Нарратологические особенности книги воспоминаний "Крутой маршрут" Евгении Гинзбург

Ван Линь. Нарратологические особенности книги воспоминаний «Крутой маршрут» Евгении Гинзбург // Общество. Среда. Развитие. – 2017, № 1. – С. 60–63.

Общество. Среда. Развитие ¹ 1’2017

Книга воспоминаний Е.С. Гинзбург «Крутой маршрут» – яркий пример мемуарной «лагерной» прозы; произведение, представляющее собой рассказ о сталинских репрессиях очевидца, ставшего жертвой этих репрессий. В 50–60-х годах прошлого века появление книг такой тематики, авторы которых с разной степенью достоверности описывали собственный опыт пребывания в сталинских застенках, символизировало собой изменения в нравственно-идеологических установках общества.

Исследованием лагерной прозы, начиная с 1980–90-х годов, занимается ряд литературоведов. Большая часть научных работ посвящена таким произведениям тюремно-лагерной литературы, как «Колымские рассказы» В. Шаламова ([1, 3] и др.) и «Архипелаг ГУЛАГ» А.И. Солженицына ([5, 6] и др.). Книга Е.С. Гинзбург «Крутой маршрут» [4] становится предметом внимания исследователей редко, хотя её неоспоримые идейно-художественные достоинства делают произведение одной из наиболее интересных книг тюремнолагерной мемуарной прозы. Значительного исследования данного произведения в российском литературоведении пока нет; авторы тех работ, где книга упоминается, ограничиваются краткими комментариями, касающимися какой-то из сторон биографии Е.С. Гинзбург, событий, пережитых автором. В. Турбин сравнивает судьбу писательницы с судьбами жён декабристов [10]. С. Сивоконь рассматривает «арестантские типы», созданные в «Крутом маршруте» писательницей [9]. Ю.А. Сатилина и Н.В. Казанова анализируют образы жен- щин, созданные в произведениях «Реквием» А.А. Ахматовой и «Крутой маршрут» Е.С. Гинзбург [7], А.В. Сафронов затрагивает вопрос о жанровом своеобразии произведения [8]. Структура повествования «Крутого маршрута», особенности выражения в нём образа повествователя литературоведами не затрагиваются.

Цель статьи – рассмотреть нарратоло-гическую специфику книги Е.С. Гинзбург «Крутой маршрут» и выявить особенности повествователя в произведении.

Книга воспоминаний «Крутой маршрут» представляет собой многоплановое произведение со сложной идейной структурой, в произведении сочетаются черты официальной советской литературы о культе личности и диссидентских произведений, что уже отмечалось нами ранее [2]. Данная сложность и многоплановость не могла не отразиться на повествовательной структуре произведения, демонстрирующей неоднозначные и порой противоречивые воззрения автора. Наличие различных оценок культа личности Сталина (официальной, согласно которой лишь Сталин был виноват в происходивших в стране беззакониях, партия же была чиста и сама стала жертвой бесчинств тирана, и неофициальной, согласно которой именно ущербность самой коммунистической идеологии стала причиной репрессий) не могло не отразиться на образе повествователя, являющемся стержневым образом книги.

На наш взгляд, в структуре повествования можно выделить два образа – молодой Евгении Гинзбург, глазами которой мы видим происходящее, начиная с 1935 года, и более старшей повествовательницы, создающей произведение спустя два десятилетия после описываемых событий. Первая – убеждённая коммунистка, верная идеалам коммунистической партии и считающая виновным в собственных страданиях и трагедии своей страны главного тирана – Иосифа Сталина. Вторая – более зрелая и мудрая женщина, бесконечно далёкая от коммунистической идеологии, сумевшая много понять в ходе восемнадцати лет злоключений и пришедшая к выводу, что не только Сталин виновен в происходящем. Образы двух повествовательниц по-разному проявляются в течение книги, в разных её частях. С одной стороны, они противостоят друг другу, с другой – сливаются в некоторые моменты повествования. Их сложное взаимодействие и обусловливает специфику нарратологического строя книги.

