Об одном интертексте в “Братьях Карамазовых”

Я — часть всего, что встретил на своем пути

Улисс

Редактирование газеты-журнала “Гражданин” было одним из решающих периодов жизни Ф. М. Достоевского. “Гражданин” служил динамичным способом претворения творческих замыслов и начинаний Достоевского (независимо от того, действовал ли он в согласии или в противоречии направлению издателя Мещерского). Это было время, когда складывались отношения Достоевского со множеством новых лиц. Круг его общения расширяется, а интересы приобретают все большую четкость и целенаправленность. Движущие силы современной политики становятся предметом его размышлений, особенно отношения между Россией и Западной Европой в контексте культурных традиций каждой из них. Внимание Достоевского привлекают отношения между церковью и государством. В круг его интересов входит не только жизнь православной церкви, но и события из жизни протестантской и католической церквей. Это приобретает для него первостепенное значение, что и отразилось на страницах “Гражданина”. Публикации Достоевского в “Гражданине” дают своеобразную путеводную нить в прочтении и истолковании его позднейших художественных произведений. Журналистский опыт Достоевского и некоторые личные встречи создают тот контекст, из которого возникли некоторые наиболее важные его идеи и суждения.

Одной из таких “встреч” было знакомство с личностью и проповедями декана Вестминстерского аббатства, епископа Артура П. Стенли (1815—1881). Декан Стенли прибыл в Россию в сопровождении супруги, леди Августы, в пятницу 4 (16) января 1874 года для отправления английского обряда ________

венчания Герцога Эдинбургского и цесаревны Марии, дочери Александра II. Он делал это по поручению королевы Виктории, и леди Августа должна была присутствовать как одна из статс-дам королевы. Из России они отбыли вечером во вторник 5 (17) февраля. В продолжение этого времени настоятель Стенли произнес ряд проповедей и присутствовал на многих официальных торжествах в Санкт-Петербурге и Москве.

В связи с его приездом в “Гражданине” появился ряд отредактированных Достоевским статей, в которых отразились воззрения Стенли на англиканские традиции и понимание им Священного писания. Достоевский не только занимался компоновкой этих статей, тщательно их редактируя, но и снабжал их своими комментариями.

В 1873-1874 годах Достоевский активно участвовал в деятельности Общества любителей духовного просвещения, которое, помимо прочего, занималось изучением возможности сближения с некоторыми неправославными церквами, главным образом англиканской. Широкий диапазон вопросов, по которым был заметен критический интерес редакции в отношении британских церквей, нашел свое отражение на страницах “Гражданина” времен редакторства Достоевского, когда появилось много статей без указания имени автора (им был К. П. Победоносцев, 1827-1907); в их числе “Изъ Лондона”, “Къ вопросу о возсоединенiи церквей”, “Противорѣчiя въ англиканской церкви”, “Въ протестантскихъ храмахъ”, “Вестминстерское аббатство”, “Воровской ужинъ”, “Ирвингиты въ Лондонѣ. Деисты и унитарии въ Лондонѣ”1. Победоносцев пользовался у членов Общества любителей духовного просвещения большим авторитетом. Он выступил с приветственной речью в адрес декана Стенли, когда тот в качестве почетного гостя присутствовал на собрании Общества 31 января (12 февраля) 1874 года.

“Гражданин” был единственной газетой, полностью напечатавшей серию проповедей декана Стенли, а также статью по поводу его книги о Восточной церкви, равно как и подробные отчеты о произнесенных им речах и его деятельности в целом.

Имеется много соответствий между этими материалами и “Братьями Карамазовыми” Достоевского. _______

• ¹    Гражданин. 1873. № 27. 2 июля С. 750-752; № 33. 13 августа. С. 893-896; № 34. 20 августа. С. 921-923; № 31. 30 июля. С. 849; № 32. 6 августа. С. 870-873; № 36. 3 сентября. С. 974-976; № 35. 27 августа. С. 949-951.

