К вопросу об иерархии конституционных ценностей в странах СНГ и Балтии

В юридической литературе выделяются особые признаки, присущие только системе конституционных ценностей. Помимо иерархичности к ним относят верховенство, историчность, стабильность, концентрированность и обновляемость содержания1. Гуманистическая направленность положений конституций стран СНГ выражается в том, что них высшей ценностью (целью) провозглашаются:

– человек, его жизнь, права и свободы (ст. 1 Конституции Республики Казахстан, ст. 16 Конституции Кыргызской Республики);

– человек, его жизнь и здоровье, честь и достоинство, неприкосновенность и безопасность (ст. 3 Конституции Украины);

– человек, его права, свободы и гарантии их реализации (ст. 2 Конституции Республики Беларусь);

– человек, его жизнь, свобода, честь, достоинство и другие неотъемлемые прав (ст. 13 Конституции Узбекистана);

– обеспечение прав и свобод человека и гражданина, достойного уровня жизни гражданам (ст. 12 Конституции Азербайджанской Республики);

– общепризнанные права и свободы человека (ст. 7 Конституции Грузии);

– человек (ст. 4 Конституции Туркменистана, ст. 3 Конституции Армении);

– человек, его права и свободы (ст. 2 Конституции Российской Федерации, ст. 5 Конституции Республики Таджикистан).

Но в редких случаях встречается и иной подход. В преамбуле Конституции Молдова высшими ценностями провозглашаются правовое государство, гражданский мир, демократия, достоинство человека, его права и свободы, свободное развитие человеческой личности, справедливость и политический плюрализм. Будучи провозглашенными высшей ценностью, некоторые основные права и свободы (в юридической науке их обычно называют относительными) могут быть ограничены в условиях чрезвычайного или военного положения. Помимо этого, в конституциях стран ближнего зарубежья, как и в ч. 3 ст. 55 Конституции Российской Федерации, предусматривается, что отдельные права и свободы могут ограничиваться законом для защиты иных конституционных ценностей, которые в юридической науке предложено называть приоритетными1. Так, ст. 116 Конституции Латвийской Республики гласит, что для защиты прав других людей, демократического устройства государства, безопасности общества, благосостояния и нравственности могут быть ограничены свобода передвижения и право свободно покинуть страну, свобода слова, свобода объединений, свобода собраний и пикетов, свобода труда, право на коллективный договор и забастовку. На основании этих же условий может быть ограничено также и распространение религиозных убеждений. Согласно положениям части 2 ст. 54 Конституции Молдовы осуществление прав и свобод допустимо ограничить в интересах национальной безопасности, территориальной целостности, экономического благосостояния страны, общественного порядка, в целях предотвращения массовых беспорядков и преступлений, защиты прав, свобод и достоинства других лиц, предотвращения разглашения информации, полученной конфиденциально, или обеспечения авторитета и беспристрастности правосудия.

Все вышесказанное непосредственно указывает на систему закрепляемых конституцией основополагающих ценностей. Особой конституционной защитой в России и в странах СНГ и Балтии помимо разделов конституций о правах и свободах пользуются главы, устанавливающие основы конституционного строя, а также преамбулы, закрепляющие имплицитно или эксплицитно основные конституционные принципы и цели правового развития. Однако не стоит абсолютизировать значение ценностей, имплицитно или эксплицитно закрепленных в главах конституций, посвященным основам конституционного строя. Представляется правильным позиция В.Т. Кабышева, что природу конституционного строя нельзя отождествлять с политическим режимом, существующим в конкретной стране. Государство может быть далеко от идеалов демократии, верховенства права, но это не означает, что в нем не существует конституционный строй вообще. Наглядными примерами могут служить Туркменистан или Таджикистан, в конституциях которых праву отведено центральное место, но эти республики нельзя признать обеспечивающими соблюдение прав человека1.

Анализ положений конституций стран СНГ позволяет обнаружить определенную иерархию конституционных ценностей, которая имеет, на наш взгляд, следующую структуру: высшая ценность (абсолютные и относительные ценности), приоритетные ценности (могут ограничивать все другие ценности, кроме абсолютных), а также иные ценности. В странах Балтии конституции не провозглашают высшую ценность. Но это не свидетельствует о том, что иерархия конституционных ценностей не знакома основным законам таких республик. Косвенным доказательством, пусть и не таким явным, является вынесение ряда конституционных ценностей в преамбулы конституций, что, вероятно, свидетельствует об их главенствующем положении в системе конституционных ценностей.

