О приобретении российскими миссионерами книг в Пекине в первой половине XIX века

Деятельность членов духовной миссии в Китае и формирование собраний китайских, маньчжурских и тибетских книг в России отражены в научных работах российских и китайских ученых: В. М. Алексеева1, П. Е. Скачкова [11: 136–148], И. Ф. Поповой [10: 438–449] [9: 450–465], Т. А. Пан [8: 479–514], Р. М. Валеева [3], А. В. Зорина [5: 355–405], В. Л. Успенского [13: 65–76], [14: 74– 80], М. А. Азаркиной [1: 4–12], Д. И. Маяцкого [1: 4–12], [4], [6: 76–86], Е. А. Завидовской [4], Р. В. Берёзкина [20: 93–112], Цай Хуншэна [21: 239–242], Ми Чжэнбо [28: 16–22], [29: 83–90], Янь Годуна [34: 78–83], [35: 68–73], Сяо Юйцю [33: 81–89], Лю Жомэй [27: 54–66] и др. К сожалению, из-за отсутствия на данный момент достаточного количества исторических источников, известны не все подробности работы членов миссии по собиранию книг в XVIII веке. С другой стороны, о такого рода деятельности миссионеров в XIX веке доступно гораздо больше материалов, оставленных жившими еще тогда китаеведами. Опираясь на эти материалы, мы выяснили, что члены духовной миссии должны были собирать книги не только на китайском, но и на маньчжурском, монгольском и тибетском языках. При этом нередко они приобретали книги на разных языках одновременно. По этой причине невозможно изучать вопрос приобретения книг миссионерами, разделяя их деятельность по языкам. В данной статье на основе исторических источников на китайском и русском языках – рукописей в Институте восточных рукописей РАН, записок корейских посланников «Ёнхэннок» (^ТЖ 연행록, «Записки о походе в Пекин»), дневников приставов Российской духовной миссии, писем и работ российских китаеведов раннего этапа и т. д. – описывается коммуникативная деятельность российских миссионеров в Китае в связи с приобретением ими книг.

ИНСТРУКЦИИ ЧЛЕНАМ РОССИЙСКОЙ ДУХОВНОЙ МИССИИ В НАЧАЛЕ XIX ВЕКА

До 1860 года в Китае российские дела находились в ведении Палаты внутренних сношений (Лифаньюань, S#^). Первая российская духов- ная миссия прибыла в Китай в 1716 году. По Кяхтинскому договору 1727 года ученики миссий стали направляться для обучения маньчжурскому и китайскому языкам в государственном высшем училище Гоцзыцзянь (й^ё). Члены миссии проживали в своей резиденции и получали жалованье, одежду и продовольствие от палаты Лифаньюань [31: 14, 459].

В начале XIX века Россия стремилась к расширению торгово-экономических связей с Китаем, а также к установлению контактов с Кореей и Японией. По Кяхтинскому договору России разрешалось торговать с Китаем только через Кяхту, но это не отвечало потребностям России. Чтобы решить этот вопрос, в 1805 году в Пекин была направлена российская дипломатическая миссия во главе с графом Ю. А. Головкиным (1762–1846). Из-за разногласий по дипломатическому этикету цинский двор тогда отказался принять российскую делегацию. В том же году российское правительство выпустило для членов Девятой миссии инструкцию2. В ней был обозначен ряд актуальных вопросов, на которые сотрудники миссии должны были обратить внимание: отношения между Китаем и Великобританией, выяснение причин неудачи посольства графа Ю. А. Головкина, внутреннее состояние Китайской империи и т. д.3

В 1818 году российское правительство выпустило инструкцию для членов Десятой миссии, в которой о задачах ее сотрудников говорится следующее:

«Миссия обязана по мере данных ей средств собирать для своей библиотеки как сии книги, так и другие достойные любопытства, равным образом доставать географические карты, планы городов, семена, особенно те, кои могут быть с пользою разведены в России <…> Находя хорошие книги и вещи, должно покупать их по два экземпляра – один для миссии, другой для вывоза в Рос-сию»4.

