Нормы поведения участников социального партнерства: институциональные аспекты

Одним из фундаментальных положений современной институциональной теории является социальная обусловленность экономической деятельности людей, что определено самим содержанием понятия «институт».

Как отмечает Э. Гаджиев [1], Т. Веблен, как зачинатель институционального направления в экономической науке, определяет понятие «институт» как распространенный образ мысли касательно отдельных отношений между обществом и личностью и отдельных выполняемых ими функций или, другими словами, институт – это система жизни общества, слагающаяся из совокупности ограничений, действующих в определенное время или в любой момент развития какого угодно общества.

Институты в понимании Дж. Коммонса – это производственные корпорации, профсоюзы, торговые объединения, семья, государство или в широком смысле – это коллективное действие по управлению, либерализации (высвобождению) и расширению поля индивидуальных действий.

В рамках последующего развития неоинституционализма произошло некоторое переосмысление в понимании термина «институт». Данные преобразования понятийного аппарата институционалистов связывают с Д. Нортом, который под определением «институт» понимал разработанные людьми формальные (законы, конституции) и неформальные (договоры и добровольно принятые кодексы поведения) ограничения, а также факторы принуждения, структурирующие их взаимодействие (суды, полиция и т.д.). По мнению Д. Норта, в качестве института могут выступать набор правил, процедура соответствий, моральное и этическое поведение индивидуумов в интересах максимизации дохода. При этом Д. Норт разграничивает понятия «институт» и «экономическая организация», отождествление которых предлагал Дж. Коммонс, утверждая, что институты являются правилами игры, а экономические организации – это группы индивидов, действия которых связывает общая целевая функция.

Социальное партнерство, как феномен экономической активности организованных групп людей, учитывая приведенные выше подходы к понятию «институт», естественным образом соответствует данной базовой категории институционализма.

Главная методологическая трудность в понимании значения и места социального партнерства в жизни современного индустриального общества в России и постиндустриального (информационного) общества на

Западе состоит в том, что, с точки зрения идеологии, они по-разному подходят к этому общественному явлению [2]. Суть различий А.А. Силин видит в следующем: отечественные идеологи социального партнерства нередко считают его способом согласования интересов, объективно различных у органов государственной власти, работодателей и наемных работников в рыночном обществе. В развитых странах Запада социальное партнерство естественно вытекает из общности интересов участников социального партнерства в зрелом гражданском обществе, где нет таких социальных контрастов, как в пореформенной России. Но и там идет постоянная борьба между трудом и капиталом, доказательством чему служат периодические конфликты между ними в форме забастовок и локаутов, которые в большинстве случаев кончаются взаимоприемлемыми компромиссами.

Следовательно, встает вопрос о нормах поведения, границах дозволенного при принятии решений и выборе способа проявления активности участников процесса социального партнерства.

Институциональная экономика предполагает наличие доверия, заключающегося в ожидании определенных действий окружающих, которые влияют на выбор индивида, когда индивид должен начать действовать до того, как станут известными действия окружающих [3]. Дж. Коулмен так сформулировал зависимость потребности в доверии от условий заключаемой сделки: чем больше величина проигрыша, тем выше должен быть уровень доверия между участниками сделки.

Интересные данные о минимально необходимом уровне доверия, об оценке уровня деперсонифициро-ванного доверия (т.е. взаимодействие не ограничивается лично знакомыми людьми) в странах с развитой рыночной экономикой приводит А. Олейник [4]. Положительный ответ на вопрос: «исходя из Вашего личного опыта, считаете ли Вы, что окружающим людям можно доверять?» – составил: в Дании – 94%, в ФРГ-90%, в Великобритании – 88%, во Франции – 84%, в северной Италии – 72%, в южной Италии – 65%. Следует подчеркнуть также достоверно установленную связь между значительной ролью мафии и критически низким уровнем доверия в южных регионах Италии и, следовательно, потребностью в субституте доверия, третейском суде, которому доверяют (или подчиняются) оба участника сделки.

Несмотря на отсутствие данных о результатах такого рода опроса в России, тем не менее можно считать, что глобальной проблемой российского общества яв-

ляется недоверие к государству. Так, из ответов на традиционный вопрос Всероссийского центра по изучению общественного мнения в июле 1999 года следует, что от 40 до 86% населения недовольны экономической политикой государства: 44% опрошенных обеспокоены ростом преступности, и более 33% – слабостью, беспомощностью государственной власти. Симптомы усиления социальной напряженности в российском обществе разнообразны, но при всем разнообразии имеют один общий источник – невыполнение государством своих политических и организационных функций [5]. Отсутствие доверия к государству и порождает закономерность возникновения альтернативных правоохранных структур и соответствующую криминализацию бизнеса.

Важным условием функционирования рынка на основе доверия в деперсонифицированной форме является наличие еще одной конституциональной нормы рынка – эмпатии (способности поставить себя на место контрагента и понять его ощущения, интересы и намерения [6]). Необходимо подчеркнуть, что в аспекте рыночных норм поведения эмпатия рассматривается вне эмоциональной окраски сопереживания, а как попытка выяснения позиции контрагента: продавца, покупателя, кредитора или любого другого субъекта рыночных отношений. Данная норма является необходимым условием для проведения маркетинговых исследования рынка, анализа репутации партнера, осуществления процедур эффективного управления спросом и, следовательно, предполагает возрастание объема получаемой информации.

С категорией «эмпатия» непосредственно связана категория «свобода». Б. Спиноза так определил свободу: «Чем человек активнее, чем большее количество внешних тел он вовлекает в свою деятельность, тем больше мера его свободы, ибо чем лучше он знает природу внешних тел, тем умнее (а стало быть, и успешнее) он с ними действует, тем меньше он испытывает их неодолимое сопротивление» [7]. При анализе рыночного поведения хозяйствующего субъекта выделяется свобода в негативном смысле – как независимость поведения индивида от намерений и желаний окружающих – и свобода в позитивном смысле, заключающаяся не в отрицании влияния окружающих на поведение индивида, а в расчете только на самого себя при сознательном использовании данного влияния в своих целях. Именно такие установки положены в основу поведения предпринимателей, удержавшихся в бизнесе.

Следовательно, можно сделать вывод, что эмпатия и позитивная свобода как нормы рыночной экономики присущи российскому стилю бизнеса.

Результаты анализа развития норм поведения, обеспечивающих равновесие рынка, представлены в таблице, составленной автором по материалам М.П. Завьяловой [8] и А. Олейника [9].

Таблица

Характеристика норм поведения участников социального партнерства в российском бизнесе

Таким образом, анализ российских особенностей социального партнерства позволяет сделать вывод, что после пятнадцати лет проведения рыночных реформ характер норм поведения участников системы социального партнерства не соответствует стандартным, характерным для стран с развитой рыночной экономикой.

Как отмечает Е.А. Кондрашова [10], в результате формируется чрезвычайно расточительная и неэффективная система, в рамках которой огромный аппарат государственных органов правопорядка (сам по себе высококоммерциализированный) дополняется разросшимися службами безопасности крупных корпораций, частными охранными агентствами и т.п., численность служащих которых превышает миллион человек. К тому же обе системы одновременно сотрудничают и соперничают с криминальными группировками. В такой системе очень трудно четко отличить легальные методы защиты собственности и способы принуждения нарушителя условий контракта (в том числе и социальных) к выполнению своих обязательств от незаконных.