Эмотивная лексика как средство выражения аксиологических смыслов в житийном тексте

DOI:

«Оценка», «оценочность», «ценность» – понятия, соотносимые в исследовательской практике с различными языковыми свойствами и фактами, – уже давно стали предметом постоянных научных дискуссий и разысканий.

Интерес к оценке как семантической категории возник в отечественном языкознании прежде всего в связи с анализом лексического значения слова и семантики высказывания. Е.М. Вольф отмечает: «Оценка как семантическое понятие подразумевает ценностный аспект значения языковых выражений, который может интерпретироваться как “А (субъект оценки) считает, что Б (объект оценки) хороший / плохой”» [Вольф, 2002, с. 5–6]. Н.Д. Арутюнова подчеркивает прагматический характер оценки, ее зависимость от контекста, взаимосвязь с жизнедеятельностью человека, социальную обусловленность [Арутюнова, 1988, с. 6–8]. Исследователь указывает на связь оценки с нормой, реляционный характер оценки, отражающей отношение «между миром и его идеализированной картиной» [Арутюнова, 1988, с. 59]. При этом важно, что оценочные суждения способствуют созданию и познанию идеализированной картины мира [Арутюнова, 1988, с. 60]. Т.В. Маркелова уделяет особое внимание различиям между оценочным значением как содержательной языковой категорией, с необходимостью выражающей оценочное суждение, и оценочным значением как коннотацией, осложнением семантических структур высказывания [Маркелова, 1993, с. 47].

Особый интерес вызывает тесная связь оценки и эмоций. Ряд ученых признают, что эмотивность (эмоциональность) и оценоч-ность – это самостоятельные категории. Например, В.К. Харченко обращает внимание на следующий момент: «Так как оценочность представляет собой функциональную категорию, она меньше всего является “созначени-ем” и тем самым отличается от эмоциональности и экспрессии» [Харченко, 1976, c. 67]. Другие ученые считают, что эмотивность (эмоциональность) и оценочность – это взаимосвязанные, но факультативные друг для друга категории. Так, Э.А. Вайгла отмечает: «Вся эмоциональная лексика современного русского языка распадается на две большие группы: слова эмоционально-оценочные и слова, не содержащие оценки» [Вайгла, 1978, c. 4]. Аналогичную позицию по данному вопросу занимает и Е.М. Вольф: «С точки зрения анализа ЭС (эмоциональных состояний. – Е. Д. ) очевидно, что оценочные смыслы так или иначе присутствуют как в лексемах, которые связаны с моральными категориями (стыд, гордость и др.), так и в обозначениях собственно эмоций... В то же время имеются предикаты, которые не связаны с определенной оценкой» [Вольф, 1996, c. 152]. Имеются работы, в которых эмотивность (эмоциональность) и оценочность трактуются как нерасторжимые категории, составляющие единый компонент значения слова (см., например: [Коновалова, 2001; Лукьянова, 1986; Маркелова, 1993; Родионова C. Е., Родионова А. Е., 1996; и др.]).

Идеи об оценке как семантической категории получили развитие в рамках нового направления – аксиологической лингвистики, в центре внимания которой находятся ценности – «высшие ориентиры поведения» [Россия лингвистическая..., 2012, с. 161], концентрированное выражение культуры. На базе аксиологической лингвистики появляются смежные дисциплины, например, аксиография (оценочная лексикография) – область общей лексикографии, занимающаяся лексикографическим описанием оценочно маркированной лексики, созданием словарей оценочной лексики [Маркелова, Тихонова, 2017, с. 89].

Оценка, выражающая ценностные ориентиры народа, может отражаться в конкретных языковых единицах, например, в лексическом значении слова или фразеологизма, и в культурно значимых текстах. Исследователи отмечают, что «истоки ценностного миропонимания русского человека могут быть обнаружены как в мифологии и фольклоре Древней Руси, так и в памятниках древнерусской письменности, в летописях и житиях, в архитектуре храмов, в иконах и т. д.» [Лукьянов, 2015, с. 8].

Жития, безусловно, относятся к культурно значимым текстам, поскольку их авторы сосредоточены на описании религиозно-нравственного идеала.

Выражение оценки в агиографическом тексте имеет свою специфику. Применительно к агиографическому тексту прежде всего требует корректировки тезис, который сформулирован Е.М. Вольф: предикаты эмоционального состояния оценивают внутреннее состояние субъекта, при этом «никоим образом не значит, что оценивается сам субъект» [Вольф, 2002, с. 230]. Проведенный нами ранее анализ употребления эмотивных глаголов показал, что статус характеризуемого субъекта (святой / обычный человек) – один из важнейших факторов, определяющих выбор предикативной единицы [Дмитриева, 2008, с. 426].

