Этнический состав населения Южного Обонежья в конце XV в

Полиэтничность населения средневековой Новгородской земли ярко иллюстрируется на примере Обонежской пятины, наиболее крупной по площади из новгородских пятин, сформированной вокруг Онежского озера. Обонежье не было единым пространством в этнокультурном отношении. Известная с XVI столетия Нагорная половина пятины, расположенная к югу от Онежского озера, включала в себя обширные территории, заселенные славянами, карелами и вепсами. При всем внимании, которое уделяют лингвисты этому региону, его средневековая этническая история остается слабоизученной в связи с тем, что топонимический и антропонимический материал, содержащийся в новгородских писцовых книгах конца XV в., остается не вполне востребованным со стороны историков.

Между тем одной из особенностей современной исторической науки является использование междисциплинарного подхода, важная грань которого – посильное возрождение историко-филологического единства в исследованиях. В статье осуществлена попытка аккумулировать достижения смежных дисциплин, опираясь, прежде всего, на применение исторической ономастики, без которой изучение межэтнических отношений невозможно.

Обзор литературы

Большинство историков, писавших о Новгородской земле, так или иначе касались истории населявших ее этносов. Учитывая длительную традицию россий-

ISSN 2076–2577 (print) 195

® ИСТОРИЧЕСКИЕ НАУКИ ской историографии и значительное количество исследований, в данном разделе следует уделить внимание только тем концептуальным работам, которые напрямую относятся к этнической истории южного Обонежья в XV в.

Средневековую историю вепсов по данным писцовых книг Обонежской пятины затронул В. В. Пименов. Анализ топонимов в его книге, согласно авторской характеристике, «самый поверхностный». При этом, по мнению Пименова, писцовые книги – это довольно надежный источник по этнической истории: учет всех неславянских имен, прозвищ и топонимов позволяет точно определить, какой именно этнос новгородские писцы подразумевали в том или ином месте. Применительно к концу XV в. Пименов строил выводы на материале не только современной тому периоду писцовой книги 1495/96 г., но и более поздней книги 1564 г. [9]. Такая ретроспекция характерна для всех дальнейших исследований этнической истории Обонежья, поскольку писцовая книга 1495/96 г. сохранилась в отдельных фрагментах.

Эстонская исследовательница М. Йоа-лайд подчеркнула, что писцовые книги содержат лишь косвенные данные о проживании вепсов. Свидетельством неславянских истоков заселения выступает топонимия прибалтийско-финского происхождения, а также тот факт, что значительная территория, описываемая писцовой книгой 1495/96 г., входит в вепсский ареал, изученный этнографами. По мнению Йоалайд, славянская антропонимия не всегда означает, что жители были славянами; в то же время топонимы прибалтийско-финского происхождения не всегда однозначны, так как мы можем иметь дело с обрусевшим населением [2; 3]. В ряде работ Йоалайд представлены результаты этимологического исследования вепсских топонимов, зафиксированных писцовой книгой Обонежской пятины 1495/96 г. [4; 18; 19]. Автор соотнесла вепсские названия деревень конца XV в. с поселениями XX в. и пришла к выводу, что в большинстве деревень, известных в средневековье, вепсы проживали как минимум до середины XX в.

Современные работы, посвященные вепсской истории и культуре, носят преимущественно этнографический характер, а период средневековья описан в очерковой форме. З. И. Строгальщикова лишь заметила, что Обонежская пятина объединяла земли с вепсским населением [15]. С. Б. Егоров в своем исследовании уделил внимание некоторым поселениям, где в XIX–XX вв. этнографы отмечали вепсов. Автор заметил, что многие названия вепсских деревень были зафиксированы в писцовой книге 1495/96 г., при этом сами жители носили в основном календарные имена, что говорит о тесных этнокультурных контактах славян-христиан и вепсов1. Однако в работе Егорова обращение к писцовым книгам и новгородским актам носит, скорее, иллюстративный характер, нежели систематический.

Существует обширный комплекс лингвистических исследований, основанных на топонимическом материале Обонежья. Крупные работы в этой области принадлежат И. И. Муллонен [8], Е. В. Захаровой2, А. В. Приображенскому [12], А. И. Соболеву [14]. Авторы выявили топонимические системы Обонежья – славянскую, карельскую, вепсскую и саамскую. Серьезными достижениями являются фиксация конкретных топонимических основ, определение их языковой принадлежности и этимологии.

