Канонические ответы митрополита Иоанна II (Продрома; +1089): цели создания, дух и буква законов, каноническо-правовая культура Византии

При всей кажущейся ясности причин и целей создания Канонических ответов (далее — Ответы) митрополита Иоанна II (Продрома; +1089), многое в истории их появления до сих пор остается не до конца изученным. Отметим, что подобная ситуация складывается и тогда, когда возникает необходимость описать личность святителя, что особенно примечательно, если учесть, что митр. Иоанн — первый русский первосвятитель из греков, сумевший стяжать уважение со стороны великого князя. Обладая высоким придворным титулом «Πρωτοσύγκελος»1 и являясь автором нескольких сочинений, вызывавших восхищение современников, он был почтительно наименован летописцем «мужем», а его смерть нашла отражение в русском летописании с указанием точного года кончины и помещением возвышенного и даже несколько эмоционального панегирика2. Тем не менее, что-либо определённое сказать о личности митр. Иоанна можно, только основываясь на анализе его трудов и разрозненных сообщений немногочисленных древнерусских источников, а также связываемого с его именем восхитительного по своим литературным достоинствам письма к его племяннику Федору Продрому. Примерами подобных реконструкций жизни русского архипастыря стали работы С. Д. Пападимитриу, Н. В. Понырко, Р. Г. Пихоя, свящ. Г. Подскальски, А. В. Назаренко, архим. Макария (Веретенникова), А. Ю. Карпова и других ис-следователей3. Чуть лаконичнее о митр. Иоанне и его трудах высказывались митр. Макарий (Булгаков), Е. Е. Голубинский, А. Поппе, С. Франклин4.

В последние годы труды и личность митр. Иоанна нашли отражение в работах прот. К. Костромина, Д. В. Волужкова, свящ. С. Г. Савицкого, Г. С. Баранковой и ряда других авторов, затрагивавших преимущественно вопросы присутствия в Ответах тех или иных каноническо-правовых аспектов, а также используемой книжниками терминологии5.

Священник Герхард Подскальски резонно замечал, что Ответы положили начало собственно канонической литературе на Руси6. Детальное рассмотрение Ответов позволяет предположить, что они были созданы или, по меньшей мере, завершены в самом конце жизни митр. Иоанна, уже после освящения Успенского собора Печерского монастыря7. Можно ли на этом основании рассматривать Ответы в качестве своего рода первосвятительского «духовного завещания», — открытый вопрос. Однако совершенно очевидно, что они стали важным итогом деятельности византийского иерарха на русской кафедре. Ответы были написаны на греческом языке либо самим первосвятителем, либо кем-то из его окружения, из числа византийцев. В дальнейшем Ответы были переведены на русский язык, причем, как это показали исследования последних лет, не без досадных ошибок и искажений, некоторые из которых буквально переворачивают смысл сказанного. Нельзя исключать того, что столь объёмную работу осуществил митрополичий хартофилакс / секретарь мних Иаков, являвшийся, скорее всего, монашествующим священником, ведавшим первосвятительским судом и, возможно, готовившийся киевским архипастырем к рукоположению во епископа. Правда, отсутствие имени Иакова среди русских иерархов описываемого периода даёт основание полагать, что он, очевидно, так и не достиг столь высокого сана8.

Причины и цели создания Канонических ответов

Причины и цели создания Ответов не вполне ясны. Это особенно хорошо осознаётся, если принять во внимание, что на епископских — а тем более на митрополичьей — кафедрах были в наличии Номоканоны9, а значит, ставленники в епископский сан и привлекавшиеся к церковному суду лица теоретически вполне могли быть осведомлены о церковных правилах. Не вызывает сомнения лишь то, что составленный митр. Иоанном сборник правил отражал наиболее болезненные проблемы, с которыми имели дело архиереи и пастыри при выполнении своих духовнических и судебных полномо-чий10. Как высказались С. Франклин и Д. Шепард, «одной из обязанностей Иоанна было давать практическое руководство подчинённому ему духовенству по вопросам, с которыми оно сталкивалось в своей пастырской деятель-ности»11. Поэтому в Ответах можно видеть, с одной стороны, своего рода рекомендации для духовников и церковных судей, с другой стороны, каноническое наставление, своего рода сборник наиболее востребованных норм для лиц, готовившихся к занятию святительских вакансий. Во всяком случае, поднятая архипастырем проблема умножения числа епископий указывает на то, что митр. Иоанн не без оговорок полагал, что таковое увеличение вполне возможно и даже заслуживает поддержки12. Собственно, и адресный характер Ответов, обращённых к черноризцу Иакову, позволяет допустить, что тот готовился к принятию святительского сана, а написанные для него ответы выступали в качестве первосвятительского наставления будущему (но так и не состоявшемуся) иерарху.

Вместе с тем, нельзя исключать и предположения, что архиерей намеревался покинуть Русь и вернуться в Константинополь, на холмах которого святитель пребывал своим сердцем. В письме к племяннику, Феодору Продрому, митр. Иоанн не только довольно скептически высказывался о Руси и царивших там нравах, но и не без литературной изысканности открывал своё желание вернуться в столицу империи13. В этом случае Ответы вполне могли бы рассматриваться в качестве своего рода итога трудов русского первосвятителя.