Инструкция также предписывала членам миссии устанавливать связи с китайскими знатными людьми:

«Китайское правительство будет всегда в вас видеть только Даламу или старшего священника, а не дипломатического агента, и для того вам надлежит <…> наблюдать величайшую осторожность <…> Но можно однакож надеяться, что сохранением в Миссии отменного порядка, столь уважаемого в Китае, благоразумием и кротостью поступков, знаками терпеливости и снисхождения, оказанием возможных услуг и ласки вы наконец успеете обратить на себя выгодное внимание почтенных и знатных китайцев. Сии похвальные средства могут мало-помалу вселить в них доверенность к вам и вашим подчиненным и служить впоследствии основанием полезных или приятных связей. <…>

Причисление к вашей миссии одного опытного студента медицины или лекаря может вам послужить новым способом для знакомств и даже дружественных связей. Сверх обязанностей по званию его к Миссии, он должен <…> стараться сделать себя известным и полезным в Пекине, чрез прививание коровьей оспы. Китайцы доныне еще не знают сего спасительного средства предохранения, и натуральная оспа всегда причиняет между ими великую смертность. <…> Лекарь нашей миссии должен, но только с крайнею осторожностью, изыскивать случая к подобным успехам»5.

В инструкциях 1805 и 1818 годов давались указания членам духовной миссии относительно их занятий и исследований, подлежащих сбору книг и способов установления связей с китайскими знатными людьми. Члены миссии должны были изучать политику, историю, географию, юриспруденцию, религии, языкознание, этику и естествознание, приобретать книги нужного содержания, заводить знакомства с полезными людьми.

ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ ЧЛЕНОВ ДУХОВНОЙ МИССИИ В ПЕКИНЕ В ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЕ XIX ВЕКА

Контакты членов духовной миссии с корейскими посланниками

Китайских исторических источников о деятельности членов духовной миссии очень мало. В русских источниках сообщается, что они могли общаться с ограниченным количеством простых китайцев и при этом почти не иметь контактов с людьми образованными. В письме О. П. Войцеховскому врач одиннадцатой миссии П. Е. Кириллов писал, что «в Китае всяк в классе уже преступников, кто с иностранцами сведет друж-бу»6. В цинское время до середины XIX века в Китае «для подобных иностранцев свободен и открыт только путь в Пекинские ярмарки, во все торговые ряды, в съестные, чайные и питейные трактиры, в разные гульбища и тому подобные публичные места»7. Очевидно, цинский двор ограничивал деятельность членов миссии в Пекине. О том же говорится в записках современных им корейцев:

«С целью умиротворения далеких сторон Китайский двор предоставил (русским) резиденцию, но запретил (им) покидать (ее) <…> По периметру резиденции стоял черный палисад, чтобы воспрепятствовать (проникновению в резиденцию)» (Фй^ШЙ^Л ШШ-ЙЙо МЖЙ ҒЖ ЖШЛ-.....Ж^ЖЖШЖЛ).

У палисада выставлялись цинские солдаты [25: 467].

В Отделе рукописей Института восточных рукописей РАН хранятся недавно обнаруженные письма Н. Я. Бичурина на китайском языке, подписанные Хэ Чжиань (^ЖЖ) и адресованные корейским посланникам [7: 67–76]. Они дают новые материалы для изучения деятельности Бичурина в Пекине и раннего этапа корейско-китайско-российских отношений. Эти письма, написанные в 1816–1821 годах, состоят из 20 рукописных копий и 5 оригиналов. Копии писем встречаются в рукописном сборнике без названия под шифром C56 из китайского фонда. Оригиналы могут быть найдены под шифрами D97 и A7 из корейского фонда. Содержание всех оригиналов включается в рукописные копии. Рукописный сборник и оригиналы писем внесены в систематический каталог «Корейские письменные памятники в рукописном отделе Института восточных рукописей Российской академии наук», изданный в 2009 году [12: 245].

Из писем становится понятно, что в начале XIX века Бичурин общался с пятью корейскими посланниками: Ли Човоном (1758-1832, Ж ЖЖ 0^Ж), Ли Инсу (1789-?, ЖЖЖ, 0ЖЖ), Ли Хаксу (1780-1859, Ж#Ж, 0ЖЖ), Ли Бонсу (Ж#Ж, °1^Ж) и Чо Инёном (1782-1850, ЙЖ Ж, ^w

Ли Човон родился в дворянской семье и был сановником при корейских государях Чонджо (1776-1800 И, ^5) и Сунджо (1801-1834, М Ш, ЖЖ>. В 1827 году он был сослан на далекий остров из-за подозрений в измене и там умер через пять лет8. По данным хроники «Сынджон-вон Илги» (ЖЙІЖ0ІЕ, Ж^Ж еЖ, «Журнал Королевского секретариата»)9, Ли Инсу был сыном Ли Човона и служил при Сунджо чиновником невысокого ранга10. После смерти Ли Човона в 1832 году сановники советовали государю казнить его сыновей11. Причиной этому могло быть возможное участие Ли Инсу в политической борьбе. Ли Хаксу был племянником Ли Човона и сановником при государях Сунджо, Хонджоне (1835-1849, ЖЖ, ЙЖ) и Чхольчоне (1850-1864, # Ж, ЖЖ)12. Чо Инён был сановником при Хонджо-не и Чхольчоне13.

