадьбы. Это действительно очень важный компонент обряда, представления о котором имеют разное лексическое воплощение, ср., к примеру, перм. возить сковородники ( на рынок ), чуман возить ‘посещать родителей невесты после свадьбы’ [12: 34], ленингр. первогостьбище , твер. почесть , урал. поклон , арх. полюбовная гостьба , арх., влг., новг., костр. и др. хлебины ( хлибины , хлибяны , хлебяна , хлибяна ) и т. п. ‘поочередные угощения участников свадьбы то у молодых в доме жениха, то в доме родителей невесты’ [29: 535]. Среди слов, обозначающих такие посещения, важную роль играют те, которые подчеркивают «ответность», поочередность визитов. Обычай поочередного го-щения можно рассматривать как факт обменных отношений между гостем и хозяином [32: 447], об этом см. также [31: 188]. Соответствующие слова имеют показательные приставки пере - и от -: вят. перепивки , костр. перепой , вят. перепойка , влг., моск., смол. перегостки , влг. одгозьбы , от-гозбины , новг. отводыни , кур., влад. отводный стол , нижегор. отгарныши , пенз. отпирка , арх. отворотный стол и т. п., ср. также в других славянских языках – бел. брест. перезва , пэрэзув , укр. ровен. перезва , макед. отбратки [29: 535].

Для нас особенно интересны слова, образованные от звать . Лексику с корнем * zov -/* zъv -можно считать базовой для обозначения такого ритуально-этикетного действия, как приглашение; это действие предваряет обряды жизненного цикла, семейные торжества и т. п. или является их важной частью [35: 265]. При этом приглашение – значимая часть народного этикета, регулирующая взаимоотношения между родными, друзьями и соседями: «Зов великое дело»,

«Зову почет отдавай» [35: 266]. Производные от звать могут выступать с приставкой от- : костр. отзывáть ‘приглашать, звать куда-либо’: «Я отозван сегодни в гости», пск., твер. отзы́вка ‘приглашение кого-либо куда-либо’ [19: 24: 189]. Вот свадебная лексика с этой приставкой: отзывины яросл. ‘первое после свадьбы угощение молодых в доме родителей молодой’, без указ. м. ‘ответное посещение’ [19: 189], без указ. м. отóзвы ‘угощение у родителей новобрачной на следующий день после свадьбы’ [19: 253], отóзвины яросл. ‘посещение молодыми родителей новобрачной на следующий день после свадьбы’ [19: 253], костр. ‘то же’ [7]. Ср. также близкие значения, связанные с другими компонентами свадебного обряда: сарат. отóзвинки ‘последнее свадебное застолье’: «Ходили в отозвинки всей родней гуляли всю ночь до утра. Отозвинки – сварьбе конец» [19: 24: 253], вят. отзывны́е пельмени ‘последнее кушанье в так называемых похмельных (на 2 день свадьбы)’, сарат., ульян. отзы́вный пир ‘последний, завершающий свадьбу пир у молодых’ [19: 189–190].

Замечательно, что у слова отóзвины есть фонетические варианты с меной в ~ м : влг. гряз. отóзмины ‘посещение молодыми родителей новобрачной на следующий день после свадьбы’ [19: 189–190], костр. солигалич. отóзьмины ‘второй день свадьбы: угощение тещи для зятя’: «На отозьминах, говорят, у тещи, угощала она его там, чем не знаю, крепко выпивали», «А после свадьбы и отозьмины были, зять к теще на блины ехал» [7]. Чередование в ~ м известно русским говорам, ср., к примеру, сев.-двин. мýззелень ‘темно-зеленый цвет’ – влг. вýзелень ‘зеленый, еще не созревший’ [8: 2011].

Надо добавить, что отозьмины фиксируются в районах, смежных с теми, где засвидетельствованы тозьмины : Грязовецкий район Вологодской области граничит с Чухломским районом Костромской, а тот, в свою очередь, с Солигаличским.