Новые возможности для описания специфики выражения оценки в житии открывает разрабатываемая в аксиолингвистике идея об инвариантной аксиологической модели текста определенного типа (см., например: [Марьян-чик, 2009]). Как представляется, по отноше- нию к житию также можно говорить об аксиологической модели текста.

Цель статьи – на основе анализа семантики и функций эмотивов в конкретном житии охарактеризовать их как средство выражения ценностных доминант текста, формирующих его аксиологическую структуру.

Материал и методы

Материалом для исследования послужило Житие Артемия Веркольского в редакции конца XVII – начала XVIII в. [Савельева, 2010, с. 201].

В центре повествования находится крестьянский мальчик, который не проявил себя в традиционном христианском подвиге, потому что погиб в двенадцатилетнем возрасте от удара молнии во время земледельческих работ.

К лику праведников святой Артемий Веркольский был причислен на основании имеющихся сведений о посмертных чудотво-рениях, поэтому при описании его жизни важно было подчеркнуть ее праведность: благочестие родителей, отказ от детских игр и раннее обращение к Богу.

Л.А. Дмитриев характеризует Житие Артемия Веркольского как «один из образцов того типа севернорусских житий, в котором святым становится не подвижник во славу церкви и религии, а человек из народа, “народный святой”, возбудивший к себе симпатию своей горестной судьбой» [Дмитриев, 1973, с. 249]. Е.А. Рыжова относит Житие Артемия Веркольского к широкой группе житий праведников, отмечая разнообразие таких произведений, не ограничивающихся только сюжетом «святой из гробницы» [Рыжова, 2022, с. 86]. В жанровом отношении жития праведников демонстрируют трансформацию житийного канона и сближаются со сказаниями и повестями о чудотворных иконах [Рыжова, 2023, с. 36].

Бедность событийной основы собственно житийной части в рассматриваемом тексте потребовала от агиографа поиска компенсирующих элементов, которые смогли бы создать образ будущего праведника. Л.А. Дмитриев в этой связи пишет: «Вся эта риторичность, пышность и торжественность более чем в каком-либо другом житии не соответствует событийной основе памятника. В этом отношении житие Артемия Веркольского является ярким образцом искусственности, нарочитости употребления риторических приемов в угоду требованиям жанровых канонов» [Дмитриев, 1973, с. 255]. Однако «соблюдение жанровых канонов» позволяет автору жития выразить свою аксиологическую программу, в которой одно из важнейших мест отдано эмоциональной сфере.

В центре нашего внимания находятся лексика эмоций, функционирующая в исследуемом житии. Ее анализ опирается на результаты наших предыдущих работ, в которых лексика эмоций понимается как совокупность лексем, служащих для обозначения и описания эмоций и чувств и их внешних проявлений. Эмотивы могут означать процесс эмоционального переживания, следствие эмоционального переживания, эмоциональное воздействие. Реконструкция семантической структуры единиц, входящих в данное лексическое множество, позволила выделить их значимые семантические признаки, к которым прежде всего относятся ‘эмоциональное переживание’ (маркер принадлежности к группе эмотивов), ‘характер эмоции’ (положительная / отрицательная / нейтральная), ‘интенсивность эмоционального переживания’ (высокая / средняя / низкая) [Семантика..., 2015, с. 188], ‘оценка эмоционального переживания’ (поощряемое / непоощряемое / амбивалентное) [Дмитриева, 2021, с. 58]. Таким образом, оценка дважды отражается в семантике эмотива: как внутренняя характеристика (чувство, соотносимое с удовольствием / неудовольствием субъекта эмоционального переживания) и как внешняя (социальное одобрение / неодобрение).

К основным функциям эмотивной лексики, которые определяют место данной лексической группы в репрезентации представлений о нравственном идеале, относятся: собственно лингвистические – характерологическая, текстообразующая, лингвокультурная и экст-ралингвистические – сюжетоформирующая, дидактическая, мировоззренческая (подробнее о терминах см.: [Дмитриева, 2020]).

Исследование, результаты которого представлены в статье, проведено в рамках синхронно-диахронического подхода. В качестве основных в работе использованы методы компонентного, контекстуального и лингвокультурного анализа.

Результаты и обсуждение

В Житии Артемия Веркольского через описания эмоций и чувств определяются сущностные свойства всех героев повествования, находящихся на небе и на земле: противоборство добра и зла в мире показано через отношение высших сил к человеку, человека к Богу и к другим людям.

