Контр-адмирал М. И. Смирнов (1880–1940) как летописец адмирала А. В. Колчака

Как уже отмечалось в предыдущих публикациях1, однокашник и соратник Верховного Правителя адмирала А. В. Колчака (1874–1920) контр- адмирал Михаил Иванович Смирнов (1880–1940) после завершения Гражданской вой ны не оставлял надежд на продолжение Белой борьбы и освобождение России от большевизма. В изгнании М. И. Смирнов продолжил свои исторические исследования и составил первую биографию своего погибшего друга — адмирала А. В. Колчака, а средства, вырученные с продажи издания, употребил для финансирования образования сына Верховного Правителя — Ростислава Александровича. Тридцать лет спустя работа М. И. Смирнова была использована бывшим старшим офицером подводной лодки «Тюлень» капитаном 2-го ранга Н. С. Чириковым при составлении доклада об адмирале А. В. Колчаке, прочитанного в Париже на заседании Морского собрания 28 мая 1961 г.2

«Мы чувствовали в нем моральную силу, которой невозможно не повиноваться, чувствовали, что это тот человек, за которым надо беспрекословно следовать», — вспоминал об адмирале А. В. Колчаке контр- адмирал М. И. Смирнов, описывая период общей учебы в Морском кадетском корпусе3. Биографический очерк М. И. Смирнова, посвященный А. В. Колчаку, делится на три части. Первая часть представляет собой введение в биографию Верховного Правителя. Здесь автор в общих чертах освещает основные этапы, связанные с детством, отрочеством и юностью будущего Верховного Правителя, делится личными впечатлениями о своем друге, относящимися к периоду обучения в Морском корпусе, кратко описывает участие А. В. Колчака в полярных экспедициях, упоминает его выдающуюся роль в осуществлении спасательной экспедиции на остров Беннета в поисках пропавшей партии барона Э. В. фон Толля (1858–1902), упоминает участие лейтенанта А. В. Колчака в обороне Порт- Артура в период русско- японской вой ны 1904–1905 гг., характеризует работу А. В. Колчака в Морском Генеральном Штабе в период воссоздания флота, его участие в экспедициях на Дальний Восток в поисках Северного Морского пути и деятельность в штабе командующего Флота Балтийского моря адмирала Н. О. фон Эссена (1860–1915) накануне Великой вой ны 1914–1918 гг.

Вторая часть очерка посвящена участию А. В. Колчака в Великой войн е, которая сблизила А. В. Колчака и М. И. Смирнова, служивших вместе на Балтийском Флоте. М. И. Смирнов кратко, но достаточно последовательно описывает службу А. В. Колчака на Балтике, его производство в адмиральские чины и назначение командующим Черноморского Флота, пребывание на Черном море, попытки сохранить флот после февральской революции и отставку в результате матросского бунта в Севастополе4. Контр-адмирал М. И. Смирнов отмечает: «Можно сказать, что история деятельности Колчака в Балтийском море, есть история этого флота во время вой ны. Каждое боевое предприятие совершалось по планам им разработанным, в каждую операцию он вкладывал свою душу, каждый офицер и матрос понимал, что его ведет Колчак к успехам»5. Сослуживец А. В. Колчака, контр- адмирал С. Н. Тимирев (1875– 1932), подтверждает характеристику М. И. Смирнова: «…А. В. Колчак, обладавший изумительной способностью составлять самые неожиданные и всегда остроумные, а подчас и гениальные планы операций, — не признавал никакого начальника, кроме Эссена, которому он всегда непосредственно докладывал. На этой почве у Колчака с Кербером6 всегда выходили конфликты, причем Эссен, уважавший и ценивший их, пожалуй, одинаково, совершенно неожиданно оказывался в роли примирителя обоих своих горячих и неуступчивых помощников»7.

М. И. Смирнов останавливается также на подготовке вице-адмиралом А. В. Колчаком десанта на Босфор в период пребывания его в должности командующего Черноморским Флотом. В разработке этой операции М. И. Смирнов как флаг-офицер А. В. Колчака принимал активное участие. Посетив летом 1916 г. Ставку Главковерха в Могилеве, вице-адмирал А. В. Колчак и капитан 1-го ранга М. И. Смирнов познакомились с французским представителем при Ставке, генералом Морисом Жаненом (1862–1946), который впоследствии предал адмирала большевикам.

Третья, наиболее подробная часть очерка М. И. Смирнова, посвящена участию А. В. Колчака в Белой борьбе. Выводы М. И. Смирнова о причинах Цусимской катастрофы, сделанные в 1913 г., оказались пророческими с точки зрения исследования причин будущей военной катастрофы Белой Сибири. Как отмечает М. И. Смирнов, после того как в ноябре 1918 г. А. В. Колчак стал Верховным Правителем, «вся энергия адмирала была направлена на организацию армии и на добывание для нее снабжения. Первоначально военные действия развивались успешно. В конце декабря была взята Пермь»8. Действительно, разгром 3-й красной армии и взятие Перми стало первым крупным успехом Сибирской армии под верховным командованием адмирала А. В. Колчака9. Однако ключевой для военно- морского и сухопутного военного искусства принцип сосредоточения сил, значение которого подчеркивается М. И. Смирновым в его военно-теоретических работах, был полностью проигнорирован адмиралом А. В. Колчаком на знаменитом совещании в Челябинске 11 февраля 1919 г.10, на котором происходило утверждение заранее составленного плана кампании 1919 г.

