Этноархеология русских в сиро-палестинском регионе. XVIII-XIX века

Введение: археология временного присутствия

В области взаимодействия культур есть направление, которое занимает обособленную позицию, в силу чего не всегда учитывается при анализе кросс-культурных отношений на археологическом материале. Это археология присутствия на чужой территории во время путешествий, будь они научно-географические или паломнические. Следы такого присутствия фиксируют в лучшем случае на уровне обнаружения не свойственных местной культуре артефактов при раскопках, а также опосредованно – например, по распространению особых паломнических предметов и своеобразной иконографии, связанной с той или иной реликвией (характерный пример: пряжки-значки паломников позднего Средневековья в Европе; см. известный каталог [Spencer, 1998] и современную базу данных Университета Неймегена nl/). Хорошо известны и примеры целенаправленного структурирования местной среды в ответ на массовое паломничество, такие как развитие определенных областей производства (индустрия «сувениров» и евлогий, простых массовых или очень сложных (например, вифлеемские модели храма Гроба Господня XVII–XVIII вв.)); аккумулирование продуктов питания и объектов бытового комфорта, а также создание пространственных инфраструктурных объектов (дорог, архитектурных сооружений – укрытий, гостиниц и т.п.) или трансформация ранее существовавших видов построек (известный пример – складывание подвида «паломнических церквей» в романо-готической архитектуре Европы). Наконец, путешественники и паломники, умирая на чужбине, о ставляли погребения, оформленные нетипично для местных кладбищ (например, христианское кладбище Галаты [Düll, 1989; Düll, Luttrell, Keеn, 1991]).

По сути дела, паломниче ство и познавательноразвлекательное путешествие представляют одну из форм освоения, колонизации. Их продолжением часто становятся инокультурные сеттльменты и иные поселения иноземцев, типа иноземных слобод в Москве XVII в., Галаты в Стамбуле и Русского городка в Иерусалиме, оказывающие сильное воз- действие на локальную культуру. Это одна из важных форм обмена, фиксируемая в т.ч. и археологически (о паломничествах как явлении см.: [Sumption, 2002; Pilgrimage…, 1995, Reframing Pilgrimage…, 2005]). Цель статьи – указать на возможности развития археологии русского присутствия на Святой Земле и первые шаги в этом направлении.

Русская Палестина: этноархеологическая версия

Прежде всего следует отметить отчасти архаический (учитывая архаику самого явления массового палом-ниче ства к святым местам), отчасти чрезвычайно современный (если не футуристический) характер русского движения в Палестину. В истории России складывание представлений о землях, на которых происходили библейские и евангельские события, было исключительно важным процессом, не вполне совпавшим с аналогичным ментальным развитием у христианских народов Запада. Интерес русских книжников (в широком понимании слова – и писателей, и читателей) к Святой Земле был исключительно силен, что долго выражалось не столько в развитии реального движения, сколько в любви к паломнической литературе – и собственной, и переводной. Речь идет о «хождениях» и иных формах описания сакральной географии и топографии. По сути дела, жители Московской Руси (крестьяне, горожане, служилые люди) представляли Палестину (во всяком случае, ее анагогический образ) гораздо лучше, чем общую географию своего государства и окрестных земель [Федорова, 2014, c. 62–71, 165–193].

В XVIII в. земли Османской империи стали доступнее для посещения европейцами. После реформ Петра I несколько возросла и мобильность жителей Российской империи. Посещения Святой Земли стали более частыми, что породило новую волну «хождений», постепенно превращавшихся в путевые записки, дневники и другие формы описания путешествий, как научные, так и литературные. Средневековое тяготение к святым местам, характерное любопытство европейского ориентализма и политическая необходимость породили явление, которое называют Русской Палестиной, соединяя в одном понятии ментальное с практическим продвижением в Сиро-Палестинский регион (основные вехи развития процесса см.: [Великий князь…, 2011]). На протяжении примерно полувека (1860– 1910-е гг.) паломническое движение из России обрело массовый характер. Одно это уже готовило почву для мощного культурного взаимодействия.

