Нормативная специфика порядка в игровой деятельности субкультуры детства

субкультура детства представляет собой часть культуры детей, объединённых идеей автономизации своего пространства от мира взрослых. оно структурно, функционально организовано, регулируется нормами, традиция ми, пра ви ла ми.

с позиции морфологии в субкультуре детства можно вычленить два уровня: обыденный и специализированный. к обыденной практике, если рассматривать её как совокупность неких благ, созданных самими детьми, следует от не сти комп о нен ты, вы де ленн ые в. в. абраменковой: традиционные народные игры, детский фольклор, детский правовой кодекс, детский юмор, детскую магию и мифотворчество, детское философствование, детское сло во твор че ст во, эс те ти че ские пред став ления детей, наделение прозвищами сверстников и взрослых, религиозные представления [1, с. 110—111].

в свою очередь, специализированный уровень имеет смысл интерпретировать как совокупность благ, производимых взрослыми для детей. в частности, можно говорить о таких двух крупных элементах, как индустрия и ин-фра струк ту ра дет ст ва.

в настоящей статье ставится задача проанализировать нормативную специфику порядка в игровой деятельности субкультуры детства, для чего целесообразно рассматривать его в рамках обыденного уровня, поскольку именно здесь выделен компонент «нормотворчество». в. в. аб ра мен ко ва об на ру жи ва ет сле дующие проявления детского правового кодекса: право на использование мест, представляющих значимость; право старшинства; право собственности; нормативный порядок взыскания долгов, возврата, обмена и пр. [1, с. 110]. по сути, оно выражает общее стремление каждого члена детского сообщества к порядку. такая потребность обусловлена практическими соображениями выстраивания отношений для организации продуктивной совместной деятельности, главным образом для игры, которая является, как пишут с. Ш. тлеубаев и б. с. тле убае ва, «са мо цель ным фе но ме ном» [11, с. 177].

для некоторых видов игр требуется ведущий. его выбор осуществляется посредством использования такого жанра детского фольк-ло ра, как счи тал ки.

жеребьёвка базируется на равноправном участии всех потенциально играющих детей в процессе избрания ведущего, что характеризуется также объективностью, непредвзятостью и невозможностью прогнозирования. счёт осуществляет ребёнок, зарекомендовавший себя как честный. тем не менее за ходом жеребьёвки каждый из детей внимательно следит, что исключает возможность неправильности результатов. если замечена ошибка, ведение счёта начинается заново, иногда с переизбранием его осуществляющего. дети особенно чутко реагируют на характер ошибки. в случае, когда она непреднамеренна, жеребьёвка может и продолжаться. если же признан характер целенаправленности, предвзятости, преднамеренности, иногда путём сговора ввиду наличия каких-либо субъективных чувств, взаимоотношений ведущего с другим ребёнком, решение подлежит обязательному и безусловному пересмотру.

такое критическое, строгое отношение к ходу жеребьёвки объясняется спецификой её виденья ребёнком. осуществление счёта воспринимается как сакральный акт. тот, кто произносит считалку, является лишь инструментом в руках некой абстрактной магической силы, которая может иметь такие формы воплощения, как случай, сила, бог. но инст-ру мент дол жен быть «пра виль ным», что в данном случае интерпретируется как непротивление решению силы, отсутствие субъективных интересов. в этом контексте ребёнок — только проводник воли силы. пренебрежение её выбором должно караться. вердикт силы не-пре ло жен и не ос по рим.

примечательно, что сам ребёнок, определённый в ходе жеребьёвки ведущим для какой-либо игры, воспринимается как избранный, отмеченный сакральной сущностью.

такое виденье считалки следует связать с её ис то ри че ским функ цио наль ным на зна че ни ем, имевшим место в специализированном уров- не: обрядовый характер проведения инициации в мире взрослых. потеряв востребованность и подвергшись творческой переработке детей (при этом был осуществлён переход из специализированного уровня в обыденный), считалки стали элементом, принадлежащим ис клю чи тель но ми ру дет ст ва.

ф. с. ка пи ца и т. м. ко ля дич ука зы ва ют на ис сле до ва ния а. н. мар ты но вой, ко то-рая подчёркивала отсутствие уже в XiX веке аналогий данного жанра в мире взрослых [5, с. 83].

вторым регулирующим компонентом отношений в детском сообществе, находящемся в игровом процессе, являются правила, некая совокупность законов игры. на это обращал внимание, в частности, французский антропо лог и со цио лог р. кай уа: «лю бая иг ра есть система правил. ими определяется то, как “играют”, а как “не играют”, то есть что разрешается, а что запрещается. Эти конвенции одновременно произвольны, императивны и без-апел ля ци он ны» [4, с. 35].

установленные правила требуют безусловно сти вы пол не ния.

