К "алтайской проблеме": возможности новых решений

Алтайская языковая семья представлена тюркским, монгольским и тунгусо-маньчжурским языками. Затем Е.Д. Поливанов и Г.И. Рамстедт на основании лексических и грамматических схождений включили в состав алтайской группы корейский и японский языки. Последующие исследования выявили некоторые принципиальные расхождения в лексике тюркских и монгольских языков. В частности, не сходились основополагающие слова, уходящие в древность, например, числительные. Применение лексико-статистических методов привело Дж. Клоусона к отрицательному выводу, который был сформулирован категорично: «“алтайская” теория неправомерна» [969, с. 41]. К критикам алтайской теории примкнул А.М. Щербак. Его исследования показали разницу в формировании лексики монголов и тюрков: весь основной словарный запас, связанный со степной жизнью, заимствован монголами из тюркского языка, собственно монгольская лексика связана с обитанием в лесах [Щербак, 1961; 1966; 1994, с. 148]. Вместе с тем выявилось направление поисков монголо-тунгусоманьчжурских связей. В. И. Рассадин сделал важный вывод – монгольские племена жили компактно: «причем где-то по соседству и в тесном контакте с тунгусо-маньчжурскими племенами» [1984, c. 76].

В настоящее время можно говорить о нескольких тенденциях, характеризующих состояние проблемы. Намечена линия исследований, объясняющих тюрко-монгольскую близость не древним родством языков, а историческими контактами, монгольский язык все более сопоставляется с тунгусоманьчжурскими языками [Рассадин, 1989; Щербак, 1994, c. 184]. Новые работы говорят о близости монгольского и австроазиатских, австронезийских языков [Солнцева, 2002].

Исследование географической терминологии в алтайских языках проделала Л.В. Дмитриева. Она сопоставила между собой основные географические термины и понятия, обозначающие явления природы, так как основная их часть относится к древнейшим эпохам в истории этих языков. Эта работа подтвердила ранее высказанные заключения о степной прародине тюрков, ботаническая лексика которых также связана с данным наблюдением [Дмитриева, 1984, c. 174–176]. Принципиально важный вывод был сделан по монгольским языкам: «Этот перечень подтверждает, что древние монголы жили там, где были горы и отдельные скалы с горными проходами и перевалами, но в то же время там была степь с лощинами, песчаные места и соприкасалось это все с морем» [там же, c. 173].

Остановимся еще на одном значимом факте, полученном лингвистами. Изучение лексики монгольских языков выявило связь древних монголов с оседлой культурой. Важно при этом, что речь идет не об отдельных словах, а о целых группах терминов, относящихся к земледельческому хозяйству. Как писал А. Рона-Таш, «сейчас является совершенно ясным, что древние монголы были хорошо знакомы с земледелием» [1979, c. 248]. Истоки монгольского земледелия исследователь уводил или в эпоху алтайского языка основы, или же предполагал этап совместного земледельческого сожития монголов и тюрков. Он не исключал возможности самостоятельного развития монгольского земледелия и скотоводства, независимо от тюрков [там же, c. 247–249]. На оседлость древних монголов может указывать и самостоятельная терминология, связанная с таким животным, как свинья, в монгольском языке [Рассадин, 1984]. Существенно в данном случае то, что свинья получила наибольшее распространение у земледельческих народов Восточной Азии (китайцы, корейцы, маньчжуры).

Таким образом, мы видим, что единства взглядов по решению алтайской проблемы еще не выработано, но выводы, полученные при ее исследовании, нуждаются во всестороннем изучении. Работы языковедов позволяют нам сфокусировать внимание на целом ряде традиций в культуре монголов, не характерных для современного этноса, но, возможно, имевших место в культуре древних монголов [Дашибалов, Рассадин, 2004]. По материалам языка к этим палеоэтнографическим явлениям следует отнести оседлость древних монголов; самостоятельное земледелие и знакомство с рисоводством; развитое свиноводство; проживание с выходом на морское побережье; связь с тунгусо-маньчжурами, корейцами и другими народами тихоокеанского побережья.

При исследовании вопросов оседлости монголов большое значение приобретают работы В.С. Старикова. Его исследования показали, что собственно китайское земледелие здесь является достаточно новым, так как китайцы освоили эти северные земли не очень давно. Вместе с тем земледельческие традиции в Маньчжурии имеют древние корни. Изучение земледельческих орудий и истории земледелия в этом регионе позволило В.С. Старикову провести неразрывную связь между собственно маньчжурским и, что очень важно, между монгольским земледелием. В.С. Стариков делает принципиально важный вывод о том, что земледелие в Маньчжурии «имеет прямую связь с глубокой древностью появления плуга у протомонголов, с непрерывностью занятия земледелием какой-то части монголов, несмотря на преобладание кочевого скотоводства» [1966, c. 13–14].

С предками монгольских народов связываются народы группы дунху. Имя дунху появляется в Китае, очевидно, еще в эпоху Чуньцю (722–481 гг. до н. э.). Расселяются дунху севернее царства Янь. Судя по китайским летописям, народы, вышедшие из дунху, практиковали земледелие. Часть дунху строили укрепленные крепости и столицы, жили селениями и в городах. На жизнь дунху в Восточноазиатском регионе указывает то, что в перечислении дани упоминаются шкуры тигров и леопардов, сообщается о разведении ими тутового дерева.

С древними монголами атрибутируется культура верхнего слоя Сяцзядянь. Китайские археологи, в частности Цзинь Фэньи, соотносят культуру верхнего слоя Сяцзядянь с монголами дунху эпохи бронзы и раннего железного века. Эту точку зрения поддерживает российский исследователь С.А. Комиссаров [1987; 1988, c. 87, 88]. Памятники этой культуры расположены на северо-востоке Китая в провинциях Хэбэй, Ляонин и прилегающих районах Внутренней Монголии. Население, оставившее памятники, было оседлым и обитало в долговременных поселениях с жилищами земляночного и по-луземляночного типа, отмечены следы наземных сооружений. В их хозяйстве преобладало зерновое земледелие, разведение свиней, крупного рогатого скота и лошадей.

Приведенные материалы нуждаются в дальнейшем исследовании, и необходимо более тщательное изучение монгольской лексики, связанной с оседлостью, земледелием, морским промыслом. Это позволит реконструировать этапы формирования «алтайских» этносов и вопросы «алтайской» прародины.