Рассказ об эмоциональных переживаниях создает привычную для читателей этикетную рамку агиографического текста, которая обусловливает использование большого количества цитат, традиционных языковых средств, организованных между собой знакомыми читателю связями. Все это призвано подтвердить незыблемость ценностей. Кроме того, эмотивы выполняют комплекс функций, важнейшими из которых являются характерологическая, текстообразующая и дидактическая.

Во вступительной части жития противопоставлены Святой Дух – утешитель – и падший ангел Сатанаил – гордец, завистник и ненавистник человеческого рода:

• (1)    Духъ же Святый, ут h шителю благий и животворящий, иже от Отца исходяй и на Сыне почи-ваяй (ЖАВ, л. 262 об.);

• (2)    И постави же десятому чину воеводу Са-танаила. Сей же своею гордостию превознесеся... (ЖАВ, л. 262 об. – 263);

• (3)    И ненавидяй добра роду человечю, завистливый диявол прелсти их, еже преступити данную имъ запов h дь (ЖАВ, л. 263).

Существительное утешитель является производным от глагола утешить , который образован от тешить ( тешить → утешить → утешитель ), этимологически связанного с прилагательным тихий (Фасмер, т. 4, с. 54). Предположительно, старшим значением древнего корня, к которому могут быть возведены современные - теш - / - тих -, было значение «успокаивать», «удовлетворять», «утешать» (Черных, т. 2, с. 243).

В древнерусском языке /n4ibnekm – «податель утешения, успокоения», «наимено- вание Святого Духа, Параклит» (Срезн., т. 3, стб. 1325), от /n4ibnb – «утешить, успокоить» (Срезн., т. 3, стб. 1325).

Таким образом, лексема утешитель на протяжении древнерусского и старорусского периодов развития русского языка сохраняет в качестве основного значение, выражающее социально одобряемое эмоциональное воздействие, в результате которого объект избавится от отрицательного переживания. Эта лексема в православном христианском сознании прочно связана с именем Святого Духа. Использование данного существительного как характеризующего средства позволяет подчеркнуть внимание и заботу, которыми Бог окружает человека.

В описаниях дьявола устойчивыми можно считать такие характеристики, как гордец, завистник и ненавистник человеческого рода.

М. Фасмер, приводя славянские параллели, не представляет древнейшую семантику корня прилагательного гордый (Фасмер, т. 1, с. 440). П.Я. Черных, считая этимологию слова не вполне ясной, приводит точку зрения Ю. Покорного, который считал старшим для общеславянского языка значение «разборчивый», «придирчивый», «привередливый», восходящее к индоевропейской базе «растирать», «изнурять» (Черных, т. 1, с. 204). В «Этимологическом словаре славянских языков» происхождение корня объясняется с учетом взаимосвязи древних значений «гордый, надменный» и «страшный, безобразный», а также балтийских и греческих параллелей как экспрессивная инновация с развитием семантики «застывший, малоподвижный» → «чопорный, гордый» (ЭССЯ, вып. 7, с. 207).

В «Словаре древнерусского языка (XI– XIV вв.)» прилагательное u]hlsb зафиксировано в следующих значениях: «непокорный, дерзкий», «высокомерный, надменный; кичливый», «жестокий», губительный», «суровый, безжалостный», «славный, выдающийся» (СДЯ, т. 2, с. 409), существительное u]hljcnm толкуется как «непокорность, дерзость», «высокомерие, надменность» (СДЯ, т. 2, с. 408). И.И. Срезневский основным для него называет значение «гордость, хвастливость» (Срезн., т. 1, стб. 613).

В «Словаре русского языка XI–XVII вв.» лексема гордость имеет также два значе- ния – «гордость, высокомерие, надменность» и «дерзость» (СРЯ XI–XVII, вып. 4, с. 82).

Глагол завидовать восходит к видеть и, возможно, связан с представлением о «дурном глазе» (Фасмер, т. 2, с. 72). При этом в качестве старшей формы и старшего значения указывается завид h ти – «видеть издали», «начать видеть», «засмотреться», суффикс -ова- маркирует появление нового значения «смотреть, засматриваться недоброжелательно, косо или зло», «видеть искаженно» и устраняет омонимию (Черных, т. 1, с. 313).

В древнерусском языке прилагательное pfdbcnmkbdsb («завистливый») было однозначным (СДЯ, т. 3, с. 287), в старорусском оно становится многозначным, реализуя значения «завистливый», «скупой, ревниво охраняющий что-либо от других, не желающий делить что-л. с кем-л.» (СРЯ XI–XVII, вып. 5, с. 151).