Таким образом, имеется небольшое количество этноисторических исследований, касающихся южного Обонежья в XV в. Более того, ономастические данные писцовых книг систематически исследователями не привлекались, в связи с чем требуется специальное обращение к этой проблематике.

Материалы и методы

Основным источником исследования послужила писцовая книга Обонеж-ской пятины 7004 (1495/96) г. Описание Обонежской пятины 1495/96 г. проводи- лось под руководством Юрия Константиновича Сабурова. В 1501 г. он был наместником в Кореле. Книга Сабурова сохранилась с большими утратами текста – остались только ее отрывки. В историографии длительное время бытовало представление о дефектности материалов писцового описания Обонежья. Издание, подготовленное А. М. Андрияшевым, вышло в 1930 г. как первый выпуск «Материалов по истории Карельской АССР», где были опубликованы сохранившиеся части писцовой книги 1495/96 г. Подавляющее большинство погостов (10 из 12), описание которых сравнительно полное, относились к территории, расположенной к югу от Онежского озера. Писцовое описание донесло до нас топонимические и антропонимические данные как славянского, так и прибалтийско-финского происхождения.

Изучение прибалтийско-финского топонимического и антропонимического материала осуществлялось при помощи различных методов. Дескриптивный метод состоит в выявлении и фиксации прибалтийско-финских ойконимов (названий сельских поселений) и антропонимов, упоминаемых в писцовых книгах. Отмечены различные типы прибалтийско-финских ойконимов. В основе «вторичных», или локативных, ойконимов, лежали названия физико-географических объектов, распространившиеся на образованные при них поселения (деревня в Лахте, деревня в Пягвиярве и др.). Особое место занимают наименования поселений, образованные посредством онимизации локальных физико-географических терминов, отражающих характер местности. В этой группе ойконимов находятся названия, восходящие к финноязычным географическим терминам и / или имеющие их в своей структуре: Мягисела (mägi ‘гора’), Сарь (suari ‘остров’) и др. Кроме того, в работе уделяется внимание неславянским ойконимам, образованным от прибалтийско-финских некалендарных имен (Ига-лово, Лембитово) и календарных антропонимов в неславянской форме (Таруево, Митчуево и т. п.). Отмечались ойкони-мы, в структуре которых имеется прибал- тийско-финский -l-вый формант (Кургала, Кавгала и др.).

Прибалтийско-финские антропонимы выявлены на основе анализа формальных показателей заимствования антропонимов. Формальными показателями являются: 1) фонетический маркер – сочетание звуков, не характерных для русской звуковой системы; 2) структурный маркер – формант -уй ( -ой, -ей, -ий ), отмеченный в составе личного имени или патронима, например: Meloi , Romoi , Prokoi . Записанные в новгородских писцовых книгах прибалтийско-финские антропонимы фиксировались и изменялись в соответствии с русской антропонимической формой рубежа XV–XVI вв.

Результаты исследования и их обсуждение

На юго-восточном побережье Онежского озера, где находился Вытегорский погост на реке Вытегре, наряду с преобладающими славянскими присутствуют топонимы вепсского происхождения. Де-антропонимными являются вепсские ой-конимы Рупеево / Рупуево <  Rupoi / Ropoi (вепс. rupos ‘оспенный рубец’), Пипиево / Пипуево <  Pipui , Аргуево <  Argoi (вепс. arg ‘робкий, пугливый’). Деревня Рокульская обязана своим названием одному из пяти родов «детей корельских» – рокульцам³. Надо полагать, члены этого рода владели землями на территории Вытегорского погоста.

На южном побережье Онежского озера, в Оштинском погосте, отмечаются многочисленные вторичные ойконимы, образованные от вепсских гидронимов и ландшафтных понятий. Многие из этих топонимов продолжают использоваться в современном вепсском языке, что подчеркнула в своей работе Йоалайд [18]. В писцовой книге отразились названия деревень на Шим-озере (Šimǵäŕ), Пязь-озере (Пяжозеро, Päžaŕ), Пол-озере (Pol’ǵäŕv), Клено-озере (Vahtḱäŕ), Исторас-озерке / Старас-озерке (Torazjäŕ)4. Рядом с реками находились деревни на Рыбежне (Kalajo- gi) и на Хим-реке (Himd’ogi). В основе гидронима Нойдола, который имеет в своей структуре -l-вый формант, отразилась нехристианская религиозная традиция вепсов, поскольку название образовано от слова noid ‘колдун’.