Поддержка движения со стороны государства и общества, которые отчасти его формировали и стремились использовать как своеобразный инструмент внешней политики, придала ему системно отстроенную, централизованную структуру, настолько стабильную, что ее оказало сь возможным удержать от окончательного распада, хотя и со значительными потерями, в течение примерно столетия (недаром главными акторами были не только Министерство иностранных дел, но и Русская духовная миссия, а также особая общественная организация, по сути, тоже государственная – Императорское православное палестинское общество; подробнее см.: [Россия…,

2000]). Следы происходившего взаимодействия    Рис. 1. Русские паломники у церковной лавки в Иерусалиме.

можно было до недавнего времени обнаружить в быту арабских поселков и городов: здесь широко пользовались русскими самоварами, серебряные монеты последних российских царей включали в ожерелья и браслеты, на столах стоял фарфор русских заводов. Все это встречается и сейчас, но в основном как предметы антикварной торговли. Русский вклад XIX – начала XX в. сохранился и в виде учебных книг, в графике журналов того времени, до известной степени все еще заменявшей репортерам раннюю фотографию, которая, конечно, и сама показывает современное ей русское присутствие (рис. 1). Но в целом сегодня ситуация уже иная: в арабских поселениях помнят дореволюционных русских в основном по рассказам бабушек и прабабушек, русская инфраструктура из реально работающего механизма превратилась в более или менее сохраняемое наследие. Очень многие элементы забыты до такой степени, что актуализировать воспоминания об их существовании можно только с помощью археологии [Беляев, 2019].

Хотя законодательство Израиля не признает археологическими объекты, появившиеся позже 1700 г. (закон о древностях был принят в 1978 г.), общий тренд к омоложению археологии в мире требует включить в ее рамки памятники позднего оттоманского периода, Первой мировой войны и даже Британского мандата (1917–1948). Тем более, что именно они, как лежащие выше других, подвергаются деструкции при любых раскопках и должны восприниматься как равнозначные иным историческим свидетельствам, будь то объекты городской или сельской археологии (при-

Гравюра конца XIX в.

меры: [Arbel, 2014; Ottoman Jaffa…, 2017; Re’em, 2010; Finkielsztejn, Nagar, Bilig, 2009; Re’em, Forestani, 2017; Re’em, 2018b; Tsuk, Bordowicz, Taxel, 2016; Taxel, 2017; Peretz, 2017; Zilberstein, Shatil, 2013]). В современном российском законодательстве порогом археологии признан 100-летний рубеж, что позволяет рассматривать любые дореволюционные объекты как археологические.

Чрезвычайно характерный пример в области «археологии русских» – находка 2018 г. в районе Иерусалима, известном как Мусрара (к северу от стен Старого города, вблизи французского комплекса Нотр-Дам). После начала работ по строительному освоению давно заброшенного участка сотрудники Управления древностей Израиля вполне ожидаемо обнаружили слои византийского и арабского периодов. Их перекрывал фундамент более позднего (не ранее XIX в.) здания с несомненно европейской планировкой. Идентифицировать его оказалось непро сто – до начала работ у исследователей не было сведений о его существовании. Обращение к архивам выявило на фотографиях начала ХХ в. трехэтажный дом характерной архитектуры. На карте времен Британского мандата он назван неопределенно: District Offices. Подробный план, напечатанный в 1895 г. К. Шиком, главным архитектором Иерусалима второй половины XIX в., позволил опознать здание, обозначенное как «Wohnung der russischen Konsulats beamten». Ситуация прояснилась: археологи нечаянно открыли одно из русских владений в Иерусалиме XIX в., определив и тогдашнее название: участок Хомси у Новых ворот (3 436 м2), на котором был выстроен жилой дом для сотрудников русского консульства. Неопубликованные прежде документы отражают длительную служебную переписку, процесс оформления постройки и иные мытарства в турецких и русских канцеляриях. Необходимый для чиновников Русского генерального консульства дом был выстроен, но, не простояв и века, разобран при не вполне выясненных обстоятельствах [Чехано-вец, Вах, 2019; Вах, 2018].