В «Плане Пекина, снятом в 1817 году» Н. Я. Бичуриным, объект № 102 – южная резиденция Российской духовной миссии, а № 103 – резиденция корейской дипмиссии. Их разделяла лишь улица Дунцзянми-сян (ЖЖЖ^, ныне улица Дунцзяоминь-сян, ЖЖЖ^).

Первым посланником Кореи, с которым познакомился Бичурин, был Чо Инён. Их знакомство состоялось в начале 1816 года. Чаще всего Бичурин общался с посланником Ли Инсу. Они познакомились весной 1817 года, вскоре после прибытия Ли Инсу с отцом Ли Човоном в Пекин. Бичурин и Ли Инсу обменялись девятью письмами, три из которых были написаны во время пребывания Ли Инсу в Пекине, остальные – после его возвращения в Корею. В двух письмах Ли Инсу Бичурину (под № 314 и 515) нет дат написания.

Из писем мы узнаем о том, что Ли Инсу ходил к Бичурину в гости и был им радушно принят, получал от него в дар различные блюда. Очевидно, письма были написаны в период пребывания Ли Инсу в Пекине в начале 1817 года. Российская южная и корейская миссии соседствовали, поэтому Ли Инсу мог часто бывать у россиян.

В «Описании Пекина», изданном в 1829 году, Бичурин сообщает о резиденции корейцев:

«Подворье худо выстроено, а содержится еще хуже. Приезжающие корейцы по большой части делают для себя в покоях рогоженные шалашики, в которых и проводят зиму. Даже первый посланник занимает места не более полу-комнатки перегороженной»16.

Наверное, Бичурин тоже посещал корейскую миссию. Проведение банкетов было одним из важнейших средств для укрепления двусторонних связей.

Однажды Бичурин помог Ли Инсу получить сочинение по китайской истории, часть которого переводил сам17. По цинским порядкам корейским посланникам было запрещено покупать исторические книги в Китае [26: 464], [36: 117].

В Письме Ли Инсу Бичурин упоминал о корейской медицинской книге «Тонъи погам» (Ж® ЖЖ ЖЖЖЖ, «Драгоценное зерцало медицины восточной страны [т. е. Кореи]») и картах Кореи:

«Я услышал о книге “Тонъи погам”, атласе и других материалах из Вашей страны. Все они прекрасны. Очень жаль, что не могу найти и купить их» (ЙИм й<ж®жш . жиже, ежеж, жжжжж, ^ж »)¹⁸.

Из письма № 6 Ли Инсу:

«Вы просили “Игам” (®Ж 0Ж, Зерцало медицины). Объем не большой, привезти книгу было нетрудно, но она уже напечатана в Срединном государстве. Восточные люди (корейцы) тоже покупают. [Поэтому я не привез ее.] Прошу прошения» (ЖЯ (®Ж» , $#! Ж«, ФИВШЖ, ЖАФ£№ ЖЖАЖ)19-

Медицинское сочинение «Тонъи погам», написанное Хо Чуном (1539-1615, В^Ж ЖЖ), было впервые напечатано в 1613 году. Согласно результатам исследования китайского ученого Цуй Сюханя, до начала XIX века в Корее выходили четыре его переиздания – в 1659, 1718, 1754 и 1820 годах, а в Китае оно впервые было напечатано в 1766 году и переиздавалось в 1796– 1797 годах [23: 331–332]. Поэтому Ли Инсу предложил Бичурину купить это сочинение в Китае.

Ли Човон прибыл в Китай в конце 1816 года и узнал о Бичурине от своего сына Ли Инсу. Но тогда они еще не виделись. В начале 1821 года Ли Човон во второй раз отправился в Пекин для участия в церемонии похорон почившего императора Цзяцина. Тогда он мог встретиться с Бичуриным и передать ему письмо от сына20. В «Путешествии в Китай через Монголию в 1820 и 1821 годах», написанном приставом десятой миссии Е. Ф. Тимковским (1790–1875), сообщается, что Ли Човон посещал российскую миссию и встречался с Бичуриным в апреле 1821 года21. Ли Човон посвятил Бичурину стихотворение, которое включил в свою антологию «Ёнги Пхуён» (^^ДЖ Д^ДЖ, «Дымка области Яньцзи»)22.

