Могильник Козлов Мыс-2 и проблема хронологии переходного периода от раннего к позднему железному веку в Зауралье

Указанный в заглавии период в археологической летописи рассматриваемого региона является одним из наименее изученных, особенно на фоне довольно хорошо исследованных культур раннего железного века. Перед нами стоит целый блок проблем эпохи Великого переселения народов, ждущих своего разрешения. Например, когда произошла смена культур раннего железного века средневековыми? Речь идет в основном об исчезновении саргатской культуры, занимавшей все лесостепное, подтаежное и частично степное Тоболо-Иртышье почти тысячелетие. Ее верхний рубеж был обоснован как III–IV вв. не слишком большим набором фактов: данными датирования могильников Калачевки [Могильников, 1972, с. 68], Абатского-3 и Сидоровки [Могильников, 1992, с. 297; Матвеева, 1994, с. 100; Ма-тющенко, Татаурова, 1997, с. 82]. По древесине из Тют-ринского и Савиновского могильников заключительного этапа получены радиоуглеродные даты в интервале II–III вв. [Матвеева, 1993, с. 156, табл. 52]. Совместное залегание резной саргатской, кашинской керамики и ярсалинской, туманской, орнаментированной фигурными и гребенчатыми штампами, на поселении Ипкуль позволило датировать его III–V вв. [Корякова, Морозов, Суханова, 1988, с. 126]. Л.И. Погодин определил верхнюю дату саргатских погребений III–IV вв. по основным видам оружия [1991, с. 24].

Есть предложения по удревнению нижней границы средневековой эпохи. А.А. Ковригин, оспаривая мою датировку могильника Абатского-3, как самого позднего памятника саргатской культуры, II–IV вв., настаивает на сужении рамок до II–III вв. [2007, с. 198], опираясь на даты предметов вооружения и воинского снаряжения, но не берет во внимание достаточно поздний диапазон бытования ряда бус, например поперечно-полосатых стрелковидных первой половины IV в. [Алексеева, 1978, табл. 27–72, с. 43], а, как известно, любой закрытый комплекс датируется по наиболее поздним вещам. Идея о завершении существования саргатской культуры во II или III в. н.э., как мне кажется, возникла под влиянием мнения С.Г. Боталова и С.Ю. Гуцалова о размещении на Южном Урале, на азиатско-европейском пограничье гуннской орды уже во II–III вв. и активном участии ее в политических собы-

Археология, этнография и антропология Евразии 4 (52) 2012

тиях в Предкавказье и Прикаспии в III в. Однако упомянутые авторы рассматривают гуннский культурогенез как длительный, происходивший в течение двух столетий, со второй половины II в. по вторую половину IV в., после чего номады оставили урало-казахстанские степи [Боталов, Гуцалов, 2000, с. 25–26]. Их позиция не требует пересмотра датировки саргатской культуры даже при принятии тезиса о миграции значительной части ее носителей на запад вместе с гуннами.

В.А. Зах предлагает перенести обсуждаемый рубеж на I в. н.э. [2009, с. 76], основываясь на новых радиоуглеродных датах в диапазоне I–VI вв., полученных С.Г. Боталовым с соавторами для Большого Бакаль-ского городища*. Это городище почти уничтожено, а незначительные материалы последних раскопок на напольной площадке за внешним рвом не отражают всех напластований уже исчезнувшего памятника [Боталов и др., 2008]. Кроме того, берется во внимание дата по ¹⁴ С случайного куска угля с городища Ласточкино Гнездо-1 и представляющаяся В.А. Заху возможной его синхронность с бакальской керамикой. Именно случайного, т.к. заявленных автором остатков средневековых башен и укреплений на публикуемых чертежах нет [Зах, 2009, с. 75; рис. 2, 3]**. Реально временной диапазон этого городища остается в границах III–IV вв. (согласно двум датам: СОАН-4259 – 1 730 ± 65 л.н.; калиброванная – 240–400 гг. н.э.; СОАН-4301 – 1 785 ± ± 40 л.н.; калиброванная – 130–330 гг. н.э.)***. Памятник имеет настолько тонкий слой, к тому же с находками разных эпох прямо под дерном, что считать его базовым не приходится. Однако существует весьма солидная серия в несколько десятков радиоуглеродных дат для финала саргатской культуры по Коловскому и Рафайловскому городищам, и она указывает на прекращение существования этих центров в IV в. [Матвеева и др., 2005, с. 58, 91; Матвеева, Берлина, Рафикова, 2008, с. 152–153]. Причем важно, что никаких средневековых материалов на последнем нет.