Согласно Достоевскому, старец Зосима — образ чистого, идеального христианина: “Если удастся, то сделаю дело хорошее: заставляю сознаться, что чистый, идеальный христианин — дело не отвлеченное, а образно реальное, возможное, воочию предстоящее”; это было “не только как идеал справедливо, но и как действительность справедливо” (30/1, 68, 102)2. В своих поучениях старец взывает к общественному идеалу братства и нравственному самоотречению. Он олицетворяет собой действенную любовь, чувство радости и ответственности каждого за всех и за все. Он несет ответственность за духовное возрождение Алеши Карамазова, за его прозрение в главе “Кана Галилейская” и за его решение “пребывать в миру”. Толкование Зосимой притчи о Иосифе и его братьях в Книге Бытия является одной из смысловых доминант “Братьев Карамазовых”.

Все эти идеи и темы в индивидуальном истолковании можно найти в проповедях Стенли, напечатанных в “Гражданине”. Это наводит на мысль, что они могли послужить первым толчком к преобразованию и к переосмысливанию этих идей и тем в последнем романе Достоевского.

В воскресенье 6 (18) января, в 4 часа дня, Стенли начал богослужение в английской церкви. Позже он писал об этом своей сестре Мэри: “Я проповедовал о свадебном пиршестве в Кане, и это было не только Евангелие дня по новому стилю, но и вторая заповедь Богоявления старого стиля. Никто из августейшей семьи, кроме нескольких придворных, там не присутствовал; проповедь оказала сильное воздействие на присутствующих. Принц Уэльский написал очень любезную записку, попросив, чтобы она могла быть напечатана…”3

В другом письме сестре от 9 (21) января Стенли писал, что он одолжил единственный имевшийся экземпляр проповеди одному человеку. Нетрудно догадаться, что это был тот экземпляр, с которого сделан перевод на русский язык, появившийся в “Гражданине”.

Основная часть этой проповеди была опубликована во втором номере “Гражданина” от 14 января 1874 года и помещена на почетном месте в газете сразу вслед за несколькими

• ²    Достоевский Ф . М . Полное собрание сочинений: В 30 т. Л., 1972-1990. Здесь и далее первая цифра обозначает том, последующие — страницы.

• ³    „The Life and Correspondence of Arthur Penrhin Stanley, D. D. Late Dean of Westminster”, by Rowland E. Prothero, and Very Rev. G. G. Bradley, 2 vols., London, 1894, vol. II, 428.

427 официальными новостями по поводу монаршего бракосочетания4. Публикация предварялась следующими словами, очевидно, написанными Достоевским:

Получивъ позволенiе отъ почтеннаго пропов ѣ дника напечатать въ перевод ѣ его пропов ѣ дь, мы пом ѣ стимъ ее въ сл ѣ дующемъ № нашего изданiя. Сегодня же передаемъ только ея содержанiе, и приводимъ н ѣ которыя изъ нея м ѣ ста.

Текстомъ своей бес ѣ ды пропов ѣ дникъ избралъ слово изъ Евангелiя Iоанна о брак ѣ въ Кан ѣ Галилейской. Событiе это проповедникъ разсматриваетъ съ двухъ сторонъ, во первыхъ, какъ проявленiе славы Божiей, во вторыхъ, въ его особенномъ прим ѣ ненiи къ настоящимъ обстоятельствамъ⁵.

В том же номере “Гражданина” в разделе “Петербургское обозр ѣ нiе” было дано описание этой службы с перечислением присутствовавших лиц королевского звания из англичан, а также других членов конгрегации (“множества лицъ изъ англичанъ и русскихъ”)⁶. Особо было отмечено, что проповедь публикуется в газете “Гражданин”, в завершение говорилось о декане Стенли, о его внешности, личности и заслугах.