Ручьи также становились местом возникновения гнезд поселений. В Ош-тинском погосте встречаются деревни на Палть-ручью ( paute ‘склон, косогор, межа’), на Хав-ручью ( Haugoja , haug ‘щука’), на Касть-ручью ( Kaskez , kaste ‘роса’, kastta ‘мочить’) и на Шусть-ручью ( Šuštoja )⁵. Вполне возможно, что в последнем гидрониме отразилась вепсская форма гидронима Ошта – Šušt [18, 109 ]. Гидроним Роп-ручей получил название, вероятно, от вепсского прозвища Ropoi <  rupos ‘оспенный рубец’. К ландшафтным топонимам вепсского происхождения можно отнести названия деревень на Немпелде ( Nempeld , peldo ‘угодье, земля’) и в Ладве ( Ladv ‘исток реки’)⁶. Есть славянские топонимы-кальки с вепсского языка, например деревня на Курье горе . Видимо, она же была записана в 1563 г. под названием на Кукоеве горе , где kukoi означает ‘петух’⁷.

Расположенный на реке Ояти Веницкий погост также сохранил в своем описании вторичные ойконимы вепсского происхождения. Об этом свидетельствуют названия деревень в Озорех (т. е. в Озерах, Järved), на Ножмо-озере (Nažamjäŕv), на Шат-озере (Šataŕ), на Сар-озере (Saŕjäŕv), на Кек-озере (Kekäŕv), на Чик-озере (Čikjäŕv), на Туксе (Tukšaŕ) и в Нем-же (Nemž)8. Вепсские -l-вые ойконимы подверглись славянской адаптации и получили форму с славянскими формантами -ичи / -ицы. Таковы поселения в Кар-гиницах (Karhil) и Гонговичах (Hongl). К этой же группе топонимов можно отне- сти название самого погоста – Винницы (Vingl) [18, 110]9.

Вепсская топонимия Никольского погоста в Пелушах ( Pöloi <  pölö ‘сова’) представлена преимущественно гидронимами: Шигол-озерко ( Šigoil’ ), Вяло-озеро ( Väl’l’äŕv ), Шидро-озеро ( Šiddjäŕv ), Со-рво-озерко / Сорвас-озерко ( Soddjäŕv ), Мялко-озерко / Мялто-озерко ( Mägjäŕv ). Гнездо деревень в Чагине имеет вепсское название Čäigi . Кальками, или полными переводами c вепсского языка, были лим-нонимы Белое ( Vagedjäŕv ) и Свято-озеро ( Pühäŕv ) [18, 105 ]¹⁰. Название Егорьевского погоста в Койгушах связано с Койгуш-ским озером ( koiv ‘береза’). С озерами связаны группы деревень на Кангас-озерке ( Kaŋgasjäŕv ), Лид-озере ( Ledjäŕv ), Сяк-озерке ( Śägäŕv ) и Салме-озерке ( Sal’mjäŕv ). Вепсским является название поселений в Ретеши ( Ŕätäšid ) [18, 106 ]¹¹.

Косвенно с Койгушским погостом связана купчая Спасского Ковалева монастыря на села по реке Тихвинке, датируемая XV в. Продавцами сел выступали «Прокуи с сыномъ своимъ съ Ористомъ и съ Ористомъ и съ Михаиломъ, и з брата-номъ своимъ Павлом»12. Имя Прокуй имеет прибалтийско-финскую форму Prokoi, образованную от календарного имени Прокопий. Вепсская топонимия и антропонимия данной области позволяет предположить, что Прокуй был вепсом. Часть принадлежавших ему земель находилась на «Тихвине реке на Коивском пути», что позволяет связывать упомянутых в купчей лиц с Койгушским погостом. В грамоте уточняется, что «с Кугиком земля обча… то Святому Спасу, а Кугыку не надобе»13. Кугык – это некалендарное имя вепсского происхождения (kuha ‘судак’)14. В качестве границ земельных владений Прокуя упоминается ряд вепс- ских топонимов: Коркорово поле, Саро-зенская межа, озеро Водоярва, Парцева, мох (т. е. болото) Мунос.