Не ясен и вопрос о длительности переходного периода от раннего железного века к позднему. Еще недавно в качестве такого интервала почти всеми исследователями принимались IV–V вв. Наиболее ясно сформулировал представление о ситуации этого хронологического отрезка В.А. Могильников, который писал, что лесостепь пришла в запустение, а потом туда продвинулись таежные племена, связанные по происхождению с кулайцами, а также группы носителей нижнеобской культуры, что как раз и демонстрируют материалы поселения Ипкуль XV и могильника Козлов Мыс-2 [1992, с. 311]. По мнению Л.Н. Коряковой, В.М. Морозова и Т.А. Сухановой, саргатское население лесостепи мигрировало на запад уже в первые века нашей эры, а в подтаежной зоне они дольше сохраняли свои традиции [1988, с. 127].

Еще недавно по переходному периоду от раннего железного века к средневековью в литературе имелись лишь данные по четырем погребениям Козловского могильника (Козлов Мыс-2)* [Чернецов, 1957] и поселению Ипкуль XV [Корякова, Морозов, Суханова, 1988]. Новые материалы с городищ Коловского [Матвеева, Берлина, Рафикова, 2008], Усть-Утяк [Кай-далов, Сечко, Колмогоров, 2010], Усть-Терсюкского [Рафикова, Матвеева, Берлина, 2008] дают основания связывать начало средневековья с формированием бакальской культуры, тем самым возвращаясь к первоначальной датировке ее первооткрывателем [Сальников, 1956]. Все слои данных памятников вмещают несколько типов находок (бакальский, кушнаренков-ский, карымский, юдинский), отражая переход к подвижной жизни с многократным посещением одних и тех же выгодных мест, но не дают четкой стратиграфии средневековых отложений. Поэтому основную информацию об интересующей нас эпохе следует искать в некрополях с удовлетворительной сохранностью скелетов и артефактов, таких как Усть-Тара-7 [Скандаков, Данченко, 1999], Устюг-1 [Матвеева, 2009], однако, общее число исследованных в них погребений пока не превышает 30.

Опорным памятником для изучения данной эпохи продолжает оставаться Козловский могильник, широко известный в научной археологической литературе по Западной Сибири и признанный одним из важнейших объектов для исследования культуроге-неза уральских народов. Его материалы давно обсуждаются в дискуссии о рубеже археологических веков и формировании средневековых культур (см., напр.: [Могильников, 1987, с. 165, 167]). В могильнике на сегодня насчитывается 63 захоронения интересующего нас времени.

Обсуждение материалов

Могильник Козлов Мыс-2 был открыт В.Н. Чернецовым в 1952 г. на южном берегу Андреевского озера, которое вместе с другими проточными озерами соеди-

*Двойное наименование введено В.П. Чернецовым: опубликован как Козловский, а зарегистрирован в органах охраны памятников как Козлов Мыс-2.

Рис. 1. Расположение могильника Козлов Мыс-2.

няет бассейны рек Среднего Зауралья – Туры и Пышмы (рис. 1). Он состоял из зоны грунтовых погребений в наиболее возвышенной части Козлова мыса, вдающегося в водное зеркало по направлению к Большому Андреевскому острову, и 15 курганов диаметром 4–5 м и высотой 30–40 см вдоль пологой его западной части. Были и многочисленные мелкие холмы, которые посчитали естественными. В.Н. Чернецов исследовал 11 насыпей «колодцем», центральную часть мыса – сплошным раскопом [1952, 1955, 1956], также несколько погребений было открыто на стрелке мыса при изучении неолитической стоянки Козлов Мыс-1. В 1960 г. для уточнения площади могильника заложили траншею с восточной стороны [Зотова, 1960]. Исследователи сразу определили, что курганы и грунтовые могилы одновременные, ни одно погребение не нарушает других, поэтому дали сквозную нумерацию всем раскопанным ими 62 объектам.

Однако материалы памятника не были опубликованы, как мне кажется, из-за необъясненной их раз-нокультурности. Следует учитывать, что В.Н. Чернецов и В.И. Мошинская являлись первопроходцами в исследовании таежных древностей Западной Сибири, а лесостепные культуры тогда еще оставались неизученными, в частности, представленные в некрополе саргатский, бакальский, кашинский комплексы на тот момент не были даже выделены. Поскольку памятник чрезвычайно разрушен и его территория частично уже застроена, мною проведены аварийные раскопки (рис. 2)*.

Могилы Козлова Мыса-2 делятся на ориентированные строго по линии С–Ю и расположенные под углом 45º к ней; а по наличию посуды определенного типа можно выделять позднесаргатскую, позднекашинскую, бакальскую, карымскую, кушнаренковскую и смешанную группы (рис. 3). Раннесредневековые погребения находятся в широтных рядах, ориентированы меридионально, иногда с небольшими отклонениями к северо-западу или северо-востоку. Умершие были захоронены в вытянутом положении на спине с руками вдоль туловища, головой на север; глубина и форма могильных ям везде сходны (рис. 4). Однако в некоторых могилах (~16 ед.) никаких остатков скелета и вещей не сохранилось. Но их расположение в одних рядах с вышеописанными, с тем же интервалом, аналогичные размеры и ориентировка позволяют предполагать принадлежность этих погребений к тому же некрополю.

