О функциях и символике снов в повести Е. Домбровской "Весна души. Страницы жизни рабы Божией Анны"

Статья продолжает серию работ, посвященных исследованию литературной аскетической прозы современного московского автора, произведения которого пока мало известны [6]; [7]; [8]. Е. Домбровская — прозаик, эссеист, автор фундаментальных статей по проблемам православия (в частности, в качестве послушания от своего Духовника, архиепископа Алексия (Фролова), она работала над масштабным трудом — «Словарь христианских понятий», большая часть которого была написана). Самые крупные ее сочинения — это духовная биография собственного рода «Воздыхания окованных. Русская сага», метароман о Чехове и аскетическая повесть «Весна души. Страницы жизни рабы Божией Анны»1. В опубликованных ранее статьях, посвященных этой повести [6]; [7]; [8], речь шла в целом о ее проблематике и поэтике, о жанре, о заголовочном комплексе и собственно об аскетическом опыте самопознания — «очищении сердца», который развернут перед читателем. Важно — и это едва ли не единственный пример в современной литературе, — когда автор четко и последовательно, с опорой на святоотеческую традицию, разделяет душевные и духовные аспекты жизни христианина2 и показывает, опираясь на толстовскую «диалектику души» (см. об этом: [12]; [13]), опыт, пережитый обычным человеком.

Повесть возвращает нас к той традиции духовного письма, которая раскрывает внутреннюю брань человека со своими страстями и помыслами. Эта традиция была во многом вытеснена житийным каноном, предполагающим иной ракурс изображения — внешних подвигов и достигнутых состояний святости. Концептуальной установкой, организующей процесс самопознания и познания мира, становится глубокое понимание-переживание святоотеческого принципа «определительности» — потребности ума находить Божественные основания (логосы) каждого явления, каждой вещи (см. об этом: [6]; [8]). В этом аспекте по-новому осмысляются характер творческой деятельности человека, природа таланта. Документальность, автобиографичность и прямая отсылка к евангельским и святоотеческим источникам соединяются в тексте с образным словом, мастерством описаний, с погруженностью автора в мир художественной литературы.

В предложенной работе речь идет о снах и видениях, которые, безусловно, несут особую нагрузку в повести: поясняют в образно-символическом ключе все происходящее с героиней. Сюжетно и структурно сны (их описаний насчитывается, если

О функциях и символике снов в повести Е. Домбровской... 137 еще взять во внимание описания снов дочери и других персонажей — больше десятка (а именно 14)) непосредственно включены в аскетическую практику Анны, ее путь поступен-ного (от «ступеней») стяжания «даров духовных».

Автор очень хорошо знает святоотеческое учение о снах и видениях, о том, с какой осторожностью и при каких условиях человек может обращаться к их интерпретации. Существует целая традиция замечательных сочинений святых отцов, от Иоанна Лествичника до свт. Игнатия (Брянчанинова), в которых подробно и обстоятельно разъясняется природа снов и видений и опасность самостийного «вхождения» в них [1]. Поэтому сны (всегда, а особенно в такого рода литературе) — это чрезвычайно тонкая и сложная материя для анализа. Сразу следует отметить очень сдержанный, почти констатирующий тон описаний. Никакой сентиментальности и умилительности, которые бы свидетельствовали об «уклонениях» автора в аспекты собственно человеческой душевности и характеризовали бы просто психологическое состояние героини. Здесь речь — сугубо о духовном пути и духовной проблематике. В комментариях к произведению Е. Домбровская указывала, что в своих трактовках и прочтениях запомнившихся снов (а повесть, напомним, носит автобиографический характер) она опиралась, в первую очередь, на оценки своего Духовника — архиепископа Алексия (Фролова), известного своей строжайшей аскетической верностью духу Евангелия. По прошествии лет смыслы сновидений, часто прямо пророческие и касающиеся не только собственно судьбы героини, стали еще более очевидными. Св. Николай Сербский (Велимирович), автор фундаментального сочинения «Символы и сигналы», замечал, предваряя разбор описаний снов в Библии: «Согласно Библии, Елиуй, друг Иова, поучал его: “1. Господь говорит с людьми во сне, в ночном видении, когда сон находит на людей… тогда Он открывает у человека ухо и запечатлевает Свое наставление, чтобы отвести человека от задуманного дела и удалить от него гордость, чтобы отвести душу его от пропасти и жизнь его от поражения мечом” (Иов. 33:15–17). Справедливость этих слов была множество раз подтверждена на опыте. <…> Примеры снов-сигналов многочисленны и в наши дни. Кто имеет уши, чтобы слушать, да слышит! Кто имеет духовный разум, чтобы понимать, да уразумеет! О снах-сигналах, явленных в наши дни, можно написать множество томов»3.