В последние годы в ходе работ по освоению обширной зоны в Иерусалиме, в прошлом целиком принадлежавшей к Русскому городку за Яффскими воротами, центру русского паломнического движения в Оттоманской Палестине, обнаружены остатки и других зданий последней трети XIX в. с их инфраструктурой (цистернами и каналами), следами строительных площадок (каменоломни, печи для обжига извести) и т.п. Подобные элементы инфраструктуры на участке Русского подворья открыты раскопками 2015–2017 гг. [Tchekhanovets, Arviv, Vach, in press]; более ограниченный по объему материал выявлен на Вениаминовском подворье [Kagan, 2011]. Наряду с архивными данными, эти находки фиксируют развитие города, демонстрируя срастание европейских и местных элементов, очевидное культурное взаимодействие.

Приведенные примеры археологии русского присутствия строго локализованы. Их дополняют широко распространенные свидетельства, так сказать, массовый материал. В первую очередь это эпиграфика: надписи паломников, частью совершенно особые, уникальные, выполненные в монументальном стиле, и обычные молитвенные граффити, которые оставлял чуть ли не каждый. Ранние надписи охотно ищут и публикуют, делая порой поразительные открытия. Так, первые русские надписи в Святой Земле относятся к XII в., они обнаружены в храме Рождества в Вифлееме [Артамонов, Гиппиус, Зайцев, 2013]. Но такая «спонтанная» эпиграфика XVIII–XIX вв. практически не изучена, хотя и она по-своему информативна. Специалисты Управления древностей Израиля ведут работу по фотофиксации надписей как в храме Гроба Господня, так и в монастырях Старого города. Уже составлены объемные подборки фотографий, пока в основном не прочтенных (первая попытка публикации: [Беляев, Вах, 2019])*.

В Архангельском монастыре сосредоточены десятки русских и других славянских, а также румынских и греческих надписей. Он десятилетиями служил местом остановки православных групп, своего рода карантином для иноземцев. В его кельях располагалась и первая Русская духовная миссия до того, как был построен Русский городок за Яффскими воротами. Тексты служат важным дополнением к малоизвестным «хождениям», у них одни и те же авторы. Интересны как явление и монументальные формы эпиграфов в память о том или ином посещении, вполне профессионально выполненных, видимо, по заказу, оплаченному самим паломником. Некоторые записи, напротив, выглядят небрежно, но при этом нанесены на специально затесанные поля-«ковчеги» (надписи паломников Ивана Биризовского из Воронежа и Ивана Дорохова из курского села Куденицыно, 1857 г.) [Там же, c. 96–97] (рис. 2). Такова самая ранняя из отмеченных пока в монастыре надпись 1720 г. в одной из келий, повествующая о том, как «приходили зде[сь] на поклонение гробу Г(ос)п(о)дню з малои росии черниговской дiωцезии еромонахи силвестр и никодим рихловской» [Там же, c. 96]. Сильвестр и Никодим, монахи Рыхловского Николаевского монастыря, совершили путешествие в Константинополь и Палестину. В 1728 г. Сильвестр (Диканский) составил его описание, известное в двух списках (часть одного издана в 1883 г., а полная авторская рукопись хранится в библиотеке Томского государственного университета и готовится к публикации [Описание…, 1883; Славяно-русские рукописи…, 2009; Путник…, 1728]). До сих пор думали, что путешествие черниговских монахов началось в 1722 г., но на самом деле это, видимо, год возвращения.

Среди выдающихся надписей вне Иерусалима уже отмечено значимое в культурно-историческом отношении латинское граффито, оставленное епископом Порфирием (Успенским), основателем Русской духовной миссии в Иерусалиме, на важном перекрестке Синая [Чехановец, 2018]. Наряду с такими сложными источниками, как крупные здания, городская инфраструктура и строительные площадки, массовый археологический материал (в традиционном понимании) четко обозначает русское присутствие в Палестине. Его о ставили первые русские миссионеры на русских участках в Иерихоне, Хевроне и других местах (рис. 3). Это мелкие предметы из стекла, в основном аптечные сосуды, использовавшиеся для святой воды Иордана и других почитаемых источников или для освященного елея, а также, видимо, просто из русских больниц. Фрагменты и целые изделия недавно найдены при раскопках в храме Воскресения Христова [Avni, Seligman, 2003] и Городе Давида (раскопки 2018 г.), причем сюжеты и иконография евангельских сцен, схожая с евлогиями византийской Палестины, демонстрируют устойчивость паломнических практик. К этой группе примыкают фрагменты лампад.