У всех захороненных в изголовье располагался маленький горшочек. В местах прижизненного ношения были бронзовые поясные пряжки с подвижным язычком, ременные наконечники, бусы, браслеты, гривны, пинцеты. В нескольких случаях обнаружен мех, прилипший к бронзовым предметам, что указывает на обычай захоронения в зимней одежде или совершения обряда зимой. Предметы вооружения, культовые вещи редки. Интересно, что большинство украшений происходит из детских и подростковых погребений, в которых они, видимо, играли роль оберегов и были помещены отдельно, завернутыми в ткань. Какое-то символическое значение имели галечки белого цвета, положенные в изголовье, а иногда и в ногах.

Часть сосудов располагалась не в могилах, а около них. В ряде случаев на уровне погребенной почвы были обнаружены зубы лошади, лежавшие в анатомическом порядке, – от разрушившихся голов, помещенных на перекрытии или около него. Отмечены скопления костей ног мелкого рогатого скота, копыта лошади. Заполнение почти всех ям содержало битую посуду, что, вероятно, являлось следами тризны у могилы. Кроме сосудов, в изголовье встречены ко сти крупного копытного животного, песца.

В некоторых могилах зафиксирована кремация каких-то органических остатков, но не человеческих, т.к. кости скелета там тоже присутствовали. Ее следы наблюдались в виде толстого слоя жирного угля (до 40 см толщиной) или как прокал грунта в одном из углов ямы (рис. 4, 3, 6 ). Сосуды в этих могилах были карымского типа, но встречен и один кушнаренков-ский (см. рис. 3, 10 ). Засыпка углями костра отмечена в трех случаях. Как вариация обряда (3 ед.) угольные с золой пятна были рядом с изголовьем, но в стороне (см. рис. 4, 7 ). В двух могилах такие кострища зафиксированы в изножье на древнем горизонте.

Интересно, что погребения с бакальскими и ка-рымскими сосудами одинаково расположены на площади некрополя, не образуют групп. Захоронения с кушнаренковской керамикой сосредоточены в середине мыса, однако находятся в рядах среди бакаль-ских могил.

48 м

Инструментальная съемка 2005 г.

Сечение горизонталей через 0,5 м Высота от уреза воды Магнитное склонение 12°

Рис. 2. План раскопов на Козловом мысу Андреевского озера.

а – курган; б – раскопанный курган; в – раскоп; г – раскоп (?); д – раскоп 2007 г.; е – памятник; ж – раскоп 2008 г.; з – шурф Уральской археологической экспедиции; и – разрушения; к – искусственная насыпь; л – трансформаторная подстанция; м – детская железная дорога; н – железнодорожная платформа; о – раскоп 2009 г.; п – раскоп 2010 г.; р – отметка глубины;

с – отметка высоты; т – лесная дорога.

АБ ВГД

о

Рис. 3. Керамика.

A – бакальская; Б – «кушнаренковская»; В – карымская; Г – саргатско-кашинская; Д – смешанная.

1 – погр. 1; 2 – погр. 32; 3 , 32 – погр. 12а; 4 – погр. 14; 5 – погр. 31; 6 – погр. 67; 7 – погр. 63; 8 – погр. 40; 9 – погр. 41; 10 – погр. 47; 11 – погр. 81; 12 – погр. 9; 13 – погр. 48;

14 – погр. 19; 15 – погр. 11; 16 – погр. 33; 17 – погр. 42; 18 – погр. 23; 19 – погр. 54; 20 – погр. 13-3; 21, 22, 24 , 30 – погр. 36; 23, 26 – погр. 16; 25, 34 – погр. 34; 27 – погр. 20;

28 – погр. 26; 29 – погр. 44; 31 – погр. 5; 33 – погр. 21; 35 – погр. 53; 36 – погр. 27.

Рис. 4. Планы и разрезы могил с горшками разных типов.

1 – погр. 51; 2 – погр. 50; 3 – погр. 23; 4 – погр. 66; 5 – погр. 63; 6 – погр. 29; 7 – погр. 47; 8 – погр. 53; 9 – погр. 70.

Наиболее близок к Козловскому некрополь Устюг-1 на Тоболе, также сочетающий подкурганные и грунтовые погребения, образующие общие ряды [Матвеева, 2009]. Только частичные аналогии обнаруживаются на ряде могильников Приуралья, например Бродовском, где на площадках, ограниченных ровиками, возле могил имеются следы кострищ, черепа лошадей, битая керамика [Голдина Р.Д., 1986]. Близки по инвентарю к Козловскому Ипкульский [Чикунова, 2011] и Бирский [Мажитов, 1968] могильники.

