Эфталитская монета из раннесредневекового комплекса Горный-10 (Северный Алтай)

Образцы среднеазиатской нумизматики исключительно редко встречаются в археологических комплексах Северной и Центральной Азии раннего Средневековья. Такие находки являются свидетельством различного рода прямых и опосредованных контактов населения этих регионов в западном направлении, получивших довольно фрагментарное отражение в материальной культуре кочевников обозначенного периода. Кроме того, монеты, как и многие другие предметы импорта, используются в качестве важных хронологических маркеров, а также нередко обоснованно рассматриваются в качестве «престижного» элемента предметного комплекса, некоторым образом демонстрирующего статус владельца. Поэтому каждая новая подобная находка среднеазиатского происхождения привлекает большое внимание специалистов, как археологов и историков, обращающихся к реконструкции этнокультурных и социальных процессов, так и нумизматов, исследующих специфику распространения конкретных типов изделий и особенности их использования местным населением.

В настоящей статье в научный оборот вводится уникальная для Северной и Центральной Азии среднеазиатская монета, найденная в ходе раскопок некрополя Горный-10 эпохи тюркских каганатов. Учитывая большое значение контекста обнаружения изделия, представляем общую культурно-хронологическую интерпретацию всего комплекса, в составе которого данная находка выявлена. Детальный анализ монеты, включающий нумизматическую характеристику, определение состава металла и уточнение круга аналогий, стал основанием для предварительных заключений, связанных с реконструкцией ряда аспектов истории периферии кочевых империй в эпоху тюркских каганатов.

Результаты раскопок

Могильник Горный-10 расположен на мысу правого берега р. Иша, в 1,3 км к западо-северо-западу от устья р. Карагуж, в 0,6 км к северо-западу от пос. Горного Красногорского р-на Алтайского края (рис. 1, 2). В 2000–2003 гг. экспедициями Алтайского государственного университета и НПЦ «Наследие» под руководством М.Т. Абдулганеева и Н.Ф. Степановой на площади некрополя раскопано 75 захоронений. По различным причинам результаты исследований памятника до сих пор опубликованы весьма фрагментарно [Абдулганеев, 2001; Степанова, Абдулганеев, 2003; Серегин, Абдулганеев, Степанова, 2019; Серегин, Степанова, 2020; и др.]. Между тем яркие материалы некрополя Горный-10 важны для изучения как частных аспектов истории населения, оставившего данный комплекс, так и процессов, происходивших на юге Западной Сибири в начале раннего Средневековья. Особое значение в этом плане имеют отдельные показательные объекты, к которым относится публикуемое погребение.

Могила 46, исследованная в 2001 г., локализована в северо-восточной части раскопа № 3, где расположена южная группа объектов некрополя Горный-10. Захоронение прослежено с глубины 0,5 м. Юго-восточная часть могилы разрушена современной ямой. Размеры сохранившейся части 0,7 × 0,85 м. Могила имела овально-вытянутую форму и была ориентирована длинной осью по линии ВЮВ – ЗСЗ. Дно зафиксировано на глубине 0,65 м от современной поверхности. В заполнении могилы на разном уровне и без определенного порядка обнаружены два зуба ребенка, обломок трубчатой кости, железные стремя и удила, две пастовые бусины, три бронзовые подвески, в т.ч. ажурная, две бронзовые и одна серебряная монеты (рис. 3).

Таким образом, публикуемый комплекс представляет собой разрушенное детское захоронение с сопроводительным инвентарем, довольно редким для

Рис. 1. Расположение памятника Горный-10.

Рис. 3. План мог. 46 некрополя Горный-10.

1 – железное стремя; 2 – железные удила; 3 , 4 – бронзовые подвески; 5 – бронзовая монета; 6 – серебряная монета; 7 – бусина; 8 – фрагмент кости человека; 9 – зубы человека.

Рис. 2. Вид на Горный-10 (фото М.Т. Абдулганеева).

погребений представителей данной возрастной группы и показательным как в плане датирования объекта, так и с точки зрения анализа и интерпретации отдельных находок.