Глагол ненавидеть образован при помощи приставки со значением отрицания от отсутствовавшей уже в древнерусском языке лексемы * навид h ти «охотно смотреть, навещать» (Фас-мер, т. 3, с. 63; Черных, т. 1, с. 569).

В древнерусском языке глагол yeyfdbl4nb выступает как моносемант со значением «ненавидеть, испытывать отвращение» (СДЯ, т. 5, с. 306), от него образовывалось существительное yeyfdbcnmybr] – «тот, кто исполнен ненависти, ненавистник», «тот, кого ненавидят» (СДЯ, т. 5, с. 306–307).

В «Словаре русского языка XI–XVII вв.» лексема ненавистьникъ отмечается в двух значениях: «тот, кто ненавидит (кого-, что-л.), ненавистник, враг» и «недовольный» (СРЯ XI– XVII, вып. 11, с. 181).

Лексикографические источники позволяют проследить историю слов гордость , ненавистник , завистливый : в течение древнерусского и старорусского периодов они выступали как обозначения исключительно социально неодобряемых эмоций. Устойчивость отрицательной оценки, ее однозначность позволяли рассматриваемым языковым единицам выступать в житийном тексте характерологическим средством, фиксирующим представления об антиценности.

Таким образом, антагонизм высших сил, эксплицирующийся в тексте жития через противопоставление положительных и отрицательных эмоций, ценностей и антиценностей, задает аксиологическую структуру житийного текста. Эмотивы, выражающие ключевую оппозицию добра и зла, реализуют, помимо характерологической, текстообразующую и дидактическую функции.

Важное место занимает лексика эмоций и в описании отношений человека к Богу и святым:

• (4)    Адам же изыде из Рая, и начат труд твори-ти – землю д h лати, по словеси Господню, и питати-ся от нея, и славити Бога (ЖАВ, л. 263);

• (5)    Добро есть и полезно, еже славити Бога без престани и покланятися в Троицы славимому Господу нашему Исусу Христу, еже показа намъ св h тильника сего, праведнаго и непорочнаго чю-дотворца Артемия (ЖАВ, л. 263);

• (6)    Воистину убо богоблаженнаго сего достойно прославити и п h ти усердно, образу его мо-литися, творящаго многа и преславная чюдеса и исц h ления больным... (ЖАВ, л. 263 об.).

Основной лексемой здесь выступает глагол славити ( прославити ), восходящий к индоевропейской основе, той же, что и у слыть , слово , слух , слышать (Черных, т. 2, с. 173) и однокоренные образования с близкой семантикой.

Авторы «Словаря древнерусского языка (XI–XIV вв.)» фиксируют для глагола ckfdbnb семь значений: «уважать, признавать, высказывать почтение», «ниспосылать блага, успех, высокое положение, славу», «распространять славу, делать известным», «прославлять, восхвалять», «утверждать, провозглашать (что-л.), учить», «почитать в религиозном смысле», «быть сторонником» (СДЯ, т. 11, с. 276–278), при этом анализ приводимых контекстов показал, что использование данной лексемы с существительными, называющими Бога и святых, характерно для значения «прославлять, восхвалять». Это значение является основным для глагола ghjckfdbnb (СДЯ, т. 9, с. 164). Прилагательное gheckfdmysb используется в древнерусских текстах в значениях «пользующийся великой славой, в высшей степени достойный славы; весьма почитаемый» и «удивительный, необычайный; замечательный, необыкновенный» (СДЯ, т. 8, с. 277–278).

В «Словаре русского языка XI–XVII вв.» лексема славити фиксируется как многозначная: 1) «прославлять, восхвалять, хвалить», «почитать, чтить», «называть кем-л., прославлять в качестве кого-л.»; 2) «распространять слухи, какие-л. сведения о ком-, чем-л.»; 3) «ходить во время праздника Рождества по домам верующих с крестом, иконами и пением гимнов, восхваляющих Христа»; 4) «полагать, считать; верить» (СРЯ XI–XVII, вып. 25, с. 56–57).

Помимо славити , в житии представлены и другие глаголы, например, возлю-бити – «полюбить, принять» (СДЯ, т. 2, с. 80), «полюбить, возлюбить» (СРЯ XI– XVII, вып. 2, с. 294):

• (7)    Б h же отроча пяти л h т, и начат лишатися д h тскаго обычая, и возненавид h в игры д h тския, возлюби Бога. И начат трудъ творити, з h мное д h ло, и питатися от нея по Господню словеси... (ЖАВ, л. 264).