Ли Хаксу прибыл в Китай в начале 1820 года в качестве заместителя начальника корейской дипмиссии. В том же году он общался с Бичуриным в Пекине. После возвращения Ли Хаксу на родину Бичурин написал ему письмо и попросил прислать атласы Кореи. Ли Хаксу тактично отказал, сославшись на «пожар на складе книг» (ЖЖ^ШЕШ)23. Пожар мог быть отговоркой, поскольку корейский двор в то время запрещал вывозить в Китай корейские карты.

Согласно запискам Тимковского, Бичурин познакомил членов десятой миссии с Ли Чово -ном, когда тот был в их резиденции. Очевидно, Бичурин хотел наладить постоянные связи между членами российской миссии и корейскими посланниками. Позже, в 1828 и 1832 годах, в русскую Южную резиденцию в Пекине приходили члены корейской миссии Пак Сахо (1784–1854, ^Ж^, ЖДД) и Ким Гёнсон (1788-1853, ^й#, 김경선 ) [25: 467–472], [30: 297–299]. Ким Гёнсон сообщал, что корейские посланники навещали членов духовной миссии иеромонаха Аввакума (1801–1865), художника А. М. Легашова (1798– 1865) и врача П. Е. Кириллова (1801–1866) [22: 470–472], [25: 467]. Таким образом, в 1830-х годах контакты между членами духовной миссии и корейскими посланниками продолжались. Вероятно, они поддерживались и в период двенадцатой миссии (1841–1849): после возращения в Россию В. П. Васильев (1818–1900) писал, что корейцы в его время покупали христианские книги по высокой цене²⁴.

Контакты с корейскими посланниками члены духовной миссии использовали для поиска материалов о Корее: именно так Бичурин пытался раздобыть упомянутые «Тонъи погам» и атласы Кореи. В корейском фонде отдела рукописей ИВР РАН хранятся ксилографы «Тон и по гам» (шифр: D 10), «Тонса хвеган» (ЖД#Ж ЖДДД,

«Очерки по истории восточной страны», шифр: D40) и «Тонгук йокттэ чхонмок» (ЖНК^ШИ, 동국역대총목 , «Хронология восточной страны», шифр: C60), на которых стоят печати Библиотеки Азиатского департамента МИД. Эти ксилографы упомянуты в «Списке китайских и маньчжурских книг, вывезенных из Пекина для Библиотеки Азиатского департамента»²⁵ и «Каталоге книгам, рукописям и карт на китайском, маньчжурском, монгольском, тибетском и санскритском языках находящимся в Библиотеке Азиатского департа-мента»²⁶. Очевидно, они были привезены членами духовной миссии, потому что между Россией и Кореей не было прямого контакта до 1860 года. Ксилографы могли быть доставлены в Пекин из Кореи корейскими посланниками и переданы членам духовной миссии. Таким образом, можно утверждать, что русские миссионеры успешно добывали информацию о Корее при содействии корейских посланников.

Связи членов духовной миссии со знатными людьми Цинской империи

В период пребывания в Пекине Бичурин устанавливал связи с цинской знатью. Он учился тибетскому языку у лам в тибетском храме Хуансы (ЖЖ, Желтый храм). Тимковский пишет, что тибетские монахи Ду-лама и Чэн-лама, а также маньчжурские чиновники Шумин (Шу Лое), И Сяньшэнь, Чжун Лое и Чанлю часто посещали резиденцию духовной миссии. С ними Тим-ковского знакомил Бичурин27.

