Мировые тенденции и российская специфика динамики этнокультурной идентичности
Автор: Малыгина И.В.
Журнал: Вестник Московского государственного университета культуры и искусств @vestnik-mguki
Рубрика: Философия культуры
Статья в выпуске: 5 (73), 2016 года.
Бесплатный доступ
В статье рассматривается динамика этнокультурной идентичности. Отмечается, что в России имеется двойственная специфика данного процесса. В одном случае речь идёт об актуализации общероссийской гражданской идентичности со всей её поликультурностью и поликонфес-сиональностью. В другом - о собственно русской идентичности, о поисках новых актуальных оснований консолидации государство- и нациообразующего народа и так называемого русского мира. Сложная структура идентичности представляет собой три взаимосвязанных компонента: рефлексивный, эмоциональный и поведенческий, образующие устойчивую синхроническую горизонталь, которая определяет поведенческие установки и стратегии членов этнокультурной общности. Родовая, этническая и национальная идентичность образует её диахроническую «вертикаль». При этом отмечено наличие устойчивых закономерностей, важных для понимания механизмов динамики этнокультурной идентичности на современном этапе: на каждой новой исторической стадии происходит не отмена, а частичная трансформация, адаптация и синтез традиционных и актуальных (приоритетных) идентификационных оснований.
Культурная динамика, идентичность, этнокультурная идентичность, национальная идентичность, российская идентичность, глобализация
Короткий адрес: https://sciup.org/144161045
IDR: 144161045
Текст научной статьи Мировые тенденции и российская специфика динамики этнокультурной идентичности
МАЛЫГИНА ИРИНА ВИКТОРОВНА – доктор философских наук, профессор, заведующая кафедрой теории культуры, этики и эстетики социально-гуманитарного факультета Московского государственного института культуры
MALYGINA IRINA VIKTOROVNA – Full Doctor of Philosophy, Professor, Head of Department of the theory of culture, ethics and aesthetics, Faculty of Social Sciences and Humanities, Moscow State Institute of Culture
Тема российской идентичности, которая до последнего времени оставалась областью внимания отдельных учёных и артикулировалась преимущественно в терминологии «кризиса, распада и деградации», сегодня оказалась как никогда востребованной научной и публицистической риторикой.
Очевидно, что вопрос об идентичности России стимулировали внешнеполитические события последних лет, которые отчётливо показали: глобальной культуры не случилось. Идея движения к многополярному мировому порядку, основанному на принципах мультикультурализма и толерантности, оказалась одной из величайших иллюзий современности, с которыми мир расстаётся с большей или меньшей степенью разочарования, а новые «правила игры» в организации мирового порядка вновь артикулируются в терминах «своих» и «врагов».
Такое неудобное слово – идентичность – в один момент связало в единый узел множество дискурсов и обстоятельств, которые давно «прорастали» в общественном сознании как интуиции, предчувствия, но вдруг стали очевидными и вновь, уже который раз в истории России, поставили её в ситуацию культурно-цивилизационного выбора, перед необходимостью ответить на два, казалось бы, простых вопроса, к которым и сводится сущность идентичности: «кто я» и «с кем я»?
Вместе с тем широкая общественная дискуссия, развернувшаяся на фоне внешнеполитического противостояния России, а также обсуждения ряда важных для страны документов, в том числе «Основ государственной культурной политики», – всё это свидетельствует о том, что многие противоречия, которые обозначились в ходе данной дискуссии, связаны с непро-яснённостью концепта идентичности, с разницей в подходах к его интерпретации.
В самом общем виде в этой риторике можно различить два разных аспекта. В одном случае речь идёт об актуализации общероссийской гражданской идентичности со всей её поликультурностью и поли-конфессиональностью. В другом – о собственно русской идентичности, о поисках новых актуальных оснований консолидации государство- и нациообразующего народа и так называемого русского мира.
Для того чтобы понять, как вписываются эти дискурсы в концепцию российской идентичности, необходимо определиться с базовыми понятиями.