Михайловский погост в Озерах (вепс. Järved ) имел в своем составе несколько деревень с деантропонимными названиями вепсского происхождения: Курбасо-во / Курбосово , Нагуевское / Ногуевское и Конзуево . С Михайловского погоста и далее на юг начинают встречаться деревни с названиями, образованными от этнонима чудь . Таковы несколько деревень в Чуд-цком конце Михайловского погоста в Озерах, деревни в Чудцком конце Заполье , в Чудцком конце Березовик и Клементьев-ское в Чудцком конце Климецкого погоста в Колбагах. В деревне Скоморохово Михайловского погоста в Озерах записан крестьянин Ивашко Чухора ¹⁵. Этнографические исследования говорят о том, что чухарями (вепс. čuhaŕ ) вепсов называли русские и карелы. Кроме того, до 20– 30-х гг. XX в. в официальных источниках вепсы именовались чудью [10, 7 ].

По мнению Йоалайд, такие этноой-конимы, как в Чудцком конце , возникают там, где совместно проживают славяне и вепсы [4, 79 ]. В погосте Никольский Готслав волок и южнее уже отсутствуют прибалтийско-финские топонимы. Единственный раз в названном погосте упоминается деревня на каре у погоста . Слово kara (‘бухта, залив’) относится к вепсскому языку. Таким образом, вепсская топонимия практически отсутствует к югу от Пелушского и Койгушского погостов. Вероятно, эта территория была освоена преимущественно славянами.

Неславянские антропонимы, в отличие от топонимов, были менее распространены в южном Обонежье. К югу от реки Свири, в Оштинском погосте, записаны Якушко да Давыдко Гочюевы , Микифорик Ихкуев да сын его Васко , Ивашко Керчюй , Васко Келносов , Ивашко Мичюев , Карпик Олфуев да сын его Ивашко , Гридкя Рах-коев, брат его Кирилко , Якушко Питков . Встречаются и отэтнонимические прозвища: в деревне на Рыбежне записан Ескя

Карелянин , в деревне Ладва жили Палка Кареленик, сын его Тимошка ¹⁶. Писцовая книга 1563 г. также содержит описание Оштинского погоста. В погосте записана деревня в Ладве словет Тимофеевская Карева , где проживал Исачко Тимофеев Карев . Антропоним Карев ( Karj/oi ) можно считать изменением прозвища Кареленик ( Karjalaine ) [14, 50 ]. В таком случае Исач-ко Тимофеев Карев – сын Тимошки Карева и внук Палки Кареленика . Единичные прибалтийско-финские антропонимы фиксируются в следующих погостах: Мытен-ском ( Ивашко Ратой , Куземка Ратоев ), Вытегорском ( Панфилко Варгуев , Сам-сонко Тогмуев ), Веницком на Ояти ( Кар-пик Олфуев , Гридка Рахкоев ), Егорьевском в Койгушах ( Фофанко Микуев , Мосейко Микуев ), Михайловском в Озерах ( Лари-вонко Лентуев , Федотко Олтуев ).

Упомянутые прибалтийско-финские патронимы представляют как календарную, так и некалендарную антропонимию. К календарным относятся патронимы Ол-фуев ( Olfui <  Елевферий ), Мичуев ( Mičui <  Димитрий ), Микуев ( Mikoi <  Михаил ), Лентуев ( Lentui <  Леонтий ). Некоторые патронимы, производные от некалендарных имен, поддаются этимологизации: Варгуев ( Vargoi < вепс. vargaz ‘вор’), Тог-муев ( Tohmoi < вепс. tuhma ‘некрасивый’, tuhmaccu ‘уродливый’), Питков ( Pitkoi < вепс. pitḱ ‘длинный’), Рахкоев ( Rahkoi < вепс. rahkoi ‘мифическое существо, домовой’), Ратоев ( Ratoi < вепс. rata ‘работать; обрабатывать лен / овины’).

Единичные имена, которые в писцовой книге имеют славянскую форму, могут быть отнесены к прибалтийско-финским на основании писцовой книги 1563 г. В 1495/96 г. в деревне на Тагжаме Выте-горского погоста были записаны Патре-кейко Захаров да его дети Фофаник, да Максимка, да Митка . В 1563 г. в том же погосте была сделана запись: деревня на Тагжаме словет Патроева Гора . Видимо, Патрекейко Захаров носил личное имя Patroi ( Патрикий ), которое легло в основу ойконима.

