Национальная политика и территориальная целостность государства во взглядах В.Н. Татищева

В опросы территориальной целостности государства, обеспечения государственного единства всегда представляли интерес для философов, юристов, политических деятелей различных стран мира на всех этапах исторического развития. Особенно актуальны эти вопросы для многонациональных и многоконфессиональных государств в силу потенциальной возможности центробежных сил и необходимости противодействия имеющимся сепаратистским силам. В рамках отечественных политико-правовых доктрин идеи территориальной целостности нередко занимали значительное место [Васильев 2011: 17; Золотухина 1982: 71-73; Сосенков 2014], отражая стремление способствовать сохранению единства многонациональной и мультикультурной страны.

В этой связи полезным, на наш взгляд, будет обращение к представлениям и опыту В.Н. Татищева (1686–1750) – крупного мыслителя, общественного деятеля и администратора, в нескольких своих произведениях выразившего взгляды по поводу регулирования межнациональных отношений и связанных с ними проблем обеспечения территориальной целостности государства. Публицистическая деятельность Татищева всегда отличалась поиском практической пользы, даже некоторым утилитаризмом, а не носила отвлеченный характер.

Занимая различные высокие должности в государственном управлении [Манин 2012; Юхт 1985], Татищев вошел в историю как умелый посредник в разрешении национальных конфликтов. Так, он успешно проводил переговоры с башкирами, калмыками и казахами Оренбургской и Астраханской губерний, разрешая проблемы в их взаимоотношениях с русским населением [Торопицын 2000: 70]. Он был сторонником приобщения кочевых народов к оседлому образу жизни, их просвещения, что способствовало бы интеграции последних в российское общество. Традиционно особое внимание уделялось воспитанию местных элит, что было залогом стабильности управления территориями, заселенными нерусскими народностями. Так, Татищев предлагал «взять от лучших мурз детей» для обучения их русской грамоте [Торопицын 2000: 250]. В Горном уставе, составленном Татищевым, содержатся аналогичные указания: кочевникам «языка же всякого учиться не вос- прещать, ино паче к тому поохочивать», а также без ограничений принимать иноверцев в школы [Кузьмин 1982б: 250].

Татищев не видел для государства опасности в увеличении числа подданных, в т.ч. за счет кочевников, без приращения территорий: «…к тому небезнужденно и о том стараться, <…> чтоб свои великие пустыни приходясчими из-за границ населить и народ умножить» [Татищев 1979: 362]. Заметим, что прием в подданство иностранцев неоднозначно оценивался в русской политико-правовой мысли в плане обеспечения государственного единства. Так, Юрий Крижанич в своем труде «Политика» предостерегает: «Если Русское царство когда-либо погибнет, то оно примет гибель от этих перекрестов или от их потомков» [Крижанич 1997: 201].

Татищев не видит также опасности для государственного единства и в конфессиональном многообразии. В своем трактате «Разговор двух приятелей о пользе наук и училищах» он отмечает: «…ежели где три или более разных вер, то <…> опасности нет» [Татищев 1979: 87], при условии проведении грамотной межконфессиональной политики: «…особливо где главное в государстве правительство добрыми законы и наблюдении таковым распрям возгораться не допускает и вреду предуспе-вают» [Татищев 1979: 87]. А в отношении конкретно России мыслитель указывает, что приверженцы самых различных верований чаще всего помогали отстаивать единство и независимость государства: «Междо монархиями же видим несколько государств, а паче наша Россия, не токмо разных исповеданий христиан, но магометан и язычников многим числом наполнена, но благодаря бога через несколько сот лет добрым и предусмотрительным государей правлением то разности вер вреда не имели, но еще и пользу видели такую, что во время великого в государстве междоусобного смятения и от поляков разорения ногайские, касимовские и другие татары, а при Разине черемиса многую противо бунтовщиков услугу государству оказали» [Татищев 1979: 87].