Если же говорить о духовно-литературных традициях, которым следует Е. Домбровская, рассказывая о снах-видениях героини, то, возможно, наиболее типологически близкими являются описания снов монахини Сергии (Клименко)4 и видений Таисии Леушинской, рассказанных в «Записках и пись-мах»5. Записки, как известно, предваряются вступлением, в котором прямо говорится о том, что они благословляются свт. Иоанном (Кронштадским) на публикацию с назидательной целью6. Предварив наши размышления приведенными сведениями и замечаниями проблемно-методологического характера, приступим к рассмотрению собственно снов.

Все сны пронизаны, одухотворены глубокой христианской образностью и символикой: в них фигурируют крест, лестница в воздухе, Чаша для Причастия и чаша скорбей, храм, иконы и оклады для икон, образ Спасителя и Богородицы, св. Сергий Радонежский и св. князь Владимир и т. п.

Несколько очень ярких описаний связаны главной темой для христианина — темой креста. Первый сон Анна видит в самом начале своего духовного пути, и ему предшествует тяжелое «наваждение бесовское»:

А под утро был сон. Она вдруг увидела большой бронзовый крест, который достался ей от бабушки; он когда-то был храмовым напрестольным крестом, а после разрушения церкви — очень давно это было! — священник отдал эту святыню бабушке, а та завещала Анне. Теперь же ей был показан тот самый крест, как он и был наяву: на стене в молитвенном углу Анны. К подножию креста стекала струйка крови и останавливалась на Голгофе над главой Адама темным рубиновым сгустком…7

Так запечатлена истина о пути православного человека как пути всегда крестном. И тут, убежден автор, не может быть разделения на строгий крестоносный евангельский путь для монахов и другой — для мирян. Путь — один, а только образ жизни разный и «нет христианина не подвижника, разумеется, в меру природных сил и возможностей» (63): «Недаром

Духовник так часто повторял в своих проповедях то удивительное и немногим понятное слово: “Запомните, дорогие, <…> достоинство человека восстанавливается на Кресте”» (329). Трудно переоценить в этом сне и образ пролитой к подножию креста крови, образовавшей «темный рубиновый сгусток». «Пролитие крови» символизирует выстраданность духовных обретений: только так, а не из прочитанных книжек достигается подлинное смирение — состояние «сокрушенного сердца». Сон коррелирует с эпизодом, когда Духовник не стал говорить с ожидавшей его Анной:

…Духовник резко повернулся к Анне спиной и зашагал от нее, мерно и твердо отстукивая путь своим архиерейским посохом…

Анна осталась стоять, где стояла. Она почувствовала реально и физически осязаемо, увидела, как на вскрытии, своим внутренним зрением, что в ту минуту из сердца ее вытекла живая горячая струя крови. Невероятно? Но это так. Обостряет Господь в особые редкие минуты духовное зрение. Прочувствовав это видение почти хладнокровно, как бы зафиксировав его, постояв еще немного, Анна тоже повернулась к Святым вратам и спокойно зашагала в свою сторону, поражаясь той странной внутренней тишине и даже какой-то благости, любви, разлившейся в ней…

«Вот когда будешь радоваться…» — вспомнились ей тут слова Духовника, сказанные ей сколько-то лет назад (460).