По инструкции 1818 года российское правительство включило в духовную миссию врача. Врачом десятой миссии был О. П. Войцеховский (1793–1850), прославившийся в Пекине своим лекарским искусством. «Много труда и времени уделял О. П. Войцеховский беднякам во время борьбы с холерой, которая свирепствовала в Пекине в 1820–1821 годах» [11: 140]. В Китае существовал обычай, согласно которому за излечение от болезни благодарный пациент подносил врачу почетную доску-бянь (Е). В 1829 году Войцеховский получил такую доску с надписью «Чансан мяошу» (ДЖ^Ж, «Прекрасное лечение подобно Чансану») от Цюаньчана (ЖМ), младшего брата князя 1-й степени Ли-циньвана (ШЖЖ) Цюаньлина (Ж^) [11: 140]. Ее эстамп хранится в отделе рукописей Российской национальной библиотеки [16: 186]. Войцеховский тесно общался с влиятельным тибетским монахом Четвертым Маньчжуром-Хутухтой Джампел Чо-кьи Тензин Тинлеем (тиб. ‘jam dpal chos kyi bstan ‘dzin ‘phrin las, 1789–1838). Хутухта часто посещал резиденцию духовной миссии, читал ки- тайские переводы христианских книг, обсуждал с Войцеховским различия между буддизмом и христианством28. В 1830 году в Пекин прибыл пристав одиннадцатой миссии М. В. Ладыженский (1802–1875). Познакомившись с Хутухтой через Войцеховского, Ладыженский и другие члены миссии много раз посещали храм Хуансы, где Хутухта жил и проводил службы. Согласно дневнику Ладыженского, с декабря 1830 по февраль 1831 года Хутухта и россияне обменялись визитами 17 раз [32: 36–46]. В начале 1830 года десятая миссия покинула Пекин. Провожая ее, Хутухта отправил Войцеховскому письмо (там Войцеховский назван «Ван Лое» (Д^^, господин Ван)), в котором выразил горечь от предстоящей разлуки и попросил Войцеховского купить в Кяхте экипаж29.

Врачом одиннадцатой миссии был Порфирий Евдокимович Кириллов (1801–1864). В Пекине он навещал Хутухту вместе с Ладыженским. От племянника Хутухты врач получил китайское имя Цинь Хуань (ЖШ, Цинь Хуань ЖШ – известный врач древнего Китая)30. Кириллов тоже стал в Пекине прославленным врачом. В 1834 году он лечил от оспы Цзайтуна (® |Д), сына князя 3-й степени Бэйлэ (Д®) Ихуэя (1799-1838, Ж^). Ихуэй - знаменитый цинский поэт, внук князя 1-й степени Жун-циньвана (^ ЖД) Юнци (ЖЖ, 1741-1766), пятого сына императора Цяньлуна (правил в 1736–1795). В записках князя сообщается о тяжелой болезни его сына. Китайские врачи тогда не могли помочь, и князь позвал российского врача с фамилией «Цинь» (Ж) и именем «Бо эр фэй ли» (ЖЖ® ж, то есть Порфирий). Российский врач лечил княжича и омывал ароматными травами. Хотя в конце концов больной скончался, врач продлил ему жизнь «на семь дней» [24: 570]. Впоследствии, в 1835–1836 годах, Кириллов получил от князя 4-й степени Бэйцзы (ДЖ) Мяньсю (Ш И) и князя 9-й степени Чжэньго цзянцзюня (Жй МЖ) Цзиэня (ЖЖ) почетные доски с надписями «Дао син чжунвай» (ШДЖЖ Благодеяние распространяет по всей земле) и «Хуэйцзи сяфан» (ЖЖ®Ж За милосердное лечение в далеком чужом краю) [11: 143]. (Мяньсю (1782–1850) – правнук князя 2-й степени Юй-цзюньвана (Ш^Д) Юньу (ЖЖ 1693-1731), пятнадцатого сына императора Канси [17: 1025]. Цзиэнь (1793–1868) – восьмой сын князя 1-й степени Жуй-циньвана (МД) Чуньина (ЖЖ, 1761-1800) [18: 5893].) Кириллов получил также редкий экземпляр женьшеня с листьями и плодами в качестве благодарности от «одной из его пациенток, княгини» [2: 81].

В одиннадцатую миссию входил художник А. М. Легашов (1798–1865), написавший для знатных людей Китая 34 портрета и 16 рисунков31. В отделе рукописей РНБ хранятся созданные им портреты Маньчжура-Хутухты и князя Сиэня (1784-1852, ШЖ) [16: 187-188].