Можно заключить, что слово тозьмины возникло из формы отозьмины и является результатом упрощения приставки на о , ср. примеры аналогичных фонетических процессов: диал. шир. распр. отымáлка ‘тряпка для хозяйственных нужд’ > смол., морд. тымáлка ‘то же’, образина > самар. бразина ‘бран. лицо’, перм. обрученье ‘вечер накануне свадьбы в доме невесты’ > перм. брýчень ‘сватовство’ и др. [8: 56, 58, 296]. Эта версия состоятельна в семантическом, фонетическом и лингвогеографическом аспектах. Что касается формы тезвины , то о причинах появления е сказать трудно (тем более фиксация единична): это либо результат деэтимологизации, либо следствие притяжения к словам типа теза , тезка .

ЧИКАЛИ, СЫЧИ, СУХОНЦЫ

И ДРУГИЕ НЕЗВАНЫЕ ГОСТИ

Если в предыдущем разделе статьи говорилось о тех свадебных действах, куда гостей приглашали, звали, то в данном разделе речь пойдет о незваных гостях на свадьбе. В разных славянских традициях подчеркивается неуместность прихода без приглашения:

рус. Незваны гости гложут и кости, укр. Гiсть не проханий, не дуже буває тучений, болг. Не съм те канил с шарена бъклица <Я тебя не приглашал с пестрой флягой для вина>, словац. Nevoláný host’ má miesto za dvermi <У незваного гостя место за дверьми> и др. [35: 266].

Парадокс в том, что, несмотря на свою «не-этикетность», незваные гости составляли «законную» и особо выделенную группу участников свадебного обряда. Это посторонние односельчане, соседи, случайные посетители и прохожие, не приглашенные на свадьбу, выступающие в обряде преимущественно в роли реципиентов. <…> Как зрители посторонние наблюдают и оценивают происходящее и следят за соблюдением обрядовых правил, получают угощение, им показывают невесту, демонстрируют приданое, поют песни. Они также активно вмешиваются в ход обряда, действуя не индивидуально, а объединенной половозрастной группой [29: 198].

Незваные свадебные гости получают многочисленные наименования, обзор которых (на славянском материале) приведен в исследовании А. В. Гуры [29: 199–201]. Так, есть наименования, в которых отражена «чужесть» таких гостей (укр. луган. чужi люди , словац. cudzár , словин. cudzy , рус. влг. сторона , бел. брест. постороннiji и др.), занимаемое ими место в доме или вне его во время свадьбы (словен. долен. voglarji – в углу; рус. вят. кутяны , влг. закутяна – в кути , т. е. углу за печкой; словен. ю.-штирийск. zapečkarji – за печью; кашуб. oknevi – под окном; арх. подпорожные гости , укр. харьков., волын., житомир., подол. запорожцi , польск. progowi – под (за) порогом или у него; смол. дворники – во дворе у ворот; калуж. околичники – у околицы деревни и т. п.), праздное «смотрение» (рус. перм. смо-трельщики , глядены , перм., башкир. пучеглаз-ники , арх. позоряне , укр. луган. глядачі , зівахи , серб. ресав. гледачи и др.), их дармоедство и попрошайничество (например, рус. вят. захребетники , словен. горен. zaplečniki – «заплечники» ‘приживальщики, паразиты’, польск. люблин. kościelniki , ср. dziad kościelny , baba kościelna ‘нищие на паперти’) и др. Некоторые другие русские диалектные наименования незваных гостей (не только на свадьбе) приведены в [31: 169–170].

Что касается нашего полевого материала (собранного в центральных и восточных районах Вологодской и Костромской областей), то в нем есть слова с ясной внутренней формой, которые вписываются в выделенные А. В. Гурой модели или дополняют их. Незваные гости характеризуются как случайный сброд (влг., костр. набрóд ), как праздные ротозеи (костр. глазничú , глядéльщики , влг. пучеглáзники , влг., костр. смотрéльщики ), как дармоеды (влг., костр. захребéтники ), как нарушители порядка, хулига-ны¹, ведущие себя навязчиво и назойливо (костр. бесчúнники , ср. бесчúнничать влад. ‘нарушать приличие, порядок; безобразничать’, нижегор.