Христианская символика страданий на кресте, «пролития крови», обретаемой благодати и будущего спасения в глубинном и глобальном смысле связывается с таинством Евхаристии. В повести дается описание сна дочери героини, который прямо трактуется как спасительный, как Господняя помощь человеку, сбившемуся со своего крестного пути. Дочь видит вереницу монахов, выходящих из собора, а впереди — «маму, тоже в черном», торжественно и благоговейно несущую «впереди всей процессии драгоценную Чашу» (239). «Наверное, Господь хотел показать Маше, какие скорби из-за нее несет ее мать…» (239), — замечает повествователь. Сама же дочка признается, что в этой Чаше был ей явлен образ материнских молитв за нее (239). Эта глава с характерным названием «Христос никогда не отдыхает» завершается эпизодом видения чудесного причастия, опять же зеркально коррелирующим и, если использовать музыкальную терминологию, симфонически усиливающим не только описание сна девочки, но и снов о кресте и пролитой крови:

…когда приняла причастие, она смогла каким-то чудесным образом увидеть, как святая частица Тела Христова проникла в нее и как опустилась она в сердце. Анна видела себя совершенно прозрачной. И явственно — сердце. И сердце ответствовало молитвой — такой, какой Анна никогда не знала и не способна была бы совершить своими усилиями, — ее сердце тихо бурлило, как неумолкаемый и ровный источник, изливая молитву: «Господи, Иисусе Христе, сыне Божий, помилуй мя, грешную»…

Этот источник жил и пел в ней несколько дней… (245).

Все эти эпизоды связаны помимо тематики имеющими ключевое значение сквозными образами-символами: креста, сердца, пролитой крови. Они читаются как знаки, как главные ориентиры пути христианина и как залоги, противоядия от «закваски фарисейской». Эта тема в качестве завершающего и очень мощного аккорда в симфоническом звучании связанных между собой снов-видений явлена в страшном сне о признании себя фарисеем. Героиня видит себя распятой, и от нее требуют признания, что она-то и есть фарисей:

«Нет! — кричало ее сердце. — Это неправда! Ни за что! Это всё была клевета». — «Скажи, покайся и признайся, что ты — фарисей». Сколько длилась эта страшная борьба — час или два? — трудно сказать, но, собрав последние силы, Анна, сама не понимая, почему и как, сдалась, и все-таки вдруг прокричала эти страшные для нее слова в самом последнем своем отчаянии: «Ну и пускай: я — фарисей! я — фарисей! я — фарисей…»

И в тот же миг она увидела духовным зрением своего Духовника в полном архиерейском облачении, который медленно приближался к ее кресту и, приблизившись, с великой любовью и светлейшей радостью медленно благословил ее двойным широким архиерейским благословением… (281–282).

Другими словами, только пережив сердечный опыт приобщения к Истине и постоянно испытывая себя беспощадным судом перед образом Креста и распятия, можно избежать фарисейского каменносердечия, «дебелости сердца», как

О функциях и символике снов в повести Е. Домбровской... 141 любил выражаться свт. Игнатий (Брянчанинов). Потому и благословляет ее Духовник — он видит обретаемые героиней дары смирения.

Тема смирения является цементирующей для всей книги. Собственно, всё, о чем рассказывается в ней, можно охарактеризовать одной из формул-расшифровок к главе: «Между страхом и надеждой» — «в школе сокрушения», прямо выводящей к строкам 50-го Псалма: «Сердце сокрушенно и смиренно Бог не уничижит». Потому особое значение в контексте других снов-видений, а также и всей повести в целом имеют сны, раскрывающие эту тему. Они даже графически выделены курсивом и по объему превосходят все ранее упомянутые. Это сны «о тарелочках» и о «шутовском колпаке», окрашенные светлой интонацией надежды на спасение: «Наконец-то стрелки сердечных весов Анны качнулись в сторону надежды» (488).

Сон «о тарелочках» Анна видит в самом начале своего пути, когда только приступает к постижению уроков различного рода «сокрушений». Это своего рода напутствие для новоначальных, которым еще даруется благодать, чтобы сердце запомнило это состояние и человек смог бы пережить обязательные и длительные периоды, когда благодать отымается. Ей снится монах с золотым наперсным крестом — «радостный, светящийся, приветствующий ее какими-то не по-земному красивыми речами». Он преподносит ей корзину с тарелочками:

«Но у меня же ничего нет! — отвечала изумленная Анна. — Чем же я их кормить-то буду?» — во сне Анне почему-то сразу стало ясно, что тарелочки — это люди. А батюшка с улыбкой достал со дна корзинки маленькую луковичку и какую-то хилую морковку: а вот, мол, тебе и провизия твоя, вот и корми… (186).