В третьем номере “Гражданина” был опубликован полный текст проповеди. Ее предваряла статья, в которой говорилось о том, как совершается обряд бракосочетания в англиканской церкви. В других разделах речь шла о свадебной церемонии и “иностранныхъ гостяхъ”, в том числе Стенли. В следующем номере “Гражданина” были напечатаны известия о деятельности королевской свиты в Москве. Далее появилась большая статья о книге Стенли “Чтенiя объ исторiи восточной церкви” (1861)7. В дополнение к обзору книги был помещен отчет о собрании, организованном Обществом любителей духовного просвещения в Санкт-Петербурге 31 января (12 февраля) в честь Стенли. Собрание открывалось речью К. П. Победоносцева и завершалось ответной речью Стенли8. Есть основания полагать, что Достоевский присутствовал на этом собрании.

Последняя проповедь декана, прочитанная им в России в воскресенье 3 (15) февраля, была опубликована в седьмом номере “Гражданина” от 8 февраля. Очень вероятно, что вступительные ________

Виндзорского замка 8 марта 1874 года, в первый воскресный день после прибытия их королевских высочеств в Англию. Проповедь называлась “Христiанское поручительство”, проповедник брал за основу 9-й стих 43-й главы Книги Бытия: “Я отв ѣ чаю за него; требуй его изъ моихъ рукъ. Если я не приведу его къ теб ѣ , то пусть останусь виновнымъ передъ тобою на всю жизнь”¹⁰.

Перевод проповеди на русский язык, очевидно, был сделан К. Победоносцевым11.

Ввиду особо важного характера материалов (он был связан с бракосочетанием особ императорского звания) Достоевский должен был редактировать проповеди Стенли очень внимательно. Их содержание, особенно “Каны Галилейской”, первой из проповедей Стенли, дважды опубликованной, запечатлелось в его мыслях. Имеется ряд параллелей между толкованием Стенли и тем, как Достоевский использует стих из Евангелия от Иоанна в седьмой книге “Братьев Карамазовых”. Эти строки никак не помечены в принадлежавшем самому Достоевскому экземпляре Евангелия, которым он владел с 1850 года12.

В оригинальной английской версии Стенли предваряет текст своей проповеди словами о том, что она читается “сегодня на день Богоявления (по старому стилю)”, и что

• ⁹    Там же. № 7. Петербургское обозрение. С. 190-192.

• ¹⁰    Там же. № 12. Христианское поручительство. С. 348-350.

• ¹¹    Гроссман Л . Достоевский и правительственные круги 1870-х годов // Литературное наследство. Т. 15. М., 1934. С. 129.

• ¹²    Geir Kjetsaa . Dostoevsky and His New Testament. Oslo, New Jersey, 1984. Тот факт, что это место не было помечено Достоевским в принадлежавшем ему экземпляре Евангелия, показывает, что данные стихи не были важны лично для него (в отличие от многих других мест, помеченных им), но что он мог помнить текст и воспользоваться им в процессе работы над “Братьями Карамазовыми”.

429 “оно будет прочтено и во всех церквах Англии, как Евангелия второго Воскресения после Богоявления (по новому стилю)”. Перевод на русский язык, первая версия которого была опубликована во втором номере “Гражданина”, гласит, что этот текст — “проявление славы Божiей”. В третьем номере она была представлена как “событие ув ѣ нчавшее собою празднество Богоявленiя или знаменiя Божiей славы”. Таким образом, в обоих случаях подчеркивается связь между ее текстом и празднеством Богоявления. И это, конечно же, есть тот контекст, в котором евангельский текст предстает как фон духовного возрождения Алеши и познания им Божественного духа. В толковании текста Стенли придает особое значение тому, что это событие предвещало первое чудо Христово, которое было сотворено по поводу радостного события: “Св. Евангелистъ, который передаетъ намъ вс ѣ подробности этого событiя, говоритъ: Се сотвори начатокъ знаменiемъ Iисусъ въ Кан ѣ Галилейст ѣ й и яви славу Свою: и в ѣ роваша въ него ученицы Его”. Стенли пространно описывает ликование: “радовались они тою радостiю, которую каждый долженъ чувствовать при вид ѣ счастiя другихъ, въ надежд ѣ на светлую будущность”. Он упоминает о счастливом событии, об учениках, один из которых, Нафанаил, “воистину Израильтянинъ”, “особенно радовался тому что Учитель, такъ недавно имъ признанный, пришелъ на праздникъ въ родное его селенiе”, о всеобщем увеселении всех соседей, и т. д. Далее Стенли приглашает своих слушателей вникнуть “во внутреннее значенiе этого чуднаго и поражающаго д ѣ йствiя”, подчеркивая радостный аспект, присущий христианству в целом:

