Латинский язык Достоевского

Знание Достоевским латыни не оспаривается исследователями, несмотря на то что все еще не прояснены многие детали обучения в пансионе Чермака, где будущий писатель получил базовые знания1 классических языков2. Ссылаясь на воспоминания младшего брата Достоевского — Андрея, который описал строгость, с которой отец преподавал старшим сыновьям, Михаилу и Федору, латынь3, многие биографы делают вывод о том, что этот неприятный ученический опыт сформировал негативное отношение будущего писателя к данному языку. Так, Л. Гроссман утверждает: «Не удивительно, что никакого интереса к латинскому языку и римской литературе великий писатель никогда не проявлял и что из всех классических поэтов Рима он назвал только однажды Ювенала и то в чужой цитате4!» [Гроссман]. Свое мнение исследователь обосновывает отсутствием у Достоевского упоминаний классических римских поэтов. Такой аргумент трудно назвать весомым, тем более что в литературном наследии Достоевского можно встретить имена многих представителей римской античности, среди которых государственные и политические деятели (братья Гракхи, Цезарь, все римские императоры5, Помпей, Кассий, Лукулл, Марий), историки (Тит Ливий, Тацит, Светоний, Плиний Старший), ораторы (Цицерон), поэты (Вергилий, Гораций). К римскому поэтическому наследию Достоевский обращается, например, в рассказе «Бобок», устами героя полемически обыгрывая реминисценцию из Горация6: «Всему удивляться, конечно, глупо, а ничему не удивляться гораздо красивее и почему-то признано за хороший тон. Но вряд ли так в сущности. По-моему, ничему не удивляться гораздо глупее, чем всему удивляться. Да и кроме того: ничему не удивляться почти то же, что ничего и не уважать. Да глупый человек и не может уважать»7 (Д30; 21: 44). В письме брату Михаилу из Семипалатинска (июнь 1859 г.), предвкушая их скорую встречу, Достоевский пишет: «Italia! Italia! Обнимаю тебя крепко, крепко!» (Д30; 281: 328). Слова из «Энеиды» Вергилия8 становятся лучшей иллюстрацией душевного состояния: длительная разлука с родным человеком ассоциативно приравнивается к мотиву окончания длительного плаванья.

Увлеченность юного Достоевского античной литературой — общеизвестный биографический факт, подтвержденный, например, письмами, в которых будущий писатель с восторгом отзывался о Гомере⁹. Эпистолярное наследие сохранило и оценку, данную Достоевским латыни. В одном из писем отцу в период своей учебы в Инженерном училище (1839 г.), обучение в котором не предполагало изучения древних языков¹⁰, он пишет следующее: «Скажу Вам еще, что мне жаль бросить латинского языка. Что за прелестный язык. Я теперь читаю Юлия Цезаря и после 2-х годичной разлуки с латинским языком понимаю решительно все» ( Д30 ; 28 1 : 60). Можно заподозрить молодого Достоевского в лукавстве: делясь своим восторгом от латинского языка, он хочет порадовать отца — своего первого учителя латыни. Однако стиль общения строгого родителя с детьми предполагал душевную искренность.

Вместе с тем тема неприятия Достоевским латыни по-прежнему встречается в исследованиях. Так, Ю. Селезнев, апеллируя к опыту изучения латинского языка с отцом, считает, что «латынь Достоевский невзлюбил на всю жизнь» [Селезнев]. Голословно и безапелляционно мнение Д. И. Ермакова, утверждающего, что именно от родительского подхода к преподаванию «проистекает тот аффективный тон, с которым Достоевский выступает против латыни как против тупого способа подчинить и убить инициативу в ребенке (за этим выпадом скрывается протест против отца-учителя, его тупого и отупляющего метода)» [Ермаков: 369]. Говоря об аффективном тоне и во многом этому тону подражая, Д. И. Ермаков переиначивает факты, подменяя мнение Достоевского мнением его персонажей. Возможно, причиной этой подмены является полифонизм поэтики Достоевского, предполагающий полноту воссоздания мировоззрения героев — носителей индивидуального сознания. В произведениях Достоевского встречаются негативные высказывания о латинском языке. Так, в первоначальных планах романа «Подросток» главный герой — недоучившийся гимназист, которому не дались классические языки: «Мальчик не выдержал экзамена из классич<еских> языков. Его и выписали в Петербург на место, как бы для замены старшего брата, женившегося и тем утраченного для семьи» (Д30; 16: 24). И еще: «Встреча отца с приехавшим к нему из Москвы сыном, не выдержавшим классического экзамена. Отец хохочет, зовет сына чушкой, смеется над классицизмом, учит его бесчинствовать и проч. Сын презирает отца» (Д30; 16: 35). Однако в дальнейшем Достоевский от этой детали в характеристике Аркадия Долгорукого отказался.

