Мифологема одиночества в восточной литературе

С древнейших времен проблематика одиночества являлась ключевым вопросом, волнующим выдающихся мыслителей человечества. Она и по сей день занимает значительное место в развитии философской мысли. Философы разных эпох и народов пытались дать трактовку этому явлению, выявить его особенности и пути его преодоления. Писатели и поэты, чье творчество было пронизано мотивами одиночества, стремились отыскать истоки этого явления, осмыслить его. Однако для целостной интерпретации столь сложного полисемантического явления, как одиночество, историко-ретроспективный анализ этого феномена только с позиций западной культуры недостаточен.

В творчестве Б. Дугарова – истинного евразийского поэта, символу нити как неотъемлемому звену в цепочке создания образности мифологемы одиночества присущи как характерные европейские трактовки, так и исконно восточные. В этническом самосознании поэта является исключительной изюминкой, в которой находят свое взаимодействие такие разные по своей природе философские мировосприятия, как западное и восточное, что и выделяет Дугарова среди остальных российских поэтов.

НИТЬ

В признанье бытия как чуда жжет сердце смутная тоска, неотвратимая покуда, необъяснимая пока.

И нитью связана единой тропа любви и нелюбви от одиночества с людьми до одиночества с любимой.

Утонет маленькая боль в пустотном гуле мирозданья.

Сближает утром нас любовь, а в полдень – чувство состраданья.

Дугаров [2, с. 52]

Одни верят в судьбу, другие предпочитают быть «инженерами/строителями своих судеб». Однако, несмотря ни на что, каждый из нас так или иначе вновь и вновь возвращается к вопросам: «Для чего мы живем? В чем смысл бытия?»

Название стихотворения Баира Дугарова «Нить» метафорично. Ассоциативно переносит читателя в тонкий духовный мир главного героя, в котором он неизменно движется по невидимой временной линии – «нити», ступая по «точкам», отмеченным им судьбой, или проектируя свои собственные «точки». Эта нить, словно путеводная нить Ариадны, должна привести его к истине.

Автором выделяются временные отрезки: утро – период молодости и цветения, когда чувство любви поглощает наше сознание; полдень – период зрелости, в течение которого мироощущение лирического героя трансформируется и, соответственно, он выходит на новый философский уровень, преисполненный чувством сострадания к окружающему. Подвергая себя изменениям внутреннего духовного мира, лирический герой постепенно переходит к иному мировоззрению, иным ценностям и подходу к жизни, словно солнце, меняющее свой облик от рассвета до заката. Однако стоит заметить, что Б. Дугаров возводит временные рамки лишь до момента «полдень», что говорит о «процессе» перемен, а не об их конечном завершении. В поэзии хронология и всевозможные временные эффекты в сравнении с поэтическим пространством сюжета одинаково важны для организации поэтической структуры произведения. Несмотря на это, поэт опускает точные детали пространственно-территориального местонахождения своего лирического героя, указывая лишь на общие декорации, окружающие его: «с людьми», «с любимой», тем самым подводя свое произведение к универсальному «пальто-шаблону», который может примерить на себя любой читатель и обнаружить, что оно и ему впору.

Именно в последнем четверостишии Дугаров подводит итог: утром – любовь, в полдень – сострадание. Вариации трактовки двояки: рассматривать эту любовь либо как земное, плотское, физическое, либо как высокое чувство необъятной любви ко всему сущему, однако ясно прослеживается эмпатический альтруизм героя.

Контрастность «день-утро» – утро привносит в бытие персонажа нечто инстинктивное, неудержимое. День – покой, гармонию лирического героя с самим собой. День-утро, словно Инь-Ян – классический конфликт романтизма. Крайние противоположности выступают проекцией течения бытия и, переплетаясь в единое, образуют концепцию мировоззрения автора. На наш взгляд, это еще раз указывает на предпосылку рассмотрения лирики Дугарова как философско-направленной.

