Мышь в традиционном мировоззрении бурят

,

,

В культурах многих народов мира представлен образ мыши, наделяемый самыми разными чертами. Это животное, в частности у вепсов, связывается с плодородием и жизнью и в то же время с болезнью и смертью; такая амбивалентная символика объясняется его хтоничностью [Винокурова, 2007, с. 256]. В мифологии индийцев мышь является спутником и советчиком богов или их транспортом [Krishna, 2014], в культурах ряда родовых групп Китая – почитается как тотем [Чжао, 2013, с. 33].

Этот зооморфный образ имеет место и в традиционном мировоззрении бурят, но пока не получил должного рассмотрения. Целью исследования является вычленение образа мыши в мифологических представлениях бурят.

Общая характеристика мыши в культуре бурят

В дикой фауне Юго-Восточной Сибири обитают представители семейства мышиных, заселяющие разные биотопы, в том числе антропогенные ландшафты.

Обратимся к лексическим данным, согласно им, хулгана / хулганаан ‘мышь’. Вместе с тем в бурятском языке это слово является более емким понятием, объединяющим разные виды мелких млекопитающих из отрядов насекомоядных и грызунов: гэрэй хулгана (Mus musculus) ‘домовая мышь’, хээрын хулганаан , морин хулганаан , yргэншэ хулганаан (Apodemus agrarius) ‘полевая мышь’; атаахай хулгана (Soricidae) ‘землеройка’; амбаарай хулгана (Rattus norvegicus) ‘серая, амбарная крыса’, альганша хулгана (Talpa altaica) ‘крот’. При этом буряты считают мышью полевую и домовую мышей, и именно их образы представлены в народном фольклоре.

Судя по данным монгольских языков, слово хулгана имеет общемонгольскую основу: quluyna п.-монг. ‘мышь’ [Поппе, 1938, с. 309]; хулгана монг. ‘мышь’ [БАМРС, 2001–2002, с. 1399]; хулhн калм. ‘мышь’ [КРС, 1977, с. 608]; хулуганаа хамн. ‘мышь’ [ХРС, 2015, с. 332]; хулугуна дарх. ‘мышь’ [Потанин, 1883, с. 156].

В глазах бурят полевая мышь имела утилитарное значение: как и народы Сибири и Дальнего Востока, осенью они разрывали мышиные кладовые, находя в них съедобные корни улаан мэхээра ‘горца живородящего’ (Polygonum viviparum), клубни сараны (лилии кудреватой (Lilium martagon)) и колосья зерновых. Этот зимний запас мыши называли yргэн, отсюда одна из номинаций данного грызуна yргэншэ хулгана ‘мышь, имеющая припасы’. В этой связи отметим, что, согласно загадкам бурят, у них сложилось благожелательное отношение к полевой мыши, главным образом по причине того, что мышиные запасы являлись одним из источников питания. Для иллюстрации приведем пример этого малого жанра фольклора бурят:

Хээраан адууга асархадам

Хэн баян гэгшааб?!

Хэрмэн дэгэлээ yмэдхэдэм

Хэн гоё гэгшааб?!

Из степи пригоню скот –

Кто назовет богатым?!

Беличью шубу надену –

Кто назовет красивым?!

(мышь)

[Бардаханова, 1982, с. 114].

Под скотом и лошадьми понимались пищевые припасы грызуна, это можно понять из загадки о полевой мыши, приводимой Ш. Л. Базаровым: «Имеет табун вороно-гнедых лошадей; в шубе из шкуры дикой козы; кто этот богач?» (полевая мышь; корешки растения, которые служат ей пищей) [Базаров, 1902, с. 29]. В подобных загадках подчеркивается запасливость такой мыши, неслучайно в них ее величают богачом, одетым в шубу (иногда из дорогого меха):

Хоть в соболиной шубе иду,

Кто скажет – «красив он собой»?

Хоть имею тысячу белых скакунов,

Кто отметит, что богат и знатен я?

(мышь).

У бурят с данным животным ассоциировались некоторые черты характера и физические особенности человека. Так, в их лексике одно из названий полевой мыши – морин хулганаан ‘лошадиная мышь’ – имеет еще значение «пройдоха». Вероятно, это наименование дано грызуну по причине отдаленной схожести его бега лошадиной рыси, в народе один из видов аллюра так и называли хулганаан хатар ‘букв. мышиная рысь, мелкая плавная рысь’ [БРС, 2010, с. 464].