® ИСТОРИЧЕСКИЕ НАУКИ

В 1495/96 г. в деревне Каргашинской Вытегорского погоста проживал Васко Нестеров с сыном Якимкой . К 1563 г. деревня Каргашинская была известна уже как Вашоевская . Вероятно, Васко Нестеров носил имя Vašoi / Василий . Эти немногочисленные примеры показывают, что календарные имена в славянской форме не могут являться гарантией того, что человек был славянином. В свою очередь, прибалтийско-финская антропонимия свидетельствует о том, что территории к югу от Онежского озера были освоены неславянским населением.

О наличии на территории юго-восточного Обонежья вепсского населения можно судить по агиографическим источникам, поскольку писцового описания расположенных здесь в конце XV в. погостов не сохранилось. В «Житии Лазаря Муромского» упоминается чудь , в начале XIV в. проживавшая в бассейне реки Лёк-шмы. Чудь , как уже было показано, может быть отождествлена с вепсами. «Житие Кирилла Челмогорского» сообщает, что в середине и второй половине XIV в. в районе Лёкшмозера «не крещены живуще в окрестных местехъ, иже имяху чудский языкъ и веру»¹⁷. Таким образом, в XIV в. в бассейне Лёкшмы, который примыкает к юго-восточному Обонежью, проживало вепсское население.

Указанные сообщения вызывали сомнения у Н. А. Макарова. Он полагал, что оба жития составлены не ранее первой половины XVII в. и, следовательно, восходят к устным преданиям о чуди, а не к каким-либо ранним источникам, впоследствии утраченным [6, 132–133]. Однако лишь краткая редакция «Жития Лазаря Муромского» была создана около середины XVII в., при этом пространные редакции более древние: одна – середины XVI в., другая – рубежа XV–XVI вв., т. е. датируется временем писцового описания Обо-нежья. В основе жития лежит реальная автобиография Лазаря Муромского, записанная в конце XIV в.18

К Обонежской пятине относилась территория погостов юго-восточного Прила-дожья, описания которых не сохранились. Тем не менее в источниках есть несколько упоминаний об этом регионе. Так, в 1460 г. Яков Гуреев и Матфей Петров купили у великокняжеского наместника Григория Васильевича право «обонежского суда». Судя по откупной грамоте, территория «обонежского суда» находилась в юго-восточном Приладожье, а именно – в низовьях Волхова, на реках Паше, Коже-ле, Свири, Ситомле, Ояти и Олонке. Грамота упоминает Кукоевский погост и оро-ним Кукоева гора : оба названия имели прибалтийско-финские корни ( Kukoi <  ku-koi ‘петух’)¹⁹. Название могло произойти в равной степени из карельской и вепсской среды, однако последний вариант более вероятен ввиду близкого расположения вепсских погостов.

По мнению В. Л. Янина, территория Обонежского суда в откупной грамоте 1460 г. совпадала с территорией, ограниченной Обонежским рядом согласно грамоте Святослава Ольговича от 1137 г.20 К восточному и юго-восточному Приладо-жью в грамоте 1137 г. относились пункты, расположенные «во Олонци», «на Све-ри», «на Юсколе», «в Тервиничах», «оу Вьюнице», на «устье Паши», «на Кокуеве горе», «на Масиеге низъ Сяси» и «въ Лип-не» [17, 148]. Очевидно, перечисленные пункты находились на реках Олонке, Свири, Паше и в низовьях Сяси. Ороним Кокуева гора (Кукоева гора) известен по писцовому описанию Оштинского погоста на реке Оште21. В грамоте 1137 г. присутствуют прибалтийско-финские топонимы: Масельга (moanselgä ‘горный хребет, служащий водоразделом водных систем’), Юскола с -l-вым формантом, а также славянизированные вепсские топонимы Тер-виничи, Винницы. В конце XV в. посе- ление Винницы было центром погоста, расположенного на реке Ояти. Таким образом, в юго-восточном Приладожье уже в XIII в. известны поселения с прибалтийско-финскими названиями. Ряд этих поселений упоминается в XV в.