В юридической науке иерархия конституционных ценностей не имеет однозначной оценки даже среди судей конституционных судов. Например, председатель Конституционного Суда В.Д. Зорькин придерживается позиции, что конституционные ценности находятся в определенном иерархическом соподчинении, а важнейшей задачей при реализации Конституции является поддержание баланса и соразмерности конституционно защищаемых ценностей, целей и интересов. При этом недопустима подмена одной ценности другой или ее умаление за счет другой ценности1. Вместе с тем Н.В. Витрук в особом мнении к Постановлению Конституционного суда РФ от 31 июля 1995 года, посетовал, что тезис об одном порядке и равном значении всех конституционных принципов и ценностей «имеет рациональное зерно, но он не нашел отражения в Конституции Российской Федерации»2. Такую же позицию занял в особом мнении по поводу этого же постановления В.О. Лучин: суверенитет России, ее независимость и государственная целостность инструментальны по отношению к высшей, конституционной ценности. В иерархии ценностей, которые Президент поклялся уважать и охранять и быть гарантом, права и свободы человека и гражданина также стоят на первом месте (ст. 82 Конституции)3.

Нам наиболее близка позиция заместителя председателя Конституционного Суда РФ С.П. Маврина о том, что система ценностей, построенная на началах иерархии, страдает однобокостью, т.к. может быть полностью применима только к ценностям индивидуальной свободы. Вертикальная систематизация ценностей приведет к их дифференциации по уровням иерархии, обуславливая их разделение на различные группы, что, в конечном счете, может привести к потере системы ценностей ее свойств однородности. К тому же ценности, взаимодействующие на принципах субординации, теряют такие свои системные качества, как единство и целостность, что не будет в полной мере способствовать балансу различных ценностей между собой, поскольку предполагает доминирование одних ценностей над другими. В свою очередь в системе ценностей, основывающейся на признании их равновесия, доминирование одних ценностей над другими исключается, в силу чего открывается возможность их одновременной реализации на основе разрешения существующих между ними противоречий посредством поиска баланса, призванного обеспечить параллельное осуществление каждой из этих ценностей в определенном объеме4.

Как нам думается, постановка вопроса о том, что некоторые ценности в обществе являются более значимыми в конституционной аксиологии, представляется весьма уязвимой. Если права и свободы человека и гражданина являются «высшей ценностью», то почему допус- кается их ограничение законом в целях защиты публичных интересов? Другими словами, как ценности более низкого порядка (формально провозглашенные таковыми) в ряде случаев могут более весомыми, чем ценности более высокого порядка, которые к тому же объявлены высшей ценностью? Причем конституционные установления предполагают, что действительный вес высшей ценности может быть определен в соотношении даже с одной приоритетной ценностью, а не обязательно с совокупностью последних, хотя логично предположить обратное. Решением данного противоречия могло бы стать предложение, что многие общественные и государственные ценности, которые в странах ближнего зарубежья отнесены к числу приоритетных, фактически являются производными от прав человека. Так, ст. 34 Конституции (Основного Закона) Эстонской Республики предусматривает, что право свободного передвижения может быть ограничено в целях защиты прав и свобод других людей, в интересах обороны государства, в случаях стихийных бедствий и катастроф, в целях пресечения распространения инфекционных заболеваний, для защиты природной среды, предупреждения безнадзорности несовершеннолетних или душевнобольных лиц, а также обеспечения производства по уголовному делу. Как справедливо отмечает Л.А. Нудненко, частные интересы сбалансированы с публичными, которые по многим параметрам идентичны ей, и вписываются в контекст коллективных ценностей. При этом высший частный интерес личности сбалансирован с общим благом, в котором человеческая личность призвана быть основным субъектом общественных интересов1.

В свете возможности ограничения некоторых прав и свобод человека (относительных ценностей) крайне нелогичным выглядит наименование «высшая ценность», поскольку среди «высших ценностей», есть более «высшие»-те, ограничение которых не допустимо (абсолютные ценности). Кроме того, даже многие абсолютные права фактически могут быть ограничены в силу конституционных установлений (хотя Конституционный Суд РФ в своих решениях придерживается иной точки зрения2). Например, ст. 27 Конституции Азербайджанской Республики вносит существенные ограничения реализации такого основного права человека, как права на жизнь, предусматривая возмож- ность лишения жизни в случаях отражения вооруженного нападения на страну, применения смертной казни или в рамках соблюдения пределов необходимой обороны и крайней необходимости. Аналогичные положения вслед за нормами международных договоров установлены и в российском законодательстве (ст. 37–39 УК РФ). При этом подобное ограничение также носит соразмерный характер.

