Майский переворот 1926 г. в Польше в воспоминаниях современников

Мемуары действующих лиц переворота 1926 г. в Польше являются уникальным историческим источником, описывающим участников событий. В условиях роста недовольства в обществе парламентско-партийной системой и политиканством лидеров партий правительственный кризис рубежа апреля - мая 1926 г. привел к созданию 10 мая правоцентристского правительства В. Витоса. Воспользовавшись его непопулярностью, К). Пилсудский 12 мая во главе верных ему войск двинулся на Варшаву с лозунгом моральной санации, вступив в уличные бои с правительственными войсками. В течение 12-14 мая перевес был на стороне Пилсудского, законные власти и их войска сосредоточивались в районе президентского дворца Бельведер, а 14 мая эвакуировались в Вилянув, и в тот же день президент и правительство подали в отставку. Это событие положило начало режиму санации.

Действующих лиц этих событий описывали премьер В. Витое, адъютант президента X. Комте, поморский воевода С. Ва-ховяк, руководители партий правоцентристского большинства С. Гломбиньский, К. Попель, Я. Дембский, Я. Мадейчик, сторонники правительства генералы Ю. и С. Халлеры, Ю. Довбур-Мусьницкий и офицеры X. Пёнтковский, К. Чарковский-Голеевский, Я. Жепецкий. X. Либерман был одним из лидеров социалистической партии, поддержавшей Пилсудского, в отличие от него самого. Сторону Пилсудского представляли его супруга А. Пилсудская и консерватор С. Мацкевич (Цат).

• 1)    Из участников переворота в мемуарах фигурирует почти исключительно Пилсудский. Накануне переворота один из лидеров социалистов X. Либерман описал состояние Пилсудского: «Он такой бледный, такой болезненный, такой угнетенный, так мне его сделалось жаль, что мне трудно было контролировать мое глубокое сочувствие» [8, с. 204]. Во время встречи на мосту через Вислу президента Войцеховского и Пилсудского 12 мая X. Пёнтковский описал последнего: «Он был бледным. Глаза у него были окружены красными обводами, и большая усталость пробивалась на его лице» [И, с. 117 -118]. Произошедший в это время инцидент свидетельствовал о состоянии лидера переворота. К автору мемуаров Я. Жепецкому прибыл офицер, который сначала обратился к старшему по званию - маршалу Пилсудскому за разрешением обратиться к своему непосредственному командиру. «Вид что-то громко говорящего, вспотевшего индивидуума в сдвинутом шлеме, с пистолетом в руке, смотревшего ему прямо в глаза, явно обескуражил Пилсудского. Он побледнел и, обратившись к Веняве (сопровождавшему его соратнику. - И. К), спросил слегка дрожащим голосом: “Чего он хочет? Чего он хочет?”». Только получив разъяснения, Пилсудский несколько успокоился» [14, с. 129]. С. Мацкевич (Цат) вспоминал о внешнем виде лидера переворота 13 мая: «В этот день он выглядел молодо и свежо» [9, с. 182]. Вечером 14 мая А. Пилсудская описала мужа по-другому: «Я была поражена его видом. В течение этих трех последних дней он постарел лет на десять. Он выглядел так, как будто бы потерял половину тела, его лицо было бледным как пергамент и удивительно прозрачным, как если бы было освещено изнутри. Глаза глубоко запали от усталости. Только раз я видела мужа в подобном состоянии - это было за несколько часов до смерти» [12, с. 225].

• 2)    Мемуаристы неоднозначно пишут о президенте Войцеховском. Я. Дембский, встречавшийся с президентом накануне переворота, не ожидал застать его «таким слабым, сломленным, беспомощным. Почти со слезами на глазах он говорил о вмешательстве Пилсудского, об оскорбительном по содержанию и форме выступлении, угрозах и в его адрес... Я почувствовал, что