В поговорках с мышью связывали такую негативную черту человека, как вороватость:

Хулаагай ( хулгай ?) ябаhан газарта

Хулганын нyхэн

[Оньhон yгэ оностой, 1979, с. 205].

На дороге воровства

Мышиная норка

(перевод наш. – А. Б .).

Во внешнем облике мыши особо выделяли глаза, и в отношении человека с близко посаженными глазами использовалось выражение: Хулганаан уйтахан нюдэтэй ‘с узкими мышиными глазами’. Если кто-то сильно взмок или промок, то про него говорили: Шудхаhан хул-ганаан ‘мокрая мышь, перен. мокрая курица’; шудхаhан хулганаан болохо ‘букв. становиться мокрым как мышь, промокнуть до нитки, вспотеть’ [БРС, 2010, с. 464].

В речи бурят с этим животным в силу его небольших размеров ассоциировалось всё незначительное. Например, оставленный малозаметный след сравнивали с мышиным: хулганын мyроор ‘мышиным (в знач. совершенно незаметным) следам’. Про безуспешную охоту иносказательно сообщали: Хулганын хамарhаа шуhа гаргаагyй ‘не пролив крови из мышиного носа’.

В число старинных бурятских женских имен входило имя Хулгана [Митрошкина, 1987, с. 82], что может свидетельствовать о женском начале мыши в представлениях бурят.

Образ мыши был инкорпорирован в воззрения о времени: Хулгана жэл ‘год мыши, название первого года двенадцатилетнего животного цикла’; хулгана hара ‘октябрь’. Внутреннее пространство традиционного жилища бурят – юрты – рассматривалось как своеобразные солнечные часы: в дневное время суток свет, падающий через светодымовое отверстие, расположенное ровно по центру крыши, освещал определенный участок жилища, которому соответствовало животное из центральноазиатского зодиака. Так, условно выделяли сегмент под знаком мыши хулгана саг ‘два часа ночи’.

С этим зверьком связывались болезни хулгана yбшэн ‘букв. мышиная болезнь, туберкулез подчелюстных желез’ и бахалзуурай хулгана yбшэн ‘букв. мышиная болезнь глотки, зоб, базедова болезнь’. В начале XX в. о распространенности в среде, в частности, ольхонских бурят туберкулеза подчелюстных желез писал в своих дневниках Ц. Ж. Жамцарано: «Здесь многие страдают от шейных болезней, так. наз. Хулгана (мышиная)» [2001, с. 82]. Любопытно, что в монгольском языке под «мышиной» болезнью подразумевался широкий спектр заболеваний: хулгана овчин ‘букв. мышиная болезнь, туберкулез подчелюстных желез, раковая опухоль, сифилис, золотуха’ [БАМРС, 2001–2002, с. 1399].

В дикой флоре Юго-Восточной Сибири распространено травянистое растение, именуемое бурятами Хулганын шэхэн ‘букв. мышиные уши, щавель (Rumex), кислица’, которое употреблялось в народной медицине. Остается неясным, почему так назвали растение: геометрия его листа никак не напоминает контуры мышиного уха, маленького и округлого.

Мифологические воззрения бурят о мыши

Домовые мыши иногда заводились в личных вещах бурят, но те, как правило, проявляли терпимое отношение к ним, это читается в их народных приметах. Положительно оценивали, если мышь прятала в одежде и обуви какие-либо пищевые продукты, в особенности печеный хлеб или зерно, которые у бурят символизировали богатство и счастье [Хангалов, 1960, с. 67]. Мышь также наделялась символикой плодовитости, что объяснимо приносимым ею большим пометом. В связи с этим у предбайкальских бурят существовала примета: «Мышь в чьей-нибудь одежде принесет детенышей, это считается хорошею приметой» [Там же, с. 68].

В то же время было иное отношение к данному грызуну, если он наносил ущерб. Буряты воспринимали как знак беды, когда мыши прогрызали одежду [Там же]. То же предубеждение (предвестие смерти, беды) отмечается у славянских народов (русских, македонцев), моравских валахов [Гура, 1997, с. 405, 414], вепсов [Винокурова, 2007, с. 256].

Кормовыми местами для домовых мышей являлись срубные дома, юрты и амбары бурят, они подъедали пищевые продукты (молочные, зерновые и др.), поэтому в фольклоре бурят, например в сказках «Мышка-воришка» и «Две мыши», в отношении мыши сложился устойчивый образ воришки, которого зачастую губит собственная жадность [Бурятские народные сказки…, 2000, с. 86–88].

