"На степных просторах смерть кочует…" (Хронотоп степи и поля в поэзии А. Несмелова)

Особый интерес для исследователей представляли авторы, принадлежащие к «переломной эпохе» русской истории: поэты, творившие в 1920–1940-х гг. Так, в рамках исследования поэтики были разработаны вопросы пространственно-временной организации текстов таких авторов, как М.И. Цветаева [12], О.Э. Мандельштам [11], А.А. Блок [8], Б.Л. Пастернак [6], В.В. Маяковский [14] и т.д.

К сожалению, на данном этапе исследовательской работы остается малоизученным хронотоп лирических произведений представителей первой волны эмиграции, а именно – ее дальневосточной ветви. Обратимся к анализу хронотопа в поэзии одного из крупнейших представителей дальневосточной эмиграции – Арсения Несмелова.

Пространственно-временная организация поэтических текстов А. Несмелова особенно интересна нам в силу некоторых особенностей эмигрантского мировосприятия, которое наиболее ощутимо на примере анализа хронотопа. Наша статья посвящена характеристике функционирования в поэзии Несмелова таких традиционных для русской культуры образов художественного пространства, как поле и степь. Выделяя для анализа именно эти мотивы, мы исходили из большой значимости названных образов в русской культурной традиции.

О влиянии географического положения России на формирование национального характера размышляли многие художники и мыслители.

Историк О.В. Ключевский говорил о том, что на историю русского народа значительное влияние оказало его место проживания – равнина, подразделяющаяся на две специфические зоны – лесную и степную [4] .

Бескрайняя степь, обрамляющая дорогу (еще один концепт русской культуры), выступает аллегорией жизни, в то же время мотив пустынной, бесплодной и безводной степи созвучен мотиву смерти. Степь исторически была связана с набегами кочевников и жестокими битвами, поэтому в народном сознании она воспринимается как гибельное пространство, на котором русскому человеку грозит гибель.

Образ степи в русской культуре многомерен, он вызывает целый ряд философских и социальных ассоциаций [3]. Многие русские писатели в своих произведениях обращались к этому образу. Так, степные пейзажи мы видим в поэзии Кольцова и Васильева, повестях Гоголя, рассказах Чехова и Шолохова и т.д. Таким образом «в русской культуре и литературе уже сформировались особые традиции изо- бражения степи как пространства специфически русского» [6, с. 83].

В творчестве Арсения Несмелова образы поля и степи трансформируются в силу особенностей жизненного опыта писателя. Российские просторы Несмелов смог увидеть своими глазами лишь тогда, когда покинул Москву, уехал в Омск и примкнул к Белому движению, а затем вместе с войсками Колчака прошел путь до Владивостока. Это время в своей автобиографии Несмелов описывает одним коротким предложением: «Уехав в 1918 году в Омск, назад не вернулся, а вместе с армией Колчака оказался во Владивостоке, где и издал первую книгу стихов» [13, с. 665], оставив более подробные описания для поэзии.

В ранних произведениях Несмелова из сборника «Стихи» (Владивосток, 1921) пространственно-временные отношения обрисованы слабо и, как правило, не имеют прямой связи с действительностью. Однако впервые образ степи появляется именно в данном сборнике в стихотворении «Спутница». Пространство здесь «наполняется реальным жизненным смыслом и получает существенное отношение к герою и его судьбе» [1, с. 47]. Рассмотрение пространства сквозь призму индивидуального восприятия свидетельствует о творческом росте Несмелова. Согласно Б.С. Мейлаху, «изменение принципов творческого воплощения пространственно-временных отношений связано, как правило, с идейно-художественной эволюцией художника» [7, с. 9]. Написанное «по горячим следам», это глубоко эмоциональное и яростное стихотворение является предвестником всех будущих книг Несмелова, наполненных батальными сценами.

В стихотворении «Спутница» поэт рисует печальную картину: блеклые краски, пожухлую траву, холод, уставшие и поредевшие войска. Вместе с солдатами по степи идет сама Смерть:

На степных просторах смерть кочует,

Как и мы, бездомные скитальцы,

На траве желтеющей ночует,

Над костром отогревает пальцы [10, с. 44] .

Смерть поэт называет спутницей, которая неотвязно следует по степи за обтрепанными полками. Лирический герой осознает, что степные бои станут для войска последними: врагу были сданы города и поля, а теперь войско вынуждено погибнуть в степи. Степь становится последним пределом перед смертью. Таким образом, в стихотворении «Спутница» образ степи несет несколько функций: это и место ведения боев, и простор для «кочевья», и «последнее пространство» – земля, на которой герою суждено умереть. Впоследствии эти функции будут разделены.

Чаще всего образ степи мы наблюдаем в сборнике «Кровавый отблеск» (Харбин, 1928). Название этого сборника – парафраз строк А. Блока, в творчестве которого «нашла воплощение многовековая культура русского народа, его историческое бытие и связанное с ним чувство Родины» [9, с. 138]. Для этого поэта переломной эпохи образ степи был знаковым.

В стихах Арсения Несмелова степь безлика и холодна, непригодна для жизни. Лирический герой оказывается здесь вместе с войсками, и открывшееся пустынное неуютное пространство становится местом ведения боевых действий:

Врага нащупывая издалека,

По насыпи, на зареве пожарищ, – Сползали тяжко два броневика, И «Каппеля» обстреливал «Товарищ».

А по бокам, раскапывая степь ,

Перебегала, кувыркаясь, цепь [10, с. 91].