• было глубоко задето собственное достоинство» [3, с. 80-81]. В. Витое писал: «Пан президент был очень бледный и сильно нервничал. Выглядел довольно сильно больным человеком» [16, с. 257]. X. Ком-те вспоминал, что 12 мая президент Войцеховский, несмотря на сообщения о тревожных ночных событиях в Варшаве, решил не отказываться от поездки в загородную резиденцию. После телефонного разговора с премьером президент немедленно вернулся в Варшаву: он «с виду был очень возбужден. Во время поездки обычно не курил. В этот раз курил, и очень много». В Бельведере Войцеховский лично принимал рапорт от каждого прибывающего отряда: «Всегда выпрямленный, с высоко поднятой головой, он проходил перед фронтом стоящих навытяжку солдат». Над Бельведером уже свистали* пули, но президент «не кланялся» им. «В течение этих нескольких дней он постарел, похудел. Однако в хаосе, который господствовал в Бельведере, перед лицом непостоянства одних и истерии других, выказывал владение собой, спокойствие и волю, выдержку на посту» [2, с. 105-107, 114-115, 119]. К. Чарковский-Голеевский вспоминал, что президент хорошо выглядел, «прекрасно говорил с огнем в глазах собравшимся офицерам» [1, с. 143].

• 3)    Однопартиец Витоса по «Пясту» Я. Мадейчик вспоминал, что незадолго до переворота тот пренебрежительно отозвался о Пилсудском: «Пилсудского я знаю лучше всего, ему нужно год думать, чтобы выдумать какую-нибудь глупость». После создания правительства «только Витое не отдавал себе отчет» в осложнении положения «Пяста» [10, с. 171 - 172]. К. Чарковский-Голеевский вспоминал, что Витое «выглядел сломленным событиями» [1, с. 143].

• 4)    Нелицеприятны описания министров в мемуарах. К. Попель вспоминал, что однопартийцы-министры не восприняли его предостережения о перевороте: Хондзыньский обвинил его в том, что страдает «манией преследования на пункте Пилсудского», а Янковский пытался убедить, что «не видит мотивов, по которым Пилсудский готовил бы государственный переворот...» [13, с. 48]. В. Витое вспоминал: «... Министр внутренних дел сидел в отпуске, а вице-премьер Ольпиньский совсем потерял голову и не знал, что делать.

В поисках всех в конце концов обращались ко мне, не давая возможности работать. ... Министр Хондзыньский (железные дороги) вел себя как-то удивительно и неестественно (в решении конкретного вопроса)» [16, с. 267-268].

Ю. Довбур-Мусьницкий вспоминал о деятельности двух министров во время переворота в Познани: «Что предлагал либо на что соглашался п[ан] Пехоцкий, против того боролся п[ан] Осецкий. Хорошо же это правительство, если из двух министров один тянет в лес, другой по дрова» [4, с. 297]. При эвакуации правительства из Бельведера в Вилянув ряд министров проявили трусость. «Я заметил, что уже в Бель-ведерском саду министр общественных работ п[ан] Рыбчиньский незначительно и, как ему, видимо, казалось, незаметно отделился от нас, теряясь между деревьями и зарослями сада. Через какое-то время это же сделал министр железных дорог п[ан] Хондзыньский и руководитель Министерства аграрных реформ п[ан] Радван» [16, с. 278],-вспоминал В. Витое. Об этом же писали X. Комте [2, с. 120] и С. Халлер [7, с. 89]. В Вилянуве 14 мая, как вспоминал С. Халлер, за прекращение военных действий высказались премьер и министры, только «министр Здзеховский решительной позиции занять не хотел, несмотря на требование премьера Витоса, чтобы ясно высказался: да или нет» (Там же, с. 95). В. Витое вспоминал об этом несколько иначе: «Сильнее всего сопротивлялся п[ан] Здзеховский, считая уступку перед бунтом недопустимой и компрометирующей. Довольно нерешительно его поддерживал д[окто]р Керник. Министр по военным делам Мальчевский, сказав несколько предложений, упал с громким плачем на пол» [16, с. 281].

• 5)    На долю министра Мальчевского приходится больше всего критики в мемуарах. Ю. Халлер характеризовал его так: «... Несомненно, способный генерал, но с растрепанными нервами, он не годился на эту важную должность, особенно перед лицом грозящей катастрофы» [6, с. 261]. Мальчевский, по воспоминаниям С. Глом-биньского, «показал непомерную самоуверенность и веру в свое преобладающее влияние на армию», заявил о безосновательности слухов о подготовке Пилсудским переворота, поскольку тот «уже не имеет значения в армии, что не может быть речи о

том, чтобы какой-нибудь полк или военный отряд в Варшаве мог бы присоединиться к бунту», после чего он был назначен военным министром [5, с. 89]. 12 мая Мальчевский доложил Витосу, что владеет ситуацией, хотя заместитель министра считал, что тот «вообще не ориентируется в ситуации и знает не много, что вокруг него делается» [16. с. 263].