Остановимся на этой проблеме более подробно. План, утвержденный в Челябинске, как известно, предполагал наступление Белых армий на Волгу и, одновременно, на Вятку и Котлас, т. е. на архангельском направлении. А. В. Колчак как морской офицер чувствовал себя неуверенно в вопросах сухопутной стратегии и по этой причине чрезмерно доверял мнению Начальника Штаба Ставки Верховного Главнокомандующего генерал- майора Д. А. Лебедева (1882–1928), представителя создателей Добровольческой армии — генерала от инфантерии М. В. Алексеева (1857–1918) и генерала от инфантерии Л. Г. Корнилова (1870–1918). Но способность к конспиративной работе, проявленная весной 1918 г. храбрым полковником Д. А. Лебедевым в качестве эмиссара Добрармии, мало что добавляла к его качествам стратега, востребованным в Ставке в начале 1919 г. Это обстоятельство усугублялось личными амбициями «сибирского Бонапарта» — генерал- лейтенанта Р. Гайды (1892–1948), который был одним из тех офицеров, которые активно убеждали А. В. Колчака принять участие в военном строительстве в Белой Сибири осенью 1918 г. даже вопреки его собственным первоначальным намерениям. Генерал- лейтенант Р. Гайда (вопреки его собственным заявлениям в мемуарах11) и британский представитель при Ставке генерал Альфред Нокс (1870–1964) мечтали соединиться с Северной армией генерал-лейтенанта Е. К. Миллера (1867-1939) и англо-американцами на архангельском направлении, что, по их мнению, само по себе предопределяло успех Белой борьбы во всероссийском масштабе.

В результате «стратегические младенцы», как определял чинов Ставки адмирала А. В. Колчака Генерального Штаба генерал-лейтенант барон А. П. фон Будберг (1869– 1945), некоторое время являвшийся военным министром при Верховном Правителе, убедили адмирала встать на путь военной импровизации. «Большинство ставочных стратегов командовали только ротами; умеют “командовать”, но управлять не умеют и являются настоящими стратегическими младенцами… В районе Бугуруслана нас прорвали в очень опасном месте; этот прорыв уже третьего дня намечался группировкой красных войск и их передвижениями, и мало-мальски грамотный штаб, конечно, в этом разобрался бы и принял бы необходимые меры. У нас же этого не расчухали или прозевали, или не сумели распорядиться… Плана действий у Ставки нет; летели к Волге, ждали занятия Казани, Самары и Царицына, а о том, что надо будет делать на случай иных перспектив, не думали. Не хотят думать и сейчас; и сейчас нет подробно разработанного, систематически проводимого, надежно гарантированного от случайностей плана текущей операции»12, — записал 2 мая 1919 г. в период кризиса Западной армии генерал-лейтенант А. П. фон Будберг.

Как отмечал впоследствии Генерального Штаба генерал-лейтенант Д. В. Фила-тьев (1866-1932), «овладение Пермью в известной мере предопределило направление будущего наступления. Между прочим, в Сибири в широких военных кругах создалось убеждение, что на выбор московского направления подействовала больше всего боязнь молодых сибирских маршалов встретиться с Деникиным, по соединении с войсками которого им пришлось бы сойти на нет. Второе, что лестно было, — это войти в Москву первыми и тем самым закрепиться на своих высоких постах. Отрицать совсем наличие таких побуждений нельзя, но было бы большой несправедливостью считать их главными рычагами. Толкал на север молодой задор свежеиспеченных полководцев, их безграмотность, уверенность, что красные не окажут серьезного сопротивления, а больше всего английский полковник Нокс и чешский воевода Гайда. Нокс с душою отдался снабжению Русской армии всем необходимым и, естественно, желал перебросить базу на кратчайшее от Англии расстояние — на Архангельск-Котлас-Вятку. Гайда мечтал вывезти чехов на родину через Архангельск и тем прославиться у себя в Праге, а безудержное честолюбие тянуло его первым войти в Москву и явиться спасителем русского народа, а там кто знает… ведь был же претендентом на русский престол поляк Владислав, никого и ни от чего не спасавший»13.