Можно сделать вывод, что, несмотря на провозглашенный в конституциях большинства стран ближнего зарубежья принцип примата прав личности над обществом, на самом деле все обстоит совсем иначе. Так, судья Конституционного Суда Республики Беларусь С.Е. Данилюк не согласен с предположением, что в силу указаний ст. 2 Конституции Республики Беларусь раздел II Основного Закона «Личность, общество, государство» фактически устанавливает иерархию ценностей именно в таком порядке, как это указано в названии. В качестве доказательства он приводит положения Конституции, закрепленные в ч. 1 ст. 23 (о допустимости ограничения прав и свобод личности), и ч. 5 ст. 44 (о возможности принудительного отчуждения имущества по мотивам общественной необходимости) и ряд других, которые фактически противоречат указанным положениям ст. 2 Основного Закона. Провозглашение прав человека высшей ценностью, по его мнению, небезупречно и в связи с тем, что права и обязанности неразрывно связаны и неотделимы друг от друга в контексте правого статуса личнос-ти1. Таким образом, место прав и свобод человека в иерархии конституционных ценностей носит сугубо условный характер, несмотря на кажущийся императив конституционных установлений. В условиях, когда права и свободы человека являются высшей ценностью в формальном, а не фактическом выражении, их реальный «вес» определяется в соотношении с ценностями общественного или государственного блага, от которых зависят и блага личной свободы. При этом судья Конституционного Суда РФ А.П. Кононов в свое время отмечал, что «формула о балансе частных и публичных интересов... искажает шкалу конституционных ценностей, поскольку баланс предполагает нивелирование, уравновешивание, равнозначность интересов отдельной личности и государства, что заведомо ставит личность в подчиненное и незащищенное положение, деформирует само понятие правового государства»2.

Думается, что наименование «высшая ценность» является нелогичным, поскольку ряд прав и свобод граждан могут быть ограничены законом в целях защиты иных ценностей, а их действительный вес определяется в силу общественно-политической обстановки по итогам выборов1.

Можно сделать вывод, что закрепленная в Конституции РФ в ст. 2 и в конституциях ряда стран ближнего зарубежья иерархия конституционных ценностей действительно имеет место, но носит достаточно условный характер. Выстроить полный список конституционных ценностей по иерархическому принципу не представляется возможным ввиду его расширения за счет интерпретационной деятельности конституционного суда и Европейского суда по правам человека, ратификации международных документов, а также изменения общественно-политической обстановки2. Определенное сомнение не может не вызывать содержащаяся в конституциях ряда стран (в т.ч. и России) возможность ограничения прав и свобод в целях охраны конституционного строя. Вряд ли является соразмерным целям охраны государства ограничение политических прав и свобод в тех странах, в которых устанавливается режим личной власти президента, мало отличный от монархического правления3.

Иной подход, когда иные ценности наряду с правами человека являются однопорядковыми величинами в практике конституционного развития стран ближнего зарубежья не прижился. Так, в 2016 г. только благодаря вмешательству Венецианской комиссии не были приняты поправки к Конституции Кыргызстана, в соответствии с которыми высшими ценностями объявлялись не только человек и его права и свободы, но также 7 иных различных ценностей в общественного и государственного значения. При этом предлагалось предоставить главе государству либо парламенту право вето на решения органа конституционного контроля, что фактически предоставляло решение вопроса об определении баланса ценностей на откуп не судебного усмотрения, а правовой позиции законодателя. При отсутствии нормативных установлений в балансировке высших ценностей между собой, такой порядок с неизбежностью привел бы к произволу законодателя и к «растворению» прав человека в сумме ценностей общества и государства.

В условиях нарождающейся автаркии извне в силу сложной международной обстановки (Россия) или самоизоляции государства под предлогом постоянного нейтралитета (Туркменистан) существует риск преобладания в странах постсоветского пространства ценностей, которые охватывают исключительно государственный суверенитет, что может привести к «мобилизационному конституционализму», когда иные ценности рассматриваются как второстепенные, которыми можно пренебречь1. Такая ситуация может привести к потере системой конституционных ценностей признаков целостности и функци-ональности2. Поэтому предоставление права российскому конституционному суду отказывать в исполнении решений международных органов по защите прав человека на территории страны выглядит как угроза существования системы конституционных ценностей, в которых права и свободы человека провозглашаются высшей ценностью в государстве.