Сосуды из могил сформованы и украшены в совершенно разной манере: горшки с резным узором, декором из насечек, отпечатков гребенчатого и рамчатого штампов, ямок, «жемчужин», решетки, залощенные кувшинчики и чаши с плотными линейными композициями из желобков и оттисков фигурных штампов. Их можно отнести к карымской, бакальской и кушна-ренковской гончарным традициям.

Бакальская группа представлена 47 сосудами. Из них 40 бомбовидных слабопрофилированных горшоч- ков, один сравнительно высокогорлый, один маленький кувшинчик, пять закрытых чаш. Все изготовлены из запесоченного те ста с шамотом. Диаметр устья варьирует от 4 до 15 см, преобладающий 9–11 см. Горшочки – это явно посуда для питья индивидуального пользования. Из них 11 сосудиков без орнамента, остальные бедно декорированы рядом ямок, насечек по венчику или наклонных оттисков короткого и мелкого гребенчатого штампа, единичны решетка, семечковидные и треугольные наколы. Кроме горизонтальных линий, на плечиках и тулове встречаются зигзаг, «волна», «свисающие» треугольники (см. рис. 3, A). Закрытые чаши несут следы технической новации – они с воротничками, которые ранее не встречались на местной посуде. Размеры чаш невелики, диаметр устья от 8 до 15 см; вероятно, они предназначались для одной порции пищи.

Карымская керамика (23 экз.) названа так довольно условно, поскольку в комплексе наряду с закрытыми чашами присутствуют горшки, характерные для лесостепи. Определяющим признаком является плотный нарядный декор из отпечатков гребенчатого штампа, а также ромбического в трех вариантах: с четырьмя, девятью вдавлениями, крестом внутри ромба (см. рис. 3, В). Диаметр устья чаш значительно больше, чем горшочков (соответственно 12–17 и 5–12 см). В коллекции есть один кувшинчик (из погр. 34) с раздутым туловом и узким невысоким горлом, украшенный отпечатками гребенки на шейке и ромбического четырехчленного штампа на плечиках.

В группу прочей керамики включены сосуды, находящие прямые аналогии в других культурах. Позд-несаргатскими можно считать два горшка из погр. 16: на одном нарезками изображен пучок листьев, развернутый веером (см. рис. 3, 23 ), другой имеет небрежно сформованный слив. Два сосуда из погр. 36 определенно являются кашинскими по форме и орнаменту. У них резко отогнутая прямая шейка, слабо раздутое тулово, узор из оттисков крупного гребенчатого штампа в виде «столбиков», «деревьев», а также «шагающей гребенки» (см. рис. 3, 21, 22 ). Однако на средневековый возраст этой керамики указывает наличие ряда ямок на переходе от шейки к плечикам, что совершенно не характерно для декора сосудов раннего железного века, и присутствие в комплексе бакальской посуды. Горшочек из погр. 44 с разреженными оттисками крупной гребенки и незаконченной композицией из «свисающих» треугольников, нанесенных довольно крупным ромбическим девятизубым штампом, можно назвать бакальско-карымским (см. рис. 3, 29 ). В декоре сосудов из погр. 72 и 85 наблюдаются орон-турские («бахрома», воротничок, штамп «гусенички») [Могильников, 1987, табл. LXXXVI, 2] и юдинские (несколько горизонтальных линий на шейке) черты, вместе с тем бортик грубо насечен, что характерно для кашинской или бакальской керамики.

Три горшочка и два кувшинчика имеют кушнарен-ковские признаки: тщательно заглаженную поверхность, воротничок на венчике, декор из нанесенных тонким металлическим орнаментиром вертикальных линий на четко выделенной шейке (см. рис. 3, Б) либо плечиках. Своеобразной чертой можно назвать прогиб днища по его центру на сосудах из погр. 9 и 81 (см. рис. 3, 11, 12). Наиболее похож на кушнаренков-ские высокогорлый кувшинчик из погр. 47, на котором вышеописанный узор разделен горизонтальными линиями и сдвоенным зигзагом (см. рис. 3, 10). Другой кувшинчик, из погр. 63 (см. рис. 3, 7), сочетает поясок треугольников, выполненных тонкой металлической гребенкой, на тулове с более крупными, но также вертикально нанесенными отпечатками другого гребенчатого штампа на венчике, что более свойственно бакальской орнаментальной традиции. Больше основания называться кушнаренковскими, чем описанные, имеют сосуды из Перейминского могильника, по- скольку именно они являются высокогорлыми кувшинами [Чернецов, 1957, табл. XIV], а также лощеные, из тонко отмученного красноглиняного теста черепки из поселенческих слоев Коловского, Усть-Терсюкско-го и других городищ. Козловские экземпляры являются, скорее, подражанием какой-то среднеазиатской посуде, возможно, медной или серебряной, изготовленной чеканкой*.

