Коммуникативная личность в ценностных параметрах неэкологичного общения

Лингвистика XXI в. – полипарадигмаль-ная наука, объединяющая вокруг себя целый ряд дисциплин, поэтому неудивительно, что в многочисленные функции языка ученые включают и терапевтическую функцию (см. работы В.В. Журы, Н.Г. Солодовниковой, В.И. Шаховского и др.). Первоначально выделяемая в институциональном общении «врач – пациент», терапевтическая функция языка сегодня рассматривается как всеобъемлющая функция «для современной как горизонтальной, так и вертикальной (институциональной) коммуникации <…>, ибо оба эти типа общения могут создавать эмоциональные конфликтные ситуации, своей негативной энергетикой провоцирующие негативные эмоции у одной или обеих коммуницирующих сторон» [5, с. 22]. Идея о роли эмоций в реализации «здоровьеохраняющей» функции языка и дала начало развитию эмотивной лингвоэкологии – научного направления, активно разрабатываемого Волгоградской школой эмотивной лингвистики.

Ярким примером неэкологичной коммуникации является деструктивное общение, под которым мы понимаем тип эмоционального общения, направленного на сознательное преднамеренное причинение собеседнику морального и физического вреда и характеризуемого чувством удовлетворения от страданий жертвы и сознанием собственной правоты. Деструктивное общение обладает практически всеми параметрами неэкологичного общения, включая «нанесение обид, оскорблений, пренебрежение, следы от которых могут долго храниться в эмоциональной памяти адресата и переживаться им, использование негативных оценок как отдельных поступков, так и личности адресата, неуважительное отношение, формирование и расширение антагонистического круга, диффамацию, грубость, негативную вежливость (холодную/уничижительную/ подчеркнуто-оскорбительную), излишнюю категоричность, выдвижение в центр внимания собственного “я”, рассогласованность, подмену аргументации и базисных установок, злоупотребление снижением порога восприятия, которое может привести даже к взаимному отторжению коммуникантов, коммуникативное преследование и т.п.» [6, с. 28]. Деструктивное общение рассматривается как один из видов деструктивной деятельности человека в целом, которая, в свою очередь, определяется как «специфически человеческая форма активного отношения к миру, основное содержание которой составляет разрушение существующих объектов и систем» и представляет собой социокультурный (не-биологический) феномен [3, c. 5].

Деструктивный тип ситуации общения можно определить по наличию четырех базовых признаков: 1) присутствие деструктивной интенции: в основе деструктивного общения всегда лежит намерение (возможно, скрытое) причинить объекту физический или моральный вред любым способом; 2) эмоциональный стимул: деструктивное общение per se стимулируется эмоциями «триады враждебности» [1, c. 290 – 312] и их производными. Данные эмоции могут иметь четкую вербальную или невербальную репрезентацию либо глубоко скрываться в контексте общения, но

они всегда являются мотивационной основой деструктивной коммуникации; 3) реализация: деструктивность реализуется в трех основных типах ситуаций общения – ситуациях открытого, скрытого и пассивного деструктивного общения (классификация наша. – Я.В. ); 4) после завершения деструктивного коммуникативного события субъект испытывает чувство удовлетворения/ превосходства, положительно оценивая себя и свои вербальные/ невербальные действия. Центральным элементом деструктивного общения выступает деструктивная коммуникативная личность, представленная в единстве трех планов – ценностного, познавательного и поведенческого [2, c. 26].