Этнокультурная идентичность – это сложный социально-психологический феномен, содержание которого составляет:
-
1) осознание индивидом единства с этно-национальным образованием (этносом, нацией) на основе разделяемой культуры (самосознание);
-
2) глубинное эмоциональное, почти сакральное переживание этого единства (в том числе речь идёт и об эмоциональной памяти народа, которую чаще называют ментальностью). И это важное обстоятельство: идентичность во многом иррациональна, именно поэтому так легко вспыхивают межэтнические и межнациональные конфликты, и именно поэтому так трудно их контролировать и ещё труднее ими управлять;
-
3) культурные практики манифестации этого единства, как индивидуальные, так и коллективные.
Таким образом, сложная структура идентичности представляет собой три взаимосвязанных компонента: рефлексивный, эмоциональный и поведенческий, образующие устойчивую синхроническую горизонталь. Вместе с тем отделить их друг от друга можно только гипотетически. В реальности же рефлексивные процессы всегда эмоционально окрашены, а чувства и подсознательные инстинкты имеют тен- денцию к рационализации и только в своей совокупности определяют поведенческие установки и стратегии членов этнокультурной общности.
Вместе с тем в структуре этнокультурной идентичности на том или ином этапе социокультурной динамики можно обнаружить несколько разновременных «слоёв», образующих её диахроническую «вертикаль» : это родовая , этническая и национальная идентичность .
Есть основания утверждать, что феномен идентичности сформировался исторически – как следствие подсознательного стремления человека к преодолению разрыва первоначального синкрезиса, к упорядочению представлений о мире и своём месте в картине мира.
С того самого момента, как предчело-век «выпал» из лона природного мира, вся последующая история отмечена и прямо противоположной тенденцией – стремлением человека преодолеть этот разрыв и обрести новые формы единства с окружающим миром. Как заметил Э. Фромм: «мы никогда не свободны от двух противоборствующих тенденций: с одной стороны, выбраться из лона матери, из животной формы бытия в человеческую… а с другой – возвратиться в лоно матери, в природу, в безопасное и известное состояние» [16, с. 448]. Данные стремления человека достигаются в замещённой форме, путём интеграции в ценностно-символическое пространство социума, которым на разных этапах истории оказывались род , этнос или нация .
Таким образом, феномен этнокультурной идентичности во многом удовлетворяет важнейшую потребность человека: охранить естественные связи и «защититься от того, чтобы быть оторванными от природы, матери, крови и почвы» [16, с. 458]. В определённом смысле этнокультурная идентичность – это социально- психологический механизм сохранения синкрезиса или, точнее, создания нового, искусственного, «культурного» син-крезиса.
Итак, этнокультурная идентичность – это феномен со сложной внутренней структурой и подвижными внешними границами. Образно её можно представить в виде перевёрнутой пирамиды, основание которой образует родовая идентичность; средний слой – этническая идентичность (этничность) и верхний, самый широкий слой – национальная идентичность.
При этом выделенные слои можно рассматривать как последовательные исторические модификации этнокультурной идентичности, которые в процессе исторической динамики не отрицали друг друга, а развивались по принципу взаимо-дополнительности.
Многочисленные антропологические исследования позволяют утверждать, что уже в рамках архаической культуры человеческие сообщества обладали идентичностью, которая содержала в себе значительный этнокультурный ресурс. С полным основанием первой формой культурной идентичности можно назвать тотемизм, закреплённый в культурных формах мифа и ритуала. Тем не менее достаточно отчётливо обнаруживаемые «извне» культурные особенности на этом этапе не имели актуального значения для внутриплеменной консолидации и идентификации, основу которых в архаических социальных группах составляли, конечно, отношения родства.
По мере того как в ходе этногенеза складывалась новая историческая форма идентичности – собственно этническая, или этничность , реальное родство в её структуре постепенно замещалось сакральным ощущением и осознанием единства на основании иных, неродственных признаков.