Открытое неприятие классических языков он вложил в уста Коли Красоткина в «Братьях Карамазовых»: «Классические языки, если хотите все мое о них мнение, — это полицейская мера, вот для чего единственно они заведены, — мало-помалу начал вдруг опять задыхаться Коля, — они заведены потому, что скучны, и потому, что отупляют способности. Было скучно, так вот как сделать, чтоб еще больше было скуки? Было бестолково, так как сделать, чтобы стало еще бестолковее? Вот и выдумали классические языки. <…> …ведь классики все переведены на все языки, стало быть, вовсе не для изучения классиков понадобилась им латынь, а единственно для полицейских мер и для отупления способностей» ( Д30 ; 14: 498). Но нельзя слова героя произведения приравнивать к словам автора. В публицистических текстах, предполагающих выражение именно авторской позиции, можно найти неоднократные положительные оценки классическим языкам и классическому образованию¹¹. Так, в «Дневнике Писателя» за 1876 г. Достоевский пишет: «Математика и два древние языка, латинский и греческий, признаны наиболее развивающим средством, умственным и даже духовным. Не мы признали это и не мы это выдумали: это факт и факт бесспорный, выжитый на опыте всею Европою в продолжение веков, а нами только перенятый» ( Д30 ; 23: 82). Недаром в период работы над «Подростком» Достоевский обращался к воспоминаниям о пансионе Чермака: «У Чермака. Развитiе, Чтенiе, Экзаменъ. <…> О Классическомъ образованiи у Чермака» ( Записная тетрадь 1869-1870 гг. (ОР РГБ. Ф. 93.I.1.4. С. 13) ) .

Встречающиеся в текстах Достоевского латинские вставки также, на наш взгляд, свидетельствуют скорее о наличии у русского писателя интереса к латинскому языку, чем о его отсутствии. Полученные от отца и учителей пансиона знания прочно вошли в языковой дискурс Достоевского: помимо современных европейских языков (французского, немецкого, итальянского, английского) в рукописных и печатных текстах писателя активно присутствуют древние языки, прежде всего — латынь. Так, проведенный нами анализ опубликованных произведений и сохранившихся записных книжек и рабочих тетрадей показал, что в них встречается 67 латинских слов и выражений (мы не рассматривали каллиграфические написания имен собственных типа Caesar, Nero и т. п.)12. Многие из выражений встречаются не единожды. Так, самая высокая частотность у выражения Nota bene (обрати внимание), которое в анаграмматическом виде NB фиксируется в рабочих записях более 1900 раз и имеет разные варианты написания (nota bene, NBene, nota-bene и т. д.). Наряду с выражением Meтento оно выполняет функцию текстовой пометы. Распределение латинских слов и фраз между печатными и рукописными текстами следующее: 71 случай употребления в печатных текстах и 79 — в рукописных, при этом 21 выражение встречается только в печатных текстах, а 22 — только в рукописных.

Примечательно, как распределяются латинские вставки между черновиками и итоговыми вариантами произведений. На примере «великого пятикнижия» это распределение выглядит так (см. Табл. 1 ):

	Количество латинских вставок в черновиках	Количество латинских вставок в печатной редакции
Преступление и Наказание	2	4
Идиот	3	11
Бесы	3	7
Подросток	5	21
Братья Карамазовы	12	2

Табл. 1. Распределение латинских вставок между черновиками и итоговыми вариантами произведений Достоевского

Tabl. 1. The distribution of Latin inserts between drafts and final versions of Dostoevsky’s works

Как видно из приведенной таблицы, в «Братьях Карамазовых» латинские слова и выражения активно использовались Достоевским при работе над текстом романа, но в его итоговый вариант не вошли; романы «Идиот» и «Подросток» в опубликованном варианте содержат на порядок больше латинских вставок, чем имеется в рукописях. Причины такого отбора могут стать предметом отдельного исследования.