Анализ предметного комплекса

Сопроводительный инвентарь детского погребения включает предметы конского снаряжения и украше- ния (к последним, судя по всему, можно отнести также монеты). Несмотря на отсутствие животного, в мог. 46 обнаружены железные стремя и удила. Традиция помещения отдельных элементов конского снаряжения в одиночные погребения довольно редко фиксируется в одинцовских комплексах лесостепного Алтая. Несколько чаще такая практика отмечается в памятниках раннесредневековых тюрок Алтае-Саянского региона [Серегин, 2013, с. 104]. В частности, она известна по материалам комплекса Кудыргэ, который в целом демонстрирует сходство с захоронениями некрополя Горный-10 по ряду характеристик [Гаврилова, 1965, с. 22–23, табл. VIII, IX].

Железное стремя (рис. 4, 1 ) относится к группе пластинчатых. Характерными признаками данного экземпляра, определяющими время его изготовления, являются узкая (2,0 см) плоская подножка и широкая невыделенная пластина без шейки. Проем, образованный дужками, имеет округлую форму. К редким показателям стремени следует отнести наличие в пластине помимо прямоугольного проема для ремня путлища двух дополнительных отверстий. Схожие варианты оформления пластины выявлены у двух изделий: из кург. 1 комплекса Курай VI на Алтае [Евтюхо-ва, Киселев, 1941, рис. 26], относящегося к VII в. н.э., и из погребения могильника Шахидон в Таджикистане [Соловьев, 2018, рис. 4, 4 ], предварительно датированного второй половиной VII – первой половиной VIII в. н.э. Судя по морфологическим характеристикам стремени из мог. 46 некрополя Горный-10, оно могло быть изготовлено в конце VI – VII в. н.э.

Железные удила имеют гладкие стержни звеньев, крюковое соединение и однокольчатые окончания (рис. 4, 2). По мнению С.В. Неверова, осуществивше- го детальный анализ значительного объема материалов, крюковые удила бытовали на территории Южной Сибири на протяжении всего I тыс. н.э. и подобные находки из раннесредневековых комплексов региона демонстрируют продолжение развития местных форм изделий хунно-сяньбийского времени [1992, с. 150– 151]. В целом такие удила получили широкое распространение и не являются датирующими.

К украшениям костюма относятся две бронзовые подвески (рис. 4, 4 , 5 ). Подобные предметы, характеризующиеся некоторой вариабельностью оформления, обнаружены как в комплексах одинцовской культуры лесостепного Алтая [Абдулганеев, 2001, рис. 1, 11 , 12 ; Савинов, Новиков, Росляков, 2008, табл. XI, 6], так и в памятниках на сопредельных территориях – в Горном Алтае, Томском и Новосибирском Приобье, Кемеровской обл. и др. [Гаврилова, 1965, табл. XX, 18–26; Чиндина, 1977, рис. 11, 6 ; Беликова, Плетнева, 1983, рис. 79, 12 ; Троицкая, Новиков, 1998, рис. 16, 48 , 52–53 ; Илюшин, 1999, рис. 16, 15 , 18 ; 25, 13 , 14 ; 27, 20 ]. Эти находки выявлены в объектах, датируемых в пределах конца VI – первой половины VIII в. н.э. Оригинальной является бронзовая сердцевидная плоская подвеска (рис. 4, 3 ), аналоги которой нам не известны.

Наиболее ярким элементом предметного комплекса из мог. 46 некрополя Горный-10 являются монеты. Судя по имеющимся материалам, данные изделия служили украшениями костюма у населения лесостепного Алтая и сопредельных территорий. Две китайские монеты (рис. 5) относятся к типу у-чжу 五銖 . Подобные находки известны в целом ряде раннесредневековых комплексов Северной Азии [Масумото, 2001; Кузнецов, 2007; и др.]. Изделия из рассматриваемого погребения по отличительным типологическим характеристикам датируются периодом империи Суй (581– 618) [Peng Xinwei, 1994, p. 194–196, 201, fig. 6]. Анализу представительной коллекции китайских монет из некрополя Горный-10 будет посвящена отдельная публикация. В настоящей статье подробно остановимся на серебряной монете, уникальной не только для памятников юга Западной Сибири, но и для комплексов Северной и Центральной Азии в целом.

Комплексная характеристика монеты

Монета из мог. 46 (рис. 6) имеет диаметр 22,5–24,0 мм, массу 3,18 г. Штемпели аверса и реверса смещены относительно друг друга на 90°. На противоположных краях находки проделаны два отверстия, очевидно предназначенные для подвешивания изделия.