‘безобразничать, озорничать’ [4: 1: 122], [19: 2: 283], костр. модéны , ср. новг. модéть ‘быть навязчивым, назойливым; докучать какой-либо просьбой, домогаться чего-либо’ [19: 18: 197]). Незваное гостевание имеет свой хронотоп. Темпоральные характеристики описывают либо время появления таких участников свадьбы, либо время их угощения – после званых гостей²: влг., костр. посля́на , ср. также костр. посля́на ‘свадебные гости, опоздавшие к началу свадьбы’ [19: 30: 184]. Локативные маркеры четко определяют место этих персонажей, ср. костр. сочетание кýтные гости , говорящее о тех, кто находится в кутном углу (у двери), – в противоположность сýтным ( сýточным ) гостям, сидящим в сутном (переднем) углу:

Сутных гостей сажают по лавке в сутки, они хоро-шиё. А кутные гости худыё, те в прихожей (Пав, Березовка), Кутные гости не званы – в куте, придут незваные и стоят, а пришла бы ты к матке с женихом – в сутки посадят, суточные гости (Окт, Даровая).

Следует отдельно остановиться на словах, требующих особого этнолингвистического или этимологического комментария. Эти слова не комментировались в литературе – или же мы предлагаем для них новую интерпретацию.

Чикали . Слово чикалú отмечено ТЭ УрФУ на севере Тотемского района Вологодской области:

Чикали придут, выпить попрошайничают (Филин-ская), Чикалей поўно набежало, стоят глядят (Антушева Гора), Чикалей-то, скажут, насобиралось! Гостей зовут, а чикали сами придут (Вершининская), Чикали в угоў избы стучали, штёб им поднесли выпить-то (Вершинин-ская), Чикали-те ломят в сутний угол, штёб им вынесли вина и жорева какого (Середская).

В других лексикографических источниках слово отсутствует; единственная фиксация имеется в [14]; она сделана в Верховажском районе Вологодской области, который примыкает к Тотемскому как раз с севера: чикáль ‘незваный гость’: «Чикалёв-то не любили: кому они нужны!» [14: 12: 43].

По нашему предположению, лексема чикали образована от глагола чúкать , который возводится к гнезду праслав. экспрессивных глаголов * čikati / * čьkn ǫ ti , имеющих звукоподражательное происхождение [23: 4: 110–111, 141]. У глагола чúкать (реже чикáть ) широкий круг значений, но для нас важнее всего значение ‘ производить стук ударами , стучать ’ (арх., влг., карел., костр., прикам.) [5], [7], [11: 3: 360], [14: 12: 43], [16: 6: 790], [20: 384]; ср. также близкие формы и значения – чúкнуть прикам. ‘шлепнуть, ударить’ [11: 3: 360], арх., влг. ‘толкнуть’, ‘бросить’ [5], чúкать печор. ‘хлестать, бить’ [17: 2: 423], влг. ‘кидать’, ‘пинать, подбрасывать ногой’, ‘ломать, разламывать’ [5], алт. ‘наносить удары чем-либо острым’ [18: 5: 292], влг. чéкать ‘ударять толчком, тычком, пихать’ [16: 6: 766], арх. чиканýть ‘ударить’ [5] и т. п.

Каково семантическое обоснование этого решения? Как указано в контекстах к слову чикали, одно из заметных действий, которые они совершали, – стук (обычно в угол дома), означающий требование вынести им выпивку: «Чикали в угоў избы стучали…», «Чикали-те ломят в сутний угол…». Подобные действия обрисовываются и в контекстах к другим обозначениям незваных гостей на свадьбе:

влг. Смотрельшшики как заколотят, как застучат, – им и выносят пива-то (В-Уст, Кузино), костр. Сычи колотят по столу, в углы бьют, выпивки просят (Окт, Даровая).

Отсюда следует, что чикали – те, кто чикают (стучат), требуя спиртного. Возможен и другой мотивационный поворот. Незваные гости, как говорилось выше, хулиганили (особенно если им не давали выпивки), ср. контексты к слову сычи ‘незваные гости на свадьбе’ (о котором ниже):

костр. Были всегда сычи. Если не подадут им, так они печку ломают (Вох, Кекур), Сычам-то в первую очередь выпить дают. Не напой – разберут печку по кирпичикам. Нельзя прогонять (Вох, Вохма), Набежат сычи – и печь спёхнут, своротят печку (Пав, Медведица), Сычи были – печки ломали раньше. Придут и своротят возьмут, трубу ли чё ли. Бывало, это они не нарочно, бывало так, что много их тут. Так жмутся – кирпич-два уронят (Окт, Клюкино) и др.