В начале книги, в её первой части, определяющим, основным настроением является настроение тридцатилетней коммунистки, которой была Е.С. Гинзбург в конце 30-х годов прошлого века. У героини нет пока сомнений в верности и непогрешимости курса партии. То, что против неё начинают выдвигаться обвинения в неблагонадёжности, кажется Евгении чудовищной ошибкой. Сейчас, в самом начале пути, она ещё не понимает, что начался её «крутой маршрут». Ей кажется, что всё можно исправить, объяснить, оправдаться. Молодая Гинзбург удивляется происходящему, с трудом верит в то, что происходит с нею и другими героями, «настоящими партийцами». Голос более старшей повествовательницы звучит здесь в виде комментариев, показывающих, что ей открыто многое, ещё не понятное молодой Гинзбург. Например, комментируя взгляд одного из первых людей в своём окружении, попавших под машину репрессий, Николая Эльвова, она пишет: «Потом я много видела таких глаз, какие были в тот день у рыжего профессора. Я не знаю, какими словами определить эти глаза. В них мука, тревога, усталость загнанного зверя и где-то, на самом дне, полубезумный проблеск надежды. Наверно, у меня самой были потом такие же». Для пожилой рассказчицы важно переосмыслить свои чувства и идеи начала «крутого маршрута», найти им объяснение и оправдание, а затем – показать, как она изменилась за прошедшие два десятилетия. В этом случае существование в структуре текста двух повествовательниц является, как нам кажется, осознанной авторской стратегией, позволяющей автору показать себя тридцатилетнюю молодой, неопытной, наивной и оправдать тем самым свою политическую недальновидность. При этом даже здесь, в начале повествования, два авторских голоса нередко сливаются, и мы понимаем, что Е.С. Гинзбург не так уж и изменилась за прошедшее время. Она по-прежнему склонна к мелким обидам, стремится доказать свою невиновность, не понимая, что степень вины в тех условиях была совершенно неважным фактором. В любом случае голос старшей Гинзбург в начале повествования звучит намного тише, чем этого можно было бы ожидать, с учётом обычного для человека желания поучать молодых с позиций более опытных. На передний план вынесен голос молодой Гинзбург, выражающий официальную идеологию времён «оттепели».

Функции и соотношение повествователей во второй части книги несколько меняются. В начале второй части повество-вательница не очень много пишет о себе, здесь главным становится описание различных людей – типажей, окруживших её на этапе и в лагере. Голос старшей повест-вовательницы выполняет функции «вещуньи», как бы вскользь упоминающей о том, что стало с каждой из описанных женщин. Комментарии несколько театральны и всегда касаются какой-то яркой черты описанного типажа. К примеру, если героиня не терпит безделья и стремится работать («Вечную мерзлоту руками рыть буду, ей-богу!»), то комментарий соответствующий: «Аня Шилова умрёт в лагерной больнице от болезни почек, нажитой непосильным физическим трудом».

Далее во второй части мы можем наблюдать, как постепенно стирается контраст между первой и второй повествова-тельницами. И не первая приближается ко второй, что было бы естественно с учётом того, что идёт время и молодая Евгения набирается опыта, становится более мудрой. Нет, скорее вторая приближается к первой. Она по-прежнему полна мелких обид, для неё имеет значение то, кто больше виновен из окружающих её людей. Всей диалектики происходящего героиня не может постигнуть. Она всё ещё во власти стереотипов и не избавилась от давления коммунистической идеологии, согласно которой «верные коммунисты» должны быть наказаны менее жестоко, чем те, кто не стоял полностью на коммунистической платформе. Несправедливость для Е.С. Гинзбург состоит в том, что «среди наших, несмотря на большие сроки и жес-

Общество

Общество. Среда. Развитие ¹ 1’2017

токий режим..., преобладали ортодоксальные коммунисты, работники партийных аппаратов, партийная интеллигенция, не состоявшая в оппозициях».