Но возлагать всю ответственность за провал весеннего наступления армий адмирала А. В. Колчака в 1919 г. на «стратегических младенцев» и молодых «сибирских маршалов» было бы несправедливо, ибо в основу оперативного плана Ставки адмирала А. В. Колчака отчасти была положена старая концепция Главнокомандующего войсками Временного Всероссийского Правительства (Директории) Генерального Штаба генерал-лейтенанта В. Г. Болдырева (1875–1933). В начале октября 1918 г. генерал-лейтенант В. Г. Болдырев сообщал своему «заместителю» по Директории Верховному Руководителю Добровольческой армии генералу от инфантерии М. В. Алексееву (1857–1918) о плане проведения сибирскими армиями наступательных операций по расходящимся направлениям правым флангом на Пермь и Вятку для связи с высадившимися на Мурмане англо-американцами и левым флангом на Саратов для связи с Добровольческой армией. В связи с этим В. Г. Болдырев заявлял о желательности встречного движения Добровольческой армии на Нижнюю Волгу для занятия

Царицына и Астрахани14. План генерал- лейтенанта В. Г. Болдарева предполагал чрезмерное распыление сил Белого Восточного фронта и имел весьма призрачные шансы на успех лишь до тех пор, пока продолжалась мировая вой на, и оставались надежды на широкомасштабную помощь союзников. Ставка А. В. Колчака в феврале 1919 г. исправила фантасмагорический болдыревский план и отказалась от наступления на Саратов, сосредоточив главные силы Западной армии для действий на кратчайшей операционной линии: Уфа- Самара и Уфа- Чистополь. Но от наступления на Котлас Ставка отказываться не стала, вследствие чего главные силы Сибирской армии были нацелены не на Казань, что было бы наиболее целесообразно с точки зрения обеспечения правого фланга Западной армии, а на Глазов и Вятку.

Участие в боевых действиях на Камском фронте и умелое руководство силами Речной Боевой Флотилии (далее — РБФ) в 1919 г. доказывает, что кадровый морской офицер М. И. Смирнов неплохо разбирался в вопросах сухопутной тактики и страте-гии15. Но примечательно, что контр- адмирал М. И. Смирнов в биографическом очерке, посвященном адмиралу А. В. Колчаку, о совещании в Челябинске ничего не сообщает и от критики Ставки воздерживается. С одной стороны, очевидно, что М. И. Смирнов не хотел бросать тень на ближайших сподвижников адмирала А. В. Колчака. С другой стороны, данное обстоятельство говорит о том, что во многом справедливая критика колчаковской Ставки, содержащаяся в текстах, написанных генералами А. П. фон Буд-бергом и Д. В. Филатьевым, была вызвана размышлениями этих генералов post factum после поражения. Эта критика должна восприниматься сегодня с известной долей скепсиса. Главные источники этой критики: генералы А. П. фон Будберг и Д. В. Фила-тьев были отстранены от принятия ключевых решений, наблюдали боевые операции со стороны и страдали вполне объяснимым гиперкритицизмом.

Традиционно считается, что вследствие половинчатого решения (план наступления одновременно на Самару и на Вятку) весеннее наступление армий адмирала А. В. Колчака осуществлялось по расходящимся направлениям слабыми силами при недостатке резервов; к тому же важнейший этап этого наступления совпал по времени с началом апрельского половодья, что и предопределило военную катастрофу16. При разработке плана этого наступления Ставкой сыграла определенную роль и недооценка противника, проявлявшаяся в высказываниях Р. Гайды еще в сентябре 1918 г. на встрече с А. В. Колчаком во Владивостоке17. Мнение командующего Оренбургской армии генерал- лейтенанта атамана А. И. Дутова (1879–1921) о целесообразности нанесения главного удара на Оренбург для выхода к Нижней Волге возле Саратова и взаимодействия с Вооруженными силами Юга России (далее — ВСЮР) генерал- лейтенанта А. И. Деникина было на совещании в Челябинске проигнорировано18.

Мнение атамана А. И. Дутова соответствовало видению стратегической обстановки самим А. И. Деникиным, который 14 февраля 1919 г. писал А. В. Колчаку: «Жаль, что главные силы сибирских вой ск, по-видимому, направлены на север. Соединенная операция на Саратов дала бы огромные преимущества: освобождение Уральской и Оренбургской областей, изоляцию Астрахани и Туркестана. И главное — возможность прямой, непосредственной связи Востока и Юга, которая привела бы к полному объединению всех здоровых сил России и к государственной работе в общерусском масштабе»19. Правда, в середине февраля 1919 г. недавно вошедшие в состав ВСЮР подразделения Донской армии с трудом удерживали фронт севернее станции Ко-тельниково и не дошли даже до Царицына, в то время как ударные части Добровольческой армии («цветные» полки) еще в начале года были переброшены с Северного Кавказа на Донбасс (т. е. в противоположном от Волги направлении). К середине марта 1919 г. части Донской армии, находившиеся на Царицынском направлении, отступили в Сальские степи. Очевидно, разочарование А. И. Деникина, вызванное планами колчаковской Ставки, в большей степени носило эмоциональный характер, ибо реальное взаимодействие между ВСЮР и армиями Белого Восточного фронта даже в случае выхода последних к Саратову было бы значительно затруднено вследствие больших географических расстояний, разделявших фронты А. В. Колчака и А. И. Деникина. Например, расстояние между Саратовым и Царицыным — более 350 километров, кроме того Царицын еще нужно было взять, что ВСЮР смогли осуществить только в конце июня 1919 г. Предполагаемое отсечение коммуникаций советского Туркестана с центром, достигавшееся при занятии армиями А. В. Колчака Саратова, само по себе вряд ли могло быстро сломить сопротивление туркестанских большевиков, имевших тыловую базу в Ташкенте и автономные источники пополнения.