Бои на открытой, незащищенной местности страшны и кровопролитны. Победа раз за разом оказывается на стороне противника, и лирический герой понимает, что он и его однополчане будут вынуждены погибнуть в степи в неравном бою. Чувство обреченности пронизывает стихотворения, связанные со степным пространством, оно созвучно и мотиву умирания:

Стенали степные поджарые волки,

Шептались пески,

Умирал небосклон… (Там же).

Таким образом, мы видим, что образ степи у Несмелова приобретает исключительно трагическую окраску. Многозначный образ утрачивает свою амбивалентность и несет отрицательную коннотацию.

Аналогичные изменения претерпевает в поэзии Несмелова образ поля. Поле в русской культуре является воплощением бескрайних просторов, и этот символ несет скорее позитивный смысл. Философ Н. Бердяев, рассуждая «о власти пространств над русской душой», писал: «От русской души необъятные русские пространства требовали смирения и жертвы, но они же охраняли человека и давали ему чувство безопасности. Со всех сторон чувствовал себя человек окруженным огромными пространствами и не страшно ему было в этих недрах России» [2, с. 64]. На наш взгляд, Бердяев имел в виду не степные пространства, а именно поля.

Образ поля появляется у Несмелова уже в книге «Уступы» (Владивосток, 1924) и сразу же принимает на себя функцию театра военных действий. У Несмелова поле почти всегда теперь будет означать поле боя, вне зависимости от того, идет бой сейчас или военные действия уже окончены, а война покатилась дальше.

В русской лирике широкое поле обычно символизирует истинно счастливое бытие, свободу и гармонию. Однако в стихах Несме-лова мы видим обратное: поле стало источником опасности для лирического героя, превратилось во враждебное и пугающее пространство. Связаны такие перемены с тем, что Не-смелов был свидетелем революции и участником Гражданской войны. Вся страна перестала быть домом, а стала полем сражения и предметом ежедневных ожесточенных боев Красной и Белой армий. В поле уже не выращивают хлеб, не косят траву, а воюют, стога здесь могут появиться только по недоразумению:

Вынырнули.

За ометом

Скирдовые рога.

Над пулеметом

Группа врага [10, с. 86].

Поскольку поле и степь являются театром военных действий, они наполняются звуками боя: криками, топотом ног, грохотом канонады, звуками медных труб и зловещей дробью барабанов [10, с. 320, 92, 86, 162]. Сложившуюся дисгармонию Несмелов называет музыкой (Там же, с. 86), которая перестает существовать для лирического героя в минуты наивысшего напряжения – во время поединка:

В смолкнувшей музыке боя

(Как водолазы на дне!)

Мы – дуэлянты, нас двое:

Я и который ко мне (Там же).

Однако даже после боя в поле и степь не возвращаются привычные звуки: щебет птиц, шелест травы и шум ветра. Усеянное трупами поле становится безмолвным и пустым:

Поле. Без краю и следа.

Мята – ромашка – шалфей.

Трупы за нами – победа,

Фляга со спиртом – трофей (Там же).

Поскольку Смерть является спутницей солдат, для них труп – это символ победы, удачного боя и повод порадоваться трофеям. Автор противопоставляет трупу как символу смерти буйство полевых трав и силу матерого дикого животного как символы жизни.

Тема смерти у Несмелова неотделима от образа поля: оно сравнивается с пустынным морским дном [10, с. 80], становится кровавой топью , по которой маршируют колонны мертвецов (Там же, с. 162). Пространство степи и поля Несмелов окрашивает в белый и желтый цвета. В мировой культуре символика этих цветов амбивалентна, но в степных пейзажах Несмелова они используются как негативные символы. Туман над полем Несмелов называет белой мутью (Там же, с. 80), здесь белый выступает как символ холода, пустоты, смерти и усиливает трагичность стихотворения. В цветовой характеристике поля и степи присутствует и желтый цвет. В степных пейзажах Не-смелова желтый используется в отрицательном символическом значении (цвет пожухлой травы) (Там же, с. 44), он подчеркивает мотив увядания, смерти. Цвет степной травы также может быть рыжим, в этом случае трава окрашена кровью павших бойцов.

Таким образом, мы приходим к следующему выводу: многогранность и амбивалентность таких пространственных категорий, как поле и степь, в поэзии Несмелова практически нивелируются. Лирический герой Несмелова не движется размеренно по равнине, как персонажи Чехова, и не воспринимает степь как реализацию «утопической мечты о всеобщей гармонии», как лирический герой Пастернака [6, с. 89]. Для Несмелова степь и поле – воплощение навсегда покидаемых родных просторов, и в его творчестве эти традиционные образы деструктурируются, лишаются положительной окраски, ассоциируются только со смертью. В новой жизни, которая будет протекать за пределами России, образы поля и степи практически забудутся автором, на смену им придет образ пашни, несущий уже совершенно иную смысловую нагрузку.

Однако образы поля и степи остались в воспоминаниях Несмелова как «образы-наплывы памяти и воображения» [5, с. 8]. В более поздних стихах, когда ужасы боев и отступлений отошли в прошлое, значимые для русской культуры концепты поле и степь вновь появились в стихах Несмелова. Степь преобразилась, предстала сияющей: она озарена лучами солнца на рассвете и на закате [10, с. 186, 140], в степном пейзаже появились теплые цвета (янтарный, коричневый, золотистый, розовый).

В одном из стихотворений, не вошедшем в прижизненные сборники, Арсений Несме-лов сформулировал мысль, созвучную мысли Бердяева и ставшую прекрасной афористичной поэтической иллюстрацией к обширным и многословным философским выкладкам автора «Судьбы России»:

Пожалуй, мы, русские, дома

Лишь в этих пустынных полях! (Там же, с. 286).