При сохраняющейся значимости «идеи родства» идентификация с этнической группой осуществлялась уже в замещённых, несобственных формах: на основе мифов о генетическом и историческом родстве, общего языка, религии, государственности и других.
Эти трансформации фиксировались, в частности, посредством субъектных само-идентификатов, которые указывали на доминирующие основания идентичности членов этнокультурной группы. Скажем, если в архаических родо-племенных сообществах индивиды могли «присваивать» себе наименование родового тотема или, как это встречалось в племенных образованиях древнейших славян, – имена легендарных или мифических прародителей (например, вятичи или радимичи), то в условиях этнических сообществ основой для возникновения самоидентификата могла быть языковая общность (на основании которой, например, «словене», владеющие общей речью, противопоставляли себя всем, кто ею не владеет, то есть «немцам») или конфессиональная. Скажем, в России в качестве индивидуального само-идентификата долгое время служило определение «православный», указывая на доминирование религиозного фактора в структуре идентичности личности.
Что же касается национальной идентичности, то её следует рассматривать, прежде всего, как результат политических процессов, основная цель которых состояла в культурной унификации полиэтничного населения, проживающего в границах национальных государств. Казалось бы, эта новая историческая форма по определению должна была нивелировать традиционные типы идентичности, в первую очередь – этническую. Однако в процессе формирования национальных государств складывались не столько иные, сколько дополнительные, расширенные основания социальной консолидации: единое политическое гражданство, общее экономическое и правовое пространство и другие.
Как результат – национальная идентичность сохраняет в своей структуре и «парадигму родства», и этнокультурные основания социальной консолидации, преломляя их, однако, через призму унифицированной гражданской идентичности. И в этом случае показательным примером «говорящего» самоидентификата может служить термин «советский», который был весьма популярен на определённом историческом этапе развития российского общества и который акцентировал надэтнические, гражданско-политические основания консолидации всех составляющих его народов.
Таким образом, можно зафиксировать наличие некоторых устойчивых закономерностей, чрезвычайно важных для понимания механизмов динамики этнокультурной идентичности на современном этапе: на каждой новой исторической стадии происходит не отмена, а частичная трансформация, адаптация и синтез традиционных и актуальных (приоритетных) идентификационных оснований. Они не просто заменяют старые, но сосуществуют, взаимодействуют, образуют всё более сложные, иерархически организованные системы. В результате в «активе» идентификационных оснований субъектов национальных сообществ оказываются результаты сложившейся иерархической вертикали. Это значит, что во многих случаях люди нормально и, что важно, одновременно живут в двух или нескольких системах этнонациональных координат.
Именно поэтому национальная идентичность носит прецедентный характер, и в зависимости от конкретно-исторической ситуации может произойти актуализация любого из идентификационных осно- ваний или же возникнуть их симультанная комбинация. Такие вариации идентификационных оснований во многом зависят от того, каков характер опасности (неважно – реальной или мнимой), угрожающей целостности «единицы выживания» (Н. Элиас) – национального или этнического образования. Именно поэтому национальная идентичность может проявляться (и проявляется) в самых разных актуальных формах – в зависимости от того, какой грани национальной целостности – территориальной, политической, языковой, конфессиональной или иной – угрожает деформация или разрушение.
Позволю себе предположить, что наиболее ярко и показательно вся сложность и многослойность структуры национальной идентичности проявляется в феномене национализма, в различных видах и проявлениях которого актуализируются либо архаические родовые, либо этнокультурные, либо политические основания социальной консолидации. Отсюда – многообразие форм проявления национализма: «расовый» (тяготеющий к «чистоте крови»), «лингвистический», «религиозный», «гражданский» и другие.
Национальная форма этнокультурной идентичности доминировала в структуре социального самоопределения большинства европейских народов на протяжении, по меньшей мере, двух последних столетий. О её кризисе в рамках научной и публицистической риторики заговорили в связи с глобализационными процессами, которые, в числе прочего, жёстко обозначили новые «правила игры» в организации мирового пространства.