«Хилая морковка» непосредственно связана с высказыванием Духовника (опредмеченное высказывание), которое он повторял не один год в назидание стремящимся возвыситься над другими, показать себя: «Сиди морковью в ряду других морковок, пока Господь в капусту не пересадит» (179). А «маленькая луковичка» прямо отсылает к луковке из «Братьев Карамазовых»: подать луковку — проявить сострадательную любовь, хоть малую ее толику, и это — пусть малое — движение сердца может стать спасительным как для подающего, так и для того, кому «маленькая луковичка» подана. Тем самым сон проясняет, кроме ранее указанного, то, как поступать христианину с другими людьми, чем «питать» человека, чтобы поддерживать в нем живую жизнь.

Этот сон вступает в своеобразный диалог с другим, завершающим тему смирения, — сном о шутовском колпаке. Анна видит себя — простоволосую и в послушническом подряснике — сначала рядом со старчиком (старцем), с которым связывает ее особенная родственная нежность, возможная только в духовной жизни, потом — в окружении церковных иерархов, предлагающих ей вместо монашеского клобука — «аккуратно разложенный… длинный белый шутовской колпак», и в завершение сна — картина «метаний» — земных поклонов друг другу Анны и неизвестного, но как будто и хорошо знакомого ей монаха. Сон оставляет светлое впечатление:

Явление двух неизвестных ей старцев: древнего и молодого — утешило и согрело сердце Анны — она почувствовала, что дорога им. А колпак… Уж сколько времени голова ее ждала апостольника… Но теперь вот и колпак ей горячо полюбился, как образ надежды, как символ радостного ученичества в школе сокрушения, где Бог помогает душе преодолеть в себе земную греховную тягу, как знак вожделенной свободы от тиранства «Саула» в собственном сердце (488–489).

Другими словами, этот сон является свидетельством свыше, что еще одна ступенечка в ее восхождении к Истине взята. Отсюда радость.

Однако последний сон, который автор в переписке называет самым страшным, размыкает, как нам кажется, тему личного пути Анны в пространство церковного мира и церковной жизни, в контекст судеб русской православной Церкви. Героиня видит себя в храме, где все вопиет о страшном, каком-то безнадежном запустении: иконы не чищены, ликов не разглядеть, многие — закрыты, как витринки в галереях, чтобы не выцвели, а потом и вовсе — «огромные для такой маленькой церковки пустые оклады, в которых отсутствуют лики» (504). Внутренним зрением она видит Тех, Кто был

О функциях и символике снов в повести Е. Домбровской... 143 изображен на иконах, но сейчас вместо Них «в окладах только зияет белая штукатурка стен», отчего «ей становится ужасно больно, безысходно-тоскливо» (505). Священник уходит, Анна спешит за ним, но не успевает и остается одна в пустом храме. Можно, по-видимому, прочитать этот сон как пророческий и предупреждающий одновременно — о трагических испытаниях и искушениях, которым может быть подвергнута Церковь, об опасностях ее обмирщения, в частности…

Суммируя наши наблюдения, заметим, что уже первоначальный анализ снов в повести раскрывает их системный характер и масштабность, принципиальную значимость в прочтении духовного пути Анны, соотнесенного с судьбами православия в России. Сны выполняют функцию символи-чески-образного аналога происходящего с героиней и откровения о смыслах этого происходящего. Будучи вестниками мира невидимого, они напрямую связаны с эпифаническим принципом изображения. Теологический термин эпифания , означающий «явление Бога», используется сегодня в исследованиях, посвященных художникам особого типа — обостренно яркого восприятия мира, таких, как Л. Н. Толстой, И. А. Бунин, М. Пруст, Д. Джойс (см. об этом: [5, 130]; [11, 374]; [10, 9]; [9, 47]). В подобном использовании — верном, но все же во многом метафорическом — этот термин лишается главного религиозного значения и трактуется как «эстетический аналог мистического акта, когда художнику внезапно открывается, “излучается” сама “душа” какого-то предмета, случая, сцены, притом не из области возвышенного — что существенно — а из самой обычной окружающей жизни» [11, 374]. Так, О. В. Сливицкая в одной из статей о Толстом замечает:

Искусствознание последнее время оперирует теологическим понятием эпифания . В традиционном понимании — это внезапное озарение, зримое или слышимое проявление божественной силы. Вне религиозного смысла это — моменты бытия, часто привычные, но вдруг увиденные заново. В эти мгновения человек погружается в жизнь со всей полнотой и мощью. Возникает чувство своей причастности ко всему [10, 9].