При анализе ценностного аспекта деструктивной коммуникативной личности необходимо учитывать его двойственную природу. С одной стороны, можно говорить о внешнем ценностном плане, который содержит этические и утилитарные нормы поведения, а также оценку социумом коммуникативного поведения деструктивной коммуникативной личности. Здесь можно вести речь о системе отрицательных оценок и отношений к субъекту агрессивной деятельности. Иллюстрацией могут быть многочисленные русские поговорки, отражающие традиционно отрицательную оценку социумом человека злого и агрессивного, который живьем готов съесть; съесть с потрохами; стереть с лица земли; в гроб вогнать; свести в могилу; сжить (противника) со света; отправить на тот свет; кровь сосать; жать сок; жилы тянуть; резать тупым ножом; пилить тупой пилой; резать по живому месту; есть поедом, как ржа железо, и т.п. Ценность человека плохого (в том числе злого, агрессивного) в обществе тоже оценивается отрицательно – пословицы советуют: Бешеному псу уступи дорогу. Кто с ним свяжется, сам не рад будет. Дурака обойдешь – за умного сойдешь. Дерьмо не трогай – оно и не воняет. Не дразни собаку – она и не укусит. Осиный рой лучше не тревожь. О том, что злой человек представляет отрицательную ценность для общества, напоминают, например, следующие поговорки: За его гробом и бездомная собака не побежит. Собаке собачья смерть. Пусть ему икается на том свете! Осиновый кол ему в могилу! С другой стороны, существует внутренний ценностный план самой деструктивной коммуникативной личности, который «запускает» и определяет ситуацию деструктивного общения и проявляется в оценочных значениях используемых семио- тических знаков, реализуемых в ситуации общения прескрипциях и установках и т.д. Ценности деструктивной коммуникативной личности не всегда лежат на поверхности: одно дело, когда человек осознанно и целенаправленно «уничтожает» противника, используя приемы вербальной агрессии, различные невербальные коммуникативные приемы, открыто заявляя свое превосходство. В таком случае определить спектр отрицательных ценностей деструктивной коммуникативной личности не представляет труда. Однако для многих людей признание отрицательных ценностей невозможно по определению: издревле существует тенденция оправдывать деструктивные действия благими намерениями – сама личность не осознает (либо не признает) своей деструктивности, полагая, что действует во благо своей «жертве», социальной группе, обществу в целом. В таком случае не всегда можно опираться исключительно на лингвистические данные при анализе ценностной составляющей коммуникативной личности. Для рассмотрения ценностного аспекта деструктивной коммуникативной личности необходимо мнение «третьего» – стороннего наблюдателя, в роли которого может выступать психолог/ психотерапевт/здравомыслящий собеседник (в реальной коммуникации) либо автор художественного произведения (в художественной коммуникации), выразителем мнения которого может стать один из персонажей. Считаем необходимым обратиться также к данным психоанализа, ибо проблема агрессивности и деструктивности личности длительно и плодотворно изучается в рамках данной научной концепции. Согласно Э. Фромму, в основе деструктивного типа личности лежит страсть властвовать, мучить и унижать других людей, а также страсть к разрушению ради разрушения, желание превратить все живое в неживое, исключительный интерес ко всему чисто механическому (небиологическому) [6, с. 246, 284]. Деструктивная личность, крайним проявлением которой является некрофильский характер, реально воспринимает в жизни только то, что уже было – «учреждения, законы, собственность, традиции, владения», т.е. «иметь господствует над быть» (Там же, с. 291). В 1972 г. М. Маккоби было проведено экспериментальное исследование корреляции между характером человека и его политическими взглядами, в результате которого был сделан вывод о приоритетных ценностях людей с деструктивной доминантой: это «более жест-

ИЗВЕСТИЯ ВГПУ кий контроль над недовольными, строгое соблюдение законов против наркотиков, победное завершение войны во Вьетнаме, контроль над подрывными группами и их действиями, усиление полиции и борьба с мировым коммунизмом» (цит. по [5, с. 293]). Эти данные 40-летней давности соотносятся с современными общественными тенденциями и являются еще одной иллюстрацией того, что «иметь» побеждает в современной системе ценностей. Э. Фромм выделил тип личности, характерный для передового современного индустриального общества, который он назвал Marketing-Charakter – рыночной личностью. «Для рыночной личности весь мир превращен в предмет купли-продажи – не только вещи, но и сам человек, его физическая сила, ловкость, знания, умения, навыки, мнения, чувства и даже улыбка» [6, с. 300] – вот тот тип личности, в котором ученым был зафиксирован феномен отчуждения, столь характерный для «развитого» общества XXI в. Если объект деструктивного общения по определению воспринимается как недочеловек, то субъект по определению всегда прав – от него нельзя ожидать ни жалости, ни сострадания.

Несомненно, наиболее ярко отрицательные ценности деструктивной коммуникативной личности проявляются в ситуациях открытого деструктивного общения, к которым мы относим ситуации, доступные для внешнего наблюдения через невербальные/ вербальные ключи, мотивированные интенцией причинить вред объекту агрессии, совпадающему при этом с истинным фрустрато-ром. Сюда включены также ситуации прямой вербальной агрессии, имеющей намерение оскорбить, унизить, дискредитировать человека. Ситуации открытого деструктивного общения – это всегда коммуникативные конфликты с пиковым эмоциональным напряжением, психологический механизм которых связан со статусно-ролевой структурой поведения людей [4, с. 91].

В качестве иллюстрации приведем отрывок из рассказа Р. Бредбери «Прикосновение пламени», в котором детально и психологически точно описывается коммуникативное поведение деструктивной личности. Героиня рассказа – классический тип деструктивной коммуникативной личности с ценностными установками на унижение и моральное уничтожение собеседника, которые она реализует ежечасно, вызывая ответные разрушительные желания в своих коммуникативных партнерах.

