Лексическое выражение представления о пространстве Сибири в Есиповской летописи

Сибирское историческое языкознание, как представляется, в тех направлениях, в которых оно сегодня развивается в Алтайском, Новосибирском, Томском и др. университетах нашего региона: региональная историческая лексикография, древние клас- сические языки, источниковедение, история сибирских русских говоров, этимология диалектной лексики и т. д., – не могло бы сложиться, если бы не имело трудов Кирилла Алексеевича Тимофеева в качестве источника. Гуманитарные научные традиции

Инютина Л. А . Лексическое выражение представления о пространстве Сибири в Есиповской летописи // Вестн. Новосиб. гос. ун-та. Серия: История, филология. 2015. Т. 14, вып. 2: Филология. С. 106–112.

ISSN 1818-7919. Вестник НГ”. Серия: История, филология. 2015. Том 14, выпуск 2: Филология

НГУ, одним из талантливейших зачинателей которых является проф. К. А. Тимофеев, развивают его последователи и ученики.

В своей работе мы исследуем процесс изменения русского языка в Западной Сибири XVII–XVIII вв., содержанием которого стал переход от первоначального состояния языка пришедших в Сибирь разрозненных отрядов и групп русских служилых и вольных людей (в начале XVII в.), к состоянию языка со сформировавшимися говорами, речью городского населения, с развитой письменностью, начавшей свое становление литературой (в XVIII в.) (см.: [Беликов, 1898; Дергачева-Скоп, 2000; Никитин, 1990; Ромодановская, 2002] и др.). Специфику этого процесса составляют его автономность, детерминированная значительной удалённостью региона от метрополии, роль церкви в развитии народно-литературного типа русского литературного языка, обусловившей его особенную традиционность («церковно-славянскость») [Панин, 1995; Ромодановская, 2002; Сабельфельд, 2008], и активное контактирование русского языка с иноязычной средой сибирских аборигенов.

Сибирские летописи – уникальное явление в русской культуре. Они являются, с одной стороны, самыми поздними текстами, созданными в этом жанре, с другой – самыми ранними образцами народно-литературного типа русского языка в Сибири. Источником исследования в работе стала Есиповская летопись. В ее текстах выражено «осознание связи факта и времени», идея «исторической предначертанности судьбы России» и, следовательно, роли «сибирского взятия» в судьбе государства [Дергачева-Скоп, 2000. С. 43].

Считаем важным выяснить, как в языке русских людей, пришедших в Сибирь, отражалось представление о новом для них пространстве, которое стало частью Российского государства в течение XVII в.

Языковая концептуализация сибирского пространства в русском языке Западной Сибири XVII–XVIII вв. понимается как познание и интерпретация этого пространства русскими переселенцами в процессе его покорения и освоения, объективированные в семантике слов. Реконструированные семантические поля пространства на основании анализа семантики лексических единиц (ЛЕ), извлеченных из источников этого хронотопа, являются важнейшей частью регио- нально-языковой пространственной картиной мира.

Компоненты пространственной картины мира – это представления об объектах, их местоположении, протяжённости, движении и перемещении этих объектов и самого субъекта мировидения, а также более абстрактные представления о направлении, расстоянии, координатах, измерении, единицах измерения. Языковой объективацией пространственной картины мира является пространственная лексика. Однако объектом нашего оперирования в работе стала непространственная лексика, поскольку она эксплицирует взаимообусловленность категории пространства и других семантических категорий (темпоральности, свойственности, духовности).

Предмет исследования в работе – семантика и семантические отношения ЛЕ в тексте Есиповской летописи, рассмотренные в качестве языкового воплощения представлений о человеке и народе (народах) как признаках сибирского пространства в XVII– XVIII вв.