Таким образом, можно предполагать, что слово чикали мотивировано деструктивной семантикой глагола чикать (‘ломать’, ‘разбивать’ и т. п.). Наконец, есть еще одна мотивационная возможность. У глагола чúкать есть значение ‘выпивать, пить спиртное’: «Ну, как они чикали: как утром вставают, так и чикали» [16: 6: 790]. Это значение – результат закономерного метафорического развития на основе ‘хлопнуть’, ‘стукнуть’, ср. простореч. хлопнуть ( жахнуть ) стаканчик ‘выпить спиртное’.

Из трех предложенных версий хочется предпочесть первую (поскольку в контекстах именно к этому слову упоминается стук, а соответствующее значение глагола чúкать фиксируется в вологодских говорах). Однако две другие возможности могут выступать не как альтернативные, а как комплементарные.

Сухонцы . Это слово отмечено сотрудниками ТЭ УрФУ на крайнем востоке Костромской области, ср. сухóнцы ‘незваные гости на свадьбе’: «Сухонцеў сколь набежало» (Окт, Луптюг). Луптюг находится на границе с Кировской областью, а именно там это слово фиксируется более устойчиво (как раз в западных районах, частично соседствующих с Костромой, – Шабалинском, Лузском, Подосиновском), ср. вят. лузск., шабал., подосин. сухóнец (жен. сухóнка ) ‘тот, кто присутствует на свадьбе в качестве зрителя’: «Передай яндову сухончам, пусть попробуют нашего пива», «Вчера мы тоже ходили на свадьбу только сухон-чами», «Сухончев-то на свадбе много было» [10: 10: 263]. В других словарях слово не отмечено, но при этом засвидетельствовано в исследованиях фольклористов, работавших на Вятке, ср.:

подосин. Попросили меня как за дружку. <…> Вот я с подносом выхожу и начинаю: «Господи Иисусе Христе, сыне боже нас, помилуй нас». И вот я только это прочитал, а бабы тут стоят, приготовились эти, в су-хонцах , как грянут эту песню «Не зелено вино разливается…» [30: 54], лузск. Сухонца приходили посмотреть, соседи. Они в дверях стояли [13: 59].

Это слово упоминается и в исследовании Т. Н. Бунчук (записи из Лузского и Подосинов-ского районов Кировской области) [27: 62]. Для него предлагается интерпретация, связывающая его с названием вологодской реки Сухоны, протекающей к западу от Лузского и Подосиновского районов.

Соответственно, сухонцы – это люди, пришедшие с берегов реки Сухоны, т. е. люди издалека. Хотя, конечно же, неприглашенные гости – это односельчане, вряд ли кто-то ездил из дальних мест, чтобы посмотреть на свадьбу. Однако косвенное указание на удаленность мест опосредованно передает идею «чужести, другой стороны», так как, по народным представлениям, «далеко, за рекой» связывается с представлениями о местонахождении «того» света. Тогда и сухонцы – это люди из-за границы того света [27: 62].

Указанная модель существует, для ее подтверждения можно привлечь как обозначения незваных гостей, так и свадебных чинов, ср. чит. швед ‘непрошеный гость’: «Ребят в армию провожали, и два шведа пришло» [18: 5: 331], рус. пск. мазуры ‘о сватах’: «Из-за гары-гары едут мазуры <песня>», укр. черниг. «Прыехала лiтва <о сватах>, будзе у нас бiтва» [26: 152].

Таким образом, предложенное решение имеет право на существование, однако смущают два обстоятельства: во-первых, Сухона – не столь актуальная большая река для жителей Кировской области (и костромского Луптюга), скорее, они выбрали бы Ветлугу; во-вторых, в обозначении жителей бассейна Сухоны ударение падает на первый слог, в то время как в названии незваных гостей – на второй3. Это побуждает, не отрицая возможности данного решения, предложить другое. Вероятно, слово имеет корень сух-. В плане словообразования ср. хабар. сýхонки ‘печенье в виде полых внутри калачей’ [19: 43: 19], костр. сухóнкой (есть) ‘есть всухомятку’ [7]. Что касается семантики, то слова с корнем сух- используются для выражения представлений об обманутых ожиданиях, неудаче, безрезультатности, опустошенности, неполноценности и пр., ср. арх., влг., ср.-урал. сухáру вывезти (привезти) ‘получить отказ при сватовстве’, печор. нести сухышá ‘прийти с утиной охоты без добычи’, арх. сухáрь ‘рыбак, вернувшийся с лова без рыбы’, отошёл, как отсуха ‘ни с чем или с носом’, курск. насухо ‘не давая вознаграждения, без подарков и угощения’, влг. сухарём ‘порожняком, без груза и пассажиров, без ноши’, литер. всухую ‘с сухим счетом, не получив ни одного очка (в игре); проиграв’ и др. [24: 267, 276]. Эти смыслы входят в ассоциативное поле обозначений незваных гостей, поскольку они не получают полноценного угощения – и даже спиртное (пиво) им нередко дается некачественное (см. об этом в [33: 66], [34: 466], где приводятся контексты типа костр. «Сычам последнее пиво доставалось, нечистое уже, друзг-от»).