Монета может быть идентифицирована как тип (или эмиссия) 287 по классификации Р. Гёбля [Göbl, 1967, Bd. I, S. 197, 198–199; Bd. II, S. 90–91, 149;

Рис. 4. Предметы конского снаряжения и украшения костюма из мог. 46 ( 1 , 2 – железо; 3–5 – бронза).

3 cм

Рис. 5. Китайские бронзовые монеты из мог. 46.

Рис. 6. Серебряная монета из мог. 46.

Bd. III, Taf. 78, 79]. Это одна из наиболее распространенных групп монет т.н. иранских гуннов, начало производства которой связано с политическим объединением эфталитов. Подобные изделия представляют собой имитации драхм сасанидского шаха Пēрōза I (457–484) с «третьей короной» или «короной третьего типа» (по Р. Гёблю). На поле аверса имеются четыре точки (или «гранулы»); справа от крылатой короны нанесена бактрийская надпись ηβ [ēb] (на некоторых экземплярах читается ηβο [ēbo] и даже предположительно ηβοδ [ēbod]), что расшифровывают как ηβοδαλο [ēbodalo], т.е. наименование эфталитов; иногда слева от крылатой короны изображена тамга типа S 2 (по Р. Гёблю). На реверсе слева от изображения огненного алтаря просматривается знак, напоминающий пехл. /т/ ( мем ) ^, что трактуется различно: исходная лигатура для /m/ и /p/, изначально обозначавшая MLK’ pylwcy (хотя это вызывает возражения с точки зрения синтаксиса), либо тождество идеограмме MLK' , т.е. арамейск. malka , передающей среднеперсидское sah ‘правитель, царь’ [Curtis, 1999, p. 305; Schindel, 2004, S. 294; Alram, 2008, S. 255–256; Alram, Pfisterer, 2010, p. 28; Heidemann, 2015, p. 332; Rezakhani, 2017, p. 138, notes 29, 30]. Справа от алтаря помещена бактрийская надпись βαχλο [bahlo], т.е. Балх – место чеканки.

Выпуск оригинальных драхм, ставших прототипом для рассматриваемых имитаций, относится к периоду правления Пēрōза I после поражения, нанесенного ему эфталитами, и возвращения из плена, согласно пересмотру даты, в 474 г. [Schindel, 2004, S. 390–392, 395–399; Alram, 2008, S. 255; Alram, Pfisterer, 2010, p. 22–23]. По-видимому, именно такие драхмы в значительной степени служили предметом дани эфталитам [Alram, Pfisterer, 2010, p. 27, 31; Heidemann, 2015, p. 331–332; Rezakhani, 2017, p. 137– 138]. Пēрōз I погиб в очередном походе в 484 г. Хождение его оригинальных драхм за пределами империи сасанидов продолжалось и в последующем. Начало создания имитаций типа 287 относится к указанному времени, хотя ведутся дискуссии, началось ли их производство уже после 474 г. или же лишь после смерти шаха [Heidemann, 2015, p. 333–334]. Верхняя дата периода создания таких изделий может быть ограничена концом самостоятельного существования эф-талитской державы (60-е гг. VI в.), однако их циркулирование в Средней Азии и сопредельных районах продолжалось довольно длительное время. Монеты данной группы найдены в Афганистане (Кабул и Газни), южных районах Узбекистана и Таджикистана, а также в китайской пров. Шаньси [Вайнберг, 1972, с. 138–139; Alram, 2008, S. 253–258, 265–266, pl. 2–30; Alram, Pfisterer, 2010, p. 27–32; Baratowa, Schindel, 2012, S. 43–45; Heidemann, 2015, p. 331, 332, 337]. Насколько нам известно, в закрытых комплексах, иссле- дованных в Центральной и Северной Азии, такие изделия ранее не были обнаружены.

