Экфрастический дискурс в сказке О.Уайльда "День рождения Инфанты" и его отражение в иллюстрациях В.Бритвина и Д.Гордеева

Изучение иллюстраций к произведениям Уайлда важно не только для выявления специфики интерпретации его произведений тем или иным художником, но и при изучении явления, находящегося на стыке живописи и литературы, – экфрасиса. Экфрасис чаще всего понимают как словесное описание какого-либо рукотворного объекта [Брагинская 1977]. Экфрасис и иллюстрацию можно рассматривать как противоположные явления: «Экфрасис – это род словесно-творческой “оцифровки” непрерывного образа: живописного, музыкального, театрального и т.д.; противоположный же процесс лучше будет называть “иллюстрацией”» [Зенкин 2002]. Однако в обоих случаях речь идёт о диалоге поэта и художника (см. об этом: [Бочкарёва, Табункина 2010; Бочкарёва, Загороднева 2013] и др.).

Наша задача – определить, как в сказке экфрасис соотносится с иллюстрациями, отражается ли он в иллюстрациях, влияет ли на них. Для этого сравним художественное оформление сказки двумя современными художниками – Виктором Бритвиным и Денисом Гордеевым. Иллюстратор старшего поколения, В.Бритвин, выпускник Ленинградского института живописи, скульптуры и архитектуры им. И.Е.Репина

(1983 г.), оформил более 130-ти книг самой разнообразной тематики. Д.Гордеев окончил Московский государственный академический художественный институт им. В.И.Сурикова. С 1996 г. принимает участие в российских и зарубежных выставках, а также является членом МОСХ. На его счету иллюстрации более чем к 30-ти книгам.

Сказка «День Рождения Инфанты» входит в сборник «Гранатовый домик» (1891). «Орнаментальный характер “прозы” сборника создаёт у читателя ощущение постоянного присутствия сверхъестественного начала в художественном мире сказок» [Соколянский 1990: 71]. Сказка «День Рождения Инфанты» полна описаний прекрасных залов королевского дворца, однако их искусственной красоте противопоставляется красота настоящей лесной природы, с её естественностью и чистотой. В этом, по сути, и заключается конфликт сказки – столкновение искусственности и естественности, красоты и уродства внешности, чёрствости и чуткости души.

Д.Гордеев проиллюстрировал сказку более полно: его рисунки отражают девять эпизодов, т.е. практически каждую сцену сказки [Уайльд 2007]. У В.Бритвина всего пять иллюстраций, изображающих ключевые, по его мнению, эпизоды: инфанта со свитой в саду, бой быков, танцующий карлик с розой в руках (в это время мечтающий о весёлой жизни в лесу с инфантой), напуганный карлик во дворце и, конечно же, трагический момент узнавания карликом себя в зеркале [Уайльд 2008]. Все эти сцены изображены и Гордеевым, и они действительно являются основными в сказке.

Одним из центральных образов является инфанта. Она подробно описана Уайлдом и чётко прорисована обоими художниками. Писателя вдохновило на написание сказки творчество Диего Веласкеса, особенно картина «Менины» (1656), изображающая семью короля Филиппа IV со свитой. Не только фон [Ковалёв 1970: 12], но и персонажи сказки напоминают картину Веласкеса. Кроме того, в тексте есть прямое указание на династию Габсбургов. Центральный образ картины – юная инфанта Испании Маргарита. Одетая в светлое пышное платье, она выделяется ярким пятном на тёмном фоне картины; вокруг неё суетятся фрейлины. Так и в сказке весь королевский двор собирается вокруг инфанты в день её рождения: за ней ходит свита, к ней съезжается вся знать, в её честь устраивают представление с множеством заморских артистов.

Описание инфанты Уайлдом в целом совпадает с её образом на картине Веласкеса: платье с громоздкой юбкой, пышные, украшенные серебром рукава, украшение (возможно, роза) в волосах, бледное личико. Описание Уайлдом инфанты можно назвать неявным, скрытым экфрасисом. Исследователи указывают на живописность стиля писателя, его любовь ко всему красивому и изящному. Однако наружность героини может свидетельствовать и о том, что душа её пуста, что суть только в её шикарном одеянии. Кроме «Менин», кисти Веласкеса принадлежит ещё немало портретов испанской принцессы, на которые, вероятно, Уайлд также ориентировался при создании своего образа.

Д.Гордеев создал романтичный образ прекрасной принцессы: нежно-голубое атласное платье, красивые покатые плечи, тонкая шея, лёгкий румянец на щеках, мягкие блестящие волосы, слегка приоткрытый рот с алыми губами, большие глаза, слегка приподнятые брови. Выражение лица принцессы – открытое, наивное, доброе, оно никоим образом не показывает нам, какое бесчувственное сердце кроется за красивой внешностью. На наш взгляд, созданный иллюстратором образ чуть ли не противоположен образу, созданному писателем: его инфанта бледна, волосы её жестки ( her hair […] like an aureole of faded gold stood out stiffly round her pale little face ); писатель подчёркивает и жёсткость её корсета ( stiff corset ). Два раза использует Уайлд корень stiff (жёсткий), относящийся и к душе инфанты.

Другой образ создаёт В.Бритвин. Кажется, что художник подражает средневековой технике рисования: эффект объёма на его рисунке заметно снижен, тона приглушённые, фигуры лишены динамики, они кажутся застывшими. Инфанта смотрит прямо на зрителя, подобно человеку на парадном портрете. Иллюстратор следует описанию Уайлда, создавая одеяние принцессы: прорисовывает и жемчужины на её корсете, и большие розы на туфельках, высовывающихся из-под громоздкой юбки, и жемчужно-розовый веер; платье её действительно чрезмерно громоздко, как и было в те времена. Лицо инфанты кажется загадочным: один глаз её прищурен, губы плотно сжаты и будто слегка надуты, что соответствует её вздорному нраву.