В действительности, мнение атамана А. И. Дутова было очень легко опровергнуть, ибо Дутов, как и подобает предводителю Оренбургского казачества, играл на совещании в Челябинске роль заинтересованного лица и отстаивал интересы своего родного казачьего края. Освобождение Оренбурга от большевиков не позволяло Западной армии легко и быстро выйти к Саратову вследствие сосредоточения в районе Бузулука Южной группы красных под командованием М. В. Фрунзе (1885–1925). Кроме того, расстояние от Оренбурга до Саратова составляет 625 километров, а до Царицына — 825 километров. Преодолеть подобные расстояния с боями, наступая ранней весной по голым степям, в условиях слабо населенной местности, было бы крайне сложно. В то время, как части Кавказской армии генерал-лейтенанта П. Н. Врангеля в апреле-мае 1919 г. вели бои в Манычских степях, в районе станицы Великокняжеской20, т.е. в 1120 километрах от Оренбурга. По-видимому, не так уже далек от истины известный публицист В.Е. Шамбаров, отмечавший, что в апреле-мае 1919 г. соединение А. В. Колчака с А. И. Деникиным с точки зрения развития антибольшевистского сопротивления в общероссийском масштабе было неактуально, ибо в это время войска ВСЮР были не в состоянии наступать на Москву (и даже на Царицын) и напрягали все силы для обороны флангов в Крыму, на Донбассе и в Манычских степях от наседающих армий большевистского Южного фронта. Единственная задача, посильная в этот период генерал-лейтенанту А. И. Деникину, заключалась в сковывании стратегических резервов красного командования21. ВСЮР смогли приступить к решению военно-политических задач общероссийского масштаба только летом 1919 г. во многом благодаря тому, что значительные силы рабоче-крестьянской красной армии (далее — РККА) были задействованы в боях против армий адмирала А. В. Колчака, отступивших к этому времени на Урал.

Очевидно, что эффективная локтевая связь войск А. В. Колчака и А. И. Деникина могла быть обеспечена только при условии нанесения ими синхронного встречного удара в направлении на Саратов. Но как показали события, подобный удар был реально возможен только до тех пор, пока продолжалась мировая война, и тыл Добровольческой армии был прикрыт областью Всевеликого Войска Донского и германскими оккупационными войсками, т.е. осенью 1918 г., когда Добровольческая армия по выражению донского атамана генерала от кавалерии П. Н. Краснова (1867-1947) «завязла» на Кавказе. Следовательно, отказ от наступления на Саратов на заседании в Челябинске и сосредоточение главных сил Западной армии на самарском и чистопольском направлениях были вполне оправданы, хотя полностью отказаться от освобождения Оренбурга Ставка также не могла и выделила слабую Южную группу генерал- майора П. А. Белова (Г. А. Виттенкопфа) (1881–1920) для действий против Оренбурга.

Оптимизм контр- адмирала М. И. Смирнова в отношении действий А. В. Колчака на рубеже 1918–1919 гг. не позволяет принять мнение А. В. Ганина, полагающего, что весной 1919 г. у армий А. В. Колчака не было никаких шансов выйти к Волге (а у белых победить в войне) вследствие невозможности достичь оптимального соотношения сил, предписанного законами тактики и стратегии — 3 к 1 в пользу наступающей стороны, ибо исследователь не учитывает специфику Гражданской войны. Подобного соотношения сил в пользу белых не было никогда ни на одном фронте, но это обстоятельство не помешало Добровольческой армии М. В. Алексеева и А. И. Деникина в 1918 г. освободить Северный Кавказ и летом-осенью 1919 г. занять обширные территории Малороссии и Новороссии, а Северо-Западной армии Н. Н. Юденича взять Гатчину и выйти на ближние подступы к Петрограду. Белым часто удавалось нивелировать численное преимущество большевиков быстрым и умелым маневром. Командующий Южным фронтом РККА бывший полковник «военспец» А. И. Егоров (1883-1939), доказывая обреченность похода ВСЮР на Москву, тем не менее признает: «Жизнь ставила задачи неслыханной трудности, и мы видим, как разрешение их нашей стратегией имело часто условный, а иногда и ложный характер. Следствия же таких неверных решений бывали очень близки к катастрофе»22.

Представленная в работах А. В. Ганина фаталистическая точка зрения, исходящая из предопределенности поражения Белого Восточного фронта весной 1919 г. (и Белого Движения в целом)23, нуждается в серьезном пересмотре. Безусловно, Белое Движение имело вполне реальные перспективы и возможности одержать победу в Гражданской войне. Наиболее серьезный шанс на победу был упущен белыми в августе-сентябре 1918 г., когда генерал-лейтенант А. И. Деникин отказался от идеи совместной с силами Всевеликого Войска Донского наступательной операции на Царицын для дальнейшего движения на Саратов. В результате чаемое соединение Добровольческой и Народной армий на Волге не состоялось. Осенью 1918 г. Народная армия была разбита и отброшена к Уралу, а добровольцы ввязались в длительную и кровопролитную борьбу за Северный Кавказ (на второстепенном операционном направлении). Тем временем, завершение мировой войны (11 ноября 1918 г.) существенно осложнило стратегическое положение Белого Движения: союзники потеряли заинтересованность в полномасштабном восстановлении антибольшевистского и антигерманского Восточного фронта, в то время как эвакуация германских войск из Прибалтики, Белоруссии и Украины вследствие денонсации Брестского договора предопределяла захват этих территорий и их ресурсов большевиками.