Внутри группы монет типа 287 выделяют несколько вариантов (подтипов) [Alram, 2008, S. 255; Alram, Pfisterer, 2010, p. 27–33; Baratowa, Schindel, 2012, S. 43–44; Heidemann, 2015, p. 331, 340]. К сожалению, имитация из некрополя Горный-10 деформирована, поэтому сохранность изображений, которые должны содержать идентифицирующие типологические признаки, недостаточная (в особенности на аверсе). В соответствующих местах видны следы надписей, однако их палеографические особенности неясны. Можно предполагать наличие на аверсе трех точек между крылатой короной и ободом монеты, но в то же время допускать, что это часть изображения. Таким образом, точно определить, к какому варианту должен быть отнесен рассматриваемый экземпляр, нельзя. Следы надчеканов на монете не просматриваются.

В каталоге Р. Гёбля наравне с монетой в 4,21 г отмечены образцы массой от 2,77–2,78 до 3,39 г, т.е. в среднем 2,96 г [Göbl, 1967, Bd. II, S. 42]. Сегодня известны многочисленные изделия, близкие по этому параметру к оригиналам, – от 3,84 до 4,24 г. М. Алрам полагает, что ранняя серия отличается от последующей более детальным исполнением изображений и надписей, а также несколько бóльшей средней массой [Alram, 2008, S. 256; Heidemann, 2015, p. 334]*. Однако выделяемые палеографические особенности нанесения легенд и иконографические характеристики не дают надежной корреляции с данными о массе монет того или иного варианта. Серебряные образцы, приводимые в каталоге Л.С. Баратовой и Н. Шинде-ля, имеют массу от 2,76 до 3,10 г [Baratowa, Schindel, 2012, n. 446–448]**. Все они относятся к варианту 2 (по М. Алраму). Цельные билонные монеты типа 287 характеризуются уже меньшей массой – от 2,05 до 2,50 г, за исключением одного экземпляра (2,90 г) [Ibid., S. 450, 532–541]***. Из-за недостаточной сохранности облика их типологическая характеристика затруднена.

С учетом важности изучения состава сплава для полноценной характеристики монеты был выполнен рентгенофлюоресцентный анализ находки из некрополя Горный-10 с помощью спектрометра INNOV-Х SYSTEMS ALPHA series™ (модель Альфа-2000, производство США) в комплекте с карманным перенос- ным компьютером и испытательным стендом. Получены следующие результаты (%):

Аверс Реверс

Ag 97,20 97,01 Cu 1,90 2,18 Pb 0,74 0,69 Fe 0,16 0,12

Данные свидетельствуют о том, что монета серебряная с довольно незначительными примесями других элементов (медь, свинец, железо). Показатель доли серебра сближает рассматриваемый экземпляр с сасанидскими оригиналами, отличающимися, однако, обязательным присутствием золота.

К сожалению, данные о составе сплавов других имитаций типа 287 весьма фрагментарны. Анализ металла двух таких монет из Пенджикента и двух из Афрасиаба показал, что они изготовлены из серебра (ок. 80 %) с добавлением меди [Смирнова, 1963, с. 37, 51, 168–170, табл. 1]*. В другой работе О.И. Смирновой отмечено: «Анализ состава металла, из которого изготовлены согдийские монеты ранних выпусков образца варахрановских** и эфталит-ские – образца перозовских, установил, что как те, так и другие чеканились из сплава серебра с медью при содержании серебра в сплаве порядка 80 %, что сближает по времени монеты обеих групп» [1970, с. 158]. В составе сплавов монет типа 287 присутствовали свинец и железо (иногда в очень незначительном количестве), висмут и золото (очевидно, как рассеянные элементы), а также цинк и олово, добавление которых может быть обусловлено стремлением к улучшению свойств металла [Смирнова, 1963, с. 168]. Данные, полученные в ходе изучения экземпляра из некрополя Горный-10, серьезным образом разнятся с результатами анализа образцов, исследованных О.И. Смирновой: при сопоставимой массе они отличаются не только процентным содержанием серебра, но и самим составом сплавов.