вместе с тем р. кайуа указывал на две следующие особенности. во-первых, несоблюдение правил возможно в том случае, когда оно не демонстративно, а является скрытым от дру гих уча ст ни ков. «да же ес ли иг рок жульничает, — писал учёный, — он всё-таки делает вид, что соблюдает правила. он не оспаривает их — он злоупотребляет доверием других игроков… нечестность такого игрока не разрушает игру» [4, с. 46].

во-вторых, исследователь утверждал, что существует большое количество игр, в которых правила отсутствуют (преимущественно, ролевые игры). он считал, что такое поведение по аналогии (понарошку) замещает правила и функционально им тождественно [4, с. 47].

в сле дую щем су ж де нии р. кай уа вы ска зы-вал бо лее ра ди каль ную мысль: «…ко гда иг ра заключается в подражании жизни, то, с одной стороны, игроки не могут придумывать и соблюдать правила, каких нет в реальности, а с другой стороны, такая игра сопровождается сознанием того, что данное поведение — всего лишь ми ми че ское по до бие» [4, с. 48].

здесь, возможно, следует не согласиться. если игра основана на воспроизведении отношений, ситуаций, имеющих место в реальной жизни, то она не может копировать их, абстрагируясь от правил, норм, законов, на которых они выстроены. другими словами, играя понарошку, вместе с тем ребёнок снова, но в упрощённом виде запускает механизмы регулирования выбранных систем взаимоотношений, он использует правила, принятые в мире взрослых. Элементы же специализированного уровня в результате творческой переработки становятся компонентами обыденной практики субкультуры детства. следовательно, даже играя понарошку, ребёнок соблюдает сово-куп ность норм.

в целом необходимо признать, что нельзя осуществлять игровую деятельность без правил. в детском сообществе это осознание наступает довольно рано в силу того, что произвольные желания отдельного ребёнка по своей природе эгоистичны. но эгоизм не может служить основой для взаимодействия да же на уров не «я — он/она» (мик ро груп па). здесь необходима выработка системы дис-ци п ли ни рую щих нор ма тив но-пра во вых мер, о т в еча ющ и х э ти ке спра в ед л и вос т и, ко т о-рые не лишали бы свободы действий одного ребёнка, но и не позволяли бы ему посягать на лич ность дру го го. а. в. про кофь ев от меча ет: «спра вед ли вость от ве ча ет об щей моральной установке рассматривать благо другого человека в качестве самостоятельной, неинструментальной ценности, однако лишь в том отношении, что она запрещает лишать его той доли благ, которая выявляется на основе беспристрастного применения критериев честной кооперации. пределом нормативных претензий этики справедливости является предписание способствовать тому, чтобы другой получил свою честную долю» [9, с. 14]. принятие этого всеми членами детского сообщества обеспечивает продуктивность иг ро вой дея тель но сти.

важно заметить, что на уровне субкультуры детства амбивалентность справедливости и закона не столь критично диссонирует, как в ми ре взрос лых. как под чёр ки ва ет с. в. мареева со ссылкой на результаты опроса фом в 2000 го ду, «по ня тие спра вед ли во сти тол ковалось респондентами через законность лишь в 7% случаев… и ещё 6% толковали справедливость че рез прин цип рав но пра вия…» [7, с. 23]. а в. л. рим ский при во дит сле дую щие ста ти-стические данные: «для 40% из них (российских гра ж дан. — с. е. ) спра вед ли вость да же выше закона, а сами законы — несправедливы. но при этом российские граждане хотели бы получить справедливость в первую очередь от государства, хотя в настоящий период большинство из них оценивают само государ-ст во как не спра вед ли вое» [10, с. 30].

поскольку в субкультуре детства (рассматриваемая верхняя возрастная граница — 12 лет) категория справедливости не имеет политической окраски и не вступает в открытый конфликт с законностью, постольку противо-пос тав ле ние «спра вед ли вость» — «за кон» к субкультуре детства не применимо.

можно предположить, что детская игра — более строгая в морально-этическом плане, чем взрослая игра или реальные жизненные эпизоды, выбранные ими для игрового воспроизведения. при этом сами дети более требовательны друг к другу в плане предписанных норм. возможно, это следует объяснить их обострённым чувством справедливости, честности, правоты. взрослые уже имеют привычку, умение лгать, предумышленно не соблюдать нормы, обращать закон в свою пользу. для детей же закон един для всех. он обес пе чи ва ет по ря док. й. хёй-зин га пи сал, что «она (иг ра. — с. е.) ус та-навливает порядок, она сама есть порядок» [12, с. 31]. при этом исследователь обращает внимание на то, что связь игры с идеей порядка определяет её в область эстетиче-ско го, а имен но кра со ты. «Этот эс те ти че-ский фак тор, — про дол жал й. хёй зин га, — быть может, есть не что иное, как навязчивое стремление к созданию упорядоченной формы, которое пронизывает игру во всех её проявлениях» [12, с. 31].