Но Омский переворот 18 ноября 1918 г. реанимировал Белые армии Восточного фронта. Энергичные меры позволили адмиралу А. В. Колчаку к весне 1919 г. поставить под ружье значительное число бойцов и довести войска на фронте до численности, по крайней мере первоначально, сопоставимой с численностью войск Восточного фронта РККА. И несмотря на последующую дестабилизацию тыла Белых армий Восточного фронта летом-осенью 1919 г., весной 1919 г. Белая борьба получила новый шанс на успех. Весеннее наступление армий адмирала А. В. Колчака имело важное стратегическое значение, ибо, начиная операцию в марте 1919 г., А. В. Колчак сорвал планы советского командования. В начале весны 1919 г. большевики готовились осуществить охват и обход левого фланга Западной армии генерала от артиллерии М. В. Ханжина ударом в направлении на Троицк и Челябинск, а также полностью захватить области Уральского и Оренбургского казачьих войск силами Туркестанского фронта (позднее Южной группы М. В. Фрунзе). Пассивная оборона войск Белого Восточного фронта на линии Уральского хребта вряд ли могла серьезно воспрепятствовать фланговому удару красных на челябинском направлении. В случае успешной реализации этих планов, поражение и отход войск Белого Восточного фронта в Сибирь произошли бы уже весной 1919 г. Это позволило бы большевикам использовать свои стратегические резервы для усиления Южного фронта не осенью, а уже летом 1919 г. В подобных условиях перспективы похода А. И. Деникина на Москву и Н. Н. Юденича на Петроград выглядели бы еще более призрачно, чем было в действительности.

Весеннее наступление армий адмирала А. В. Колчака по расходящимся направлениям на Самару и Вятку не только распыляло силы наступающих, но также приводило к распылению большевистских вой ск, что сулило успех в марте- апреле 1919 г. и что можно было выгодно использовать в дальнейшем при условии сохранения белыми темпов операции и удержания инициативы на поле боя. Мы полагаем, что сохранение темпа наступления армий А. В. Колчака весной 1919 г. (при условии более раннего начала операции, еще в феврале, на что обращал внимание П. Н. Зырянов) и своевременный ввод в бой (в конце апреля 1919 г.) стратегического резерва Ставки — I-го Волжского стрелкового корпуса генерал- майора (впоследствии генерал- лейтенанта) В. О. Каппеля (1883–1920) в районе Бугуруслан- Бузулук могли переломить общую стратегическую обстановку в пользу белых. Штаб Западной армии генерала от артиллерии М. В. Ханжина уже во второй половине апреля 1919 г. располагал данными разведки о сосредоточении под Бузулуком крупных резервов красного командования, угрожающих растянувшемуся левому флангу армии, в то время как поражение в конце апреля 1919 г. частей Южной группы генерал- майора П. А. Белова (Г. А. Виттенкопфа) (1881–1920), в частности, разгром IV-го Оренбургского армейского корпуса генерал- майора А. С. Бакича (1878–1922) под Оренбургом, лишь подтверждали серьезность положения24. Поэтому своевременное сосредоточение I-го Волжского стрелкового корпуса на левом берегу реки Большой Кинель и нанесение этим корпусом удара на Бузулук было единственно верным решением. Разгром Южной группы «товарища» Фрунзе (прежде всего 25-й и 31-й стрелковых дивизий РККА) в районе Бузулука позволил бы отбросить остатки этой группы за реку Самара и за железнодорожную линию Оренбург- Самара, в пустынный район уральских степей, и тем самым развязать руки для решительного наступления на волжском направлении.

Можно ли было рассчитывать на успех? Для сравнения приведем пример, связанный с историей битвы под Армавиром осенью 1918 г. В начале ноября 1918 г. генерал-лейтенант А. И. Деникин, не взирая на общее отчаянное положение Добровольческой армии на ставропольском фронте, смог нанести решительное поражение превосходящим силам Армавирской группы большевиков (до 15 тысяч штыков), состоявшей из испытанных солдат бывшей 39-й пехотной дивизии Кавказской армии и матросов-черноморцев, на правом фланге Добрармии25. Победу удалось одержать благодаря храбрым действиям начальника 1-й Конной дивизии генерал- майора (впоследствии генерал- лейтенанта) П. Н. Врангеля, который сосредоточил всю конницу у станицы Урупской и прорвал фронт красных на реке Уруп. В результате части П. Н. Врангеля освободили Армавир, бывший ареной кровопролитного двухмесячного сражения, что привело к общему перелому в обстановке и к разгрому добровольцами превосходящих сил Таманской красной армии под Ставрополем26.