Лексемы славити , прославити и возлю-бити , выражая положительные, социально одобряемые чувства (или их проявления), описывают значимые, устойчивые ценности и реализуют характерологическую функцию.

Важным в этой связи оказывается в рассматриваемом тексте мотив страха:

• (8)    И бысть облакъ теменъ с небеси аки нощь, изо облака же дождю многу, и громъ велий, и молния неизреченная страшна . Якоже Давыдъ глаголет во Псаломст h й книги: «Собираяй яко м h х воды морския, полагаяй во сокровищих бездны. Да убо-ит же ся Господа вся земля, от негоже подвижатся вси живущеи по вселенн h й» (ЖАВ, л. 264 об. – 265);

• (9)    Блаженный же ужасеся , и от того великаго ужаса и грому испусти духъ, и предасть душу свою в руц h Господеви. Якоже самъ рече Господь: «Б h жите от гн h ва Господня». И паки рече: «Аще гн h в Божий, или молния и громъ поразит человека, и азъ сам сужду рабу моему» (ЖАВ, л. 265).

Страх в контексте житийного повествования это не только страх Божий как воплощение христианской добродетели, но и причина смерти будущего святого. Как отмечает Е.А. Рыжова, «умершие внезапной смертью составляли, согласно христианскому мировоззрению, особый разряд: они не могли погребаться по христианскому обряду, по-

РАЗВИТИЕ И ФУНКЦИОНИРОВАНИЕ скольку не успели исповедаться, получить отпущение грехов и причаститься» [Рыжова, 2023, с. 39]. В житиях святых, умерших внезапной смертью, нередко возникала необходимость прокомментировать почитание подвижника, удостоившегося «злообразной» кончины [Рыжова, 2023, с. 38]. В рассматриваемом тексте таким комментарием становится цитата из Жития Андрея Юродивого.

Для описания отношения святого к другим людям агиограф выбирает глагольные лексемы, характеризующие глубокое уважение:

• (10)    Сей праведный Артемий работая отцу своему и послушая его во всемъ неотложно... (ЖАВ, л. 264);

• (11)    Праведный же отрокъ почитая отца своего и матерь свою, и любя Господа Бога, и моления творя многа, и милости от него прося (ЖАВ, л. 264 об.).

Глагол послушати в значении «послушаться, повиноваться» (СДЯ, т. 7, с. 253), «повиноваться; (по)слушаться кого- или чего-л., последовать совету, указанию» (СРЯ XI–XVII, вып. 17, с. 190) представляет собой результат семантического развития и переосмысления перцептивной лексемы с семантикой слухового восприятия. Глагол почитати , восходящий к тому же корню, что и честь , читать (Черных, т. 2, с. 393), имел значение «чтить, почитать» (СДЯ, т. 7, с. 403), «проявлять внимание, уважение, почтение; чтить» (СРЯ XI– XVII, вып. 18, с. 76).

Обе лексемы характеризуют положительное, социально одобряемое эмоциональное отношение, проявляющееся как ценность, – уважение.

Выводы

Лексемы, выбранные агиографом для описания эмоциональных переживаний, характеризуются устойчивостью семантических признаков, связанных с оценкой: ‘характер эмоции’, ‘оценка эмоционального переживания’. Данное их свойство прослеживается как в синхроническом плане (в текстах XVII в.), так и в диахроническом (этимология и развитие значений в древнерусском и старорусском периодах). Думается, использование этих языковых единиц позволяет автору четко и однозначно передать христианские ценностные ориентиры,

РУССКОГО ЯЗЫКА охватывающие представления о добре и зле, об отношении к Богу и другим людям.

В Житии Артемия Веркольского лексика эмоций реализует три основных функции:

– характерологическую, называя значимые, сущностные ключевые черты носителей эмоциональных переживаний, а также субъектов эмоционального воздействия;

– текстообразующую, поскольку данные эмотивы, четко разделяясь на отрицательные, социально порицаемые и положительные, социально одобряемые, задают оценочную рамку повествования, в конечном итоге определяя композицию, построение текста, опирающееся на противопоставление добра и зла;

– дидактическую, так как агиограф дает своему читателю четкую установку, формирующую представления о религиозно-нравственном идеале.

Бедность событийной основы проанализированного жития позволяет увидеть определяющее значение эмотивной лексики в построении аксиологической структуры агиографического текста, тесно связанной с житийным каноном, и, следовательно, реализующей аксиологическую модель жития. Значимость эмотивной составляющей в данной модели позволяет поставить вопрос о жанрообразующей роли лексики эмоций в агиографическом произведении.