Отметим кстати, что сообщения источников позволяют утверждать, что далеко не все русские митрополиты предпочитали почить в земле скифов14. О наличии же у митр. Иоанна намерения покинуть Русь можно лишь догадываться, поскольку ни один источник не указывает ни на болезнь, которая могла бы освободить его от бремени архипастырства, ни — кроме известного письма Феодору Продрому — на присутствие желания и, тем более, намерения оставить кафедру. Напротив, время, на которое приходится окончание трудов митрополита, отмечено множеством забот. Правда, все они были связаны с Печерским монастырем и завершением строительства соборного храма обители15. Впрочем, все перечисленные возможные причины не только не исключают друг друга, но и указывают на то, что у любого греческого иерарха того периода, оказавшегося на Руси, было достаточно поводов, чтобы покинуть эти земли и вернуться в пределы родного государства…

Однако могли ли иметь место среди причин, двигавших иерархом при составлении своих ответов, иные мотивы, которые были бы порождены какими-то внутренними намерениями и убеждениями? Основанием для данного вопроса могут служить уже упоминавшиеся тексты русского первоиерарха.

Дух и буква закона

Ответы, составленные митр. Иоанном, примечательны уже тем, что в целом ряде случаев дававшиеся архипастырем советы не были повелением, а оставались советами, оставлявшими за пастырем или будущим иерархом определённую свободу действия при принятии решения, а к проступкам «провинившихся» проявляли известное снисхождение. Строгость распространялась преимущественно на пастырей или тех, кто намеревался принять священный сан. В этом снисхождении к слабостям иных Ответы близки к Вопрошанию Кирика и иных пастырей Новгорода, «педагогический» и снисходительный тон которых был точно подмечен В. В. Мильковым16.

Не может не вызывать удивления, что при всей достаточно скептической оценке народа, среди которого русскому первоиерарху довелось служить, митр. Иоанн не только строг, но и милосерден. В большинстве данных рекомендаций в отношении тех или иных прегрешений он старается избежать категорических и жестких советов относительно применения наказаний к провинившимся. Признавая действия либо ту или иную ситуацию недопустимыми, архипастырь в большинстве случаев ограничивается самыми общими формулировками и суждениями, больше напоминающими не строгие правила, но архипастырское наставление или даже пожелание. Так, давая совет, как быть в случае, если мать, родившая ребёнка, не «очистилась» и поэтому не может кормить младенца, архиерей ограничился лишь призывом: «Луче бо оживить, нежели многим воздержанием погубить»17. Аналогичен и ответ на вопрос о возможности вкушения птицы, убитой во время охоты18. Более того, среди советов присутствует и таковой: «подобает от большаго зла изволити меншее»19.

В самом деле, исследователи давно обратили внимание на определённую снисходительность митр. Иоанна в отношении согрешивших. Так, Р. Г. Пихоя вполне обоснованно высказался за то, что это своеобразие составленных митрополитом правил объясняется влиянием условий Древней Руси20. Однако нельзя не принять во внимание и позицию самого первоиерарха, изложенную им в одном из правил, а именно в 7-м21. По мнению первосвятителя, жестокости и применения членовредительных мер «не допускает церковное воспитание и наставление». Такая предельно конкретная позиция митрополита хорошо видна в греческом варианте данного правила. То есть основанием для столь существенного отклонения от требований византийского законодательства — строгость выполнения которого для митр. Иоанна была незыблемым принципом — являлись церковная культура, церковные ценности, церковное воспитание, церковное сознание (ἐκκλησιαστική παιδεία). Складывается впечатление, что первосвятитель выступал противником проявления в Церкви жестокости как таковой. Об этом можно судить не только по рассмотренному 7-му правилу, но и по иным правилам русского первосвятителя, в которых отсутствует ясно выраженный императив наказания.

Действительно, обращает на себя внимание то, что ни одно из предложенных митр. Иоанном правил не содержит жёстких и прямых указаний на применение в отношении согрешивших каких-либо суровых взысканий в виде мер физического, материального и социального воздействия. Очевидно, что таковые архиереем категорически отвергались. Наиболее строгим взысканием, к которому прибегал митрополит, было запрещение причащаться. Например, так архиерей призывал поступать в отношении тех, кто отвергает христианский образ жизни и демонстративно нарушает посты22. Аналогичная мера им оговорена в правиле о недопустимости двоежёнства или заключения второго брака в условиях незаконного изгнания жены23. С подобной же рекомендацией архипастырь обращается к мниху Иакову, когда дело касается иноков, живших вне монастырей24.