Наконечники стрел – железные, черешковые, трехлопастные, с ромбическим пером и срезанными под тупым углом лопастями, линия преломления которых находится посередине пера (рис. 5, 1 ). Такие наконечники бытовали в степной и лесостепной зонах Евразии в I–IV вв. [Засецкая, 1983, с. 77].

Кинжалы – железные, обоюдоострые, с кольцевидным навершием (рис. 5, 10 ), у одного (из погр. 56) оно было бронзовое. Больше характерны для раннего железного века.

Обкладки ножен бронзовые: 1) маленькая прямоугольная, украшенная крупными гвоздиками со шляпками вдоль линии клинка посередине (рис. 5, 5 ), находит аналогии в материалах Тарасовского могильника [Голдина Р.Д., 2003, табл. 49, 15 ; 277, 8 ]; 2) крупная прямоугольно-ромбическая, с треугольным окончанием, прикреплялась к деревянному каркасу гвоздиками по периметру, декорирована выпуклинами вдоль края (рис. 5, 6 ). Близкий по пропорциям и исполнению предмет найден в Красноярском могильнике в Прикамье [Казанцева, 1988, рис. 2, 54 ].

Удила – железные, двусоставные, двукольчатые, псалии кольцевидные (рис. 5, 8, 9 ). Были распространены в широком хронологическом диапазоне.

Ножи – железные, черешковые, с прямой или горбатой спинкой, отличаются малыми размерами (рис. 5, 25–27 ). Обе разновидности были широко распространены в раннем железном веке и средневековье.

Пинцет – бронзовый с расширяющимися щипчиками (рис. 5, 28 ). Подобные предметы найдены в Сарапульском могильнике IV–V вв. [Арматынская, 1986, рис. 6, 6 ], Бродах [Голдина Р.Д., 1986, с. 67], на Верхнеутчанском городище VI–IX вв. [Голдина Р.Д., 2004, рис. 134, 9 ], они весьма характерны также для аланских и среднеазиатских памятников.

Пряжки подразделяются на семь типов; все, за исключением одной (тип 7), бронзовые .

• 1.    Маленькие круглорамчатые и овальнорамча-тые бесщитковые пряжки с подвижным язычком. Варианты основаны на детализации форм, предложенной А.К. Амброзом [1971]: 1а) с утолщенным спереди кольцом и язычком без прогиба (рис. 5, 13 ), В.Ю. Малашев пишет, что такие толстые прямые

  2 cм

  2 cм

  

  2 cм

  2 cм

  2 c

  2 cм

  0 1 cм

  0   2 cм

  0   1 cм

  0   2 cм

  0     2 cм

  0 1 cм     9

  0     2 cм

  0 24 2 cм

  2 cм

  Рис. 5. Предметы быта и вооружения.

  1, 2 – погр. 5; 3 – погр. 34; 4 – погр. 22; 5, 27 – погр. 11; 6, 14 – погр. 21; 7 – погр. 48; 8, 9 – погр. 41; 10 – погр. 53; 11 – погр. 27; 12, 17 – погр. 29; 13 – погр. 67; 15 – погр. 47; 16 – погр. 22; 18 – погр. 7; 19, 20, 25 – погр. 2; 21 – погр. 12а; 22, 24 – погр. 70;

  23 – погр. 31; 26 – погр. 16 ; 28 – погр. 66; 29 – погр. 51.

  
  

  язычки начинают встречаться с IV в. [2000, с. 209]; 1б) с толстым хоботковым язычком, ступенчато срезанным сзади, и резко утолщенной передней частью кольца (рис. 5, 12, 23 ), датируются IV в. [Амброз, 1971, с. 102], по мнению В.Ю. Малашева, бытовали во второй и третьей третях этого столетия [2000, с. 209]; их аналоги найдены в гуннских памятниках [Засецкая, 1994, с. 93, рис. 19в, 36 ], позднесарматских захоронениях, погребальных комплексах дже-тыасарской культуры, например, в погр. 76-2 и 314 могильника Косасар-2 [Левина, 1996, рис. 123, 15, 19 ]; 1в) с менее утолщенным спереди кольцом и далеко выступающим хоботковым язычком, в месте крепления тонкие (рис. 5, 19, 20, 29 ), получили развитие в V в. [Амброз, 1971, с. 103].

• 2.    Трапециевидная бесщитковая пряжка с неподвижным выступающим шпеньком (рис. 5, 15 ). Подобные изделия характерны для конца раннего железного века, они есть в коллекции Тарасовского могильника [Голдина Р.Д., 2003, табл. 366, 1 ; 711, 17 ].