«Оказалось, что почти все офицеры Генерального штаба принадлежали к заговору вопреки утверждению министра Мальчевского. Приказов, отдаваемых им, либо вообще не исполняли, либо исчезали с ними, передавали их противной стороне и не возвращались больше. Ген. Мальчевский старался это положение скрывать, еще и этим ухудшая ситуацию», - вспоминал В. Витое. Министр, «возмущенный непрерывными предательствами, сам ввязался в активный бой вместо того, чтобы руководить аппаратом, который у него остался» (Там же, с. 267-268). X. Пёнтковский рассказывал, что при первых выстрелах он начал нервно кричать: «Кто стреляет? Под суд его отдать!». После разъяснения, что стреляют по его приказу, министр впал в противоположное состояние и начал причитать: «Может, он не удержится? Может, послать ему помощь?» [И, с. 122].

X. Комте, назвав Мальчевского «истеричным», вспоминал: «Он слабо ориентировался в ситуации. Самонадеянный, он обращал внимание, прежде всего, на то, чтобы офицеры отдавали ему воинские почести как генералу и министру по военным делам. Он сурово и почти крикливо отчитывал офицеров, которые этим пренебрегали» [2, с. ИЗ, 119]. Со ссылкой на X. Комте X. Пёнтковский вспоминал, что 14 мая, перед оставлением Бельведера, генерал Мальчевский «в очень нервном состоянии инициировал общую отдачу почестей штандарту Президента, знаменам вспомогательных отрядов и т. д.», прерванную президентом [И, с. 132]. По-иному описывал эту сцену С. Халлер: «Настроение было очень торжественное. Был внесен Государственный штандарт. Генерал Мальчевский приказал нам поднять руку для присяги и присягнуть, что если придется пробиваться в Вилянув, то мы скорее погибнем, но штандарт Государства и особу п[ана] Президента Республики в руки бунтовщиков не отдадим» [7, с. 88].

• 6)    Офицеры правительственных войск представляются в воспоминаниях по-разному. Ю. Халлер пишет, что высшие чины, в частности начальник Генерального штаба Розвадовский, накануне переворота знали о его подготовке, но не были способны энергично противодействовать этому, президент и правительство «отдали все руководство безопасностью в руки генерала Розвадовского» [6, с. 261 -262]. 12 мая, по воспоминаниям С. Халлера, только что назначенный начальником Генерального штаба Буркхардт-Букацкий покинул правительственную сторону: «В этот день он работал на законной стороне; в 9 вечера, видимо, изменил убеждения и перешел на ту сторону» [7, с. 53]. К. Чарковский-Голеевский вспоминал: «Ген. Розвадовский три раза давал мне и отзывал приказ, чтобы я двинулся в направлении Ожарува, откуда должны были прийти подкрепления». Генерал М. Кукель «по своей привычке выходил на линию огня и спокойно прогуливался по Аллеям, все сильнее обстреливаемым из пулеметов. Я плохо вспоминаю генерала не потому, что он там ходил-каждый любит что-то свое, а потому, что он тянул за собой адъютантов и офицеров, вынужденных притворяться, что они не боятся» [1, с. 144].

Положительно мемуаристы описывают полковника Андерса. Он, как сообщает X. Комте, вопреки мнению военного министра, «на основании донесений, полученных с точек», убедил президента в Бельведере, что «путь на Вилянув свободен», и организовал туда эвакуацию президента и правительства. В Вилянуве, по свидетельству В. Витоса, при обсуждении вопроса об отставке Правительства у Андерса были замечены «подавляемый гнев, жгучая обида и, несомненно, жгучий стыд», однажды «он вскочил почти необузданно, протестуя против капитуляции перед бунтом и преступлением» [16, с. 281].

У авторов мемуаров заметен акцент на собственную роль в событиях. Ю. Халлер вспоминал, что выступал против назначения пилсудчика Желиговского военным министром предыдущего правительства: «... Дошло до крайнего напряжения, когда генерал Желиговский по предложению премьера Витоса получил отставку...» [6, с. 261]. Я. Мадейчик незадолго до переворота высказал Витосу опасения насчет тесного сотрудничества их партии «Пяста» с правицей: «... Когда вся девица и национальные меньшинства перейдут в жесткую оппозицию против нас, а во главе всего этого встанет Пилсудский, мы не выдержим, потеряем деревню» [10, с. 171]. К. Попель, по его мемуарам, выступал против премьерства Витоса, т.к. это облегчит возможность Пилсудскому совершить переворот, предлагал создать правительство «под руководством такой личности, из-за которой Пилсудский будет колебаться, совершать ли переворот» [13, с. 48-49]. Я. Дембский безуспешно советовал президенту, чтобы тот «не соглашался на правоцентристское правительство» [3, с. 81].