В теории поля признаки и свойства семантического поля достаточно изучены: целостность структуры поля, характеризуемая связями слов или отдельных значений (с преобладанием иерархических и парадигматических отношений); системный характер этих связей, свойственных той системе, в которую входит данное поле; взаимозависимость и взаимоопределяемость ЛЕ; относительная автономность поля; обозримость и психологическая реальность для носителя языка. В методологии полевого анализа диалектическое единство свойств семантического поля проявляется, как известно, в проблематичности определения границ поля, границ между ядром и периферией, в сложности соблюдения критериев (частотность и смысловая значимость) выявления ядерной лексики, дифференциации лексики ближней и дальней периферии.

Семантическое поле пространства в тексте Есиповской летописи структурировано нами как иерархия семантических парадигм (СП). СП – это совокупность смыслов, выраженных ЛЕ в различных лексических рядах (синонимических, антонимических и пр.). В ходе анализа учитывались семантические признаки ЛЕ, общие с ключевым словом (именем поля), и количество фиксаций в исследуемых текстах (указано в скобках), поскольку это свидетельствует о степени семантической близости той или иной ЛЕ к ядру поля.

В результате реконструкции семантическое поле пространства определено как состоящее из ядра, выраженного СП ‘Пространство – Сибирь’, и трех периферийных семантических сфер ‘Русь, Московское царство’, ‘Физическое пространство, простор’, ‘Перемещение в пространстве.

Дальняя периферия семантической сферы ‘Русь, Московское царство’ состоит из шести СП, моделирующих пространственную картину мира, выражающую в качестве главной идеи понимание пространства как единого централизованного государства. Покажем реконструкцию двух СП ‘Царство-государство – человек, герой’ и ‘Царство-государство – чужой человек’, структурированных семемами, отражающими знание о коренных сибирских народах, царях и князьях Сибирского царства, представление о выдающихся и рядовых, военных и мирных русских людях, находящихся на государственной службе, и частных лицах – тех, кто участвовал во взятии, покорении и освоении Сибири.

СП ‘ Царство-государство - человек , герой ’ эксплицируют ЛЕ, обозначающие военных и служивших русскому царю людей, называющие людей, обладавших властными полномочиями: казак (61), Ермак (62), воевода (43), атаман (17), Иван Кольцо (4), воинские люди (19), ратные люди (3), воин (2), посол (7), служилые люди (5) и др.

Казачество представляло собой военную силу, участвующую в расширении пределов Российского государства и охране его новых границ. Завоевание Сибири описано в главах Есиповской летописи как опасное предприятие, ставшее возможным благодаря подвигу русских казаков. Лексема вольный (1) обозначает вольного, как и казак, человека, который также участвует в сибирских военных походах: Казаки ж принесоша к нему написание, како приидоша в Сибирь и где у них с погаными бои были… 1649 г. (ПСРЛ. С. 70) 1; Казацы же поидоша по Иртишу вверх и взяша городок Атик мурза (…) казацы же погнаша их и вслед их поби-вающе… 1649 г. [С. 53–54]; А иных вольных к себе призвал, собрал войско немалое… XVII в. (С. 78) и др.

Лексемой атаман (17) обозначено ‘должностное лицо в казачьем или стрелецком войске и в местах их поселений, выполняющее военные и административные функции’ [СлРЯ XI–XVII вв., вып 1. С. 57]: …и вооружи славою и ратоборством атамана Ермака Тимофеева сына… 1649 г. (С. 50); …в них же старейшина атаман , рекомый Ермак , и иные многие атаманья . 1649 г. (С. 73); Ермак же , взяв с собою атамана Ивана Колцова и казаков ( … ), и пойде против бу-харцов к реке Вагаю . 1649 г. (Там же) и др.

ЛЕ воинские люди (19), ратные люди (3), воин (2) обозначают военного человека [СлРЯ XI–XVII вв., вып 2. С. 307, 308; СРНДРС, 1991. С. 21; СНРРТ, 2002. С. 34, 244] и являются синонимами: И собрася со всем домом своим и с воинскими людми , и прииде ко граду Сибири , и град взя… 1649 г. (С. 64); Посла государь царь Феодор Ивано-вичь тотчас воевод своих Василия Борисовича Сукина с ратными людми. 1649 г. (С. 73); Тако и сии воини положиша упования на господа твердо… 1649 г. (С. 51). Данными ЛЕ названы воины царского – не казачьего – войска, возглавляемого воеводой. В летописных текстах различение казаков и воинских людей не является противопоставленным, как в исторических песнях о Ермаке, потому что в Сибирских летописях описано не их противостояние друг другу, а битвы казаков и ратных людей с общим врагом – с непокорными местными племенами.