• 3.    Круглорамчатые и овальнорамчатые пряжки с сегментированным круглым щитком и подвижным язычком (рис. 5, 16, 21 ). Они могут датироваться в рамках конца III – первой трети IV в. [Воронин, Ма-

  лашев, 2006, с. 56]. Подобные пряжки найдены в Варнинском некрополе [Семенов, 1980, табл. X, 1 ], ранних памятниках джетыасарской культуры, например в погр. 66 могильника Косасар-2 [Левина, 1996, рис. 124, 26 ].

• 4.    Овальнорамчатая пряжка с язычком и подвижным соединением с прямоугольным удлиненным щитком, зауженным посередине (рис. 5, 7 ). Аналоги известны в материалах погр. 92 Тарасовского могильника I–IV вв. [Голдина Р.Д., 2003, табл. 32, 7 ], ма-зунинских и неволинских памятников. В.Ю. Малашев считает мазунинские пряжки специфичными и датирует их не ранее V в. [2000, с. 205].

• 5.    Круглорамчатые пряжки с прямоугольным щитком и выступающим язычком (рис. 5, 17, 18 ). Наиболее близкие им найдены в Прииртышье в могильнике Усть-Тара-7 [Скандаков, Данченко, 1999, рис. 14, 2 ], в Приаралье, например, в погребениях 27, 57 и 70 могильника Томпакасар [Левина, 1996, рис. 124, 3 , 5, 6 ]. Ориентируясь на замечание А.К. Амброза, что у пряжек V в. кольца спереди утолщены не очень резко, хоботковые язычки далеко выступают вперед, этот тип можно отнести к данному времени. Аналогичный удлиненный щиток имеет пряжка из приуральского

  Бирского могильника IV–VII вв., где экземпляры с прямоугольными щитками датированы VI в. [Амброз, 1980, рис. 7, 13]. Интересно, что они там коррелируют с сосудами с кушнаренковской орнаментацией.

• 6.    Круглорамчатая пряжка с трапециевидным щитком и хоботковидным язычком, выступающим за рамку (рис. 5, 22 ). Подобные изделия известны по материалам «Золотого кладбища» в Прикубанье [Гущина, Засецкая, 1994, табл. 22, 212 ], мазунин-ским и азелинским древностям, которые, по мнению В.Ю. Малашева, следует относить к концу IV – началу V в. [2000, с. 204].

• 7.    Железная бесщитковая яйцевидная в плане пряжка с подвижным язычком (рис. 5, 14 ). Сходные найдены в Варнинском некрополе [Семенов, 1980, табл. XI, 29, 30], погр. 165 могильника Косасар-2 [Левина, 1996, рис. 121, 19 ]. Поскольку задняя часть рамки спрямленная, а язычок короткий и прямой, то, вероятно, данный экземпляр следует относить к концу III или началу IV в. [Малашев, 2000, с. 209].

Ременные наконечники – бронзовые сдвоенные полоски, закрепленные снаружи и изнутри на ремне гвоздиками (рис. 5, 2, 3). Характерны для могильников Прикамья, известны в Приаралье [Голдина Р.Д., 2003, табл. 666, 1, 3; Левина, 1996, рис. 129, 48].

Гривны двух типов : 1) круглопроволочные с заостренными концами несомкнутые (1а) (рис. 6, 11, 14, 23 ) либо с замком в виде крючка (1б); 2) свернутые из бронзовой фольги (полые). Оба варианта первого типа находят аналогии в материалах неволинских и мазу-нинских могильников, например Тарасовского [Голдина Р.Д., 2003, табл. 67, 4–12 ; 78, 1, 6 ]. Гривна второго типа имеет расплющенные концы с отверстиями для соединения веревочкой (рис. 6, 1 ), похожая найдена в Варнинском могильнике [Семенов, 1980, табл. IV, 5].

Серьги – бронзовые, проволочные, в виде знака вопроса, восьмерковидные (рис. 6, 8, 9 ). Это широко распространенный тип украшений.

Перстень – сомкнутый, с ромбическим щитком (рис. 6, 10 ). Аналоги имеются в джетыасарских древностях [Левина, 1996, рис. 142, 4, 12 ].

Браслеты двух типов : 1) круглопроволочные; 2) составные из витой проволоки и бусин. Первый представлен двумя разновидностями: 1а) несомкнуты-

0 1 cм

0 1 cм

0 2 cм

0    2 cм

0    2 cм

2 cм

0    2 cм

2 cм

0    2 cм

0    2 cм

2 cм

0   2 cм

О 11

0 1 cм

0    2 cм

Рис. 6. Украшения.

1 – погр. 1; 2, 11, 13, 16–19 – погр. 12а; 3–5, 10, 21 – погр. 11; 6 – погр. 20; 8 – погр. 31; 9 – погр. 16; 7, 12, 15 – погр. 36;

14 – погр. 13-3; 20 – погр. 39; 22 – погр. 70; 23 – погр. 54.