Сычи , сорокачи , галки . Слово сычú ‘незваные гости на свадьбе’ (реже ед. сыч ) отмечено ТЭ УрФУ на востоке Вологодской области (Бабушкинский, Великоустюгский, Кичменгско-Городецкий, Никольский районы) и на востоке Костромской (Вохомский, Октябрьский, Павин-ский районы):

Сычи-то бегают, хотят взять со стола. Их не звали, они неприглашённые (В-Уст, Кузьминская Выставка), За матицу не выходили сычи-то. Установятся, тута смотрят, подолгу стоят, чтобы им пивца подали, винца (Вох, Тихон), Сычи пришли. Их угостят – и они должны вовремя уйти. Раньше брали полотенце, через стол кидали им: «А вы, сычи, бесстыжие глазичú , утирайтеся и домой убирайтеся» (Окт, Соловецкое), А вот приходили на свадьбу смотрели, как нынче говорят, наброд ходят, – сычи звали. Незваные гости пришли посмотреть, как свадьба идёт, молодых посмотреть. Сычи-ти вперёд гостей, им пить подают, вперёд гостей заплясали да песни запели. Сычи, большие глаза. Уташшить чего норовят (Пав, Старое Коточижное) и др.

Фиксируются также производные глагольные формы: влг. сычúть , сычевáть ‘угощаться на свадьбе (о незваном госте)’:

Сычевать на свадьбу пойдём – глаза нахлещут, до стола доберутся (Бабуш, Демьянцево), Сычить на сварь-ду пришли, чтоб подали вина (Бабуш, Овсянниково); влг. насы́читься ‘угоститься вдоволь, побывав на свадьбе (о незваном госте)’: Насычиўся – сычом пришёу дак, подали ему (Бабуш, Овсянниково)⁴.

Слово сычú входит в активный лексический запас диалектоносителей; наши картотеки насчитывают десятки фиксаций. Что касается словарей, то слово отмечено в [19] и в словаре Н. С. Ганцовской, но «пунктиром»: влг., костр. вох. сычú ‘незваные гости на свадьбе’, влг. прийти куда-л. сычóм ‘прийти куда-л. незваным’, костр. вох. сычú ‘о детях и взрослых, собирающихся «в куты» (в доме, избе) во время сватовства или свадьбы’ [19: 43: 180], костр. солигалич., чухл. сычú ‘неприглашенные гости на свадьбе, зеваки’: «В сычи много народу пришло», «Сычи по окнам всегда заглядывают» [2: 375]. В близком значении слово есть и в [14]: влг. кич.-гор. бегать сычáми ‘бежать обособленно, особняком, в стороне от других’: «Мы ребятишками-то всегда за свадебным поездом сычами бегали» [14: 10: 179]. Данные словарей расширяют ареал, который задан в записях ТЭ УрФУ, но незначительно (добавляются Солигаличский и Чухломской районы Костромской области). Как следует из записей, обобщенных в [19], слово фиксируется не только современными собирателями, но и отмечалось в Вологодской губернии более 100 лет назад (в 1901 году) [19: 43: 180].