ЛЕ служилые люди (5) обозначает ‘того, кто несет службу, обычно военную’ [СНРРТ, 2002. С. 262], ЛЕ посол (7) и посланник (1) называют лицо, выполняющее государственные функции: Брацкой острожек , посылают в тот острог служилых людей из Енисейского острогу ( … ) посыла-ютца ис Томского города на годовую для ясачного збору служилые люди. XVII в. (С. 76); Того же лета приидоша к Ермаку с това-рыши от Карачи послы. 1649 г. (С. 61).

Количество фиксаций слова воевода (43) – ‘лицо, представляющее высшую (чаще военную) власть на местах’ [СлРЯ XI–XVII вв., вып. 2. С. 26] – сопоставимо с количеством словоупотреблений лексем атаман, Ермак, казак. Имена царских воевод в Сибири, как и имена казачьих атаманов, названы и структурируют семантическое поле пространства: …прииде с Москвы в Сибирь вое- вода Иван Мансуров с воинскими людми и доплыша реки Иртиша… 1649 г. (С. 64); Воевода же Иван Глухов и атаманы, и казаки (…) из городка погребли рекою Иртышью на низ до реки Оби… 1649 г. (С. 73).

Другую лексическую группу репрезентантов СП ‘Царство-государство – человек, герой’ составляют наименования мирных людей, относящихся к разным социальным категориям населения Сибири XVII в.: крестьянин (5), Строганов (4), посадские люди (1). ЛЕ ясачные люди (13), кочевные люди (3), скотные люди (2), оленные люди (3) и др. обозначают представителей коренных сибирских народов по их экономическим связям с властью русского царя или по характерному признаку хозяйствования.

ЛЕ крестьянин (8), пашенный крестьянин (3) обозначен ‘сельский житель, основным занятием которого является обработка земли’ [СНРРТ, 2002. С. 108], т. е. человек, ведущий оседлый образ жизни. ЛЕ посадские люди (1) обозначает ‘тягловое торговоремесленное население русских городов’ [СлРЯ XI–XVII вв., вып. 17. С. 153; СРНДРС, 1991. С. 119], ЛЕ дети боярские (2) – ‘вольных слуг царя, уездных феодалов в XVI– XVII вв.’ [СлРЯ XI–XVII вв., вып. 4. С. 240]: Около того Тюменского города места пашенные и многие села и деревни государевых пашенных крестьян и деревни тюменских детей боярских и служилых и посадцких людей . XVII в. (С. 75).

Ясачные люди (13) – те, кто платит ясак, т. е. налог Московскому государству [СРНДРС, 1991. С. 175; СНРРТ, 2002. С. 313]: А служилые и ясачные люди около Тюменского города тотаровя , живут кочевьем ( … ) А ясашные люди словет самоедь , качю-ют на оленях. XVII в. (С. 75–76). ЛЕ кочев-ные люди (3), оленные люди (3), скотные люди (2) употребляются для обозначения людей по их основному занятию: А около Байкала живут браты и тунгусы , люди ко-чевные. Браты люди скотные , а тунгусы оленные . XVII в. (С. 76).

В репрезентации второй из анализируемых СП ‘ Царство-государство – чужой человек ’ определяющую роль играют ЛЕ, которые обозначают сибирских владык: царь (65), Кучум (68), Чингис (4), князь (4), царевич (3) и др.