В современном мире, прежде жёстко разделённом границами по национальногосударственному принципу, утрачивает силу императив «одна нация – одно государство», некогда провозглашённый Наполеоном и требующий совмещения политических и этнокультурных границ [7, с. 39–41].
Процесс глобализации значительно ограничил влияние наций (национальных государств и национальных культур), которые становятся всё менее адекватными глобальному мировому порядку [10, с. 132], утрачивают статус как «единиц выживания», так и «главных действующих лиц глобальных событий» [17, с. 34], уступая эти функции военно-политическим блокам, экономическим союзам и т.д. Следствием отмеченной тенденции становится видимое снижение значимости национальных оснований в структуре социальной идентичности индивида.
Кризис национальной идентичности можно охарактеризовать как общемировой тренд современности, но в России он обрёл особую остроту, что обусловлено спецификой культурно-исторического и социально-политического развития страны.
Прежде всего нужно вспомнить, что в Российской империи процессы формирования нации-государства не получили достаточного развития и были замещены развитием имперской, по своей сути, политической структуры. Как результат – формирование общенациональной культуры и соответствующей формы идентичности в России произошло достаточно поздно, и вплоть до конца имперского периода она не имела сколько-нибудь большого значения, а носила, скорее, «факультативный» характер по сравнению с иными основаниями социальной солидарности, прежде всего конфессиональной . Подтверждением служит уже упоминавшееся отождествление самоидентифика-тов «русский» и «православный», которые долгое время выступали как смысловые эквиваленты.
Последующая история России тоже в целом не способствовала формированию собственно российской идентичности. В советский период в массовом сознании народов Советского Союза (в том числе русского) доминировало осознание принадлежности к многонациональной общности «советский народ» и соответствующее ему самоназвание «советский», тогда как самоидентификат «россиянин» был, практически, не востребован, а «русский» вообще был «фигурой умолчания».
Это обстоятельство вносит особый драматизм в российский сценарий кризиса идентичности, проявившегося на фоне не просто ослабления авторитета национального государства, а краха такой супердержавы, каким был Советский Союз.
Формирование идентичности новой – постсоветской – России происходило в очень сложном культурном контексте: «парад суверенитетов», расслоение общества по экономическому признаку и формирование на рыхлом этнокультурном фоне «культуры бедных» и «культуры богатых», поколенческий разрыв – все эти процессы отнюдь не способствовали укреплению национального единства, но лишь усиливали кризис идентичности.
К перечисленным обстоятельствам осталось добавить аморфное состояние современной отечественной культуры, распад её ценностно-символического ядра, что во многом обусловлено тем, что в течение ХХ века в России дважды происходила радикальная смена культурно-символического кода и оснований социальной солидарности и единства: от системы ценностей, основанной на идеалах православия, – к идеалам и ценностям коммунистической идеологии и культуры социализма и затем – к эфемерным принципам свободы и демократии. В условиях отсутствия национальной идеи, концепции цивилизационного и социально-экономического развития государства, но при наличии гласности и свободы слова эти новые для России идеалы, предложенные властью реформаторов, обрели формы культурного плюрализма и нравственного релятивизма, указывающие на глубокий мировоззренческий кризис в обществе, на отсутствие единого, конвенционального культурно-символического кода, а соответственно, и на отсутствие культурных оснований для социальной консолидации и идентичности.
Таким образом, культурный плюрализм, который, по оценкам некоторых экспертов, является стимулом для развития либеральной государственности и толерантности в странах Европы, в России стал дополнительным фактором реакции распада в обществе [1, с. 68–73], а соответственно, и кризиса идентичности.
Но что означает кризис российской идентичности? Отнюдь не её деградацию и тотальное разрушение. Скорее, он свидетельствует о сложных трансформациях, сутью которых является изменение доминирующих оснований в структуре идентичности, в результате чего становится возможным очередной виток усложнения её контуров и расширения границ.
Поиски новых оснований идентичности оформились в российском обществе в две доминирующие тенденции, по своей сути совпадающие с общемировыми.