В юго-восточном Приладожье, в бассейне реки Сяси, находился Климецкой погост в Колбагах. Видимо, в названии погоста было зафиксировано древнее слово колбяги . Существуют различные точки зрения на этническую и социальную природу колбягов. Е. А. Рыдзевская, В. С. Кулешов и Д. А. Мачинский на основе археологических исследований курганов юго-восточного Приладожья предполагали, что колбяги представляли собой этносоциальный сплав из при-ладожского финноязычного и пришлого скандинавского населения [5; 7; 13]. По мнению Мачинского, именно колбяги оставили в юго-восточном Приладожье культуру курганов, которая датируется X–XIII вв. С. И. Кочкуркина усматривала в Приладожской курганной культуре наследие западной группы летописной веси [11, 335–340 ]. Е. А. Рябинин считал, что именно эта группа веси выступает в письменных источниках под именем кол-бягов²². Е. А. Мельникова показала, что колбяги представляли собой этносоциальную группу, в которую входили скандинавские наемные воины и / или купцы на Руси и в Византии²³. А. С. Щавелев предложил объяснение тому, что в При-ладожской культуре сочетаются скандинавские и прибалтийско-финские элементы. По его мнению, колбяги – это скандинавы, которые со временем перешли на прибалтийско-финскую речь [16, 116 ]. Как бы то ни было, вопрос с этнической принадлежностью колбя-гов окончательно не решен. Ясно то, что колбяги принадлежали к неславянскому населению Новгородской земли, историческая память о котором отразилась в названии погоста.

Этнографические исследования свидетельствуют, что в ряде деревень, за- писанных в писцовую книгу 1495/96 г., вепсы проживали до середины XX в., в некоторых деревнях они присутствуют и в начале XXI в. Названия этих деревень претерпели изменения, но в целом они сохранили древний облик. Северные (или прионежские) вепсы населяли узкую прибрежную полосу в юго-западном Прионежье, протянувшуюся с юга на север от Гимреки до села Шокша. Наиболее крупные населенные пункты, в которых проживали и проживают северные вепсы, следующие: село Рыбрека (деревня на Рыбежне Оштинского погоста), деревни Каскесручей (на Касть-ручью), Гимрека (на Хим-реке), Ропручей (на Роп-ручью) и Щелейки (на Щелейце) [9, 180]. Рыбо-рецкий сельский Совет в 1994–2005 гг. входил в Вепсскую национальную волость – автономию северных вепсов, включавшую 13 населенных пунктов. Таким образом, современным северным вепсам соответствует территория Ош-тинского погоста конца XV в.

Поселения средних вепсов территориально могут быть отнесены к Оштинско-му и Веницкому погостам. Вепсы отмечены в деревнях Ладва ( деревня в Ладве Оштинского погоста), Нойдола (название сохранилось до настоящего времени) и Пяжозеро ( деревня на Пяз-озере ). В начале XX в. в этих деревнях жило малочисленное русское население, а основу жителей составляли вепсы. Наиболее крупным поселением шимозерских вепсов до 1959 г. было Шимозеро ( деревня на Шим-озере Оштинского погоста) [9, 5 , 181 ]. В 1959 г. шимозерские вепсы были переселены в Подпорожский и Винницкий районы Ленинградской области. Вепсы проживали в деревнях Чикозеро ( деревня на Чик-озере Веницкого погоста), Гонгиничи ( деревня в Гонговичах ) и ныне упраздненном поселении Каргиничи ( деревня в Каргиницах Веницкого погоста). Центр Веницкого погоста конца XV в. сейчас является селом Винницы – главным местом проживания вепсов Ленинградской области²⁴. Таким образом, во

^u> ИСТОРИЧЕСКИЕ НАУКИ второй половине XX – начале XXI в. вепсы проживали в ряде поселений, известных с конца XV в. в Оштинском и Вениц-ком погостах.

В районе истоков реки Лидь по южным склонам Вепсской возвышенности разместились деревни современных южных вепсов. Наиболее крупными поселениями южных вепсов в XX в. считались Ра-догоща ( деревня в Радогоще Койгушского погоста) и Чайгино ( деревня в Чагине Пе-лушского погоста). В настоящее время Ра-догощ является самым южным поселением вепсов²⁵. Таким образом, территория, на которой сложилась группа южных вепсов, в конце XV в. относилась к Койгуш-скому и Пелушскому погостам.

Заключение

Судя по данным топонимии и антропонимии писцовой книги, население южного Обонежья было смешанным: оно состояло из славян, карел и вепсов. Карелы присутствовали на Олонецком перешейке и в юго-западном Прионежье. Во многом это было обусловлено миграционным потоком карел из северо-западного Прила-дожья. Вепсы проживали на обширных территориях юго-восточного и юго-западного Прионежья, бассейна реки Свири, а также на Оште. Этнографические исследования показали, что многие вепсские поселения сохранились с конца XV до середины XX – начала XXI в.