КОРРУПЦИОННАЯ ПРЕСТУПНОСТЬ В ОРГАНАХ ВНУТРЕННИХ ДЕЛ

Коррупция в органах внутренних дел имеет социальные корни и, следовательно, представляет собой социальное явление, а точнее — явление антисоциальное, которое самой сутью своего существования, а также своими последствиями причиняет весьма серьезный, а порой и невосполнимый ущерб всему обществу а в конечном счете — каждому человеку, независимо от того, состоит он на государственной службе или нет.

Для начала нужно определиться с термином «коррупция». Он достаточно новый. Если мы говорим об истории до XIX века, скорее стоит говорить о взяточничестве. Это принципиально, потому что коррупция — это общее понятие, включающее в себя и взяточничество, и непотизм, и дополнительные схемы взаимодействия.

С коррупцией и взяточничеством боролись все. Самый известный борец — очевидно, Пётр I. Он первым ввёл смертную казнь за взятки. Кроме того, доносчики могли получить часть имущества лихоимцев и мздоимцев, что должно было мотивировать их разоблачение. Но это не работало, законодательный подход никогда не побеждал коррупцию. Каждый последующий император также заявлял о том, что он будет бороться со взятками. Если смотреть на динамику появления законов против коррупции, то в начале каждого царствования их было много, но потом количество принимаемых законов сходило на нет.

Проблема в том, что у царских особ никогда не было чёткого понимания, за что нужно точно наказывать, а за что — нет.

В результате они могли раздавать направо и налево поместья тем, кто замешан в коррупционных схемах.

Законы в России работают, но они регламентируют только очень узкую сферу жизни. Жизнь богаче, чем законы, есть куча всего, что регламентировать нельзя. В некоторых случаях взятка — единственный способ запустить необходимый процесс, так что во взяточничестве есть положительная сторона. Есть такой яркий пример — «дело интендантов» в начале ХХ века (в 1909 году в Казани были выявлены существенные злоупотребления в сфере обеспечения армии. — прим. «Секрета»). Их осудили, в армии решили всё делать по закону, но тут взвыли все. Дело просто встало. Доскональное соблюдение законов подчас более опасно, чем несоблюдение законов.

Когда мы говорим о борьбе с коррупцией, мы основываемся в первую очередь на каких-то законах, на упоминаниях взяточничества в переписке и прочих документах. Екатерина II была в этом смысле очень плодовита. Тем не менее думается, что она боролась со взяточничеством не больше, чем другие правители. Просто она реформатор, а когда ты реформируешь административное управление, губернские реформы, дворянское и городское сословное самоуправление, ты должен писать что-то о коррупции. Где тут риторика, а где реальная борьба — очень сложно сказать.

Согласимся с тем, что при Екатерине, возможно, количество взяточников возросло, потому что возросла численность чиновников. В XVII веке было всего, по подсчётам историка Натальи Демидовой, около 5000 чиновников. Они управляли 11-миллионной страной. К концу XVIII века количество чиновников увеличилось в разы, вероятность контакта с чиновниками возросла, поэтому о взятках стали больше говорить.

Пётр I ввёл указом смертную казнь за взяточничество, но эту меру редко применяли. В архивах хранится следственное дело, в котором сказано, что подсудимый — взяточник и нужно лишить его жизни, но чуть ниже была приписка, что наказание слишком суровое, а сумма взятки слишком маленькая, поэтому мы не будем применять этот указ, а применим другой. Здесь очень важен другой момент: уровень рутинной коррупции всегда был весьма низким. Крестьяне давали по силам — это было не больше 5—7 % от всех денег, которые с них брались на непосредственные взаимоотношения с канцелярией внизу. Это довольно умеренные показатели, которые всех устраивали, «смазывали колёсики машины».

И эта ненапрягающая коррупция очень живучая. Социологи говорят, что в условиях, когда общество меняется и нет достаточного количества отлаженных способов их решить, их заменяет взятка. Она помогает установить какие-то социальные связи в трансформирующейся реальности, в первую очередь в вертикальной, чиновничьей. Взятка — механизм модернизирующегося общества, а мы модернизируемся последние 300 лет.

Последний рейтинг Transparency International показывает, что самые некоррумпированные страны мира — Дания, Швеция, Новая Зеландия, Норвегия. Но если мы посмотрим, например, на то, как работает шведская компания в Узбекистане, то увидим, что в Узбекистане-таки вынуждены решать вопросы с помощью, скажем так, подарков. Это сложно учесть в самом рейтинге, как правило, об этом мы читаем в комментариях к ежегодным обзорам. Как мы это учтём: как коррупцию в Узбекистане или как коррупцию в Швеции? Проблема в том, что это явление, которое очень сложно поймать.

Пока понятно, что здесь важную роль играет традиция. Если в странах есть традиция давать взятки, там будет коррупция всегда. У Гуриева в книге «Мифы экономики» есть глава, в которой описывается случай Уганды. Они там смогли на 60 % снизить коррупцию в государственных закупках в образовательной сфере благодаря тому, что начали публиковать информацию о госконтрактах. Но Уганда — по-прежнему очень коррумпированная страна, там смогли снизить коррупцию только в одной сфере.