Согласно имеющимся данным, содержание серебра в сасанидской драхме было на уровне 85–90 %, при Хӯсраве II – ок. 95 %, меньше при его преемниках [Bacharach, Gordus, 1972, p. 282–283]. Как сообщает Э.В. Ртвеладзе, две оригинальные сасанидские монеты Пēрōза I диаметром от 1,8 до 2,0 см (обрезанные?), массой 2,8–2,9 г, найденные на территории Чаганиа-на (городище Будрач), «отчеканены из сплава серебра и меди с добавкой свинца и золота, при значительном содержании серебра» [1987a, с. 121]. Согласно све- дениям А.Н. Алешина, одна из подобных драхм при массе 3,82 г содержала 94,37 % серебра, 0,50 % золота, 5,13 % меди [2016, с. 12–13, 14]. Исследования иранских ученых показали, что, судя по отсутствию серы в составе сплавов, монеты чеканились из серебра, добытого не из сульфидных, а из церусситовых руд. В некоторых драхмах золото присутствовало как рассеянный элемент. Монеты Пēрōза I (проанализированы драхмы с короной «первого» и «второго» типов) изготавливались из металлов, добытых в двух разных шахтах, одна из которых давала также материал для драхм Кавāда I времен первого правления (488–496), другая – для монет Хӯсрава I Анȳширвāна (531–579). Наличие железа в сасанидских монетах нерегулярно, поэтому, вероятно, его следует рассматривать как результат поверхностного загрязнения [Sodaei, Masjedi Khak, Khazaie, 2013].

В качестве сравнительного материала целесообразно привлечь данные, полученные при анализе среднеазиатских имитаций драхм Пēрōза I, относящихся к другим типам монет (или эмиссиям, следуя Р. Гёблю). Их можно почерпнуть из немногочисленных публикаций [Ртвеладзе, 1987a, с. 122, 124–127; 1987б, с. 305, 308; Baratowa, Schindel, 2012, S. 50; Алешин, 2016]. Для монет типа 289 (представляющего собой дальнейшую деградацию типа 287) из Гуф-тана (и, вероятно, Термеза), Кобадиана характерен одинаковый состав сплавов (в разных пропорциях серебро и медь, а кроме того цинк и свинец), который также наблюдается в монетах типа 295 Чагани-ана, являющихся имитациями драхм Хӯсрава I. Для всех них отмечается общая тенденция к уменьшению доли серебра (это демонстрируется практикой обрезания оригинальных драхм Хӯсрава I и, вероятно, изготовлением из них имитаций – также меньшей массы [Ртвеладзе, 1987а, с. 122, 127; 1987б, с. 305]). В то же время для монет типа 295 из Чаганиана характерна вариабельность состава сплавов, которая заключается в наличии/отсутствии золота, отрицательно коррелирующем с наличием/отсутствием свинца. При этом состав металла в обоих случаях может быть обусловлен материалом, использовавшимся для переплавки, т.е. составом сплавов оригинальных сасанид-ских драхм.

Определяющей отличительной характеристикой монеты из некрополя Горный-10 также является отсутствие в ней золота. В данном случае возможны два объяснения. Если для изготовления имитации использован материал сасанидской драхмы, то последняя уже не должна была содержать золота. Другой вариант предполагает какой-то иной источник сырья для производства монеты.

Традиционно считается, что наличие незначительной примеси золота в сасанидских драхмах, как и в других серебряных изделиях, обязательно

[Bacharach, Gordus, 1972, p. 282; Gordus, 1995, p. 615]. Золото рассматривается в данном случае как случайный рассеянный элемент, содержание которого зависит от источника сырья [Meyers, Van Zelst, Sayre, 1973; Sodaei, Masjedi Khak, Khazaie, 2013, p. 214]*. Последним, как предполагается, являлись церуссито-вые руды. Впоследствии они также использовались Умайадами, о чем свидетельствуют результаты анализа серебряных дирхамов, выпущенных в Иране [Jozi, Khak, Nosrati, 2019, p. 70–74]. Вместе с тем имеются данные о сасанидских драхмах без примеси золота. В качестве примера можно указать монеты Хормоз-да IV (578–590), отличающиеся очень высокой пробой серебра и содержащие в незначительном количестве медь, свинец, иногда железо и цинк [Akbarzadegh, Schindel, 2017, p. 16, tab. VII, n. 286, 295, 298]. В условиях недостаточного объема материалов приходится ограничиться лишь постановкой вопроса об использовании при производстве исследуемой монеты типа 287 сырья из серебро-полиметаллических месторождений, характеризующихся отсутствием золота.

Косвенным хронологическим признаком монеты из некрополя Горный-10 можно считать ее массу. Данная характеристика находки, заметно отличающая ее от известных более тяжелых аналогов, указывает на то, что анализируемый экземпляр относится к партиям не самого раннего периода производства таких имитаций.

