Коннотация как идея семантического созначения

Бесплатный доступ

Рассматривается коннотация как идея семантического созначения, сформулированная в трудах Дж.Ст. Милля и развитая лингвистами К.О. Эрдманном, Л. Блумфильдом и Ш. Балли. Каждый знак обладает значением и дополнительными семантическими нюансами, «созначениями», коннотациями, при этом созначение можно трактовать как определенный уровень использования формы речи, обусловленный социальными, локальными, техническими и культурными факторами, или как область языкового выражения чувств, уходящие в подтекст содержательные элементы, недескриптивную часть высказывания.

Короткий адрес: https://sciup.org/148163211

IDR: 148163211

Текст научной статьи Коннотация как идея семантического созначения

Идея созначения, сформулированная в трудах Дж. Ст. Милля, прочно вошла в языкознание благодаря появлению в 1900 г. книги К.О. Эрдманна «Значение слова» [3]. К.О. Эрдманн в логически ориентированном членении содержательной структуры слова предложил ее троичное деление:

  • 1)    понятийное содержание (begrifflicher Inhalt);

  • 2)    попутный смысл (Nebensinn);

  • 3)    чувственная ценность (Gefьhlswert).

Последние два пункта закрепились в языкознании под общим названием «коннотация». К.О. Эрдманн замечает, что по- путный смысл и чувственная ценность связаны с языковым употреблением и появляются в сознании непроизвольно. Так, например, слово Fittich (высок. ‘крыло’), употребленное вместо Flьgel (‘крыло’), вызывает иное внутреннее впечатление, поскольку имеет оттенок возвышенности. Fit-tich обладает попутным значением, соответствующим русскому значению ‘крыло’ в выражении «под крылом ночи». К.О. Эрдманн приходит к заключению, что попутный смысл и чувственная ценность принадлежат значению в такой же мере, как и то понятийное содержание, которое слово выражает.

Теория К.О. Эрдманна вызвала большой исследовательский интерес к проблеме семантических созначений. Так, Ганс Шпербер выдвинул коннотативный аспект на первый план для объяснения диахронического изменения значения [4]. Ученый стремился психологически объяснить сферу расширения употребления слова тем фактом, что слова приобретают в процессе употребления дополнительные созначе-ния. По его мнению, судьба слова в такой же мере зависит от попутного значения и чувственных элементов, как и от его главного значения (Hauptbedeutung). Подтверждая мысль Г. Шпербера, Н.Г. Комлев подчеркивает, что компоненты коннотации «создаются в процессе восприятия слов-знаков. Это конструирование основывается на соответствии каждому слову определенного содержания, выводимого из неопределенного множества употреблений словоформ и имеющего – как явление психическое – определенную нейрофизиологическую базу в мозгу человека, в ходе общения людей эти содержания типизируются и стандартизируются» [10: 109]. Указывая на тот факт, что всякая языковая единица имеет свое действительное существование только в реальной коммуникации, исследователь контекстной семантики Г.В. Колшанский констатирует: «Любое языковое явление имеет свое стандартное и постоянное содержание независимо от окружения, а в речевом употреблении этот стандарт приобретает тот или иной вариант, нюанс, стилистический оттенок. Этот контекстуально обусловленный вариант значения языковой единицы не является строго фиксированным, а фа-

культативным и “привязанным” к определенному окружению. Контекст в этом случае наделяется ролью преобразователя некоторого стандарта в его разновидности, благодаря чему каждый конкретный речевой отрезок получает свое звучание в новом стилистическом ракурсе. <... > Категория нюанса, или стилистического варианта, есть не что иное, как ординарный случай реализации конкретного значения языковой единицы, получающей затем свое обобщенное, абстрагированное описание на основе всех случаев реального конкретного употребления в языковой системе» [9: 49]. Таким образом, коннотация, проявляющаяся в попутном значении и возникающая как разновидность (вариант) некоторого стандартного (инвариантного) значения в контекстном окружении, проясняет, формирует, стандартизирует это значение и в конечном счете определяет его судьбу.