Это былъ случай не горя или испытанiя, а чистой, невинной радости. Несомнѣнно Онъ по преимуществу былъ человѣкомъ горя и страданiя, несомнѣнно что Онъ въ особенномъ, частномъ смыслѣ Утѣшитель безутѣшныхъ, Отецъ сиротъ и всѣхъ тѣхъ, сердце которыхъ съ счастiемъ незнакомо. Несомнѣнно и то что тѣнь креста осѣняла какъ самые высокiе, такъ и самые простые Его подвиги и дѣянiя. И этотъ-то крестъ и глубокая мысль о значенiи жизни и смерти и намъ приноситъ утѣшенiе и опору какъ въ счастливѣйшiе, такъ и въ самые тяжелые и печальные дни нашей жизни. Но подобно тому, какъ въ нашей обыденной жизни встрѣчаются мгновенiя ничемъ не омрачаемаго, полнаго счастiя, такъ было и съ нимъ. Особенная, высокая задача христiанства призываетъ насъ не только плакать съ плачущими, но и радоваться съ радующимися. Его жезлъ и палица ведутъ насъ черезъ горькую долину смерти, но не Онъ-ли тоже приготовилъ намъ трапезу среди земной пустыни, не Онъ-ли наполняетъ черезъ край наши чаши, не Онъ-ли не оставляетъ насъ своими милостями и щедротами во всѣ дни нашей жизни. Ученики Iоанна Крестителя и фарисейскiе постились часто, Онъ же не постился, Онъ былъ какъ бы счастливый женихъ всѣхъ окружающихъ Его. Его земная жизнь даже среди горя и страданiй походила на безпрерывный брачный пиръ. Дѣти брачнаго чертога не могли грустить и плакать пока женихъ былъ съ ними.

Изъ этихъ радостныхъ общественныхъ собранiй Онъ охотно, до самаго конца земнаго Своего поприща, заимствовалъ лучшiя картины и украшенiя своихъ р ѣ чей, какъ-то: притчи о брачномъ пир ѣ , о брачной одежд ѣ , о наполненныхъ чертогахъ царскихъ. И что еще знаменательн ѣ е: торжественн ѣ йшее установленiе въ Его Церкви, наканун ѣ самой Его смерти и страданiй, является воспоминанiемъ празднества, вечерней прощальной трапезы, на которой, возлюбивъ Своя сущiя въ мiр ѣ до конца возлюби ихъ.

Русский перевод приведенного выше отрывка в некоторых отношениях идет еще дальше, чем английский оригинал, прямо утверждая: “Особенная, высокая задача христiанства призываетъ насъ не только плакать съ плачущими, но и радоваться съ радующимися”.

Это подчеркивание радости в “Гражданине” очень сходно с тем, как Достоевский проповедует радость в “Братьях Карамазовых”. Концепция радости составляет глубинный подтекст главы “Кана Галилейская”. Когда Алеша вступает в келью старца Зосимы, в которой теперь стоит гроб его, и слышит отца Паисия, уединенно читавшего над гробом Евангелие, то Алеша, становясь на колени и начиная молиться пред гробом, как пред святыней, испытывает “радость, радость”, которая сияет в уме его и в сердце его. Слушая Евангелие от Иоанна, Алеша с переполненной душой вспоминает:

…это Кана Галилейская, первое чудо… Ах, это чудо, ах, это милое чудо! Не горе, а радость людскую посетил Христос, в первый раз сотворяя чудо, радости людской помог… “Кто любит людей, тот и радость их любит…” Это повторял покойник поминутно, это одна из главнейших мыслей его была… Без радости жить нельзя, говорит Митя… (14, 326)

Алеша вспоминает, что проповедь радости была одним из важнейших заветов старца Зосимы. Общепринято, что радость стала лейтмотивом этой главы: “Она является лейтмотивом данной сцены, этой Книги, и, возможно, всего романа в целом”13.