Современная экономическая теория говорит только о том, что коррупция — это плохо, потому что она препятствует экономическому росту. Есть исследования, в которых показано, что, если бы Россия сейчас могла бы снизить уровень коррупции хотя бы до уровня Греции, ВВП бы увеличилось на 4 %. Но есть определённые вопросы к этим моделям. К тому же простая криминализация явления ничего не даст науке. Потенциал исследования тогда сокращается. Хотя народ до сих пор до конца не криминализирует взятки.

Человек понимает, если я пойду по закону, мне нужно будет, условно говоря, заполнить 100 бумаг, а если я дам взятку — одну бумагу. Человек — существо ленивое и, естественно, сэкономит свои ресурсы в условиях несовершенства системы.

Особенно это касается рутинного взяточничества, например устройства ребёнка в садик. Есть, конечно, разница между Москвой и провинцией. Если судить о взяточничестве по провинциальным газетам XVIII века, там взятка — просто фон бытия, который никого не напрягает. Думаю, в столицах, где аппетиты и возможности больше, это даже в XVIII веке было несколько иначе.

Государство всегда это явление криминализировало и старалось максимально жёстко это отслеживать. Логика здесь понятна: у государя забирают. Похищение государевой казны — это очень тяжкое преступление.

Но как правильно интерпретировать следующий случай, о котором рассказал историк Роман Кончаков? XIX век. Железнодорожное строительство. Сергей Юльевич Витте, который, безусловно, один из самых ярких государственных мужей эпохи, за Саранскую железную дорогу дважды брал деньги. Сначала, чтобы её не проводили через Саранск, а потом, чтобы её проводили. Нет уверенности, что это откат в прямом смысле слова, но это государственный муж, заботящийся об интересах России.

Все люди, которые государством управляли в XVIII—XIX веках, друг друга знали. Здесь были такие механизмы взяточничества, что государство просто не знало, что с ним делать. Политика была очень противоречивой. С одной стороны, у нас был Александр Меншиков, который полстраны разворовал, а с другой — фискал Алексей Никитин, у которого вырвали ноздри и сослали в Сибирь за взятку в 111 рублей и бочонок вина.

Подсознание россиян сформировано таким образом, что мы не считаем это однозначно недопустимым, то есть если очень нужно, при решении какой-то незначительной, как нам кажется, проблемы, мы дадим взятку. Когда человек становится чиновником, происходят вполне объяснимые с бытовой точки зрения вещи — расширение границ возможного и допустимого.

В истории же были примеры, когда после какой-нибудь очередной ревизии все чиновники снимались со своих постов и приходили ровно такие же. Причём чиновники в XVIII—XIX веках не были уверены, что будут занимать должность всегда. Они понимали, что может что-то произойти и их снимут. Это очень ярко проявляется на фаворитах: понятно, что рано или поздно настроение императрицы изменится и меня тут не будет, поэтому я за это время должен максимально обеспечить своё благополучие. Какие были реальные способы получить крупное богатство? Состояние всех крупных дворянских фамилий основано на пожалованиях, подарках императоров и императриц. Так что это в нас очень глубоко сидит.

Интересно посмотреть на исследования, посвящённые взяточничеству в России. Это тоже волнообразное движение. Первые исследования, более-менее крупные, появляются во второй половине XIX века. В Советском Союзе об этом вообще речи не было. По многим причинам. В 90-е годы — опять всплеск, начало 2000-х — поменьше. Судя по тому, что происходит сейчас, вновь идёт всплеск. Это ещё запрос общества на понимание того, что такое коррупция и можно ли с этим бороться.

Не следует говорить, что в России коррупция была тотальная всегда и её уровень всегда зашкаливал. Так не бывает. Сложно поверить, что страна последние 300 лет находится в кризисе и с каждым годом всё хуже и хуже. Наверное, мы не все учитываем, что-то неправильно оцениваем.

Благодаря статистике деятельности государственных органов в отношении экономических преступников мы можем наблюдать увеличение числа локализованных правонарушений, что свидетельствует о действенной работе органов власти.

На наш взгляд, такое острое социально-политическое явление нельзя победить столь мягкими наказаниями, предусмотренными отечественным законодательством, тем более, что его нормативный и организационный потенциал используется далеко не в полном объеме. В первую очередь стоит прибегнуть к ужесточению антикоррупционной политики в стране.

Только мобилизация всех предложенных мер позволит локализовать коррупцию в нашей стране, свести ее до минимально приемлемого уровня, сформировать в обществе основы антикоррупционного правосознания. Как отметил Президент России Владимир Путин, «неприятие к нарушению закона должно воспитываться со школьной скамьи — и в школах, и в высших учебных заведениях, и в средних учебных заведениях, и, конечно, на работе и в семье. Нужно всегда об этом помнить».