В хороших отношениях члены миссии были с семьей князя 1-й степени Су-циньвана (ЖЖ Д). В 1832 году начальник одиннадцатой миссии архимандрит Вениамин отправил письмо Каменскому, в котором писал о «Князе Дзин-Джене (втором сыне великого князя Суцинва-на, нам знакомого)»32. Су-циньван был шестым князем Юнси (1754-1821, ЖЖ), а «Дзин-Джен», то есть Цзинчжэн (1785-1851, ®Ш), - четвертым сыном шестого Су-циньвана [19: 1712]. Вениамин прибыл в Китай вместе с членами десятой миссии в конце 1820 года. Тимковский сообщает, что 15 апреля 1821 года он с Вениамином и другими членами миссии ходили в усыпальницу первого Су-циньвана Хаогэ (1609-1648, Ж^), первого сына императора Хунтайцзи33. В цин-ское время у княжеских усыпальниц семьями усопших выставлялась охрана. Тимковский и Вениамин могли попасть туда лишь благодаря знакомству с семьей Су-циньвана, устроенному еще в период пребывания Бичурина в Пекине. Упомянутый Вениамином в письме Каменскому князь Юнси «Су-циньван, нам знакомый» скончался в 1821 году, в первый год пребывания десятой миссии в Пекине. Поэтому вполне вероятно, что Каменский познакомился с князем, еще когда состоял в восьмой миссии в 1794–1807 годах.

Члены десятой и одиннадцатой миссий собирали книги, прибегая к помощи знатных людей и монахов. В 1832 году Каменский представил министру просвещения князю К. А. Ливену письмо следующего содержания:

«Я всемерно в Пекине старался снискать покупкою книгу на Мунгальском языке Гонь-джур <…> но не могши отыскать в частной продаже оной, ибо оная выпеча-тана на казенный счет и единственно раздается в дар по воле императора, решился по общему совету купить только некоторые ее части <…> На тибетском же языке можно ее, чрез приобретенную нами дружбу великого жреца Хосроя, то есть живого Бога, Манджу Ку-тухтуя, выписать из Тибета за таковую сумму удобно»34.

В Институте восточных рукописей РАН и Отделе рукописей РНБ хранятся несколько китайских ксилографов, которые, вероятно, прежде принадлежали цинским знатным семьям. Так, ксилограф «Юйцзуань чжоу-и чжэчжун» (W® ЖМЖЖ, Беспристрастное суждение о Чжоу-ской книге перемен, составленное императором, шифр: E129) с экслибрисом и печатью Библиотеки Азиатского департамента МИД был отпечатан при цинском дворе в 1715 году и включен в изданный в 1843 году каталог восточных книг Библиотеки Азиатского департамента. На титульном листе есть печать с надписью «Шудунь чжи инь» (@МА^, Печать Шудуня). На последнем листе предисловия императора Канси стоят две его печати со словами «Цзигу ювэнь чжи чжан» (^^^^^Ж, печать изучающего древность и почитающего культуру) и «Тиюань чжужэнь» (ё^АА, владелец поднебесной). Обычно печати на последнем листе предисловия играют роль подписи. Шудунь (1773-?, @М) был сыном Улана (1739-1795, ййй), сановника императора Цяньлуна. Его семья состояла в дальнем родстве с цинским императорским домом. Этот ксилограф мог быть подарен знатной семье императором.

В Отделе рукописей РНБ хранится ксилограф «Синли цзинъи» (ЙЖ#Й, Сущности смысл природы и принципа, шифр: Дорн 785), который был отпечатан при дворе в 1718 году. На последнем листе предисловия Канси стоят две его печати со словами «Ваньцзи юйся» (Ж^#^, Свободное время в множестве дел управления государством) и «Тиюань чжужэнь» (ё^ ІЛ, владелец поднебесной). Там же хранятся еще два ксилографа, отпечатанных при дворе Цяньлуна. Первый – «Циньдин шоуши тункао» ЖЛЖК^ЙЖ, «Высочайше утвержденное общее исследование о временах года», шифр: Дорн 793). На последнем листе предисловия Цяньлуна стоят две печати со словами «Цяньлун чэньхань» (^ ЙЖЖ автограф Цяньлуна) и «Вэйцзин вэй-и» (№#№1 глубоко и сосредоточенно). Второй ксилограф - «Хуанчао лици туши» (Ж^Ш^И А, «Образец инструментов для церемоний Великой императорской династии», шифр: Дорн 825). На последнем листе предисловия Цяньлу-на имеются две печати с надписями «Цяньлун чэньхань» и «Юдянь юцзэ» (#Д#Й, по законам и по правилам). Обе книги встречаются в «Реестре китайских и маньчжурских книг, находящихся в Императорской публичной библиотеке», составленном Бичуриным в 1829 году [16: 129].

Данные ксилографы были привезены в Россию членами духовной миссии в начале XIX века. В письме министру просвещения Каменский отметил, что книги, подаренные императорами, нельзя было купить в частных лавках. Поэтому весьма вероятно, что члены миссии получили эти ксилографы от знакомых им знатных семьей. Подаренных книг могло быть больше четырех – этот вопрос требует дальнейшего изучения.