• ¹³    Terras V . A Karamazov Companion. Commentary on the Genesis, Language, and Style of Dostoevsky`s Novel. Madison, Wisconsin, 1981. P. 274.

Помимо темы радости, декан Стенли говорит в своей проповеди об общественном служении Христа своим собратьям, как о выдающейся черте христианства:

Такимъ образомъ я на нѣсколько минутъ, въ настоящее праздничное время, остановился на этой особенной сторонѣ земной жизни Спасителя, потому что она служитъ удивительнымъ доказательствомъ Божественнаго Его призванiя, потому что она ярко обрисовываетъ то необыкновенное общественное положенiе, которое отличаетъ Его земное поприще отъ поприщъ основателей всѣхъ другихъ вѣроисповѣданiй. Этотъ урокъ полезенъ для всѣхъ насъ, для вѣрующихъ столько же, какъ для невѣрующихъ, потому что онъ учитъ насъ, что не только святая, ангельская, но даже Божественная жизнь можетъ быть проведена среди увеселенiй и искушенiй мiра сего, что столько же черезъ радости, сколько черезъ испытанiя, Господь укрѣпляетъ наши характеры, смягчаетъ наши сердца, просвѣтляетъ наши умы, возвышаетъ наши мысли. Оно научаетъ насъ что самая религiозная жизнь есть жизнь тѣхъ которые, неся всю тяжесть общественныхъ обязанностей устраиваютъ счастiе другихъ, и наслаждаясь всѣмъ, что есть добраго и прекраснаго на свѣтѣ, умеютъ бороться противъ зла, съ твердою рѣшимостiю, и съ тѣмъ же сильнымъ и праведнымъ негодованиемъ, которое выказывалъ въ подобныхъ случаяхъ Спаситель.

Это понимание общественного служения Христа, по Стенли, является идеальным примером, которому должен следовать каждый христианин, взяв на себя тяжесть общественных обязанностей и устраивая счастье других, что очень близко концепции идеальной жизни во Христе по Достоевскому.

Зосима, как учитель Алеши, в конечном итоге ответствен за решение последнего оставить монастырь и идти “пребывать в миру”. В главе “Кана Галилейская” Алеша мало-помалу приходит к осознанию этого особого призвания посредством своего видения Зосимы, носителя божественной благости. Глава завершается прозрением Алеши и обретением чувства единения со Вселенной; он последовал своему призванию — идти стезей Христа и выйти в мирскую жизнь. Алешин выбор, сделанный в порыве добровольного самоотречения, также является выражением учения Зосимы о “действенной любви”, принятия на себя ответственности за счастье других людей, а равно и за их грехи. Эти поучения, высказанные в беседах разного времени и по поводу различных ситуаций, записаны Алешей на память в рукописи, которая составляет книгу, главу 2-ю и 3-ю, разделы от (а) до (и) “Братьев Карамазовых”. Как сказано в рукописи Алеши, Зосима имел обыкновение увещевать своих слушателей, дабы те искали спасения, беря на себя ответственность и становясь ответчиками за все человеческие грехи:

Ибо знаете, милые, что каждый единый из нас виновен за всех и за все на земле несомненно, не только по общей мировой вине, а единолично каждый за всех людей и за всякого человека на сей земле. Сие сознание есть венец пути иноческого, да и всякого на земле человека (14, 149; 275).

Концепция действенной любви и того, чтобы быть в ответе “за всех людей, за все и вся”, как тому учил Зосима, тесно связана с концепцией Стенли “общественного служения” и “несения бремени общественных обязанностей и устроения счастия других”. Подобные концепции — в том виде, как они выражены в проповеди Стенли — могли оказать воздействие на Достоевского, тщательно редактировавшего эту проповедь на протяжении двух недель подряд и подготовлявшего ее для опубликования в двух номерах своей газеты. Некоторые подробности проповеди могли быть им обсуждены с Победоносцевым.