С одной стороны – в сторону расширения её границ и формирования нового наднационального (цивилизационного) уровня в её структуре; а с другой – в сторону локализации границ и актуализации локальных, партикулярных оснований идентичности.
В целом – ничего нового для России, всего лишь новый этап обострения традиционного для отечественной культуры и самосознания противоречия между «западничеством» и «славянофильством», или, в современной лексике, глобализма и антиглобализма.
С одной стороны, это тенденция к обретению новой культурно-цивилизационной идентичности и адекватных форм репрезентации России и российской культуры в глобальном пространстве .
Анализируя первую тенденцию, важно учитывать, что опыт вхождения России в глобальное пространство уникален, отличен от опыта большинства западных стран. Для нашей страны этот процесс не был поступательным и органичным: после окончания «холодной войны» и падения «железного занавеса» Россия, переставшая быть мощным единым государством, в её новом государственном статусе оказалась «вброшенной» в глобализирующееся мировое пространство, где ей только ещё предстояло сформировать свой новый статус и обрести новую цивилизационную идентичность.
Очевидно, что в поисках наднациональной, цивилизационно-культурной идентичности Россия, при всём обаянии идей евразийства, исторически тяготеет к западноевропейской модели.
Вопрос о европейской идентичности россиян возник не сегодня, а как минимум после Петровской реформы, которая, по выражению Г. П. Федотова, поставив Россию «на перекрёстке всех великих культур Запада, и создала породу русских европейцев» [12, с. 178]. Сильнейшее европейское влияние на русскую культуру признавали и другие мыслители, даже такие последовательные защитники её самобытности, как К. Н. Леонтьев, не без досады замечавший: «Вера у нас греческая издавна; государственность со времён Петра почти немецкая <...> общественность французская, наука до сих пор общеевропейского духа» [5, с. 350]. И добавлял: «Своего у нас – только один национальный темперамент, чисто психический строй» [5, с. 350], имея в виду, очевидно, то обстоятельство, что европей- ская идентичность «приживалась» на российской почве с трудом.
Ещё недавно казалось: кто же усомнится в европейской идентичности России в XXI веке? Но именно сегодня говорить о ней приходится с большой осторожностью. И потому, что Европейский союз, а во многом и европейское сообщество, не готовы с ней согласиться, и потому, что российская культура оказалась не самой благодатной почвой для прививки «новых европейских ценностей». Это свидетельствует о том, что современные транснациональные формы идентичности приобретают выражено конвенциональный характер, а значит, формирование новой наднациональной формы российской идентичности ещё не завершено и говорить о ней можно лишь как о тенденции.
Вероятно, поэтому второй вектор трансформаций российской идентичности оказался обращённым в прямо противоположную сторону и отражает глубоко продвинувшиеся процессы фрагментации и локализации её культурных оснований, что, с одной стороны, выявляет тенденцию к утрате культурной целостности страны, а с другой – говорит об актуализации традиционных основ культуры в структуре российской идентичности .
Как свидетельствуют процессы, разворачивающиеся во всём мире, глобализация культурного пространства сопровождается возрождением, расцветом этнических культур. Для многих народов осознание принадлежности к определённой этнической группе стало гораздо более важным и надёжным средством социальной консолидации и адаптации, чем национально-государственная принадлежность.
В целом явление «этнического ренессанса» затронуло большинство народов современного мира. Однако в России эта тенденция также приобрела специфиче- ские черты. С одной стороны, это гипертрофированная центростремительность процессов денационализации и этниза-ции российских народов, которая проявилась в бурном росте этнического самосознания и резком увеличении числа этнических общностей, о чём свидетельствуют результаты последних переписей населения. С другой стороны, время показало, что подобный всплеск этнического самосознания не принёс желаемого результата, поскольку был обусловлен не столько возвратом к базовым культурным ценностям традиционных культур этнических сообществ, сколько желанием народов, подогреваемым национальными элитами, как можно скорее установить границы, отгородиться друг от друга. Это позволяет говорить о чрезмерной идеологичности российской версии «этнического ренессанса», в процессе которого «этнический фактор политизировался и стал инструментом борьбы за власть» [4, с. 33–34].