В то же время в других бурятских сказках мышь наделяется умом и находчивостью. Это, в частности, демонстрируется в сказке «Мышь, лев и человек»: благодаря мыши человек и лев не раз выходят из затруднительных ситуаций, но в конце концов, обидевшись на невнимание к ее советам, она уходит от них [Там же, с. 68–74].

Такие же представления отражают народные приметы, по которым мыши якобы предсказывают погоду в отдаленной перспективе, в особенности характер предстоящей зимы. Пред-байкальские буряты верили, что: «Если в конце лета или осени мыши рано приносят детенышей и рано их выводят, это означает, что рано упадет снег. Если мыши поздно выводят детей, то, значит, снег упадет поздно и осень будет теплая и долгая»; «Если мыши на пашнях и в соломе гнезда для своих детей устраивают высоко, это означает, что будет глубокий и большой снег; если гнезда устраивают низко, снег будет малый» [Хангалов, 1960, с. 68]. На подобные приметы полагались и другие буряты, у агинских бурят они были известны в следующей редакции: «Если полевая мышь-сеноставка свой зимний запас кормов кладет в неглубокую яму, снегу будет много» [Линховоин, 2014, с. 190]; «если прячет глубоко, будет мало; если она свои запасы придавливает камнем (причем делает это рано), то жди лютой зимы, а в канун зимы теплой прикрывает аргалом – сухим пометом» [Там же, с. 21].

С данным грызуном связано поверье, по которому будто бы в мышиных гнездах можно обнаружить волшебный камень, приносящий счастье его владельцу [Хангалов, 1960, с. 68]. Как известно, в понимании скотовода, какими были буряты, хэшэг ‘счастье’ заключается в первую очередь во владении собственным стадом. Здесь можно найти параллели с народными воззрениями украинцев Сумской области, у которых была распространена идея о волшебном камешке из мышиного гнезда, способствующем заведению скота определенной масти [Гура, 1997, с. 404].

Буряты обращали внимание на иногда встречающихся домовых мышей необычного, белого цвета, наделяя таких грызунов чудесными качествами. Согласно поверью предбайкаль-ских бурят, «…если человек увидит белую мышь (по-бурятски: саган-хулгана), он должен убить ее, снять ее шкуру, хорошенько высушить и постоянно носить при себе, потому что белая мышь приносит счастье, особливо в торговле. Мясо белой мыши высушивают и хранят, потому что оно имеет целебное свойство от разных болезней; больной человек скоро выздоравливает, если поест мясо белой мыши. Белых мышей видят очень счастливые люди» [Хангалов, 1960, с. 68]. Получается, что в суждениях бурят мышь-альбинос в силу ее редкости в природе рассматривалась носителем счастья, удачи. Дифференциация обычной (с темным цветом шерсти) и белой домовых мышей проводилась по критерию их связи с болезнями: если обычная мышь увязывалась с тяжелыми заболеваниями, то белая воспринималась своеобразным чудо-лекарством. Вероятно, основой такой оппозиции служила якобы разная природа этих грызунов (чистая и нечистая). Отметим, что в мифологии разных народов мира выделялись упомянутые выше функции мыши (принесение болезни и исцеление) [Мифы народов мира, 1980, с. 701].

Буряты зачастую приписывали полевой мыши положительную роль кормилицы людей и восхищались ее трудолюбием: «…мышь, так называемая “атаха хулгана” или “ургэнши хулгана”, выпросила у бога разрешение кормить половину его людей; вследствие этого мышь “ургэнши хулгана” все лето собирает саранку… и другие корни и кладет их в особо вырытую яму, чтобы люди взяли их из ямы и ели. Когда люди находят этот мышиный запас и берут, мышь радуется; а если не находят, то печалится и даже удавливается. В первом случае мышь говорит, что ее черный труд не пропал, а во втором, плача, говорит: “труд даром пропал”. Убить мышь “атаха хулгана” буряты считают за грех» [Хангалов, 1960, c. 68–69]. В цитируемом фрагменте стоит выделить его последнюю часть – действие табу на убийство полевой мыши. Между тем, как указывалось выше, буряты допускали убийство домовой мыши.