По сфере употребления используемые Достоевским латинские выражения принадлежат медицине (например, deliriuт treтens , febris cataralis ), юриспруденции ( de facto , jus priтae noctis , pro et contra ), церковной риторике ( Ad тajoreт gloriaт Dei , Mater dolorosa , Mea culpa , Non possuтus , Sancta Maria ), но в основной своей массе они являются распространенными афоризмами ( Aleja jacta est , In vino veritas , Noтina sunt odiosa , Vox populi — vox dei и т. д.) и речевыми штампами ( ab ovo , interiт , qui pro quo , sic , sine qua non , status in statu , status quo , suттariuт и т. д.).

Являясь в художественных и публицистических текстах отсылками к античной словесной традиции, латинские афоризмы активно используются Достоевским в качестве художественных и стилистических средств, на что указывают некоторые исследователи ([Васильева], [Нилова], [Литинская], [Ильченко]). В текстах личного и рабочего характера (дневниковые записи, записные книжки и тетради, черновые наброски и планы произведений) латинские слова и выражения становятся маркерами этапов рассуждения и развития мысли.

Примечательно, что знание латинского языка не ограничивалось для Достоевского использованием латинского афористического наследия (по сути, этот навык прививался на начальном этапе освоения гимназической латыни). Есть пример работы Достоевского с латинским текстом в качестве комментатора-переводчика. Речь идет о главе «Дневника Писателя» за 1877 г. «Из книги предсказаний Иоанна Лихтенбергера, 1528 года», в которой Достоевский приводит перевод с латинского языка пророчества из книги Иоганна Лихтенбергера «Прогностика»¹³ (1528 г.). В начале главы Достоевский ссылается на то, что текст латинского предсказания обнаружен «одним из наших молодых ученых» ( Д30 ; 25: 122). Доказанный факт, что «молодым ученым» является Владимир Соловьев, который в Лондонской библиотеке сделал выписку латинского оригинала «Прогностики». Эта «выписка» относительно недавно была обнаружена и введена в научный оборот А. Л. Рычковым [Рычков, 2019a], сличившим текст «Прогностики» с выпиской Соловьева и с текстом, приводимым Достоевским в «Дневнике Писателя».

В «выписке» Соловьев соблюдал структуру конспектируемого им текста, фиксируя важные для себя положения. Достоевский, указывая, что помещает «лишь те строки, которые мне сообщили» ( Д30 ; 25: 122), достаточно вольно обходится с латинским текстом, кардинально изменяя его композицию (см. Табл. 2 ).

«Латинская выписка» Вл. Соловьева ¹⁴

Francus in vincendo Germanos caedet multos, demum Gallus succumbet, et pudi-cus facie regnabit ubique. Nidulum matris aquilae intrans ab oriente in occidentem monarchiam tenebit.

Aquila a Virgine fugata lilium excitabit, (5) volabit ad miridiem recuperando amissa . Veniet miles in pectore signatus trucidabit Leonem. (2) Exsurget Aquila grandis, aquicolae maerebunt. (3) Tria regna comportabit. (4) Ipsa est Aquila grandis quæ dormiet anni [ s ] multis refutata resurget cum lilio garrire in-cipiet et contremiscere faciet et alios montes superbissimos. In aquicolis occidentalibus in terra Virginis lilia universa sedabit etc.

«Дневник Писателя» Ф. М. Достоевского

Post haec veniet altera aquila quae ignem fovebit in gremio sponsae Christi et erunt tres adulteri unusque legitimus qui alios vorabit.

Exsurget aquila grandis in Oriente , aquicolae occidentales moerebunt. Tria regna comportabit. Ipsa est aquila grandis, quae dormiet annis multis, refutata resurget et contremiscere faciet aquicolas occidentales in terra Virginis et alios montes Superbissimos; et volabit ad meridiem recuperando amissa. Et amore charitatis inflammabit Deus aquilam orientalem volando ad ardua alis duabus fulgcns in inontibus chrisliauitatis.