Эти обстоятельства указывают на то, что подобные формы этнического самоопределения не способствовали утверждению этнической идентичности для большинства народов России, поскольку идентичность не только предполагает манифестацию принадлежности к определённой этнокультурной общности и её единство, но и отражает процессы глубинного эмоционального, почти сакрального переживания этого единства, как в актуальном, так и в континуальном контекстах.
Сложности этнического самоопределения стали одной из причин «сублимации» попыток обрести утраченное единство в сторону региональных, локальных форм идентичности, обладающих выраженным этнокультурным ресурсом.
В связи с этим необходимо осмыслить тенденцию, которая чётко фиксируется в последние десятилетия, – это регионали- зация российского культурного пространства, его фрагментация. Именно регион и иные локальные территориальные образования сегодня обретают в России статус «единиц выживания», и именно в ценностном пространстве культурной среды региона /локуса/ территории активно формируются новые формы культурной идентичности россиян.
Причинами актуализации локальной идентичности стали, по мнению отечественных этносоциологов, особенности социально-политического реформирования постсоветской России, развития федеративных отношений, которые явились уступкой центра национальным элитам республик в условиях серьёзного кризиса солидаристских ценностей [3, с. 23].
Однако не менее важной причиной активного формирования локальных идентичностей является потребность современного человека в глубинных ценностных основаниях самоопределения. Поэтому нам представляется чрезвычайно важным вывод, к которому приходит Н. Н. Федотова [13, с. 75–109], заметив, что люди, которые вынуждены «жить глобально», нередко сакрализуют свой локальный опыт. А пласт сакрального в идентичности личности в условиях глобализации определён именно локально. Именно здесь находит выражение наиболее личное, глубоко укоренённое в человеке. Это та сфера, в которой человек соотносит себя с фундаментальными ценностями, со смыслополаганием и дорогими сердцу источниками своего становления. Именно в этом смысле, как считает автор концепции, локальная идентичность может быть рассмотрена как вид сакрального, сохраняющегося при всех возможных изменениях.
Таким образом, культура локальных сообществ содержит в себе мощный идентификационный ресурс. Его сущность заключается в обеспечении индивида фундаментальными культурными ориентирами, основанными на местной традиции; в реализации важнейшей потребности человека в укоренённости и принадлежности через осознание и сакральное переживание единства с некой значимой для него общностью («и я этой силы частица»); в обеспечении индивидов самобытными образами идентичности, этнически окрашенными способами манифестации уникальности и самобытности культуры, от имени которой он выступает, что в условиях глобализации и стандартизации культуры равнозначно заявлению «я – есть!».
Вместе с тем актуализация партикулярных оснований идентичности стимулирует тенденцию к фрагментации российского культурного пространства, к утрате его целостности и единства и, соответственно, сдерживает формирование общегражданской российской идентичности.
И здесь кроется опасность, обусловленная ментальным, неотчуждаемым свойством русского народа: всё довести до крайней точки. Чрезмерная же сосредоточенность на своей уникальности в отрыве от общего культурного контекста нации не просто стимулирует тенденцию к фрагментации российского культурного пространства и к утрате его целостности, но рождает болезненные формы идентичности – не единство, но одиночество.
Итак, мы можем констатировать, что кризис российской идентичности, её сложные трансформации являются важным фактором исторической и социокультурной динамики, не учитывать который нельзя, размышляя о перспективах России с точки зрения её культурного единства.
В качестве эффективных функциональных механизмов формирования общероссийской культурной идентичности можно использовать:
-
• актуализацию культурной памяти народа, апеллирующей к этноменталь-ному опыту русского народа, событиям – с одной стороны, и совместной истории народов России – с другой; закрепление, артикуляцию и репрезентацию в культурных текстах (литературных, театральных, кинематографических и т.д.) конвенциональных национальных символов, позволяющих сформировать позитивный образ российского народа через уважение к собственной истории;
-
• возвращение образованию статуса важнейшего института социализации и инкультурации личности. К сожалению, приходится признать, что данные функции образование утратило, делегировало средствам массовой коммуникации, рекламе и т.д. Причём речь должна идти не о частных случаях (сколько учебников истории лучше иметь средней школе и вводить или не вводить ЕГЭ по истории), а о воспроизводстве и развитии национальной системы образования.