ми браслетами, один из которых обвит спирально проволокой, а другой имеет заостренные концы (рис. 6, 2, 20 ); 1б) с заходящими друг за друга концами (рис. 6, 6, 13 ). Такие украшения широко известны в Прикамье. Составной браслет представляет собой спирально закрученную тонкую плоскую прямоугольную в сечении бронзовую проволоку, на которую были нанизаны 15 пурпурных стеклянных 14-гранных уплощенных бусин (рис. 6, 15 ).

Бляшки бронзовые также двух типов: 1) прямоугольная, с отверстиями в центре и по углам для пришивания, с пуансонным узором (рис. 6, 7 ); 2) литая, круглая, с петелькой на обороте (рис. 6, 12 ). Подобные «пуговицы» украшали ремни поясной гарнитуры и уздечек, хорошо известны по материалам прикамских могильников, например Тарасовского [Голдина Р.Д., 2003, табл. 508, 2 ].

Полые подвески представлены в основном стилизованными фигурками стоящего медведя. Одна из них имеет рельефный литой шнуровой узор (рис. 6, 5), аналоги известны в Приуралье и Западной Сибири на рубеже раннего железного века и средневековья, например в Абатском-3 и Красноярском могильниках [Матвеева, 1994; Казанцева, 1988, рис. 3, 35]. Остальные фигурки гладкие (рис. 6, 16–19), подобные есть в коллекциях Памятного, Вар-нинского, Тарасовского могильников, но в отличие от них у козловских рельефно выделены уши. Подвески в виде уточки из белой бронзы с литым рельефом (рис. 6, 21) широко известны в прикамских древностях [Мажи-тов, 1977, с. 16; Голдина Р.Д., 2003, табл. 688, 5].

Пронизи – бронзовые цилиндрические трубочки с валиками на концах (рис. 6, 3, 4 ). Это широко распространенный тип украшений в финно-угорской среде, например, подобные найдены в Варнинском [Семенов, 1980, табл. VII, 48 ] и Тарасовском могильниках.

Бусы больше напоминают наборы раннего железного века, нежели средневековые, в которых бусины, как правило, крупнее и разнообразнее. Выделяются каменные, металлические и стеклянные, а также бисер. Сердоликовая бусина – бипирамидальная, 12-гранная (рис. 7, 6 ), сверление двустороннее. В Приаралье есть сходные по пропорциям [Левина, 1996, рис. 6, 2 ], Е.В. Голдина в тип XIA7 выделила меньшую по размерам [2002]. Хрустальная прозрачная призматическая

0   1 cм

2 cм

1 cм

icoo

2 cм

V3Qo^

9^^

г

Л 10

0 1 cм

0 2 cм

Рис. 7. Бусины.

1 – депаспортизированные (возможно, из погр. 9, 44 и 56, 57); 2 – погр. 10; 3 , 4 – погр. 16;

5 – погр. 20; 6 – погр. 52; 7 – погр. 47; 8 – погр. 70; 9 – погр. 21; 10 – погр. 12а;

11 – погр. 45.

шестигранная пронизь (рис. 7, 1 ) находит аналогии на Северном Кавказе [Деопик, 1963, рис. 5, 33 ]. Бронзовые бусины – короткоцилиндрические и бочковидные, поперечно сжатые, крупные, сходны с тарасовскими в Приуралье [Голдина Р.Д., 2003, табл. 296, 17 ]. Стеклянных бусин в коллекции подавляющее большинство, их описание дано в табл. 1.

В.Н. Чернецов полагал, что время функционирования могильника Козлов Мыс-2 «едва ли выходит за пределы IV века», а по керамике его следует относить к карымскому этапу нижнеобской культуры в рамках IV–V вв. При сравнении с погребальными комплексами Западного Приуралья он видел наибольшее сходство с харинскими и считал оставившие их общины родственными [Чернецов, 1956, л. 9]. Для уточнения датировки погребений данные по инвентарю сведены в табл. 2.

Таблица 1. Классификация и хронология стеклянных бусин из могильника Козлов Мыс-2

* D - диаметр, H - высота.