В смысле мотивации слово не вызывает проблем. В говорах (в том числе вологодских и костромских) сыч имеет не только общенародную семантику, но и обозначает сову, филина и некоторых других хищных птиц [2: 375], [10: 10: 278], [19: 43: 180] и др. В языковом «портрете» этих птиц (особенно сыча и совы) выделены глаза и взгляд (напряженный, немигающий), что отражено, в частности, в идиомах типа литер. глядеть /хлопать глазами /уставиться как сыч ‘о том, кто смотрит недовольно, сердито’, недовольный (надутый) как сыч, насупиться как сыч, взгляд как у сыча, глаза как у сыча ‘о чьих-либо круглых, враждебных, немигающих глазах’, совиные глаза ‘круглые, большие глаза’ и др. Незваные гости глазеют на свадебное действо (ср. такие их обозначения, как глядéльщики, влг. пучеглáзники, влг., костр. смотрéльщики, которые приводились выше), что подчеркивается и в контекстах к слову сычи (см. выше: «А вы, сычи, бесстыжие глазичú, утирайтеся и домой убирайтеся», «Установятся <сычи>, тута смотрят, подолгу стоят <…>» и др.). Поэтому в основу семантического переноса явно положен признак «глазения».

В создании образа могут участвовать и другие признаки; думается, образ в данном случае учитывает их комплекс. Птице сычу приписывается стремление к изоляции (литер. жить ( сидеть ) сычом ‘быть изолированным от общества’) – и подобный признак может считаться мотивирующим, поскольку свадебные сычи отделены от других гостей. Сычи выглядят недовольными, обиженными (томск. выглядывать ( высматривать ) как сыч ‘об угрюмо, неприветливо глядящем человеке’, простореч. вид как у сычихи ‘о неприветливом, угрюмом, враждебном или обиженном виде какой-л. женщины’ [9: 671–672]), а недовольство, конечно, присуще и незваным гостям, которые не получают «настоящего» угощения. Кроме того, поведение сыча может восприниматься как беспокойное и «хулиганское» (пск., твер. сыч ‘нахал, наглец’ [19: 43: 180], иркут. вертеться, как сыч на колу ‘о суетливом, беспокойном, непоседливом человеке’, сиб. как сыч на колу ‘о неспокойном, непоседливом человеке’ [9: 671–672]), что, несомненно, характеризует и незваных гостей на свадьбе. Вообще сыч, как и другие ночные птицы, имеет в славянских лингвокультурных традициях преимущественно негативную символику (воспринимается как зловещая, демоническая птица, см. [28: 568–570]), и это не может не влиять на выбор образа для обозначения незваного гостя, который воспринимается как антагонист по отношению к хозяевам (ср., кстати, поверье сыч хозяина выживает ‘говорится о птице, когда она кричит, сидя на доме’ [6: 31]). Итак, образ сыча в применении к свадебному обряду получает многостороннюю мотивацию.

Показательно, что эта метафора поддерживается другими «птичьими» обозначениями незваных гостей, зафиксированными в той же вологодско-костромской зоне. Первое из них – влг. в.-уст. сорокачú: «У тебя гости сидят, а к дверям набе-жат, вот и сычи, сорокачи ли. Им потом конфет набросают» (Черная). Из словарных источников это слово фиксируется в [10], причем отмечено оно в западных районах Кировской области – Даровском и Лузском (граничащем с Великоустюгским): сорокачú ‘незваные гости на свадьбе’: «Приходят и сорокачи на свадьбу», «Пойдём сорокачами пирушку глядить» [10: 10: 171]. Приводится и единично засвидетельствованный вариант соркачú («Полна изба соркачей») – результат мутации или ошибки при записи [10: 10: 171]. Сорокач, скорее всего, вторичен по отношению к сычу, на что указывает рифма (сычи – сорока-чи) и великоустюгский контекст «вот и сычи, сорокачи ли» (хотя в вятских записях сорокачи выглядят «независимыми»). Замена сыча на сороку несколько модифицирует мотивационную базу образа: основной признак сороки – стрекот, переосмысляемый как шумная болтовня, ср. новг. сороковáть ‘собравшись вместе, толковать, разговаривать’ [19: 40: 24], новг., орл., тул. сорóчúть ‘болтать, пустословить; сплетничать’ [19: 34] и т. п. Кроме того, сороки появляются нередко «компанией», как и незваные гости, – ср. про-стореч. сорочья ярмарка ‘о группе болтающих женщин’. Сороки вороваты (простореч. красть (воровать, тянуть, тащить), как сорока ‘о чьем-либо частом (и обычно мелком) воровстве, воро-ватости’), а в таком поведении иногда обвиняют незваных гостей (см. выше в контексте – «уташ-шить чего норовят»).