Есть и другие параллели между проповедью Стенли и последним романом Достоевского. В первую очередь, это то значение, которое Стенли придает роли детей в жизни Иисуса Христа. Этот раздел проповеди в редакции Достоевского выделен в особый абзац — безусловно для того, чтобы его подчеркнуть (в оригинальном английском тексте проповеди такое редакционное выделение отсутствует):

А съ какимъ радостнымъ участiемъ Онъ обращался съ д ѣ тьми собиравшимися вокругъ Него. Онъ повел ѣ валъ приносить къ Себ ѣ веселыхъ, невинныхъ малютокъ, Онъ осуждалъ и даже укорялъ т ѣ хъ которые возбраняли имъ приближаться къ Нему. Онъ ув ѣ щевалъ вс ѣ хъ людей обратиться къ той невинности, которая сiяла на ихъ простыхъ личикахъ и въ ихъ св ѣ тлыхъ взорахъ. Своимъ вн ѣ шнимъ обращенiемъ и Своими д ѣ йствiями Онъ выказывалъ Свое доброе къ нимъ расположенiе; Онъ обнималъ ихъ, Онъ возлагалъ Свои руки на ихъ головки, Онъ благословлялъ ихъ Своимъ благодатнымъ благословенiемъ: Онъ научаетъ насъ вид ѣ ть въ ихъ чистыхъ, невинныхъ природахъ отраженiе неба, предчувствiе рая. И отъ этихъ словъ и д ѣ йствiй, отъ духовнаго ихъ смысла, учрежденiе брака заимствовало новыя основы, новое освященiе въ исторiи челов ѣ чества.

В своем романе Достоевский показывает Алешу в окружении детей:

Он с серьезным и важным видом обвел глазами все эти милые, светлые лица школьников, Илюшиных товарищей… Мальчики обступили его и тотчас устремили на него пристальные, ожидающие взгляды” (15, 194).

Алеша примиряет мальчиков с Илюшей. Отец Зосима с любовью говорил о детях, и одно из его главных увещеваний было: “деток любите особенно” (14, 289). В самом деле, о “Братьях Карамазовых” говорилось как о романе, в котором отражена “метафизика детства”14. В своих замечаниях к роману Достоевский подчеркивает важность темы любви к детям. Зосима говорит:

А коли захочешь господу услужить, обласкай ребеночка и помоги ему. Мало надо иной раз, очень мало, а навеки закинешь семя. (Горячее.) (15, 253—254).

Этот образ связан с эпиграфом романа, взятым из Евангелия от Иоанна: “Истинно, истинно, говорю вам: если пшеничное зерно, падши в землю, не умирает, то останется одно; а если умрет, то принесет много плода” (12:24).

Роль семьи — еще один предмет, волновавший Достоевского в последние годы его жизни и нашедший отражение как в его публицистике, так и в художественном творчестве. В своих примечаниях к “Братьям Карамазовым” он смотрит на семью как на “практическое начало любви” (15, 249). По поводу “родственных обязанностей” старец говорит следующее: “Это Бог дал родственников с тем, чтоб учиться на них любви” (15, 205).

В проповеди Стенли рассматривает семью как практическое основание любви:

Только тогда вы поймете какой смыслъ им ѣ етъ слово: счастливый домъ ! Счастливый домъ — не есть ли это лучшее подобiе неба? Домъ, гд ѣ мужъ и жена, отецъ и мать, братъ и сестра, дитя и родитель, каждый, идя своею собственною дорогою, помогаетъ одинъ другому идти впередъ по трудному жизненному пути такъ, какъ не въ силахъ это д ѣ лать ни одно другое челов ѣ ческое учрежденiе; ибо никто вн ѣ прiюта нашего собственнаго дома, не получаетъ такой возможности д ѣ лать добро своему ближнему; никто не получаетъ способность такъ хорошо узнавать характеръ другаго; нигд ѣ вы не им ѣ ете такого могучаго двигателя устраивать счастье другаго, какъ тамъ где вы призваны устроять счастье т ѣ хъ, которые кость вашей кости, и плоть вашей плоти, т ѣ хъ, которыхъ счастье и слава — ваше счастье и слава; т ѣ хъ, которыхъ несчастье _______

• ¹⁴    Terras V . Op. cit. P. 62.