Рис. 2. Памятная надпись Ивана Биризовского и Ивана Дорохова. 1857 г. Иерусалим, двор Архангельского монастыря ( фото авторов ).

бище 1880-х гг. из четырех отмеченных надгробиями могил есть, например, на участке в Иерихоне, который куплен в 1883 г. афонским иеромонахом Иоасафом (Иваном Кирилловичем Плехановым) с целью создать Троице-Михайловский монастырь. Все плиты имеют знаки креста, но надписи есть только на двух: под одной погребена русская женщина, пожертвовавшая деньги на покупку участка, – Елена Игнатьевна Резниченкова, в схиме Евлампия, 08.08.1885 (рис. 4, а ); под другой, с надписью «Наталiя. 1883 г. НОЕМ 6», – неизвестная. Дневник архимандрита Антонина (Капустина), основателя паломнического приюта в Иерихоне, донес до нас историю смерти паломницы с таким же именем, но умершей годом позже: Наталия Ив. Елунгкова, дочь почетного гражданина, в 45 лет скончалась 21.06.1884 г. от гангрены, пожертвовав 30 000 руб. на развитие русских участков и другие дела благочестия.

Как свидетельство переноса культурных традиций можно воспринимать уже упомянутые менее специфические предметы: бытовой фарфор, детали самоваров, других кухонных приборов. Они многочисленны, например в слоях русских владений в Иерихоне, и делают далекий город византийского и более ранних периодов правомерным сюжетом исторической археологии и России, и Палестины. Это затрагивает не только мир вещей, но и пространство ономастики, где укоренилось понятие «Мо-скобийе», относимое местным населением к любым русским участкам, а в научной лексике – такое устойчивое понятие, как Russian mosaics (т.е. византийские мозаики, найденные на русских землях [Беляев, 2016, c. 47–82]).

Не всем паломникам и путешественникам удавалось вернуться на родину, закономерной формой фиксации их присутствия становятся погребения и маленькие русские кладбища, ясно рисующие первый этап освоения участков. Такое клад-

Рис. 3. Предметы второй половины XIX в. с участка Музейно-паркового комплекса РФ в Иерихоне (по: [Беляев, 2016]).

а – фарфор и стекло; б – металл и керамика.

Что касается отдельных погребений, то среди них есть весьма экзотические. На Антониновском участке в Иерихоне оказалась могила (во всяком случае, надгробный камень) видного путешественника-ориенталиста и врача Фридриха Моока (29.09.1844– 13.12.1880), родом из Бад-Бергцаберна (Пфальц), утонувшего в Иордане во время известной экспедиции другого немецкого путешественника по Востоку, Эмиля Рибека (в Иерихоне, видимо, не оказалось другого участка церковной земли для христианина). Это важ- ный пример своеобразной сплоченности христиан-европейцев, питательной среды культурного обмена (рис. 4, б).

Еще удивительнее находка из евангельской Акелдамы (Мф 27: 6–8) в юго-восточной части Енномо-вой долины (также «село Скудельничье» и «земля горшечника»). Это урочище с высеченными в склонах погребальными пещерами с римского времени вошло в систему окружавших Иерусалим кладбищ, в византийское время стало также пристанищем от-

Рис. 4. Надгробия на участке Музейно-паркового комплекса РФ в Иерихоне.

Рис. 5. Район древних кладбищ Акелдама в Иерусалиме (по: [Реэм, Чехановец, 2019]).

Рис. 6. Страница помянника, принадлежавшего русской паломнице Галушкиной, погребенной в 1910-х гг. на кладбище монастыря св. Онуфрия Великого (по: [Реэм, Чехано-вец, 2019]).