Словом царь обозначен верховный правитель как Московской Руси, так и Сибир- ского царства, других земель. Синтактика этих словоупотреблений различна. Наиболее частой является сочетаемость ЛЕ царь («чужого» царства) с личным именем сибирского владетеля (Кучум, Чингис и др.) или с определениями, выражающими локальный признак (сибирский и др.): Царь же Кучюм утече не со многими людми. 1649 г. (С. 68); На … реце Ишиме бе царь Моаме-това закону именем Он (…) О сибирьских царех и князех (…) Князь же Мар женат был на сестре ка[за]нского царя Упака. 1649 г. (С. 46–47).

Таким образом, функционирование лексемы царь в качестве обозначения Московского царя и сибирского царя разнится в исследуемых текстах, что обусловлено отличиями в прагматическом компоненте лексического значения этого слова. Синтагматика слова царь ‘правитель Российского государства’ эксплицирует положительную оценку в отличие от слова царь ‘правитель Сибирского царства’, которое употребляется: 1) вне формулы, возвеличивающей владычество царя и само государство; 2) без эпитетов, но с определениями, подчеркивающими узко локальный характер власти; 3) имена сибирских царей называются без величания и уважения. Приоритет Московского царя и его власти по сравнению с главным врагом русского продвижения в Сибирь – царем Кучумом – намеренно подчеркивается в тексте.

Другая группа лексем, репрезентирующих периферийную СП ‘Царство-государство – чужой человек’, состоит из единиц, обозначающих этническую принадлежность народа или отдельного лица и имеющих разную степень употребительности в летописи: татаровя , мн. (36), татарин (6), остяк (18), остяцкий (5), тунгус (12), бухарец (11), вогулич (5), калмык (3), калмыцкие люди (2), пегая орда (2), браты (3), яка-гир (1), мугал (2), ногай (1), самоядь (5), чудь (1).

Наиболее часто в рассматриваемых летописных текстах употребляется название народности татаровя (36), а также ЛЕ татарин (6) и татарский (1): А в Томском и в Кузнецком служилые тотаровя есть и ясаш-ные люди тотаровя ж . XVII в. (С. 76); Оттоле же иде река Тура внутрь Сибирския земли; по ней же живут тотаровя. 1649 г. (С. 44); О пришествии тотарина Карачи и прочих тотар под город Сибирь. 1649 г.

(С. 62); … яко царь Кучюм поплени тотар-ския веси … 1649 г. (С. 68).

Слово остяк (18) называет ‘представителя коренного сибирского населения: народности хантэ’, остяцкий (5) – ‘относящийся к остякам’ [СРНДРС, 1991. С. 97; СНРРТ, 2002. С. 166]: прииде во град Сибирь остяцкой князь имянем Бояр со многими остяки. 1649 г. (С. 56).

В исследуемых текстах отмечены такие названия племен и народностей, населявших Западную Сибирь, как: вогуличи (5); калмыки (3); калмыцкие люди (2); самоядь (5) – ‘самодийцы’ [СРНДРС, 1991. С. 137], ‘русское название исконных неславянских народностей Сибири’ [СНРРТ, 2002. С. 250]; чудь (1) – ‘общее название финских племен у славян’; пегая орда (2) и др.: По сих же реках жителства имеют мнози языцы : тотаровя , колмыки , му [ г ] алы , Пегая орда и остяки , самоядь и прочая языцы ( … ) по реце Иртишу , идеже живяху чюдь. 1649 г. (С. 45–46); Ощутивше же сего колмыцкие людие и погна [ ша ] его вслед. 1649 г. (С. 68); И по тем рекам живут вогуличи Верхотурского и Пелымского уезду. XVII в. (С. 76) и др.