васъ самихъ дѣлаетъ несчастными; тѣхъ, которые своимъ эгоизмомъ или своими пороками насъ повергаютъ во прахъ и тѣхъ которые, напротивъ, своею чистотою, правдивостью и энергiею возвышаютъ насъ до высоты нашего долга, до небесъ и до Бога.

Относительно первого чуда Христа, сотворенного на брачном пиршестве в Кане Галилейской, Стенли пишет:

Постановленiе христiанскаго брака и благословенiе, заключающееся въ христiанской семь ѣ , были какъ-бы достойны того, чтобы Христосъ освятилъ ихъ первымъ Своимъ чудомъ. Они служатъ основою народовъ и церквей, они соль развращеннаго общества, которое без нихъ распалось бы и уничтожилось! Они служатъ кр ѣ пкими преградами противъ суев ѣ рiя съ одной стороны и безв ѣ рiя съ другой, ими Богъ противодействуетъ всепокоряющему господству матерiальнаго мiра и его суеты.

Ряд других мотивов проповеди Стенли позже обнаруживается и в “Кане Галилейской” Достоевского. Это может быть и простым совпадением, но тем не менее представляет интерес. Так, оба автора подчеркивают роль матери Иисуса Христа на брачном пире. Оба представляют Христа (у Достоевского — Алеша) как “жениха” — в буквальном и переносном смысле. У обоих в восприятии питья и еды присутствует некая символика и мистика. У Достоевского эта символика развивается начиная с предшествующей главы “Луковка” вплоть до вершинной метафоры небесного пира, на который зван Алеша, чтобы приобщиться там к радости вечной жизни. Вино также в конечном счете предполагает Кровь Новообращенного на Тайной вечере15. Как говорит Стенли:

И что еще знаменательн ѣ е: торжественн ѣ йшее установленiе въ его Церкви, наканун ѣ самой Его смерти и страданiй, является воспоминанiемъ празднества, вечерней прощальной трапезы, на которой, “возлюбивъ Своя сущiя въ мiр ѣ до конца возлюби ихъ”.

Т ѣ частицы хл ѣ ба, которыхъ мы причащаемся во вс ѣ хъ церквахъ въ ознаменованiе святой прощальной Евхаристiи, представляютъ какъ бы т ѣ самыя частицы хл ѣ ба, который сердце челов ѣ ка укр ѣ пляетъ, прозябая на роскошныхъ поляхъ Палестины, а капли вина, которое мы пьемъ из священнаго потира, напоминаетъ то самое вино, “веселящее сердце челов ѣ ка”, которымъ была переполнена чаша верхней горницы iерусалимской, и то вино которое лилось на брачномъ пир ѣ въ Кан ѣ Галилейской; наше соединенiе вокругъ священной трапезы есть продолженiе н ѣ жнаго соединенiя _______

• ¹⁵    Golubov A . Religious Imagery in the Structure of “The Brothers Karamazov” // Russian and Slavic Literature (1700-1917), ed. R. Freeborn, Bloomington, Indiana, 1976. P. 113 — 136.

435 и прощанiя съ дорогими друзьями, братьями, сестрами и любимыми д ѣ тьми, прообразомъ которыхъ служитъ посл ѣ дняя вечерняя трапеза нашего Господа.

Другой мотив, общий для Стенли и для Достоевского, — мотив поста. Оба автора, кажется, воспринимают пост не по догмату. Христос, как указывает Стенли, никогда не постился; в свою очередь Зосиму Достоевского поносят за несоблюдение поста и за то, что тот любит сласти.