шельников, в эпоху Средневековья – местом массового погребения паломников [Re’em, 2018а, р. 153– 154] (рис. 5). Акелдама упомянута буквально всеми писавшими об Иерусалиме, включая игумена Даниила в 1106–1108 гг. [Житие...], ее почитаемую землю вывозили в Европу кораблями (предполагалось, что она обеспечивает быстрый распад тканей, но не вызывает процессов гниения) [Bodner, 2015]. В начале XIV в. в Акелдаме построили костницу с 15 проемами в крыше для спуска вниз тел; накопившиеся кости затем хоронили в пещерах греческого монастыря св. Онуфрия Великого (возобновлен в 1892 г.). В описаниях всегда подчеркивается иноземный состав погребавшихся [Хождение...]. Хоронили и служили панихиды здесь до XIX в. [Tobler, 1854, p. 274; Сonder, 1881, p. 271; Леонид (Кавелин), 2008, c. 215]. Реставрационные работы 2002 и 2011 гг. показали достоверно сть описаний и позволили рассчитать вместимость костницы (почти 13 000 тел, ср.: [Проскинитарий…, 1889, c. 181–183]. Скелеты в ней не обнаружены, но в 2010 г. была изучена одна из пещер монастыря, заполненная вторично захороненными ко стны-ми останками сотен людей, в основном взрослых мужчин. Среди немногих женских скелетов оказался один с обрывками одеяния и книжечкой в переплете с металлической крышкой – семейным синодиком, поминальной записной книжкой, отпечатанной в типографии Вильде в Москве. Помянник принадлежал паломнице Галушкиной (рис. 6). Ее точное происхождение пока не установлено, хотя женщина с такой фамилией упоминается в дневнике о. Антонина (Капустина) [Реэм, Чехановец, 2019]. Галушкина (или Голушкина), видимо, происходила из Южной России и принадлежала к простому сословию (крестьянка?) – как известно, массовость паломнического движения обеспечили именно крестьяне и жители городских окраин от западных границ Российской империи до Сибири (для «сибирников» хождение и осмысление феномена Русской Палестины вообще стало одним из путей формирования идентичности [Валитов, 2019; Валитов, Кибардина, 2019]; тема сейчас разрабатывается группой ученых Омского университета под руководством М.С. Шаповалова).

Заключение: все в будущем

Вопрос о русском присутствии в Палестине активно изучают с последней четверти ХХ в., но не на уровне

0                       5 cм

«диалога культур». Выявить его позволяет не что иное, как поздняя археология. Даже утраченные русские участки сохраняют в глазах местных жителей и ученых определенную связь с Россией, чему способствует сохранение большей части возведенных на них в XIX – начале XX в. построек. Важно, что сам процесс русского освоения Палестины создал своего рода культурный слой, оставил материальные следы, которые включают и обычные для археологии формы, от бытового мусора до некрополей. В научном отношении такой культурно-антропологический материал служит полем историко-археологического эксперимента, он важен и для музейной работы на русских участках, таких как Иоасафовский в г. Иерихоне, где в 2011 г. создан Музейно-парковый комплекс РФ.

Израильские археологи, располагая огромным древнейшим наследием, также готовы изучать местную русскую старину, формируя отдельное направление как часть археологии Израиля (интернациональной по определению). В 2019 г. в Тель-Авивском университете прошел российско-израильский семинар (при участии Института археологии РАН), посвященный археологии русских участков XIX – начала XX в. (Russian Archaeological Project, 19th–21st centuries); читаются публичные лекции; тема заявлена на ресурсе Чикагcкого университета ANET [Tchekhanovets, Belyaev, 2020]. С 2010 г. издается специальный источниковедческий ежегодник, отражающий глубокий обоюдный интерес к наследию Святой Земли (совершенно внеконфессиональный, несмотря на название «Иерусалимский православный семи- нар»). Несомненно, мы имеем право говорить о начале формирования русской этноархеологии Сиро-Палестинского региона.

Работа выполнена при поддержке РФФИ (проект № 18-0940075) и Программы повышения конкурентоспособности Томского государственного университета.