Лирический герой в поисках своего уникального счастья – истинного пути. В размышлениях о сути человеческой жизни возникающий путь круговращения, не всегда совпадающий с буддийским идеалом гармоничного циклического хода времени, раскрывает мотив одиночества. Он испытывает это чувство в обществе, находясь в окружении кого-либо. На пути к истине тоска жжет изнутри сердце лирического героя, обволакивая всю его сущность. Тоска всепоглощающая, отчасти пугающая своей необъяснимостью. Однако, достигнув чувства сострадания, его боль тонет и исчезает в гуле мирозданья. Именно сострадание порождает ощущение близости и родственности с окружающими, искореняя страх быть осужденным и не понятым, дает свободу, умиротворение и чувство счастья. Герой Дугарова предстает перед нами как инже-нер/строитель не только своей судьбы, но и своего одиночества.

Мотив одиночества является одним из наиболее распространенных мотивов в поэзии Лермонтова, Цветаевой, Бродского и других классиков отечественной литературы. Одиночество и жизненный путь – два понятия, неизменно связанные друг с другом. Ступая по тончайшей ни- ти мирозданья, художественный «двойник» Ду-гарова проходит сложные этапы самоанализа и саморазвития. Нить как основной символ в мифологическом мышлении автора является непосредственным олицетворением жизни, а также образности ее течения.

Нить времен сказителями ткется.

И мгновений суть – не суета – лишь в душе поэта отзовется иль не отзовется никогда.

Дугаров [3, с. 8]

В греческой мифологии образ нити тесно связан с образностью Мойры – богини судьбы, которая присуща каждому индивиду. Однако с развитием олимпийской религии число Мойр было сведено к трем основным: прядущая нить жизни, определяющая судьбу жизни (длину нити), неумолимая, неотвратимая участь (смерть) – перерезающая нить. Первая, в образе прядущей женщины, олицетворяет собой неуклонное и спокойное действие и течение судьбы, вторая – ее случайности, третья – неотвратимость её решений. Таким образом, имеет место утверждение о влиянии образов античной греческой мифологии и образов западной культуры на творчество Б. Дугарова.

В то же время нельзя не учитывать и общность созданных поэтом образов с культурным наследием Востока. Исследователи-востоковеды традиционно выделяют в японской поэзии словосочетание «яшмовая нить», которое несет на себе смысловую нагрузку, метафорично обозначающую человеческую жизнь с ее пестрыми мгновениями счастья и горя. Для японцев нить есть символ влюбленности, символ связи между возлюбленными. Как пишет А.Е. Глускина, «буддизм, окрашивающий все в грустные, печальные тона, вводит в поэзию образ рвущейся нити… Он становится выражением идеи непрочности, символом недолговечности жизни, т. е. происходит полное, контрастное изменение символики» [1, с . 147-168]. Восточное видение символа нити как яркой метафоры удивительного мира человеческих чувств и эмоций широко представлено в «Японской любовной лирике» [8, c. 204]:

Нить порвалась,

И катятся вниз жемчужины

Одна за одной...

Так, верно, думаешь, глядя

На слезы из глаз моих.

Идзуми-сикибу

Зачастую в японской лирике разлука есть порванная нить. Прекращение связи возлюбленных. Метафора о падающих жемчужинах прида- ет стихотворению особый, по-восточному утонченный драматизм. Проницательное видение деталей сочетается с лирической, отчасти, элегической интонацией.

Каждую встречу

На нить драгоценную жизни

Спешу нанизать.

Так могу ли думать без страха,

Что разом все оборвется?

Идзуми-сикибу [8, с. 206]

В творчестве Идзуми-сикибу символ нити отражал недолговечность и хрупкость взаимоотношений и в то же время в отдельных стихотворениях воплощал в себе линию жизни героини, наполненную яркими красками чувств и эмоций.

Интерпретация состояния одиночества человека в японской поэтической традиции во многом схожа с китайскими философскими поэтическими представлениями. В японской и китайской поэзии, на наш взгляд, символ порванной нити, разлука – с друзьями, возлюбленными или родственниками – выступает в роли источника лирического драматизма. Одиночество и изоляция – основное условие для проявления лирического чувства. А символ нити является непосредственным атрибутом, благодаря которому автор передает трагизм и лиричность сложившейся ситуации.