Таблица 2. Хронология предметов из могильника Козлов Мыс-2

>

х

>

X

X

X

>

х

X

X

X

X

ГО ш

>

х

х

X

X

X

X

X

X

X

X

X

X

>

х

X

X

X

X

X

X

X

X

X

X

X

Е

х

X

X

X

X

X

X

=

х

X

X

X

X

го 5 О т о ю 5 со s 1= Ш

см с 1 го о го С[ го ю о

□; го го о с; о го о го о ш

1— ГО 5 с

L S 1 9 i И ш

Р го" С

|_ с р го о ш

см с го 5 го Ш

см с 1 го" 5

а р го о ш

S 1 а^-9 i И ш

ш го о ш

го го т о о S о ш

<

р го" С

ю с 1го" % с:

i го го ZT 1 о с; го ^

го а го го го

ш го о ш

о с Z

ю S о о ^ СМ

со Ю ю

со ю ю

со ю

о см ю"

ю со" ю

см

см

см

см

со со

СО со

со

со

см ю

со ю

>

X

>

X

X

X

X

X

>

X

X

X

X

X

го ш

>

X

X

X

X

X

X

X

X

X

X

X

X

>

X

X

X

X

X

X

X

X

X

X

X

X

X

X

X

X

Е

X

X

X

X

X

X

X

X

X

X

X

X

=

X

X

X

X

X

X

X

X

1— ГО 5 с:

СМ С 1 05

С

>s ГО ГО S т 0) о го т

5 т ГО О ГО т

% С

□; го 1— о го т 2 о 5 го S о ш

о с:

р го о го С[ го 5 ю О

го т о го о го С[ о с:

го го го С[ го го

□; го 5 го

го а ^

го S С[ го Е

го о го с:

го 5 го LQ

со с 1 го" с:

S < ? с О S и it с; Ш

о с Z

S см см LO"

см LO"

СО" ^_ СО со СО СО ™ т й см

(О со" со со

С? ТГ СО ю го" ^ ^ со - СО

см" см о" см СМ СО

см" см о" см го" см

ю см

о

Е

Е

Е

го см

го см

со ю

ГО см

X

X

X

X

X

X

X

X

X

X

X

X

X

X

X

X

X

X

X

X

X

X

X

X

X

X

X

X

X

X

X

X

X

X

X

X

X

X

X

X

X

Ш Р о о о ш

i Ш 7 с О S И ш

52" & о т о ю ^ S 1= ш

|_ с 1- Ф £

>s т о 5 ф о Ш

ф" ь-0) го ZT о о 5 о ш

ш <

52" & го о т о ю о ш

^ ш" р 0) ₽

=г о о о ш

ш р 0) S о 0) т &

со с 1го" % с:

S со =г с 6 g | 5 S о с; си СЕ т it ш

52 о о ю о ш

1— 0) ZT S с:

со ю со"

со ю со

со ю со

со ю со

о ю

о о" сч

со ю

о

о

о

о

о

to

X

X

X

X

X

X

X

X

X

X

X

X

X

X

X

X

X

X

X

X

X

X

X

X

X

X

X

X

X

X

X

X

X

X

X

X

X

X

X

X

X

X

X

X

X

X

X

X

X

X

X

X

X

X

X

X

ZT о о 1 о ш

< р 0) S о 0) т &

ф 5 о т о ю 5 < S 1= ш

< Р □г го о го о ш

ZT о о 1 о ш

ш р 0) S о 0) т &

ф" 5 о т о ю 5 ш S 1= Ш

S о о ф т 0) о о ш

ш р ф" S о 0) т

ZT о о 1 о ш

|_ с р ф" S о 0) т &

р 52" Е о о ш

52" 5 о т о ю S 1= Ш

< р о ш

ш р о ш

52" 5 о т о ю 5 ш S 1= Ш

52 го о ш

сч с 1 го" С

ш <

о го" сч

го сч

го сч

о го" сч

со

со

со

со

со

о сч о" сч

о сч о" сч

о ю" сч о" сч

со со

Примечание. Описание типа предмета см. в тексте, типа бусин – табл. 1.

Выводы

Таким образом, и сейчас, на значительно более широком круге источников, есть все основания принимать датировку В.Н. Чернецова и относить Козлов Мыс-2 к IV – началу V в. н.э. Однако не соглашусь с ним в культурной интерпретации могильника. Курганный обряд, культ коня, горшковидные и кувшиновидные формы, орнамент более чем половины коллекции керамики позволяют считать, что памятник отражает становление бакальской культуры в лесостепи. Она складывалась на основе саргатского и кашинского субстратных элементов и карымского суперстрата. Я полагаю, что смена археологических культур раннего железного века средневековыми в северной части лесостепи и подтаежной зоне происходила в начале IV в.

Большинство видов инвентаря могильника Козлов Мыс-2 находит аналогии в Приуралье и коррелирует с неволинскими, мазунинскими и поломскими комплексами. Наличие курганных и грунтовых погребений, отделенных пространством в 15–17 м, как мне кажется, свидетельствует о том, что памятник состоит из разнокультурных захоронений одной полиэтничной (?) общности, в которой традиция пришельцев хоронить в грунтовых могилах сменилась обрядом погребения в курганах, который практиковало ранее автохтонное население.

Материалы могильника, датируемого IV – началом V в., содержат явные компоненты культур раннего железного века наряду со средневековыми. Это позволяет, по моему мнению, говорить о кратком переходном периоде, вероятно, в рамках первой половины IV в.