Л. Блумфильд, отмечая изменчивость и динамизм коннотации, в ее теории исходил из бихевиористской концепции значения [6]. В его интерпретации коннотация является результатом неустойчивости значения, обусловленной коммуникативной ситуацией, в которой была употреблена языковая форма. Л. Блумфильд первым рассмотрел коннотацию с точки зрения семантики языка и выделил две группы коннотаций:

  • 1)    семантические коннотации, относящиеся непосредственно к сфере сознания и возникающие при употреблении слов различными социальными слоями, в местных говорах, диалектах, сленгах, в заимствованных словах;

  • 2)    коннотации, имеющие эмоциональную (а не интеллектуальную) базу: коннотации эвфемизмов; коннотации усиленного значения, достигаемые перестановкой слов в речи; коннотации символических и бессмысленных форм, звукоподражаний и др.

По Блумфильду, коннотация указывает на определ¸нный уровень использования формы речи, обусловленный социальными, локальными, техническими и культурными факторами, и охватывает такие элементы значения, которые дополнительно несут информацию о существенных свойствах и признаках объекта. Иными словами, коннотация есть дополнительная к десигнату информация социальнокультурного характера.

Большое значение для развития теории коннотации имела концепция Ш. Балли, основанная на том утверждении, что каждый знак обладает значением и дополнительными оттенками, стилистическими «созначениями» [2]. Понимая под «созна-чениями» коннотации, Ш. Балли выделил следующие их разновидности:

  • 1)    естественные коннотации, представляющие собой естественную мотивацию значения, связанную с особенностями означающего;

  • 2)    выразительные коннотации, которые возникают по ассоциации с предшествующими употреблениями.

По мнению Ш. Балли, коннотация несет указание на определенный уровень речи, обусловленный социальными, региональными, техническими факторами.

Кроме того, концепция Ш. Балли касалась взаимодействия логических и экспрессивных факторов в языке: «Речь выражает содержание мыслительных процессов, то есть мысли и чувства» [2: 17]. По утверждению Ш. Балли, «человеческая мысль постоянно колеблется между логическим восприятием и эмоцией. Мы или понимаем, или чувствуем чаще всего, что наша мысль складывается одновременно из логической идеи и чувства. < ...> В одних случаях мысль будет иметь логическую доминанту, а в других – эмоциональную» [2: 182].

В концепции Ш. Балли содержится положение о том, что в любом высказывании реализуется оппозиция диктума (фактического содержания) и модуса (индивидуальной оценки излагаемых фактов). При этом модус определяется им как активная мыслительная операция, производимая говорящим субъектом над представлением, содержащимся в диктуме. Ш. Балли полагал, что интеллект имеет две сферы – разум и чувство. Экспрессия – это область выражения чувства, а предметная информация – область выражения логической мысли. Экспрессию Ш. Балли относит к субъективной области языка, а логическую сферу – к объективной. Таким образом, все индивидуальные черты высказывания, оттенки трактуются как субъективный фактор, накладывающийся на его информативную основу: «Мы знаем, что в высказывании всегда соединяются в различных пропорциях объективные и субъективные элементы мысли. <... > Достаточ- но воскликнуть Pauvre homme “бедняга”, чтобы синтетически передать содержание, которое аналитически выразилось бы в такой форме: Je plains cet homme, parce qu’il est malheureux. – ‘Я жалею этого человека, потому что он несчастен’, где субъективное начало четко отделено от объективного» [2: 335].

Проведенный Ш. Балли анализ приводит его к заключению, что в полной форме отношения между диктумом и модусом представлены в эксплицитных предложениях. В имплицитных же формах высказываний, которые более характерны для речевой деятельности, эти отношения уходят вглубь, исчезают с поверхности языка и, по сути дела, принимают форму подтекста.

Обосновывая эту мысль, Ш. Балли показывает, как в имплицитных высказываниях погружаются вглубь отношения, характерные для полных, эксплицитных форм высказывания. Тем не менее ум легко восполняет недостаточность выражения, притом без какого бы то ни было ущерба для сущности высказывания. Уходящие в подтекст содержательные элементы вовсе не носят строгих логических форм, а обусловлены ситуативными и субъективными зависимостями.

Имплицитные высказывания, подобно эксплицитным, содержат дескриптивную (диктумную) и недескриптивную (мо-дусную) компоненты: первая описывает одно или несколько положений дел, а вторая сообщает нечто по их поводу. Так, например, в утверждении: Он был молчалив и скромен, а она знала себе цену (И.А. Бунин. Красавица) сообщается информация не только об объективных свойствах лиц, которые существуют независимо от мнения говорящего, но еще и о том, что если первое и второе «хорошо» в отдельности (относительно некоторого стандартного представления о том, что «нормально» быть скромным, молчаливым, знать себе цену), то с точки зрения субъекта речи это «плохо» в комбинации (относительно некоторого стандартного представления о том, что «нормально», когда она молчалива и скромна, а он знает себе цену). Это мнение субъекта речи не включается в описание объекта, а только выражает оценочное отношение, т. е. составляет недескриптивную часть высказывания.