Очевидно, весеннее наступление армий адмирала А. В. Колчака провалилось прежде всего вследствие неверной оценки Ставкой оперативной обстановки, сложившейся в конце апреля 1919 г. на левом фланге Западной армии. Недооценка опасности привела к тому, что стратегический резерв — I-й Волжский стрелковый корпус генерал- майора В. О. Каппеля был введен в бой по частям и запоздало (только в середине мая) под Белебеем27, когда он уже не мог существенно повлиять на положение разбитых под Бугурусланом и Бугульмой частей Западной армии и сам оказался под угрозой окружения. Все последующие события были лишь следствием катастрофы Западной армии. Слабость Южной группы генерал- майора П. А. Белова (Г. А. Виттенкопфа) и казаков Оренбургской армии не позволила им осуществить новый удар на Оренбург и Бузулук в мае 1919 г. и спасти положение отступающей Западной армии. Возможно, упорство большевиков в период «бега к Волге» было отчасти связано с непримиримым отношением адмирала А. В. Колчака к офицерам-изменникам, служившим в Красной армии. Как вспоминал член Совета Министров Г. К. Гинс (1887–1971), «я пробовал защищать их, сопоставляя с чиновниками, которые тоже служат, но моя защита не имела успеха — адмирал сказал: “офицер должен уметь умирать”»28. Позиция А. В. Колчака в отношении красных «военспецов» по-видимому ничем не отличалась от позиции А. И. Деникина. М. И. Смирнов как Морской министр, владевший более полной информацией о стратегической обстановке, сложившейся в период весеннего наступления, от критики колчаковской Ставки демонстративно воздерживается.

В 1930 г. М. И. Смирнов связывает катастрофу армии А. В. Колчака с факторами исключительно субъективного характера: с предательством части собственных солдат, эсеров и союзников, в первую очередь чехословаков. «Не личным свой ствам Колчака надо приписать неудачу его движения, — утверждал в 1930 г. контр- адмирал. — На Юге за ту же идею боролись и Деникин и Врангель, вокруг них было гораздо больше культурных сил, чем в далекой Сибири, но и их борьба не привела к успеху. Очевидно, стихия разрушения была сильнее их»29. По мнению М. И. Смирнова, А. В. Колчак потерпел поражение вследствие определенных социально- политических причин, которые предопределили крах Белого Движения во всероссийском масштабе. Проблема предательства эсеров и чехословаков рассматривается М. И. Смирновым достаточно объективно и является убедительным аргументом, объясняющим крах колчаковского тыла. Как отмечает М. И. Смирнов, «крайне неблагоприятным фактором в борьбе с большевиками в Сибири явилось преступное поведение социалистов- революционеров. Как выше сказано, после переворота 18-го ноября деятельность этой партии ушла в подполье»30. В период упорной борьбы на фронте «деморализация чешских вой ск, при участии русских социалистов- революционеров, членов Учредительного Собрания, убеждавших чехов в недемократичности противубольшевистского правительства, шла полным ходом… Когда отступавшие сибирские армии стали отходить к Ново- Николаевску, то че-хо-словакам надо было или принять участие в борьбе с большевиками, или уходить, они предпочли уходить»31. Контр-адмирал Смирнов прекрасно знает и то, что сам адмирал А. В. Колчак был предан представителям Иркутского Полицентра именно чехословаками: «Помощник коменданта чешского поезда вошел в вагон и и заявил, что адмирал выдается Иркутским властям»32.

Позиция контр- адмирала М. И. Смирнова в отношении чехословаков более умерена, но в целом единодушна с позицией бывшего Главнокомандующего армиями Восточного фронта генерал- лейтенанта К. В. Сахарова (1881–1941), писавшего в 1930 г.: «Масарык и Бенеш, два видных чешских государственных деятеля… стараются украсить “анабазис” чехов словами восхищения, героизма и чести. Но ведь не могли не знать эти руководители чешского заговора всего того, что творилось их легионерами в Сибири, не могли не знать всего ужаса чешского предательства и трусливого бегства, всей грязи и грабежей»33. Отношение контр- адмирала М. И. Смирнова и генерал- лейтенанта К. В. Сахарова к роли чехословацких легионеров резко контрастирует с симпатиями по отношению к чехословакам, выраженными бывшим Начальником Штаба Западной армии генерал-м айором С. А. Щепихиным (1880–1948): «М ы-то каппелевцы, отлично знали и ценили ту огромную помощь, которую оказали чешские легионеры нам и всей Сибири при борьбе с большевиками: без них не было бы ни Волжского фронта, полгода державшего в страхе и трепете Москву… ни тем паче Сибирского с его армией, увидевшей свет благодаря обильно политой крови, чешской и каппелевцев, на берегах Волги. Теперь в Чите козыряли “предательством чехов” адмирала Колчака!»34 Генерал- майор С. А. Щепихин последовательно придерживался прочешской ориентации уже в Забайкалье в 1920 г., будучи близким другом бывшего Главнокомандующего армиями Восточного фронта генерал- майора С. Н. Вой цеховского (1883–1951), в 1917–1918 гг. служившего в чехословацких частях и ставшего в 1929 г. генералом армии Чехословакии.