если же говорить о субкультуре детства, как о нелинейной, открытой, динамической системе с позиции синергетики, то в данном случае игра приводит её к состоянию покоя (порядка) в противовес хаосу (беспорядку), что достигается именно упорядочиванием основ ной дея тель но сти ре бён ка.

вполне возможно считать, что одним из системообразующих условий порядка является честность. приведённый выше пример р. кай уа о жуль ни че ст ве в боль шей сте пе ни относится к не детским играм, хотя и здесь они также могут иметь место.

если обратиться к философской интерпретации категории честности, предложенной н. а. бер дяе вым, то мож но об на ру жить следующую идею: мыслитель противопоставляет честность и святость в русском национальном сознании. в настоящее время подобная дихотомия утратила свою актуальность, тем более, применительно к вопросу детства. вместе с тем следует кратко остановиться на некоторых моментах его кон цеп ции.

он раз ви ва ет мысль к. ле он ть е ва о том, что для русского человека не обязательно наличие честности, нравственной самодисциплины. «русское православие, которому русский народ обязан своим нравственным вос пи та ни ем, — пи сал н. а. бер дя ев, — не ставило слишком высоких нравственных задач личности среднего русского человека, в нём была огромная нравственная снисходительность» [2, с. 335]. именно смирение яв-ля лось «един ст вен ной фор мой дис ци п ли ны личности» [2, с. 335], а бесчестность при наличии смирения интерпретировалась в русском сознании как некое зло. примечательно, что сам н. а. бер дя ев ука зы вал на ар ха-ич ность та ко го дуа лиз ма: «…рус ский че ло-век должен выйти из того состояния, когда он может быть святым, но не может быть честным. <…> русский человек и весь русский народ должны сознать божественность человеческой чести и честности» [2, с. 341].

применительно к игре, вместе с тем, честность и смирение, опустив при этом религиозный контекст, можно рассматривать не как дихотомические категории. смирение возможно расценивать как согласие с правилами, с законами, следование им. тогда честность и смирение — гипотетически возможные струк-ту ро об ра зую щие ком по нен ты по ряд ка.

за ме тим, что «по ря док», стрем ле ние к нему, интерпретируется некоторыми учёными как одна из важнейших категорий русского куль тур но го ар хе ти па. так, а. в. луб ский пи шет: «…рус ский че ло век чув ст ву ет себя комфортно лишь в ситуации определённости, где существуют конкретные предписания, что и как делать. ситуация неопределённости, где “разрешено все, что не запрещено”, и допускающая свободу выбора и свободу действий, раздражает русского человека. такую ситуацию русский человек рассматривает как “непорядок”» [6, с. 464]. при этом исследователь подчёркивает связь порядка и государственной власти, авторитета, которые посредством установления многочисленных законов и предписаний создают необходимую для русского человека комфортную среду упорядоченности. важен тот факт, что в данных условиях проис-хо дит са кра ли за ция вла сти ав то ри те та. а. в. луб ский за ме ча ет: «ус та нов ка на “по ря док” в русском культурном архетипе коррелируется с ориентацией на авторитет, который постоянно путает авторитет должности с авторитетом знания. поэтому авторитеты в русском культурном архетипе превращаются в кумиров, не способных ошибаться…» [6, с. 465]. такая подмена понятий не может служить основой порядка в его первоначальном зна че нии: это «пра виль ное, на ла жен ное состояние, расположение чего-нибудь» [8, с. 460]. здесь в большей степени акцент смещён в сторону упорядоченности бытия. но бытие — это «философская категория, обозначающая реальность, существующую объективно, вне и независимо от сознания человека» [3, с. 69]. как можно видеть, при таком подходе власть некоего субъекта не является оп ре де ляю щим мо мен том.

в детском сообществе понимание порядка приближено к указанной философской трактовке категории. если во взрослом мире он связан с сакрализованным авторитетом, который обеспечивает устроенность, то в детском мире он сопряжён с сакрализацией некой высшей силы, духа, которые изъявляют своё решение в игре через ребёнка, осуществляющего жеребьёвку. для субкультуры детства порядок не задаётся неким субъектом. именно это является веской причиной того, что субкультура детства, как диссипативная, открытая, нелинейная система, может находиться длительное время в состоянии порядка, покоя, тогда как во взрослом мире это состояние не столь продолжительно. для взрослого справедливость, честность, смирение становятся все более абстрактными категориями, тогда как для ребёнка они реальны и действенны, практикосообразны. порядок не политизирован, он са кра ли зо ван.

таким образом, нормотворчество в субкультуре детства служит основанием для формирования и сохранения порядка, обеспечивающего продуктивность игровой деятельности детей. игра, базирующаяся на комплексе правил и предписаний, сама, в свою очередь, приводит субкультуру детства, как открытую, нелинейную, диссипативную систему, в состояние покоя из позиции хаоса.