Наконец, для обозначения незваных гостей на свадьбе может быть использован образ галки. Соответствующие лексические единицы записаны в Шарьинском районе Костромской области, ср. гáлки , галчáта ‘незваные гости на свадьбе’: «Галки и галчата: ой, уж сколько галчат нашло, будём их из этой банки поить» (Поляшово). Как и сороки (а также вороны), галки «галдят», собираются в стаи, вороваты, ср. алт. галдеть как галки ‘об одновременно и громко говорящих людях’, шадр. как галок насело ‘о множестве кого-л. (например, старух, рассевшихся на лавочках)’ [9: 129] и др.

Таким образом, привлечение птичьих образов для обозначения незваных гостей на свадьбе обосновано целым рядом поведенческих признаков. Эти признаки лежат на поверхности – и не стоило бы особо о них говорить, если бы за ними не просматривался мотивационный пласт другого уровня. Названные образы включаются в ряд других птичьих образов, которыми насыщен символический язык свадьбы, а также матримониальной и эротической сферы. Как отмечает С. М. Толстая, в славянской свадебной терминологии широко представлена «птичья» (особенно «куриная») лексика – в основном в номинациях, связанных с невестой: головной убор невесты носит название кокошник (от кокошка ‘курица’), сорока; свадебный хлеб у русских называется курник (реже утка, гуска, голубка и т. п.); птичьи названия получают украшения свадебного каравая (птички, голубки и др.) и т. д. <…> Присутствие птичьего кода в традиционном свадебном обряде и его терминологии непосредственно связано с птичьей символикой и номинацией в славянских языках мужских и женских детородных органов (курица, птуха, патка, галка; петух, соловей и т. п.) [36: 17].

Многочисленные примеры, расширяющие указанные ряды и представляющие новые, даны в [29: по предметно-тематическому указателю – «голубь», «гусь», «кукушка», «курица», «ласточка», «лебедь», «орел», «птицы», «перепелка», «петух», «сова», «сокол», «соловей», «сорока», «тетерка», «утка»], [25: 279–281], [37], [38] и др. Однако эта тема еще далека от закрытия, о чем говорит обнаружение новых лексических и этнографических фактов (ср., к примеру, влг. коршуны ‘хлеб, который пекли на свадьбу’ [15: 6: 67], ср.-урал. глухáрь ‘тот, кто сопровождает приданое’ [1: 2: 127]), а также относительно маргинальных образов, которые получают особое звучание в общем контексте (таковой является, например, обратимая метафора «зять ↔ дятел» [25: 280]).

Свадебные сычи , сороки и галки тоже должны рассматриваться как новые реализации птичьей темы, являющейся одной из доминант свадебно-матримониальной символики. Это позволяет говорить о глубинной связи между описанными севернорусскими лексическими фактами и, казалось бы, не связанными с ними фольклорно-этнографическими свидетельствами, записанными в иных зонах славянского мира. Показателен, к примеру, один из обычаев полесского свадебного ряжения:

Посторонние развлекали присутствующих на свадьбе и в качестве ряженых. В Полесье переодетая стариком старуха и женщины изображали сову и совенят и занимали места за столом, откуда их выгоняли, поднося водку и подпаливая сове бороду [29: 208–209].

Интересна и малопольская легенда о сове: на свадьбе в Канне Галилейской присутствовали все птицы. Сова прилетела позже всех (ср. поздний приход сычей ), и ей достались объедки со всех столов (затем сова опозорилась, пустившись в пляс с коршуном) [28: 578–579]. Окраска образов, фигурирующих в этих примерах, и связанные с ними мотивы соотносятся с теми деталями «портрета» сычей, которые описывались выше (негативная тональность, мотив опоздания совы = позднего прихода сычей, кормление неполноценной пищей).

Таким образом, реконструируется небезынтересная картина, показывающая существование разных по глубине уровней мотивации у вполне «читаемых» языковых фактов.

БЛАГОДАРНОСТИ

Автор благодарит Т. Н. Бунчук, Ю. А. Крашенинникову и В. С. Кучко за помощь в сборе и осмыслении материала для статьи.

* Исследование выполнено при поддержке гранта РНФ «Контактные и генетические связи севернорусской лексики и ономастики» (проект 17-18-01351).