Заключение

Несмотря на то что рассматриваемое детское погребение некрополя Горный-10 разрушено, сохранившиеся материалы весьма информативны. Прежде всего следует обратить внимание на социальный аспект. Предполагаемый статус умершего, очевидно обусловленный довольно высоким положением его семьи, получил отражение в наличии предметов конского снаряжения и украшений костюма, в т.ч. редких монет. Не исключено, что последние представляли собой своего рода амулеты. Схожий состав инвентаря фиксируется в нескольких «богатых» раннесредневековых детских погребениях, исследованных на сопредельных территориях [Троицкая, 1989, с. 65–67; Троицкая, Бородовский, 1990; Бородовский, 2018].

Анализ предметов сопроводительного инвентаря позволяет датировать рассматриваемое захоронение в пределах конца VI – начала VIII в. н.э. с возможностью ограничения VII столетием. Менее однозначна культурная принадлежность как этого погребе- ния, так и всего некрополя Горный-10. В литературе, несмотря на фрагментарность введенных в научный оборот материалов памятника, представлены различные точки зрения. В.В. Горбунов считает, что могильник Горный-10 следует рассматривать в кругу памятников одинцовской культуры [2003, с. 40]. По мнению А.А. Казакова, данный комплекс относится либо к заключительному этапу последней, либо к начальному периоду становления басандайской культуры [Казаков, Казакова, 2016, с. 241]. Особая точка зрения озвучена Г.В. Кубаревым, который рассматривает этот некрополь в числе памятников кудыргинского типа [Зубова, Кубарев, 2015, с. 86].

На наш взгляд, объем имеющихся сведений о памятниках начала раннего Средневековья на территории лесостепного Алтая пока еще недостаточен для однозначных заключений. Предварительно представляется возможным рассматривать синхронные комплексы конца VI – начала VIII в. н.э. [Савинов, Новиков, Росляков, 2008, с. 30–32; Горбунов, Тишкин, Фролов, 2017; Фрибус и др. 2018, с. 44–47, рис. 1] как свидетельства существования особой группы населения со сложными историческими судьбами, отражающими бурные процессы конца эпохи Великого переселения народов и периода тюркских каганатов. Судя по наличию монет различного происхождения, это население имело прямые или опосредованные контакты в различных направлениях. Серебряная монета, обнаруженная в мог. 46 некрополя Горный-10, представляет собой имитацию драхм сасанидского шаха Пēрōза I. Данная находка относится к одному из наиболее распространенных типов монет, выпускавшихся во владениях эфталитов. Изделие характеризует большое содержание серебра (97 %) и отсутствие золота в составе сплава, что отличает этот экземпляр от других изученных имитаций сасанидских монет «иранских гуннов». Высокая проба серебра в данном случае не позволяет связывать пониженную массу монеты с какими-то кризисными явлениями в экономике общества, где она функционировала, допуская возможность существования среди монет типа 287 наравне с «тяжелыми» образцами еще одной группы, отличавшейся по массе от сасанидских оригиналов, уже к моменту столкновения эфталитов с тюрками. Этот вывод подтверждается отсутствием на монете каких-либо надчеканов.

Учитывая уникальность находки, не имеющей аналогов в археологических комплексах Северной и Центральной Азии, пока сложно предположить, как она попала на территорию лесостепного Алтая. Не исключено, что это было связано с тюркским завоеванием эфталитских владений в 558–568 гг. (подробно о хронологии см.: [Felföldi, 2002; Фельфёльди, 2005]) и последующими контактами населения, оставившего некрополь Горный-10 и другие синхронные комплексы, с тюрками. Дальнейшее расширение информации о памятниках эпохи тюркских каганатов на юге Западной Сибири позволит более обоснованно реконструировать сложные процессы на периферии кочевых империй в этот период.

Анализ монеты и культурно-хронологическая интерпретация комплекса о существлены при финансовой поддержке РНФ (проект № 20-78-10037). Обработка материалов раскопок некрополя Горный-10 проведена в рамках госзадания № 0329-2019-0003 «Историко-культурные процессы в Сибири и на сопредельных территориях». Выражаем благодарность д-ру ист. наук А.А. Тишкину за проведенный рентгенофлюоресцентный анализ монеты.