Egrediet Aquila etc. et non erit pax in terra Virginali et gens sine capite ragnabit annis illis de post adhaerebit aquilae grandi. Leo suppeditabitur lilio et cutient gladio aquilones et aquila vorabit partem leonis. (1) Post haec veniet altera aquila quae ignem fovebit in gremio sponsae Christi, et erunt tres adulteri unusque legitimus qui alios vorabit. (Malus) Gallus facile bellum inisit sed inconstans et instabilis erit. — de bono Gallo: Aquilae grandi sociabitur lilium ab occidente in orientem et movebitur contra leonem. Leo carebit auxilio et decipietur a lilio. (6) Et amore charitatis inflammabit Aquilam Orientalem, volando ad ardua alis duabos fulgens in montibus christianitatis.

Табл. 2. Сравнение «латинской выписки» Вл. Соловьева и латинского текста в «Дневнике Писателя» Ф. М. Достоевского 1877 г.

Tabl. 2. Comparison of the “Latin extract” by V. Solovyov and the Latin text in the “Diary of a Writer” by F. M. Dostoevsky in 1877

Сопоставление двух текстов показывает, что Достоевский делает смысловую «выжимку» из конспекта Соловьева (конспект конспекта) и не только меняет композицию, но вставляет дополнительные слова. И если определение occidentales ( западные) присутствует в конспекте Соловьева ( хотя и относится к существительному aquicolae ( жители)), то вставки in Oriente ( на Востоке ) и Deus ( Бог ) принадлежат Достоевскому и продиктованы теми смысловыми акцентами, которые необходимы ему для противопоставления православной России и католически-протестантского Запада — именно к осмыслению этого противопоставления предсказание Лихтенбергера служит поводом и символической иллюстрацией.

Сопоставив тексты Соловьева и Достоевского и сравнив их с первоисточником, Рычков отмечает, что они содержат идентичные замены и сокращения текста «Прогностики», при этом «латинский текст, приведенный Достоевским, аутентично повторяет конспект Соловьева, включая те же лакуны и словарную замену, что дает веские основания признать этот конспект первоисточником для Достоевского» [Рычков, 2019b: 436]. Добавим к этому свои доводы.

И в тексте Соловьева, и в тексте Достоевского одинаково изменено последнее предложение, которое в оригинальном тексте «Прогностики» выглядит следующим образом: «Et amore charitatis inflammabit Aquilam orientalem, volanteт ad ardua alis duabus et fulgenteт in montibus Christianitatis»

(латинский текст «Прогностики» приводится по публикации А. Л. Рычкова: [Рычков, 2019a: 22]).

В конспекте Соловьева и его воспроизведении Достоевским определение volanteт к существительному Aquilaт ( Орла ), представляющее форму действительного причастия настоящего времени в аккузативе (= летящего ), заменено формой герундия в аблативе единственного числа volando , что создает грамматическую шероховатость и приводит к неточности в переводе: у Достоевского это переведено « да летит », что является неверным. Более точный перевод формы volando должен быть « полетом , летанием » (герундий представляет из себя форму отглагольного существительного и подчеркивает абстрактность действия). Между тем однородное к volanteт определение fulgenteт (= сверкающего ), так же являющееся действительным причастием в аккузативе, заменено на начальную форму причастия — fulgens , что создает логическую неточность в переводе: должно быть «…воспламе-нит Орла восточного, летящего к трудному двумя крылами и сверкающего на вершинах Христианства», а в переводе Достоевского — «воспламенит Бог орла восточного, да летит на трудное, крылами двумя сверкая на вершинах Христианства» ( Д30 ; 25: 123).

Отметим еще одну неточность, уже в переводе: слово dorтiet в четвертом предложении конспекта переводится спит , в то время как это форма будущего времени — будет спать .