СОКРАЩЕНИЯ В НАЗВАНИЯХ РАЙОНОВ

Бабуш – Бабушкинский район Вологодской области

В-Уст, в.-уст. – Великоустюгский район Вологодской области

Вох, вох. – Вохомский район Костромской области гряз. – Грязовецкий район Вологодской области даров. – Даровской район Кировской области кич.-гор. – Кичменгско-Городецкий район Вологодской области лузск. – Лузский район Кировской области

Окт, окт. – Октябрьский район Костромской области

Пав. – Павинский район Костромской области подосин. – Подосиновский район Кировской области слобод. – Слободской район Кировской области солигалич. – Солигаличский район Костромской области чухл. – Чухломской район Костромской области шабал. – Шабалинский район Кировской области

Шар, шар. – Шарьинский район Костромской области

ACKNOWLEDGMENTS

The author thanks T. N. Bunchuk, Y. A. Krasheninnikova and V. S. Kuchko for their assistance in collecting and interpreting the materials for the article.

• * The study is supported by the Russian Science Foundation grant ‘North-Russian Vocabulary and Toponymy through Language Contacts and Genetic Ties’ (project No 17-18-01351).

• 24.    Berezovich E. L. Language and traditional culture: ethnolinguistic studies. Moscow, 2007. 600 p. (In Russ.)

• 25.    B e r e z ov i c h E . L . Russian vocabulary against general Slavic background: semantic and motivational reconstruction. Moscow, 2014. 488 p. (In Russ.)

• 26.    B e r e z ov i c h E . L . , Ku c h ko V. S . Revisiting etymology of Russian word mazurik (“rascal”) in the light of cultural and linguistic image of the Mazurs in Slavic traditions. Slověne . 2017. No 1. P. 413–448. (In Russ.)

• 27.    B u n c hu k T. N . Conceptual semantics of a lexical group in the context of folk culture. V. I. Dal’ i russkaya regional’naya leksikologiya i leksikografiya: Materialy vserossiyskoy nauchnoy konferentsii, posvyashchennoy 200-letiyu so dnya rozhdeniya V. I. Dalya . Yaroslavl, 2001. P. 60–63. (In Russ.)

• 28.    Gura A. V. Symbolism of animals in Slavic folk tradition. Moscow, 1997. 912 p. (In Russ.)

• 29.    G u r a A . V. Marriage and wedding in Slavic folk culture: semantics and symbolism. Moscow, 2012. 936 p. (In Russ.)

• 30.    Z o l o t o v a T. A . , K r a s h e n i n n i kov a Y. A . , P o z d e y e v V. A . Semantic and poetic levels of the meanings of realities and nominations in national consciousness (using Vyatka ethnic and folklore materials). Kirov, 2017. 146 p. (In Russ.)

• 31.    L e o nt ye v a T . V. Models and spheres of socio-regulatory semantics representation in the Russian language tradition. Diss. … Doct. Sci. (Philology). Ekaterinburg, 2015. 427 p. (In Russ.)

• 32.    N e v s k ay a L . G . The concept of “guest” in the context of transitional rites. Iz rabot moskovskogo semioticheskogo kruga . Moscow, 1997. P. 442–452. (In Russ.)

• 33.    O s ip ov a K . V. Brewing vocabulary in the Russian North: ethnolinguistic aspect. Vestnik Tomskogo gosudarstvennogo universiteta. Filologiya . 2017. No 48. P. 57–73. (In Russ.)

• 34.    O s ip ov a K . V. Traditions of drinking beer in the Russian North: ethnolinguistic aspect. Slavyanskiy al’manakh . 2017. No 3–4. P. 463–478. (In Russ.)

• 35.    Sedakova I. A. Invite. Slavic antiquities: ethnolinguistic dictionary . Vol. 4. Moscow, 2009. P 265-269. (In Russ.) 36. To l s t ay a S . M . Image of the world in text and ritual. Moscow, 2015. 528 p. (In Russ.)

• 37.    З а й ко в с к а Т . Невеста-птица. 1. Перелет в иной мир. Кодови словенских култура . Бр. 3. Свадба. Београд, 1998. С. 42–58.

• 38.    Зайковский В . Невеста-птица. 2. Communio-coitus. Кодови словенских култура . Бр. 3. Свадба. Београд, 1998. С. 59–79.

  Поступила в редакцию 16.04.2018