Вместе с тем Татищев, по всей вероятности, с настороженностью относился к предоставлению каким-либо народностям особых прав в Российской империи, видя в этом опасность центробежных сил. Так, он отказался вести переговоры на эту тему с башкирами, объяснив их старейшинам, что они и так находятся в лучшем положении, чем крепостные крестьяне. Казахскому хану Абул-Хаиру он рассказал, что после вступления в состав России он стал известен всей Европе. После такого известия хан заверил Татищева, что не мыслит своей земли отдельно от России [Торопицын 2000: 76].

Подобное отношение Татищева к местным кочевым народам Оренбургской и Астраханской губерний нередко критиковали за мягкость. Вместе с тем, когда того требовали обстоятельства, он был готов к суровым мерам. Так, в начале второго башкирского бунта он лично возглавлял военные отряды.

Залогом территориальной целостности России, занимающей обширную территорию, наряду с грамотной национальной политикой, Татищеву представлялась сильная исполнительная власть, «единодержавие»: «Великие и пространные государства, для многих соседей завидуюсчих, <…> особливо где народ не довольно учением просвящен и за страх, а не из благонравия или познания пользы и вреда закон хранит, в таковых не иначе как само- или единовластие потребно» [Татищев 1979: 147]; «Великия и от соседей небезопасные государства без самовластного государя быть и в целости сохраниться не могут» [Татищев 1979: 120]. Мыслитель перечисляет ряд государств, которые иначе и не могут сохраниться, кроме как посредством монархической формы правления: «…Изпания, Франция, Россия издревле, Турецкое, Персидское, Индийское, Китайское, яко великие государства, не могут иначе правиться, как самовластием» [Татищев 1979: 147]. Татищев рассуждает также, что абсолютные монархии, например Франция, более благополучно существуют, чем монархии со слабой властью короля, в частности раздробленная Германия, которая, по мнению мыслителя, сохраняет свою территориальную целостность преимущественно за счет помощи других государств [Татищев 1979: 120]. Анализируя этапы развития России, Татищев приходит к выводу, что своего наивысшего развития и наибольшей степени государственного единства государство достигало именно в период сильной власти монарха: «Да и наилучше посмотреть на бытность нашего государства <…> когда единовластные государи <…> были, тогда государство в славе, чести и богатстве непрестанно процветало и в силе умножалось» [Татищев 1979: 120]. И напротив, ослабление центральной власти неминуемо влекло междоусобицу и ослабление государства, нарушение его территориальной целостности: «Как скоро великие князи детей своих стали делить и оные удельные, не повинуясь великим князем, ввели аристократию, а потом несо-гласиами друг друга разоряли, и зделались великие князи безсильны, тогда татара, нашед, всеми обладали, литовские бывшею под властию многою часть от государства отторгнули» [Татищев 1979: 148].

От подобных угроз, по мысли Татищева, не застрахована и современная ему Российская империя при условии ослабления власти монарха: «Не видели ли мы, как при самовластном, но молодом и от правления внутреннего удалившемся монархе велику власть имеюсчие Мазепа действительно, а Гагарин намерением подданства отложиться дерзнули» [Татищев 1979: 149]. Именно сильная монаршая власть может противостоять, по мнению мыслителя, сепаратистским выступле-ниям ¹ , подобным попыткам Мазепы отделить Украину, а в период губернаторства Гагарина – Сибирь [Кузьмин 1982а: 103].

В заключение отметим, что позиции В.Н. Татищева по вопросам национальной политики формулировались исходя из потребностей экономики, необходимости стимулирования производства и максимизации сбора податей, однако полезны также и в плане обеспечения государственного единства. Интеграция многочисленных народностей в российское культурное и правовое пространство как средство обеспечения территориальной целостности уверенно достигало своей цели в сочетании с сильной властью монарха. Реализация идей, подобных изложенным выше, показала свою эффективность. Несмотря на пестроту этнической карты России и расширение в XVIII в. российской территории за счет регионов, населенных преимущественно «инородческим» населением, императорской власти успешно удавалось предотвращать сепаратистские выступления. В этой связи в научной литературе XVIII в. назван «кульминацией успешной практики приведения взаимоотношений центра с “инородческими” составляющими России в формат государственности» [Вагапов 2012: 8].