Оба иллюстратора, конечно, вырисовывают белую розу в волосах инфанты, т.к. она сыграла важную роль в сказке, явившись символом любви карлика к инфанте. Художники, следуя за Уайлдом, изображают вокруг инфанты цветы и другие растения. У Бритвина это тюльпаны и лимоны. Гордеев сохраняет созданную в тексте оппозицию тюльпанов и роз: тюльпаны у Уайлда дерзко говорят, что они ничуть не менее роскошны, чем розы.

Иллюстрация Гордеева очень динамична: персонажи на его картине запечатлены в движении, они говорят, жестикулируют, сама принцесса, кажется, с кем-то говорит; летают бабочки, естественны изгибы растениий. Используя яркие насыщенные цвета, художник создаёт тёплую и живую атмосферу на своей иллюстрации. Однако художник всё же даёт понять, что это не дружеская, а скорее светская ситуация общения: некоторые персонажи жестикулируют слишком размашисто, неестественно, а на заднем плане виднеются картины (судя по всему, парадные портреты).

Бритвин придаёт фигурам на своей иллюстрации статичность: люди не взаимодействуют, лица их спокойны, не выражают эмоций; тюльпаны действительно выстроились в ряд, как солдаты ( like long rows of soldiers ). В целом, по нашему мнению, манера рисования Бритвина больше соответствует созданной Уайлдом атмосфере пышности, парадности и богатства. Ему удалось ухватить сущность инфанты, которая выглядит не наивным ребёнком, а поистине гордой королевской особой. Кроме того, инфанта Бритвина схожа с инфантой с картины Веласкеса.

На другой иллюстрации изображён карлик на фоне большого гобелена. По-видимому, это один из гобеленов фламандских художников, изображающих охоту, который упоминает писатель. Изображённый Бритвиным гобелен имеет явное сходство с портретами Карла V. Один из портретов Карла V в натуральную величину, вероятно, кисти Тициана, упоминается при описании тронного зала. Художник создал как бы собирательный образ гобелена из всех картин, висевших в комнате: знатная особа, скачущая на коне, рядом бежит охотничья собака. Как пишет М.Г.Соколянский, «есть нечто инфернальное в “мрачном великолепии” испанского двора, да и на взгляд Карлика, королевский дворец полон невероятных, загадочных явлений» [Соколянский 1990: 70-71]. Особенно его пугают «странные молчаливые всадники, стремительно и бесшумно скачущие по бескрайним полям», напоминая призраков из легенд, которые рассказывают угольщики. Следуя за писателем, иллюстратор изображает Карлика очень напуганным: он съёжился и испуганно смотрит на словно бегущую прямо на него с гобелена большую собаку. Почти все изображения, которые по ходу своего продвижения по замку видит Карлик, пугают его с нарастающей силой, как бы подводя к главному ужасу. Не случайно последнее произведение искусства, которое Карлик видит перед смертью, – это «Пляски смерти» Гольбейна, рисунки, предвещающие его трагическую кончину. Экфрасис применяется здесь для того, чтобы дать читателю понять, как картины влияют на персонажа.

Однако все эти страшные картины сопровождают Карлика лишь на пути к злосчастному зеркалу. Ужасную правду он узнаёт в самой прекрасной, богатой, украшенной цветами, птицами и серебром комнате замка. Так переплетается прекрасное и ужасное. Это переплетение мы видим и в персонажах: прекрасная принцесса с чёрствым сердцем и уродец с прекрасной, нежной душой.

Сравним изображение иллюстраторами эпизода, когда Карлик узнаёт себя в монстре из зеркала. Бритвин выбирает момент самого сильного выражения страдания: Карлик хватается за голову и издаёт «дикий крик отчаяния». Гордеев же изображает Карлика парой секунд раньше, когда «правда навалилась на него», исказила ужасом его лицо, но он ещё не выразил в крике всю силу своего страдания.

Кроме карликов с картины «Менины», прототипом уайлдовского героя мог быть шут с портрета Веласкеса (1645). Возможно, именно эта картина повлияла на иллюстрации художников. Одежда Карлика с иллюстраций Бритвина практически копирует наряд шута, он изображает даже бубенчики на ленточках. Одежда Карлика у Гордеева также схожа с одеждой шута с портрета Веласкеса, лицо же словно скопировано с другой картины испанского живописца – портрета придворного карлика Франсиско Лескано по прозвищу «Дитя из Вальескаса» (1643). Иллюстрации современных художников напоминают барочные картины придворного живописца королевской семьи Габсбургов, внося в произведение Уайлда колорит определённой эпохи.

Таким образом, экфрасис в сказке «День Рождения инфанты» отсылает к картинам эпохи Возрождения, которые украшают замок королевской семьи, создавая атмосферу богатства и роскоши. Кроме того, картины имеют символическое значение, предвещая трагическую смерть Карлика и усиливая напряжение к концу сказки. Имплицитная отсылка к полотнам Веласкеса помогает созданию образов персонажей сказки, особенно двух главных героев – инфанты и Карлика. Примечательно, что рассмотренные нами иллюстрации очень близки картинам, которые, вероятно, послужили объектами экфрасиса у Уайлда. Происходит как бы замыкание круга: писатель перевёл изображение на язык литературы, а иллюстраторы перевели словесный образ обратно в образ живописный.