Объединяет рассказчиц в первой и второй частях негативное отношение к Сталину, эта константа присутствует в высказываниях героини в течение всего повествования. Её возмущает непонимание многими заключёнными роли Сталина в происходящем: «Вопреки всему из 76 путешественниц седьмого вагона по крайней мере двадцать с упорством маньяков твердят, что Сталин ничего не знает о творящихся беззакониях».

Изменение образа главной героини во второй части происходит под влиянием двух людей, появляющихся в жизни Е. Гинзбург и соответственно на страницах книги. Ортодоксальная коммунистка Циммерман, начальница Эльгенского лагеря, показывает Евгении Семёновне, до каких нечеловеческих пределов может довести личность бездумное следование коммунистической идеологии, не сочетающееся с гуманизмом. Доктор Антон Вальтер, католик, заключённый, показывает, что доброта и гуманизм являются главными качествами настоящего человека, который, не являясь коммунистом, превосходит всех окружающих по уровню своей человечности. В мировоззрении рассказчицы наступает перелом, отразившийся на нарративной структуре текста.

Третья часть книги, в которой говорится о периоде после заключения, когда героиня находилась на поселении, а затем была реабилитирована, в корне отличается от двух предыдущих авторскими трактовками происходящего. Есть изменения и в сформированной в предыдущих частях произведения системе двух повествователей произведения. Мы наконец видим Гинзбург освободившейся от коммунистической идеологии, её заблуждения преодолены. Теперь она гораздо более искренна и более симпатична читателю. Разница в возрасте между героиней и повествова-тельницей становится всё меньше, схожи теперь и их идеологические установки, поэтому повествовательницы практически сливаются. Образующаяся пустота в мировоззрении, ранее бывшем коммунистическим, заполняется сначала суеверием, затем – верой в Бога.

Комментариев старшей повествова-тельницы по поводу происходящих с героями событий становится всё меньше, голос старшей повествовательницы звучит громче и вытесняет из нарратологической структуры текста голос младшей. Точнее, они окончательно сливаются. Эта Гинзбург совершенно не похожа на ту, которая в начале книги желала представить на суд зрителей рассказ «настоящей коммунистки». Становится окончательно ясно, что представленный в начале книги посыл является не более, чем данью цензуре. Для писательницы в 60-х годах было важно представить своё повествование таким, каким хотела видеть книги этого рода официальная власть.

Евгения Гинзбург, какой мы видим её в третьей части, уже без пиетета относится к коммунистической идеологии, восторженности по поводу курса партии как не бывало. Здесь она понимает, что чувства, некогда испытываемые ею по поводу коммунистических идеалов, были вызваны лишь повсеместной и активной пропагандой этих идеалов. Её теперь удивляют люди, продолжающие верить пропаганде: «Наивная доверчивость их по отношению к официальной пропаганде была так сильна, что они попросту не верили глазам своим, наблюдая колымские явления жизни...», хотя не так давно сама рассказчица была такой же.

Образ автора в третьей части гораздо более искренен, натурален, и поэтому более симпатичен читателю. Возможно, какую-то роль здесь сыграло и исчезнувшее противоречие между двумя рассказчицами – пожилой и молодой. Повествование становится более цельным и естественным, так как исчезает необходимость в акцентировании противоречий между двумя повествовательницами.

Утратившей коммунистическую идеологию Евгении Гинзбург удаётся сохранить душевность и доброту, не озлобиться, как это происходит со многими её знакомыми: «Бывший коммунист, притом пламенно верующий, он, пройдя через все наши круги ада, переживал теперь неизбежные сумерки кумиров, и это перерастало у него в отрицание реальной силы добра вообще». Находящиеся рядом люди, в первую очередь, Антон Вальтер, помогают ей в этом. Кроме того, гарантией сохранения человечности становятся и чисто женские хлопоты: бурная деятельность по соединению с сыном Васей, работа в детском саду и, конечно, усыновление Тони. Благодаря Антону Вальтеру, в мир Гинзбург постепенно входит вера.