Если развал тыла М. И. Смирнов связывает с изменой эсеров и чехословаков, то поражения на фронте контр- адмирал кратко объясняет разложением и предательством некоторых воинских частей. «Все предвещало быстрый успех, — размышляет он о весеннем наступлении 1919 г., — В конце мая произошло неожиданное событие. Часть вой ск Южной армии, перебив своих офицеров, перешла на сторону большевиков, получился большой разрыв фронта, в который влились наступавшие большевики, грозившие тылу Сибирской армии. Началось общее отступление»35.

Очевидно, контр- адмирал М. И. Смирнов еще в период Гражданской войн ы понимал опасность большевистской агентуры и внутреннего разложения для вооруженных сил Белой Сибири, и поэтому поощрял активную контрразведывательную работу на кораблях РБФ. Вспомним описанный Джеймсоном эпизод с раскрытием на пароходе «Кент» большевистских агентов36. Но связывать майский разгром Западной армии генерала от артиллерии М. В. Ханжина, которую М. И. Смирнов по ошибке называет Южной, исключительно с внутренним разложением частей и соединений этой армии, разумеется, нельзя. Очевидно, контр- адмирал М. И. Смирнов, анализируя причины военного поражения армий А. В. Колчака, прибегает к очень понятной его современникам и первым читателям аналогии и невольно отождествляет причины, повлекшие за собой разгром армий А. В. Колчака, со схожими причинами, которые привели к гибели Русскую Императорскую Армию и Русский Императорский Флот в 1917 г. В обоих случаях распад вооруженной силы был связан, по его мнению, с внутренним разложением. Примечательно, что М. И. Смирнов таким образом невольно обвиняет в поражении именно командование Западной армии, не сумевшее предотвратить разложение своих частей. В то время как Сибирская армия, в которой, надо полагать, сильнее проявлялся прежний дух добровольчества 1918 г., и которой руководили такие харизматические полевые командиры как генерал- лейтенант Р. Гайда, генерал- лейтенант А. Н. Пепеляев и полковник Н. Н. Казагранди (1886–1921), разложения избежала и отступала исключительно вследствие выхода в тыл этой армии крупных большевистских сил. Подобная упрощенная картина, разумеется, не соответствовала действительности, но она, по всей вероятности, отвечала настроениям самого М. И. Смирнова и офицеров его штаба в период боев на Каме.

Но заметные эпизоды разложения и перехода на сторону противника отдельных частей Западной армии в период решающих боев под Оренбургом и на подступах к Волге в конце апреля — начале мая 1919 г. действительно имели место. Например, в ходе знаменитого боя на реке Салмыш 26 апреля 1919 г. под Оренбургом на сторо ну большевиков перешли стрелки 5-й Оренбургской стрелковой дивизии из состава

IV-го Оренбургского армейского корпуса генерал- майора А. С. Бакича, а также нижние чины ряда полков II-го Оренбургского казачьего корпуса генерал-м айора И. Г. Акулинина (1880–1944), представлявшие собой мобилизованных крестьян Кустанайского и Троицкого уездов Оренбургской губернии37. Другой известный пример — курень имени Тараса Григорьевича Шевченко. Отдельный украинский полк, сформированный в армии адмирала А. В. Колчака, в конце апреля 1919 г. был направлен на фронт в район Бугуруслана (в 11–12 километрах от железнодорожной станции Кузькино (Кузьминовка, Кузьминское)), где располагались 41-й Уральский и 46-й Исетский стрелковые полки, а также штаб 11-й Уральской стрелковой дивизии. 1 мая в 5 часов вечера курень поднял мятеж, в ходе которого было убито около 60 офицеров! Командование полком принял на себя некий Пацек, начальником штаба избрали Орловского. Восстание поддержало около 2,5 тысяч нижних чинов из состава 41-го Уральского стрелкового полка, 43-го Верхнеуральского стрелкового полка, 44-го Кустанайского стрелкового полка 11-й Уральской стрелковой дивизии полковника Ванюкова, а также 46-го Исетского стрелкового полка 12-й Уральской стрелковой дивизии генерал-майора (впоследствии генерал- лейтенанта) Р. К. Бангерского (1878–1958) и 22-го Златоустовского горных стрелков полка из состава 6-й Уральской горных стрелков дивизии полковника Нейланда. Мятежники во главе с авангардным Шевченковским полком выступили в ночь на 2 мая к передовой линии навстречу красным. Произведя разведку, они вышли в расположение Верхнеуральского казачьего полка красных под командованием С. П. Галунова из состава Особой казачьей бригады бывшего подъесаула И. Д. Каширина (1890–1937).