Эти грамматические шероховатости свидетельствуют не только о том, что Достоевский пользовался конспектом Соловьева как первоисточником латинского текста, но и том, что он, скорее всего, этот конспект переводил. В любом случае, те изменения, которые сделаны в тексте «Прогностики», принадлежат перу человека, знающего латынь, а грамматические неточности можно объяснить тем, что владение латынью для переводчика не является профессиональным. В целом, приводимый в «Дневнике Писателя» латинский конспект является связным и грамматически верным. Примечательно, что Достоевский при публикации сохраняет латинский текст, не ограничиваясь только его переводом. Учитывая жанровую специфику «Дневника Писателя», являющегося публицистическим изданием, предположим, что делается это для документальной достоверности¹⁵. Отметим, что Достоевскому важно было, чтобы приводимый им латинский текст был максимально понятен читателю. Поэтому в сопроводительном письме в типографию он настаивал на том, чтобы перевод приводился построчно, как он сделал в рукописи: «На первых страницах пойдет латинский текст. Напечатайте не петитом , а обыкновенным шрифтом, и непременно через строчку латинского с русским, точь-в-точь так, как увидите в оригинале. Латинский текст переведен подсловно , то есть под каждым латинским словом соответствующее русское. Надо так и набирать и печатать. NB . ( самое главное). Ради Бога, дайте прокорректировать латинский текст кому-нибудь знающему латинский язык » ( Д30 ; 29 2 : 157–158).

Приведем текст автографа с параллельным переводом ( Черновой автограф ДП 1877, май — июнь (ОР РГБ. Ф. 93.1.2.12. С. 99, 101; см. Илл. 1 ) ) :

« Post haec veniet altera aquila quae [ ignem fovebit in gremio spons. ] Послѣ сего придетъ другой орелъ, который ignem fovebit in gremio sponsae Christi et огонь возбудитъ въ лонѣ невѣсты Христовой erunt tres adulteri unusque legitimus и будутъ трое побочныхъ и одинъ законный, qui alios vorabit.

который другихъ пожретъ.

Exsurget aquila grandis in Oriente, aquicolae

Возстанетъ орелъ великій на Востокѣ, островитяне occidentales moerebunt. Tria западные восплачутъ. Три regna comportabit. Ipsa est aquila царства захватитъ. Сей есть орелъ grandis, quae dormiet annis multis, великій, который спитъ годы многіе, refutata [resug] resurget et contremiscere пораженный возстанетъ и трепетать faciet aquicolas occidentales in заставитъ водяныхъ жителей западныхъ въ terra Virginis et [alios] alios montes землѣ дѣвы и другія вершины Superbissimos; et volabit ad meridiem прегордыя и полетитъ къ югу,

// С. 99 (л. 55)

recuperando amissa. Et amore charitati чтобы возвратить потерянное. И любовью милосердія inflammabit Deus aquilam orientalem воспламенитъ Богъ орла восточнаго volando ad ardua alis duabus fulgens

{ да } летитъ на трудное крылами двумя сверкая in montibus christianitatis.

на вершинахъ Христіанства».

// С. 101 (л. 56)

Илл. 1 . Перевод с латинского языка пророчества из книги Иоганна Лихтенбергера «Прогностика» (1528 г.), выполненный Ф. М. Достоевским

(ОР РГБ. Ф. 93.І.2.12. С. 99, 101)

Fig. 1. F. M. Dostoevsky's translation of the prophecy from Prognostics by Johann Lichtenberger (1528) from Latin

(manuscripts Department of the Russian State Library Fund 93.I.2.12. P. 99, 101)

Примечательно, что при наборе изменения, связанные с правкой латинского текста, коснулись только написания заглавных букв и пунктуации. В целом же перевод Достоевского не был подвергнут кардинальной правке — «знающему» человеку он показался бы правильным.

Итак, тексты Достоевского личного, рабочего, публицистического и художественного характера опровергают мнение некоторых исследователей о неприятии писателем латинского языка. Латинская словесность органично вписалась в его идиостиль, о чем свидетельствуют реминисценции из римской литературы, латинские лексические и афористические вставки. Уверенное владение латынью, заложенное образованием, проявилось в зрелом творчестве писателя в виде практики вольного перевода средневекового религиозно-философского текста, идейно-образная интерпретация которого использовалась Достоевским для иллюстрации своих общественно-политических взглядов.

Примечания

• ¹    Пансион Л. И. Чермака, считаясь одним из лучших частных учебных заведений Москвы, предлагал полный гимназический курс, включая классические языки — латинский и древнегреческий.

• ²    Так, нет точных сведений об учебниках, по которым Достоевский занимался в пансионе Чермака, не известно также, кто из учителей преподавал ему латинский язык и по какой системе (см.: [Федоров]).