В этом же поверье интересен эмоциональный момент об «удавлевании» полевой мыши, с точки зрения орнитологии объясняемый особенностью осенней охоты совиных (в частности, домового сыча (Athene noctua)) на данного грызуна, подвешивающих добычу (будущий зимний корм) на развилках веток деревьев. В источниках XVIII в. причину этого явления объясняли страхом мыши перед перспективой голодной смерти зимой и винили бурят в нещадном грабеже мышиных запасов, сравнивая их с жестокими сборщиками податей [Бадмаев, 2011, с. 92]. В приведенном тексте важно очеловечивание данного животного через придание ему определенных чувств и поступков. В следующей загадке агинских бурят содержится схожая негативная оценка практики разорения мышиных кладовых: «Сурковая рубаха невообразима (издыравлена), татарская торговля без закона. (Мышьи норы. Кража людьми съедобных кореньев, которые собирают мыши про запас)» [Базаров, 1902, с. 29]. В ней место ненавистной фигуры сборщика податей, характерной для XVIII в., занимает образ торговца-лихоимца конкретного этнического происхождения, с кем в конце XIX в. сталкивались буряты.

Отрицательная характеристика домовой мыши (как впрочем, и полевой) во многом обусловлена ее сумеречным и ночным образом жизни и устройством нор в земле и под полом, по этой причине верили в ее хтоническое происхождение и связь с потусторонним миром. Неслучайно в мифологических воззрениях бурят она зачастую ассоциировалась с демонологическими персонажами.

Таким демоническим существом, как полагали, является ама сагаан хулгана ‘белоротая мышь’ – вампир, сосущий по ночам кровь у младенцев. Кроме того, бытовали поверья об ада хулгана (от адаха ‘привязываться’) или хэрэсэ хулгана (от хэрэхэ ‘шататься, слоняться’), мыши, которая, когда линяет, становится оборотнем ада, насылающим болезни на взрослых и детей и даже убивающим младенцев. Этот злой дух являлся в виде маленького зверька (в частности, мыши), с единственным глазом во лбу и зубом во рту, или «косой женщины, прикрывающей рукой окровавленный рот и единственный зуб» [Манжигеев, 1978, с. 13–14]. Отдаленную аналогию ада можно провести с образом домашнего покровителя змора у поляков, будто бы принимающего облик мыши и душащего спящих [Гура, 1997, с. 403].

В эпике бурят подчеркивается нечистая природа мыши. Так, в эпосе «Гэсэр» рисуются гипертрофированные образы мышей, посланных чертями извести младенца Гэсэра:

Послали они мышей с трехгодовалых быков,

С мордой медной и железных с боков.

Мыши вредные, морды медные,

Железнобокие, железнобрюхие

Вокруг колыбели бегают, нюхают

[Гэсэр, 1986, с. 95].

Интересно, что в фольклоре предбайкальских бурят фиксируется библейский сюжет о всемирном потопе: «Шитхыр ( шyдхэр ‘черт’), вошедший на корабль, обратился в мышей (выделено мной. – А. Б .) и начал грызть дно корабля; прогрыз много дырок, в которые вошла вода. Этот человек начал затыкать дыры и выбрасывать воду, а мыши прогрызли другие дыры, через которые опять входила в корабль вода. Бурхан ( бурхан ‘бог’), увидя это, сотворил кошку, которая переловила всех мышей на корабле» [Сказания бурят…, 1890, с. 72]. Мотив превращенного черта / дьявола, содержащийся в этом мифе, указывает на демоническую природу мыши. Данный сюжет широко известен у славянских народов [Гура, 1997, с. 404]. Очевидно, что он представляет собой заимствование, которое имело распространение в среде крещеных бурят.

Заключение

Выяснено, что в традиционном мировоззрении бурят представлен обобщенный образ мыши, вбирающий в себя черты домовой и полевой мышей. Этот зооморфный образ имеет неоднозначную коннотацию.

В целом в традиционных представлениях бурят мышь характеризуется как синоним всего незначительного, имеет женское начало, наделяется разумом, находчивостью, жадностью, символизирует богатство, счастье, плодовитость, связывается с воровством, болезнью и исцелением, признается ее нечистая, хтоническая природа.

Между тем обнаруживаются различия в восприятии бурятами полевой и домовой мышей. Полевая мышь положительно оценивалась из-за своего утилитарного значения, в связи с этим она рассматривалась как символ материального достатка, и действовало табу на ее убийство. Верили, что она предсказывает зиму. С этим грызуном ассоциировалась идея о волшебном камне, приносящем счастье. В то же время ее наделяют негативными качествами пройдохи. Домовая мышь, в отличие от полевой, связывалась с демонологическими персонажами, была предвестником беды и смерти, поэтому допускалось ее убийство. Вместе с тем белая домовая мышь несла символику счастья и исцеления.