С другой стороны, нить – символ единства двух судеб. В китайской народной мифологии существует образ бога бракосочетаний – «подлунного старца», который традиционно изображается в облике старика с мешком, наполненном красными нитями. Этими нитями он, как считается, связывает тех, кому суждено стать супругами.

«Боюсь излить / Души и сердца крик: / Все мнится мне / закат и близкий вечер, / Что жизнь моя / зашла уже в тупик, / Удел мой – / Одиночество навечно» Цю Цзинь [6, с. 129].

В стихотворении Цю Цзинь явственно прослеживается типично китайское воззрение на общество, где главным является «целое», его устои и порядок, а личность рассматривалась лишь как частичка социума. В конфуцианстве отсутствие добродетели было непосредственно связано с одиночеством: «Добродетельный человек не остается одиноким, у него обязательно появятся близкие [ему по духу]» [5, с. 333]. В стихах более ранней поэтессы Ли Цинчжао ярче проступают нотки тонкого восприятия окружающего мира, ранимости героини, горести наличия пустоты ее бытия.

«Грусть в сердце. И смятенье дум, / Тревожный мир вокруг угрюм, / И пусто все вокруг» Ли Цинчжао [6, с. 67].

Нить как важный атрибут характерна многим восточным божествам: Лхамо Бурдзи, тибетская богиня материнства, держит в руках веретено и клубок; Цаньшэнь, китайская богиня-покровительница шелководства, прядет шелковую нить; шею Ниниги, японского бога рисовых зерен, украшают резные бусы, нанизанные на волшебную нить. С учетом несовпадения условий социума и культуры, в которых происходило зарождение и дальнейшее функционирование мифов, сходство их элементарных сюжетов, из которых они построены, уникально. Разные народы в различных частях мира поднимают одни и те же вопросы мироздания, происхождения мира, человека, тайн рождения и смерти, одиночества и счастья. Безусловно, существуют идеи, которые обросли историко-культурными деталями в мифах разных народов, но в своей основе они являются константами, мифологемами-образцами.

Сквозь призму ярко выраженных мифологических мотивов поэзия Баира Дугарова словно головоломка, в которой истина спрятана под обилием красочных метафор, противопоставлений и контрастов. Поэт не только предоставляет читателю свои мысли как некую доктрину, он погружает нас в иллюзорный пространственновременной континиуум, тем самым облегчая постижение чувственного, ассоциативного.

Мотив одиночества у Дугарова – один из самых ярких мазков на палитре его произведений. Неизменно связанная с душевными переживаниями героя и поисками самого себя в этом мире, мифологема одиночества создает уникальный стиль любовно-философской лирики поэта, являясь неизменной ступенью на пути достижения истины.

И глядит он, как темнеет вечер, в низких тучах бездну затая.

«Что такое счастье человечье?» – спрашивает изредка себя.

Дугаров [7, с. 299]

З. Фрейд утверждал, что “возникает такое ощущение, что человеческое счастье не включено в план Мироздания”. Далай-лама XIV, напротив, в статье «Сострадание как источник счастья» пишет, что «любовь и сострадание являются источником величайшего счастья по той простой причине, что мы, от природы, ценим их превыше всего» [4]. Таким образом, дугаровское глубокое восприятие мира – аллюзийное, на- полненное намеками и аналогиями, сложившееся под влиянием буддизма и отраженное в его поэтических трудах, раскрывает читателю удивительный по своей природе синтез культур Востока и Запада.

Восточная литература наделяет своего героя осознанием истинного счастья в покое, в покое души, мысли и сознания, достижение которого возможно лишь, как говорилось выше, путем переосмысления сущего и бытия как такового. Поэты, размышляя в своем творчестве о смысле жизни, о любви, о сущности человеческих отношений, о загадках бытия, утверждают концепцию одиночества, совершенствуя ее своим художественным опытом. Одиночество, отрешение от материального, восприятие мира как иллюзорной сущности, пустотности мира и освобождения себя от привязанностей земной жизни – вот неотъемлемые условия постижения истины и достижения истинного счастья. Со- страдание связано единой символичной нитью с бытием.