Зафиксированы также ЛЕ, называющие народности и племена, населяющие земли за Енисеем, Байкалом, Леной и т. д.: тунгусы (12) – ‘народность, живущая в Восточной Сибири, то же, что эвенки’; браты (3) – ‘буряты’ [СлРЯ XI–XVII вв., вып. 1. С. 326]; якуты (2); якагиры (1) ‘юкагиры, палеоазиатская народность, то же, что одулы’; муга-лы (2) – ‘монголы’ [СНРРТ, 2002. С. 133]: А около Байкала живут браты и тунгусы , люди кочевные ( … ) по Селенге качюют му-галы… XVII в. (С. 76); Роспись , сколько от Красноярского острогу ходу сухим путем коньми в браты ( … ) А около Ленского города живут ясачные люди , словут якуты. XVII в. (С. 77); Впала в то ж моря река Собачья , а люди по ней живут якагиры. XVII в. (С. 77).

Слово язык в исследуемых летописных текстах употреблено в двух значениях. Во-первых, язык (9) – ‘народ, народность’ [Черных, 1994. Т. 2. С. 467]. В этом значении оно является гиперонимом по отношению к перечисленным этнонимам: Великому государю всяк язык дань и ясак въсякой звериной дают и до Китайского государьства. Конец XVII – нач. XVIII в. (С. 74); …а иные языцы кумиром служаху и идолом покланя- хуся. 1649 г. (С. 73). Во-вторых, язык (4) – ‘речь’ [Срезневский, 1912. Т. 3. С. 1648]. Отметим, что, будучи употребленным во втором (более древнем) значении, данное слово отражает представление о важнейшем этническом признаке людей, занимающих ту или иную сибирскую территорию: …и по которым рекам стоят государевы городы и остроги, и каковы по тем рекам розных языков люди имеют жительство (…) язык у остяков нарымской и кедцкой один. XVII в. (С. 75–76).

Итак, дальняя периферия семантической сферы ‘Русь, Московское царство’ структурирована значениями ЛЕ, называющих и именующих должностных лиц ( атаман , воевода , посол и др.) и вооруженных людей ( казаки , воины и др.), которые представляются в летописных текстах единой силой, направленной против общего врага. Семемы ЛЕ, обозначающих вновь прибывающих в Сибирь из европейской части Московской Руси и коренных жителей, которые занимаются мирным трудом, также формируют данную СП ( ясачные люди , крестьянин , посадские люди , кочевные люди , оленные люди и др.). Отметим, что антропонимы являются частью лексической репрезентации семантического поля, выполняя функцию идентификации пространства Сибири.

Население, его этническая принадлежность в реконструируемом семантическом поле пространства является необходимой, хотя и периферийной характеристикой места. Описание в летописи новых для Российского царства земель, лежащих за Уралом, выдержано в едином масштабе: огромное пространство ( Сибирское царство , страна ) заселено племенами и народами, а не отдельными лицами.

С точки зрения системно-структурной, ЛЕ организованы синонимическими ( посол – посланник ; воинские люди – ратные люди – воин; калмыки – калмыцкие люди ) и гиперо-гипонимическими отношениями (гиперонимом является слово язык ‘народ, народность’, гипонимами – слова, обозначающие конкретные племена и народности Сибири XVII в.).

С точки зрения языковой прагматики, некоторые ЛЕ как репрезентанты реконструированной СП являются маркированными ее членами. Так, лексемы царь, князь, царевич в дистрибуции, эксплицирующей их употребление для обозначения сибирских владык, выражают неодобрительную оценку, негативную эмоциональность и экспрессию, что сопоставимо с прагматикой ЛЕ нечестивый, бусурманский, окаянный и др. (СП ‘Царство-государство – вера’) и противопоставлено прагматике этих же единиц, а также лексем казак, воевода, атаман и др., употребляемых для обозначения Московского царя, российских людей, облеченных властью (СП ‘Царство-государство – власть’, ‘Царство-государство – человек, герой’).

Таким образом, поскольку важнейшими атрибутами пространственной картины мира, как и картины мира в целом, являются ее антропоморфичность, космологичность, достоверность для субъекта этой картины, стабильность, устойчивость и в то же время динамичность, в работе, кроме «естественного» пересечения категории пространства с категорией времени, учтена ее связь с категориями, переводящими категорию пространства в сферу социальных отношений («свой / чужой», «власть», «духовность, вера», «человек»).