Следуя положениям концепции Ш. Балли, многие лингвисты причисляют к кон- нотации область языкового выражения чувств, уходящие в подтекст содержательные элементы, недескриптивную часть высказывания [1; 7; 8; 11].

В.Г. Адмони рассматривает эмотивную сторону в структуре языка в качестве его особой функции: «В типологии предложения реализуется и такая функция языка, как выражение эмоционального состояния говорящего» [5: 49]. По мнению В.Г. Адмони, в каждом высказывании следует различать ряд содержаний, которые условно делятся на две группы: «С одной стороны, выражение логико-грамматического содержания, то есть мыслительного содержания, которое выступает как грамматически зафиксированное отражение в человеческом сознании отношений объективной действительности, с другой стороны, выражение разного рода содержаний, которые связаны с самим процессом коммуникации и, в частности, складывающимся в процессе речи внутренним отношением говорящего к содержанию своего высказывания» [5: 50].

Таким образом, после выхода работ Ш. Балли сложилась традиция противопоставления субъективного (эмоционально-оценочного, коннотативного) фактора предметно-логическому, объективному содержанию языковых единиц. Предполагается, что всякое высказывание «двухслойно»: состоит из предметно-логического (основного) и эмоционально-оценочного (дополнительного, коннотативного) уровней. При этом первый представляет некоторую информацию, а второй – отношение говорящего субъекта к этой информации. Первый служит лишь фоном для сообщения точки зрения субъекта, его оценки предметного содержания.

Однако, по мнению С. Ульмана, «эта дихотомия, или, как ее назвали, теория великого водораздела, представляет собой явное упрощенчество, более того, она сбивает с толку» [12: 235]. С. Ульман отказывается от термина «эмоциональное» в пользу, по его представлению, нейтральных терминов «коннотации», или «обертоны», и подразделяет значения, выражаемые ими, на три группы:

  • 1)    коннотации, связанные с именем. Такие значения могут инициировать эстетические обертоны (приятные и неприятные). Например, мифологические ассоциации, вызванные именами Гектора , Елены , Ахилла , могут подкрепляться эстети-

  • ческим эффектом, который не производится обычными именами;
  • 2)    коннотации, связанные со смыслом. В этом разделе наблюдается большое разнообразие, и производимый эффект может колебаться в широких пределах и носить как частный, так и общий характер. Здесь можно выделить:

  • а)    идиосинкретические обертоны – обертоны, ограниченные определенным контекстом или ситуацией, и обертоны, свойственные языку определенного лица;

  • б)    обертоны, связанные с модными лозунгами и словами, пользующимися популярностью в определенный период;

  • в)    обертоны, развивающиеся у некоторых слов в определенном обществе;

  • г)    обертоны, имеющиеся в словах, само значение которых содержит элемент оценки, например, неуклюжий , сварливый , увалень и др.;

  • д)    обертоны значения, возникающие при словообразовательных процессах, например, появление значения ‘уменьшительности’ или ‘пейоративности’ при использовании соответствующих суффиксов;

  • 3)    обертоны, ассоциируемые с определенными регистрами (эвокативное значение). С. Ульман определяет регистры как разновидности языка, различающиеся на основе употребления, и классифицирует их в соответствии с тремя критериями – сферой (field), манерой (mode) и качеством (tenor) речи. На основе критерия «сфера» различаются такие регистры, как личные отношения, политика, технические языки. «Манера» означает способ действия и подразумевает различия между устным и письменным языком. «Качество» речи обусловливается основной дихотомией «разговорный»/«официальный» язык. Кроме того, С. Ульман относит к причинам, вызывающим эвокативные обертоны, пространственные (областные, диалектные), временные (архаизмы, неологизмы), гендерные (различия в речи мужчин и женщин) факторы [12: 236 – 239].

Как показал анализ, указанные теории коннотации охватывают перспективы, по которым шло дальнейшее исследование этого неоднозначного лингвистического явления, содержащего идею семантического созначения.

Статья научная