Обратим внимание, что, прибегая к епитимье в виде отказа в причащении за двоеженство и иные нарушения в области брака и отношения полов, митр. Иоанн уклоняется от применения византийских норм, а также Устава князя Ярослава о церковных судах, предполагавших в отношении провинившегося куда более суровые меры: виры, помещение в церковный дом и принятие княжеского наказания25. Отказ в причастии, несомненно, мера строгая, однако не влекущая физических страданий или нанесения материального ущерба. К ней прибегали и в Новгороде, предлагая преподавать провинившимся «дору» (антидор)26. Проблема двоеженства, а также сексуальных отношений «на стороне» присутствует и в Вопрошании Кирика Новгородца27, что позволяет говорить о существовании на Руси вполне определённой сексуальной свободы, вероятно, отражавшей специфические традиции и представления, унаследованные от дохристианской поры. Несомненно и то, что в условиях Руси XI–XIII вв. двоеженство или же повторный брак могли себе позволить в большинстве случаев состоятельные лица, относившиеся к числу мужей или близких княжеских слуг. Во всяком случае, штрафы за эти нарушения были так высоки, что их могли заплатить лишь богатые люди. Данное обстоятельство также могло повлиять на позицию русского первосвятителя. И, тем не менее, в его решении угадывается не столько социальная, сколько христианская позиция.

Не менее примечательной видится уже упоминавшаяся норма в отношении иноков, которым первоиерарх также призывал отказывать в причащении за проживание вне монастырей. Правда, стоит признать, что, ссылаясь на соборное правило, архипастырь несколько исказил святоотеческое требование, к авторитету которого он прибегнул. Тем не менее настоятельность, с которой митр. Иоанн «продвигал» данную норму, скорее всего объясняется его намерением добиться упорядочения иноческой жизни на Руси в соответствии с традициями Византии28.

Особо стоит обратить внимание, что в большинстве случаев митр. Иоанн не столько повелевает тем или иным образом кого-либо наказывать, сколько указывает на то, как в том или ином случае определяют церковно- правовые нормы. То есть каноническая норма у него представлена в качестве наиболее желательного ориентира, а не строгого предписания, что в полной мере отражает специфику духовнического служения, для которого, по замечанию С. Смирнова, исповедь в домонгольский период «не понималась в смысле суда над преступником»29.

Справедливости ради стоит отметить, что Ответы все же содержат и категорические суждения. Именно такой пример являет 17-е правило, посвящённое недопустимости благословения третьего брака: «Иже . г.҃ -ю поялъ жену, и ереи благословилъ, ведая или не ведая, да извржеться»³⁰.

Каноническо-правовая культура Византии

В то же время в рекомендациях и церковно- политических шагах митр. Иоанна совершенно ясно прослеживаются линии строгого и, как заметил Саймон Франклин, «недвусмысленного» следования каноническо- правовым нормам Византии: «Прилежи паче закону, неже обычаю земли»31. В других же случаях первоиерарх вполне последовательно прибегает к авторитету канонических норм, как бы подчёркивая, что сказанное им отражает не его пожелание, но является установлением Церкви и её святых отцов. Тем не менее, даже и в таком случае канонические нормы империи выступают у него не жестким предписанием, а скорее ориентиром, точнее, каноном, призванным показать предел строгости, а не воплотить его.

Так, запрещая священникам посещать увеселительные застолья, русский первосвятитель объясняет своё требование тем, что не повелевают того

«святые отцы»32. Аналогичным образом митр. Иоанн обосновывает для священнослужителей запрет служить на чужой территории без разрешения местного епископа33.

Особо примечательно, что в трёх случаях первоиерарх обращается непосредственно к авторитету Св. Писания. Так, например, запрещая продавать иноплеменникам и евреям крещёных рабов, архипастырь ссылается не только на имперское законодательство — полагая, что оно применимо и для Руси34, — но и на Новый Завет: «И се внимай о Самфире и о Ананьи образа [и] разумей: они бо цену своего обещаша Петромъ, верховнимъ Апо-столомъ, принести Богу, дажь малу часть оудержавше, смерти осужени бывше, оукрадше часть, иже обещаша Богу принести»35. А несколько далее, комментируя обязанность священника принять возвратившуюся к нему из плена жену, первоиерарх обращается не только к авторитету правил свт. Василия Великого, но и к нормам Второзакония36. Наконец, говоря о недопустимости ставить во священника пьяницу, митр. Иоанн прибегает к апостольскому ав-торитету37, действительно не допускающему того, чтобы пьющий мог стать священнослужителем (1 Тим 3:3, 8).

Заключение

Таким образом, знакомство с Каноническими ответами митр. Иоанна позволяет допустить, что предложенные первосвятителем правила не только отражают существовавшие на Руси того времени проблемы в области нравственности и церковной дисциплины, но и несут в себе нечто большее, выполняют куда более важную функцию — насаждение основ высокой церковной каноническо- правовой культуры Византии (ἐκκλησιαστική παιδεία), которую русский первосвятитель чрезвычайно высоко ценил и ревностно защищал. Что же касается определенной — отмеченной многими исследователями —снисходительности архиерея, то за ней угадывается нечто большее: различение духа и буквы церковных и государственных законов и канонических норм. Однако, при этом, усвоил ли собеседник первосвятителя черноризец Иаков, а также киевское духовенство XI–XIII вв. этот уникальный опыт и взгляд на церковное право, — отдельный вопрос, требующий углубленного исследования…