В. Витое в мемуарах оправдывал свое согласие занять пост премьера тем, что отказ ряда политиков, включая Пилсудского, от премьерства «способствовал большому замешательству, вел к страху», затем наступила «полная беспомощность». «Вновь повторились просьбы и настояния. Коллеги нетерпеливо старались склонить меня напоминанием об обязанностях в отношении родины, опасной ситуации, необходимости защиты парламентаризма и т.д. Это продолжалось очень долго» [25, с. 255]. На заседании клуба (фракции) «Пя-ста» с участием трети его членов большинство высказалось за премьерство Витоса, а Я. Дембский воздержался, «исходя из некоторых соображений». В. Витое считал правильным свой отказ последовать совету Я. Дембского «в интересах нового правительства и своих» нанести визит Пилсудскому [25, с. 256, 259]. Я. Дембский писал, что он вместе с главой сейма М. Ратаем как коллеги по «Пясту» отговаривали В. Витоса от премьерства: «Мы аргументируем, просим, чтобы он не брал на себя, на партию тяжелой ответственности за последствия создания второй раз правоцентристского правительства» [3, с. 82].

Поморский воевода С. Ваховяк в мемуарах ставил себе в заслугу, что в период боев в Варшаве ни командующий военным округом «генерал Хубишта не двинулся на помощь президенту Войцеховскому, ни генерал Скерский против него». Когда последний «после старательной подготовки хотел с двумя полками двинуться» в Варшаву, то оказался в кратковременном «почетном заточении» в вагоне-салоне на вокзале в Торуни [15, с. 104-105]. Ю. Довбур-Мусьницкий в Познани предлагал решительно противодействовать перевороту, в частности, «призвать в армию солдат двух последних демобилизованных годов, дополнить ими местные соединения и вернуть прежнее положение», а для ускорения переправки частей в Варшаву осуществить «отправку армии на реквизированных грузовиках». В то же время автор воспоминаний негативно воспринял предложение возглавить штаб познаньских частей, которыми должен был командовать Ю. Халлер: «И почему это я должен быть шефом штаба Халлера, т.е. его мозгом и исполнителем его воли, а не он, напр[имер], в моем штабе начальником отдела? Несмотря на то, что Халлер по назначению Пилсудского занимал высокую должность инспектора артиллерии армии..., но в военном деле они могли бы у меня многому научиться, тогда как я ничего бы не мог у них позаимствовать» [4, с. 297, 299-300].

В изложении С. Халлера его предложение об эвакуации правительства из Виля-нува в Познань было серьезным: «Пан президент и правительство выедут в Познань; п[ан] президент с п[аном] премьером и военным министром автомобилем, который уже в нашем распоряжении...» [7, с. 93]. В воспоминаниях В. Витоса это выглядело иначе: «Генерал Халлер советовал, чтобы мы вдвоем с п[аном] президентом автомобилем, который у нас имелся, поехали в Познань, а министры устремились бы за нами на крестьянских подводах, которые должны быть реквизированы. Я уставился на него, не будучи в состоянии понять, то ли он так чудовищно насмехается над нами, то ли говорит это серьезно» [16, с. 279].

Крайне редко мемуаристы признают собственные ошибки. С. Гломбиньский признавал, что правоцентристское большинство в сейме «не посчиталось с тем, что в случае антиправительственного переворота личность премьера может дать заговорщикам требуемый предлог для сдвига общественного мнения в столице против правительства» [5, с. 88].

Представление в мемуарах персоналий переворота 1926 г. в Польше демонстрирует характерную черту этого типа источника-субъективизм авторов. Описания зависят от их симпатий, в них заметны склонность к выпячиванию своих значимости, мудрости и дара предвидения, старание замолчать или оправдать собственные ошиб- ки. Иногда мемуаристов подводит память. Противоречивость мемуаров требует для воссоздания более объективной картины события и роли отдельных лиц в нем сопоставления мемуаров разных авторов и верификации этих сведений с помощью других типов источников.