Принято считать, что современная система высшего образования ведёт свою историю от нововведений немецкого учёного и государственного деятеля Вильгельма фон Гумбольдта, сформулировавшего в 1808 году базовые принципы Берлинского университета: единство обучения и фундаментальных научных исследований в подготовке интеллектуальной элиты .
При этом акцент обычно ставится на «единстве обучения и науки», но остаётся без внимания тот важный факт, что речь шла о принципах формирования национальной элиты, в данном случае – интеллектуальной элиты Германии.
Нам же именно это обстоятельство представляется чрезвычайно важным. Говоря о функциях образования, невозможно абстрагироваться от того факта, что высшее образование на протяжении, по крайней мере, последних двух столетий выступает, с одной стороны, как важнейший фактор формирования национальной культуры, а с другой – как её концентрированное воплощение.
Традиционно национальную культурную самобытность связывают с народным крестьянским бытом и фольклором. Но эта самобытность столь же выраженно присутствует и в некоторых пластах специализированной культуры, например в профессиональном искусстве. А ещё больше – в гуманитарной научной рефлексии. Это физика и химия не имеют национальной окраски. А научная и публицистическая трактовка истории, философии, филологии – выраженно национальны. И именно сфера высшего образования является наиболее эффективной площадкой формирования этой национально окрашенной гуманитарной рефлексии, источником её распространения в культуре всякого общества. И в этом статусе образование является носителем самобытных национальных традиций, выступает воплощением совокупного социального опыта, культурно-исторической памяти, национального характера и мен- тальных особенностей народа. Не будет преувеличением, если мы скажем, что образование – это и есть ценный «осадок» культуры народа в её концентрированном, «снятом» виде.
Именно поэтому реформирование отечественной системы высшего образования по западным образцам (в том числе вхождение в Болонский процесс) стимулирует тенденцию к размыванию границ не только образовательного, но и культурного национального пространства, к ослаблению национальной идентичности.
Для того чтобы Россия эффективно развивалась и конкурировала в глобальном пространстве, она для начала просто должна быть . Не номинально, в геополитическом значении – здесь при всех трудностях у России крепкие позиции и внятные перспективы. Россия должна, во-первых, сохраниться как государственная и, что не менее важно, культурная целостность и, во-вторых, отчётливо осознавать себя в качестве таковой, то есть обладать устойчивой, позитивной идентичностью, без чего невозможна действенная мотивация общества к достижению успеха в глобальной конкуренции.
Список литературы Мировые тенденции и российская специфика динамики этнокультурной идентичности
- Ахиезер А. Насколько мы разные? // Неприкосновенный запас. 2002. № 6 (26). С. 68-73.
- Витяев С.М. Эволюционизм и постэволюционизм как стратегии миропонимания и способы структурирования реальности // Вестник Московского государственного университета культуры и искусств. 2014. № 3 (59). С. 35-41.
- Дробижева Л.М. О социальных и политических проблемах формирования толерантности // Публичная сфера и культура толерантности: Общие проблемы и российская специфика: [сборник] / Российская академия наук, Институт социологии; под ред. Ю.А. Красина. Москва: Институт социологии РАН, 2002.
- Костина А.В. Соотношение и взаимодействие традиционной, элитарной и массовой культур в социальном пространстве современности: автореф. дис.. на соиск. учён. степ. доктора культурологии: 24.00.01 / Костина Анна Владимировна: Московский гуманитарный университет. Москва, 2009.
- Леонтьев К.Н. Восток, Россия и славянство // Собрание сочинений К. Леонтьева: Тома 1-9. Москва: В.М. Саблин, 1912-1919. Том 6.