Благодаря освобождению от нравственных оков коммунизма, Евгения Семёновна обретает свободу. Она свободна от пропагандистского влияния, её воспри- ятие действительности перестаёт быть зашоренным. Наблюдаемое ранее противопоставление двух рассказчиц в наррато-логической структуре повествования теперь выглядит надуманным и вызванным исключительно цензурными целями.

Итак, в сложной нарратологической структуре книги воспоминаний Е.С. Гинзбург «Крутой маршрут» отчётливо слышны голоса двух повествовательниц – молодой, возраст которой соответствует описываемому в произведении времени, и более старшей, возраст которой соответствует времени создания книги. Соотношение двух повествовательниц в трёх частях книги отличается, что отражает изменения в мировоззрении героини, а также связано с цензурными требованиями, которые стремилась выполнить писательница. В первой и частично второй частях книги мы видим разницу между молодой повество-вательницей, голос которой выражает веру в коммунистические идеалы и стремится показать читателям невиновность партии в происходящих беззакониях, выставив виновным одного человека – Иосифа Сталина, и пожилой, сумевшей преодолеть это заблуждение. В данных частях мы видим противоречие, заключающееся в недостаточном понимании пожилой Гинзбург диалектики происходящего. Начиная со второй части книги и особенно в третьей мы видим новую Гинзбург, открывшую для себя жизненную правду, свободную от пропагандистских воззрений. Образ рассказчицы становится целостным, единым, исчезает расщепление личности по-вествовательницы. По нашему мнению, идеологическая направленность первой части книги, вызвавшая противоречия в нарратологической сфере произведения, обусловлена стремлением автора угодить требованиям советской цензуры и представить для публикации произведение, в котором присутствует критика личности Иосифа Сталина и отсутствует критическое восприятие деятельности коммунистической партии.

Список дитературы:

• [1]    Антипов А.А. Новеллистическая природа «Колымских рассказов» В.Т. Шаламова / Автореф. дисс.... канд. филол. наук. – Магадан, 2006. – 21 с.

• [2]    Ван Линь. Роман Е. Гинзбург «Крутой маршрут» в контексте лагерной прозы // Успехи современной науки и образования. Т. 2. – 2016, № 7. – С. 108–111.

• [3]    Волкова Е.В. Трагический парадокс Варлама Шаламова. – М.: Республика, 1998. – 176 с.

• [4]    Гинзбург Е.С. Крутой маршрут. Хроника времён культа личности. – М.: АСТ, 2008. – 715 с.

• [5]    Киреева Т.В. Документально-художественный синтез как лингвориторическая дискурсивная стратегия (А.И. Солженицын, «Архипелаг ГУЛАГ») // Sochi Journal of Economy. – 2009, № 2. – С. 136–144.

• [6]    Мухамед Наср эль-Дин Мухамед Эль-Гибали. «Архипелаг ГУЛАГ» А.И. Солженицына. Проблема автобиографизма / автореф. дисс....канд. филол. наук. – СПб., 2001. – 21 с.

• [7]    Сатилина Ю.А., Казанова Н.В. ГУЛАГ: Портреты женщин (по материалам произведений «Реквием» А.А. Ахматовой и «Крутой маршрут» Е.С. Гинзбург // Социокультурное пространство Юга России: межнациональное и межконфессиональное взаимодействие: Мат. Всерос. науч.-практ. конф. и круглого стола. – Волгоград: Волгогр. научн. изд-во, 2015. – С. 45–50.

• [8]    Сафронов А.В. Жанровое своеобразие русской художественной документалистики (очерк, мемуары, «лагерная» проза) / Уч.-метод. пос. – Рязань: Ряз. гос. ун-т им. С.А. Есенина, 2015. – 148 с.

• [9]    Сивоконь С. Скромная знаменитость // Семья и школа. – 1991. № 4. – С. 52–53.

• [10]    Турбин В. Долюшка женская // Знамя. – 1990, № 4. – С. 226–228.

  Общество