Далее в качестве примеров исследовательница приводит в одном ряду размышления Умберто Эко о поэтике Джойса и «Дневники» Александра Шмемана, которые «буквально переполнены эпифаническими моментами» (что вполне понятно, если иметь в виду то, кому принадлежат эти «Дневники». — Н. П.), называемыми самим священником «уколами полноты и блаженства», «иконой вечности» [10, 9]. Сюда же О. В. Сливицкая относит и японские хайку, в которых, по ее словам, «непритязательные моменты, что запечатлевают вечность, всплывают из пустоты» [10, 9]. Очевидно, что при выявлении эстетического сходства отмеченных ею явлений совершенно стираются различия их мировоззренческой природы, а само исходное теологическое понятие во многом утрачивает содержательную определенность. Сны в повести Домбровской возвращают нас именно к настоящему смыслу эпифанических явлений, соединяя духовное и художественное, облекая «ощущение и движение духовные» [3, 316], «глубокое и сильное духовное впечатление» [2, 358] в эстетически адекватную форму.

Примечания

Домбровская Е. Воздыхания окованных. Русская сага. Ontario: Altaspera Publishing, 2012. 718 с.; Домбровская Е. Путь открылся… Чехов [Электронный ресурс]. URL: ; Домбровская Е. Весна души. Страницы жизни рабы Божией Анны. М.: У Никитских ворот, 2016. 512 с.

«По учению Апостола Павла, духовный человек четко отличается от человека душевного. Духовным является тот человек, который имеет в себе действие Святого Духа, тогда как душевным человеком является тот, у кого есть душа и тело, но кто не стяжал Святого Духа, дающего жизнь душе. Душевный человек не принимает того, что от Духа Божия, потому что он почитает это безумием; и не может разуметь, потому что о сем надобно судить духовно. Но духовный судит о всем, а о нем судить никто не может (1 Кор. 2:14–15)» [4, 9].

Николай Сербский (Велимирович), свт. Символы и сигналы [Электронный ресурс] // Предание.ру / [благотворит. фонд «Предание»]. URL: http://predanie.ru/nikolay-serbskiy-velimirovich-svyatitel/book/71722-simvoly-i-signaly/ (15.05.2017).

См. в книге: Сергия (Клименко), монахиня. «Минувшее развертывает свиток…». [Б. м.]: ЗАО «Православная инициатива», 2005. С. 87–95. Ср.: Домбровская Е. Видение мытарств монахине Сергии Клименко. Литературный дневник [Электронный ресурс] // Проза.ру. URL: http://www.proza.ru/diary/skityanka/2015-03-29 (15.05.2017).

• ⁵    Записки и письма игумении Таисии, настоятельницы Леушинского монастыря / [сост. А. Стрижев]. М.: Паломникъ, 2000. 430 с.

• ⁶    «Однажды довелось мне более часа беседовать наедине с общеизвестным нашим светильником о. Иоанном Сергиевым-Кронштадтским. Когда разговорились мы с ним о вышеприведенном предмете, то и он стал доказывать мне необходимость предать записи все бывшие мне явления и видения, каковые, по мнению его, имеют много назидательного смысла и значения, не только единолично для меня самой, но и для других. <…> Бога же призываю в свидетели, что пишу чистую правду и истину, настолько справедливо, насколько доступно передать словом необъяснимое, высшее, и насколько сохранила во мне все сие моя память, без всякой прикрасы, в полной истине» (Записки и письма игумении Таисии… С. 10).

• ⁷    Домбровская Е. Весна души. Страницы жизни рабы Божией Анны. М.: У Никитских ворот, 2016. С. 142–143. Далее ссылки на это издание приводятся в тексте статьи с указанием страницы в круглых скобках.

Дата поступления в редакцию: 02.06.2017