По мнению Начальника Штаба VI-го Уральского армейского корпуса генерал-майора П. П. Петрова (1882–1967), измена полка им. Шевченко сыграла важную роль в развитии катастрофы Западной армии: «Подошедший в район Абдулино Украинский полк “Курень Шевченко” был двинут на участок 11-й дивизии, в наиболее угрожаемое место, днем этот полк был с радостью встречен, как поддержка, а ночью он выставил пулеметы против своих соседей и штаба дивизии и пытался захватить насильно командный состав 11-й дивизии для передачи красным. На другое утро курень был в рядах врагов. Это, конечно, страшно повлияло на дух изможденных уже частей… Надежд на скорую поддержку или смену не оставалось. Вообще терялись надежды на тыл. Численность дошла до 200–300 человек в полку, совершенно раздетых, сменивших валенки на лапти или опорки. Мы притянули на свой левый фланг оренбургских казаков и усилили этим пехоту. Но фронт уже начал подаваться назад, и с каждым днем все быстрее. К нам прислали отряд партизан, кажется, на ст. Приютов, но в нем были элементы совершенно развращенные и непригодные для боевой работы на фронте. Это ли было причиной общего отхода, или еще были и другие, мне неизвестно, но началось общее отступление всей армии — начало общего конца всего Белого Движения, крушение надежд, возлагавшихся на весну»38. Возможно, именно этот эпизод и имеет в виду М. И. Смирнов, выражающий отдельное недоумение по поводу формирования в колчаковском тылу национальных украинских (и иных) частей. Ответственность за эти мероприятия контр- адмирал возлагает на командующего вой сками союзников в Сибири французского генерала Мориса Жанена (1862–1946)39. Рассматривая деятельность этого генерала с нескрываемым презрением, контр- адмирал М. И. Смирнов воздерживается от подробных экскурсов в историю внешней политики адмирала А. В. Колчака и его отношений с союзниками, оставляет без внимания такие важные вопросы, как отказ А. В. Колчака признавать независимость Финляндии и прибалтийских лимитрофов, отстаивание А. В. Колчаком российской юрисдикции над Аландскими островами и Печен-гой, отказ союзников в предоставлении правительству А. В. Колчака официального признания и недопущение российской делегации во главе с Д. С. Сазоновым (1860– 1927) на Версальскую мирную конференцию40.

В период кровопролитных боев Западной армии под Белебеем 13 мая 1919 г. перебили офицеров и перешли на сторону большевиков 10-й Бугульминский и 11-й Бузулукский стрелковые полки 3-й Симбирской стрелковой дивизии полковника К. Т. Подрядчика (1877–1920?) из состава свежеприбывшего из тыла после формирования I-го Волжского стрелкового корпуса генерал- майора В. О. Каппеля. Эта измена заставила В. О. Каппеля оставить Бугульму и отступать к Белебею. Затем красные начали успешное наступление на Белебей. Позднее в июне 1919 г. перебили офицеров и перешли на сторону красных два батальона 21-го Челябинского горных стрелков полка из состава 6-й Уральской горных стрелков дивизии полковника Нейланда41. Подобные эксцессы были отчасти вызваны тем, что в отличие от Добровольческой армии генерал- лейтенанта А. И. Деникина Ставка адмирала А. В. Колчака в лице Начштаба генерал- майора Д. А. Лебедева придерживалась принципа восстановления регулярной армии, сформированной на основе мобилизации. Если в Добровольческой армии мобилизации проводились в 1918–1919 гг. спорадически и ограниченно, охватывали отдельные категории населения (офицеров, казаков, шахтеров Донбасса, пленных красноармейцев), а контингент мобилизованных как правило быстро вливался в старые добровольческие части, что придавало этому контингенту определенную устойчивость, то в Белой Сибири 1919 г. была сделана ставка на формирование в глубоком тылу крупных частей и соединений из мобилизованных новобранцев 1898–1899 гг. рождения и более старших возрастов, которые со своими немногочисленными офицерами компактно отправлялись на фронт без какого-либо предварительного боевого слаживания. Подобная практика приводила к тому, что еще в тылу формировавшиеся части становились объектом воздействия большевистских и эсеровских агитаторов, а отсутствие боевого опыта предопределяло слабую моральную устойчивость таких частей.

Данная практика имела пагубные последствия и в Сибирской армии. В частности, 28 мая 1919 г. в бою у села Байсарова обратились в бегство 6-й и 7-й Ударные полки 2-й Ударной дивизии из состава Сводного Ударного корпуса, являвшегося стратегическим резервом генерал- лейтенанта Р. Гайды42. Согласно красным источникам, 30 июня 1919 г. у деревни Косотурихи (в 28 км юго-западнее Перми) сдались большевикам без сопротивления 3-й Добрянский и 4-й Соликамский стрелковые полки из состава 1-й (16-й) Сибирской стрелковой дивизии — около тысячи нижних чинов с командиром одного из полков, шестью офицерами при семи пулеметах43. С этой точки зрения личный состав РБФ контр- адмирала М. И. Смирнова представлял собой выгодное исключение, ибо в основном состоял из кадровых флотских и артиллерийских офицеров и мобилизованных матросов, имевших опыт службы в Императорском Флоте, отличался доблестью и моральной устойчивостью.

В заключение следует отметить, что очерк контр- адмирала М. И. Смирнова, разумеется, не является научной биографией адмирала А. В. Колчака, но представляет собой летопись, объединяющую личные воспоминания о Верховном Правителе его друга и соратника. Эта летопись написана скупым, но искренним слогом кадрового флотского офицера и солдата, принимавшего участие в Белой борьбе за национальную Россию.