Двенадцатая миссия прибыла в Пекин в 1841 году. Студент миссии В. П. Васильев (1818–1900)

из Пекина писал письма О. М. Ковалевскому (1800–1878). Всего с 7 июня 1840 по 30 мая 1849 года они обменялись семью посланиями [14]. После возвращения в Россию в 1857 году Васильев опубликовал «Записку о китайских книгах Санкт-Петербургского университета» в «Русском вестнике». В письмах и «Записке» описываются обстоятельства приобретения им книг в Пекине.

О. М. Ковалевский поехал в Пекин вместе с членами одиннадцатой миссии в 1830 году. В Пекине он познакомился с Маньчжуром-Ху-тухтой, с помощью которого покупал монгольские и тибетские книги. Прибывший в Пекин в 1840 году В. П. Васильев покупал тибетские книги для Ковалевского и Казанского университета:

«Одно только чрезвычайно озабочивает меня, а именно то, что я [пока] не мог отыскать для Вас ни одной книги, которую Вы желали иметь. Я употребил все усилия и все, что нашел годного, Университет получит со временем от Азиатского департамента [МИД]. Отправить к Вам другой экземпляр тибетских сочинений я не решился. Касательно же биог рафии Цзон-хавы я не посмел купить и для вас, потому что за нее взяли бы очень, очень дорого <…> Я тем осторожнее становлюсь при покупке мелких сочинений, т. к. имею в виду приобретение Ганчжура и Данчжура на тибетском языке (стоимостью не более 800 лан)» (7 июня 1840 года) [15: 475].

В письме Ковалевскому следующего года Васильев писал о книгах тибетских лам:

«Лама, у которого есть какая-нибудь редкая книга тибетской печати, бережет ее для себя и не кажет никому из своих товарищей, поэтому одно только знакомство с ним, часто, может быть, и напрасное, могло бы доставить что-нибудь дельное, но у меня теперь нет средств для подобных знакомств. <…>

Один из Юнхэ-гунских (Й^Й) лам доставил мне для прочтения биографию Цзонхавы и пространное описание жизни как этого знаменитого проповедника буддизма, так и его последователей; тут же описаны некоторые знаменитые монастыри в Тибете. <…>

Я удовольствовался только выпиской, которую со временем отправлю к Вам, если не достану подлинника» (1 марта 1841 года) [15: 478].

В. П. Васильев употреблял все усилия к приобретению тибетских книг. К концу пребывания в Пекине он уже был в хороших отношениях с влиятельными пекинскими ламами. Также он

«не пропускал случая знакомиться со всеми приезжавшими в Пекин из Тибета купцами; делал им заказы, и наконец имел удовольствие получить значительное количество книг, печатанных в (Хлассе) [Лхассе?] и в ее окрестностях»35.

К 1848 году Васильев приобрел немало сочинений. У него было даже «больше книг, на- печатанных в Амдо, Лхассе и Монголии, чем в пекинских типографиях» [15: 478]. Но «Ганчжу-ра» и «Данчжура» для Казанского университета он еще не купил [15: 484]. Важнейшим его приобретением по этой части была коллекция книг князя 1-й степени Го-циньвана (ЖЖІ) Юньли (ЖШ, 1697-1738), семнадцатого сына императора Канси, которая теперь хранится в Восточном отделе Научной библиотеки им. М. Горького СПбГУ [12: 73].

Кроме тибетских книг Васильев искал маньчжурские и монгольские книги [15: 481]. К 1848 году он собрал почти все маньчжурские книги, «сколько их есть в печати и в рукописях» [15: 483]. В книжных лавках Пекина было трудно отыскать монгольские книги. Тем не менее Васильев «приобрел множество красивых монгольских рукописей, вышедших из одного княжеского дворца» [15: 484]. Свою практику покупки книг он обобщил так:

«Я избегал слишком изящных, но дорогих изданий, или богатых переплетов, соображаясь со своими средствами и будучи убежден, что всякая лишняя книга дороже красивой, богатой наружности»36.