Недаром герои рассказа Фокс и Шоу называют ее «Миссис Убей Меня».

Поравнявшись с дверью, они услышали ее визгливый голос:

– Мне нужен кусок мяса поприличнее, ну-ка, посмотрим, что вы там припрятали для себя?

Мясник не проронил ни слова. На нем был захватанный, испачканный кровью фартук. В руках – ничего. Старики вошли вслед за женщиной, делая вид, что любуются нежнорозовым филеем.

– От этой баранины меня тошнит! – кричала она.– Почем эти мозги?

Мясник сухо ответил.

– Ладно, взвесьте мне фунт печени! – велела женщина. – И пальцы свои держите от нее подальше. – Мясник, не спеша, принялся взвешивать.

– Пошевеливайтесь! – набросилась она.

Теперь рук мясника не было видно из-за прилавка.

– Смотри, – прошептал Фокс. Шоу слегка запрокинул голову, чтобы увидеть, что делается под прилавком.

Окровавленная рука мясника крепко держала блестящий топор. Его пальцы то сжимались на рукоятке, то снова разжимались. Мясник возвышался над белым мраморным прилавком; женщина выкрикивала ему что-то в побагровевшее лицо, тот смотрел на нее голубыми, угрожающе спокойными глазами (пер. с англ. А. Оганяна).

В данном примере установка на деструктивность реализуется посредством двух семиотических кодов: вербального и невербального. Отношение к мяснику как к недочеловеку отражено в выборе слов ( кусок поприличнее, припрятали для себя, тошнит от этой баранины ( от той, которую вы продаете ), пальцы свои держите подальше, пошевеливайтесь ), коммуникативных структур (использование грубой формы повелительного наклонения), невербальных компонентов общения (см. описание фонационно-просодических компонентов в речи женщины: визгливый голос, кричала, велела, набросилась, выкрикивала что-то в лицо ).

Следующие примеры описания ситуаций открытого деструктивного общения представляют собой фрагменты лингвистических интервью. Респонденты (молодые замужние женщины, имеющие негативные отношения с родителями мужа) описывали свое общение со свекровями.

А: Моя свекровь, как встречаемся, начинает на меня орать. Первые две минуты разговариваем нормально, а затем она выбирает тему и начинает орать. Я сначала молчу, потом начинаю орать в ответ. Короче, мы орем друг на друга. Дурдом!

В: Моя (свекровь) взяла привычку говорить обо мне в моем присутствии в третьем лице. Я от нее в метре стою, а она говорит мужу: «Ты посмотри, как она ребенка одела? Сама, как мужичка, и девочку в штаны обрядила», «И что она там сегодня приготовила? Пахнет как-то неприятно». Я ее ненавижу страшно, меня трясет в ее присутствии – наверное, убила бы, если могла.

Данные высказывания иллюстрируют удивительную черту деструктивного общения – амбивалентную природу его экологичности: ситуация, когда свекровь кричит на невестку и позволяет кричать в ответ, более экологична, чем та, в которой свекровь откровенно игнорирует жену сына. Обе ситуации общения, несомненно, относятся к деструктивному типу, но в первом случае разрушительный эффект на личность оказывается менее выраженным, т.к. невестка и свекровь в итоге «кричат на равных». Во втором случае невестка как личность полностью игнорируется путем выведения ее из круга общения, что оказывает негативный эффект на ее самооценку и взаимоотношения в семье.

Наши наблюдения в некоторой степени подтверждаются выводами британского психолога Т. Холмс, которая в 2008 г. опубликовала данные о том, что ежедневные скандалы в семье между подростками и их родителями при определенных условиях укрепляют взаимоотношения, т.к. подростки чувствуют уважение родителей, ощущают себя ближе к ним [7]. Хотя результаты данного исследования нельзя напрямую перенести на взаимоотношения взрослых людей, мы можем утверждать, что громкие открытые скандалы в ряде случае могут быть менее разрушительными для психоэмоционального здоровья, чем косвенные проявления деструктивности, ибо они демонстрируют отношение к объекту как к личности, имеющей определенную ценность в глазах обидчика и посему достойной прямых и открытых коммуникативных атак.

Подводя итоги, отметим: несмотря на то, что деструктивная коммуникативная личность является носителем отрицатель- ных ценностей, существует ряд ситуаций, в которых они могут частично транспонироваться в положительные ценности. В зависимости от конкретной ситуации общения и его отсроченных последствий деструктивное общение может быть рассмотрено как амбивалентно-экологичное. Данное положение требует дальнейшего анализа и является значимым для теории и практики эмотивной лингвоэкологии.