• ³    «И вот с этого времени, каждый вечер папенька начал заниматься с братьями латынью. Разница между отцом-учителем и посторонними учителями, к нам ходившими, была та, что у последних ученики сидели в продолжение всего урока вместе с учителем; у отца же братья, занимаясь нередко по часу и более, не смели не только сесть, но даже облокотиться на стол. Стоят бывало как истуканчики, склоняя по очереди: mensa, mensae, mensae и т. д., или спрягая: amo, amas. Братья очень боялись этих уроков, происходивших всегда по вечерам. Отец, при всей своей доброте, был чрезвычайно взыскателен и нетерпелив, а главное, очень вспыльчив. Бывало, чуть какой-либо со стороны братьев промах, так сейчас разразится крик» [Достоевский: 68].

• ⁴    Гроссман имеет в виду цитату из стихотворения Н. Ф. Щербины «Физиология “Нового поэта”. Фельетон в стихах» (1853), которую Достоевский приводит в «Дневнике писателя» (апрель, 1876): «Серьезность и искренность этого любования составляет одно из самых любопытных явлений. Главное в том, что г-н Авсеенко, как писатель, не один; и до него были “коленкоровых манишек беспощадные Ювеналы”, но никогда в такой молитвенной степени» (Достоевский Ф. М. Полн. собр. соч.: в 30 т. Л.: Наука, 1975. Т. 22. С. 107–108. Далее ссылки на это издание приводятся в тексте статьи с использованием сокращения Д30 , указанием тома (полутома — нижним индексом) и страницы в круглых скобках).

• ⁵    Подробно об этом см.: [Смирнова].

• ⁶    Источником является начало 6 послания из первой книги (Epist. I, 6): «Nil admirari prope res est una, Numici, // solaque quae possit facere et servare beatum» («Ничему не удивляться — почти одна вещь, Нумиций, // и единственная, которая могла бы сделать и сохранить (человека) счастливым» (пер. А. А. Скоропадской). Латинский текст приводится по данным сайта Horatius.ru: https://www.horatius.ru/index.xps?2.906 (01.02.2021).

• ⁷    Сходное рассуждение находим в словах Ипполита, обращающегося к князю Мышкину с такими словами: «Вы, кажется, ничему не удивляетесь, князь, — прибавил он, недоверчиво смотря на спокойное лицо князя, — ничему не удивляться, говорят, есть признак большого ума; по-моему, это в равной же мере могло бы служить и признаком большой глупости…» ( Д30 ; 8: 463).

• ⁸    Источником является отрывок из 3 песни «Энеиды» (Aeneis, III, 521–524):

«iamque rubescebat stellis Aurora fugatis, cum procul obscuros collis humilemque videmus

Italiam. Italiam primus conclamat Achates,

Italiam laeto socii clamore salutant».

(«Уже краснела Аврора, прогоняя звезды,

Когда вдали темные холмы и низину мы видим —

Италию. “Италия”, — первым кричит Ахат.

Италию радостным спутники криком приветствуют» (пер. А. А. Скоропадской). Латинский текст приводится по изд.: Virgil. T. I. Eclogues. Georgics. Aeneid I–VI: Loeb Classical Library, 1938 (2-е испр. переизд. 1916): (01.02.2021).

• ⁹    Отношение Достоевского к Гомеру подробно проанализировано в статье Т. Г. Мальчуковой [Мальчукова].

• ¹⁰    Среди гуманитарных предметов были — история, русская словесность, французский язык (см.: [Якубович: 184]).

• ¹¹    Более подробно об этом см.: [Скоропадская].

• ¹²    Подробно написание этих имен исследовано в работе Е. Л. Смирновой [Смирнова].

• ¹³    Pronosticatio Johannis Liechtenbergers, jam denuo sublatis mendis, quibus scatebat, pluribus, quam diligentissime excussa. Coloniae [Köln], P. Quentel, 1528. 84 l., 8.

• ¹⁴    Текст приводится по публикации Рычкова. Курсивом выделены те места, которые перешли в текст Достоевского. Цифра в скобках указывает порядок в тексте Достоевского. Полужирным курсивом выделены слова, которые вставлены Достоевским.

• ¹⁵    Подробно об использовании книги Иоганна Лихтенбергера в качестве одного из источников в аргументации доктрины «Константинополь должен быть наш» — см.: [Алексеев, Алексеева].