Связи членов миссии с продавцами книжных лавок

В цинское время пекинская улица Люличан (Ж^Ж) славилась печатнями, лавками новых и старых книг, антиквариата. Ученые, литераторы и иностранные посланники часто ходили туда. Еще в 1821 году Тимковский бывал там с членами миссии, о чем писал в «Путешествии»:

«Книгопродавцы образованием своим подобны некоторым из наших: нередко оценят книги по их весу, имеют привычку запрашивать впятеро дороже настоящего, охотно продают книги без многих листов или в одном экземпляре соединяют листы из 3 и 4 разных книг. Надобно поступать весьма осмотрительно, чтобы не сделаться жертвою лукавства китайских книгопродавцев…»37.

Таким образом, члены миссии знали об уловках торговцев книгами еще в бичуринское время.

Будучи членом двенадцатой миссии, В. П. Васильев отдавал немало сил приобретению буддийских канонов, христианских трудов, «Столичной газеты» (ЖЖ) и т. д. В 1844 году он купил для Казанского университета «китайский Ганч-жур и Данчжур»:

«Теперь я мало-помалу закупаю китайский Ганчжур и Данчжур, который из какого-то дома распродан по частям, в разных лавках. Я успел набрать почти до полтораста томов за довольно дешевую цену, и из Ганчжу-ра остается докупить только “Парамиты”» (18 апреля 1844 года) [15: 482].

Здесь он пишет о разных буддийских канонах, отпечатанных на китайском языке. Васильев собрал более 200 томов китайских буддийских книг, изданных на юге Китая38.

При приобретении книг он сталкивался с различными трудностями:

«Стоить только взглянуть на вывезенную мною за десять лет пекинскую газету; мы платили за нее втрое дороже, чем сами китайцы; ее приносили каждое утро в следующем виде: тетрадка из докладов чиновников, дурной печати, без надписи числа, с приложением отдельного листка, содержащего императорские указы; эти указы оставались у нас, а тетрадку брали на другой день, чтоб передать для чтения другим, и возвращали в небрежном виде, иногда даже и не ту, какую сле-дова ло; мы вооружились было наконец против этого зла: отказали разносчику, позвали другого, тот не смел перебивать доход своего товарища; нечего было делать, помирились на том, чтоб за ту же цену приносили к нам тетрадку лучшей печати, в которую вшиты указы, и в которой еще есть прибавления о том, кто представлялся императору. <…>

Книгопродавец, бывший постоянным поставщиком книг для прежних миссионеров, обманул меня с первого же разу, продав не полный экземпляр; к счастию, я сумел разделаться с ним, задержав другие его книги»39.

«Записка» В. П. Васильева позволяет сделать следующие выводы: 1) русские миссионеры поддерживали постоянные контакты с книгопродавцами, даже стали важными клиентами книжных лавок; 2) печатни «Столичной газеты» наряду с цинскими государственными органами регулярно обеспечивали своими выпусками также и духовную миссию. Кроме того, разносчики печатни даже могли по просьбе россиян в индивидуальном порядке доставать газеты лучшего качества.

ВЫВОДЫ

Члены Российской духовной миссии, следуя инструкциям российского правительства, приобретали в Китае книги, для чего устанавливали отношения с китайской знатью, высшими духовными лицами и торговцами книжных лавок. Немало ксилографов и рукописей, ныне хранящихся в библиотечных собраниях России, были получены таким образом.

Примечательно, что члены духовной миссии почти не общались с китайскими учеными и литераторами. На первый взгляд, до середины XIX века это было невозможно по причине ограничения цинскими законами деятельности миссионеров в Пекине. Тем не менее, когда в 1816 году британский посланник У. Амхерст (William Amherst, 1773–1857) прибыл в Тунчжоу, город недалеко от Пекина, Бичурин, одевшись по-китайски, отправился туда и предпринял попытку встретиться с ним40. По правилам цин-ского двора русским было запрещено вступать в контакты с корейцами; даже корейским посланникам пришлось «давать охранникам взятку для входа в резиденцию духовной миссии» [25: 467]. Однако в реальности обе стороны игнорировали эти порядки и часто общались. Поэтому можно предположить, что основная причина отсутствия связей между россиянами и китайскими учеными и литераторами заключалась вовсе не в строгих порядках Цин. Вероятная причина состояла в том, что по инструкциям члены миссии должны были «обратить на себя выгодное внимание почтенных и знатных китайцев». Дружба с князьями и высшими монашескими чинами была более полезной, нежели с учеными и литераторами. С другой стороны, на протяжении всего XVIII и первой половины XIX века китайские ученые были увлечены изучением древности, их научные интересы и труды были далеки от того, что требовали инструкции российского правительства, поэтому членам миссии вовсе не было нужды в установлении связи с ними.