Оба автора выделяют вечные атрибуты природы в обстановке Каны Галилейской, оба упоминают Крест в контексте подвигов Христа.

В проповеди Стенли о “Христианском поручительстве”, произнесенной в Собственной часовне Виндзорского замка в воскресный день по прибытии Герцога и новой Герцогини Эдинбургской в Англию, мы обнаруживаем ряд знаменательных параллелей между этой проповедью и “Братьями Карамазовыми”. Проповедь была переведена на русский язык и напечатана целиком в двенадцатом номере “Гражданина” и начиналась цитатой из Ветхого Завета (Книга Бытия. 43:9) — “Я отвѣчаю за него; требуй его изъ моихъ рукъ. Если я не приведу его къ тебѣ, то пусть останусь виновнымъ передъ тобою на всю жизнь”.

Выразив свое восхищение тем, как удивительно эта библейская притча разъясняет историю людей и народов, Стенли указывает на то, что в этих почти детских пастушеских притчах мы видим, помимо всех сложностей современной жизни, “отраженiе нашихъ треволненiй, нашихъ привязанностей, наших споровъ и войнъ, видимъ столкновенiе характеровъ, см ѣ шенiе в ѣ ры и силы, благородства и слабости, изъ которыхъ слагается ткань нашей жизни“. И это потому, что человеческая природа остается такой же и в первобытные времена, и в нынешний тревожный век.

Далее Стенли сосредотачивает внимание еще на одной истории из Библии — истории об Иосифе:

Какъ ярко рисуетъ она привязанности и тревоги семейной жизни, горькiя страданiя разлуки, радость свиданiя, внезапность удивленiя, съ которымъ мы переходимъ отъ стараго, обычнаго своего кружка къ сценамъ новымъ и вм ѣ ст ѣ чуждымъ для насъ. Шекспиръ никогда не написалъ ничего бол ѣ е драматическаго, Вордсвортъ бол ѣ е семейнаго, Вальтеръ-Скоттъ бол ѣ е живаго, какъ разсказъ объ исчезновенiи и появленiи вновь Iосифа.

Это повесть — продолжительныхъ треволненiй сыновней, братской и отеческой любви съ таинственной развязкой, приготовленной самимъ Провидѣнiемъ, которое изъ неожиданныхъ событiй, и даже несчастiй человѣческаго существованiя, вызываетъ благословенiя во времена непредвидѣнныя и невообразимыя. Но здѣсь есть и особый урокъ исторiи, на которомъ я хочу остановиться. Это чувство взаимной отвѣтственности, которое пробѣгаетъ черезъ всѣ событiя, — это тѣ нити, которыми различные характеры и судьбы людей переплетены между собою. От судьбы Iосифа зависѣла судьба его старшихъ братьевъ; отъ удивительныхъ обстоятельствъ, приведшихъ юнаго чужеземца въ страну пирамидъ, на берега Нила, зависело прежде всего сохраненiе и наконецъ воспитанiе избраннаго народа. Углубляясь еще далее въ подробности, мы увидимъ, что каждый членъ патриархальной семьи долженъ былъ раздѣлять общее безпокойство, высказавшееся въ великодушномъ восклицанiи Iуды, когда онъ отъ имени своихъ братьевъ взялъ на себя ответственность передъ отцомъ за единственнаго оставшагося въ живыхъ сына отъ возлюбленной Рахили: — “Я отвѣчаю за него; требуй его изъ моихъ рукъ. Если я не приведу его къ тебѣ, то пусть останусь виновнымъ передъ тобою на всю жизнь.

Вот начало, такъ часто подтверждаемое Библiею и опытомъ челов ѣ ческой жизни, что челов ѣ къ отв ѣ чаетъ за своего брата челов ѣ ка. Вотъ одинъ изъ главныхъ пунктовъ самого ученiя христiанскаго, что Тотъ, Кто облекъ себя въ нашу природу, подъялъ немощи наши, былъ тронутъ чувствомъ скорбей нашихъ, — совершилъ наше спасенiе, отдавъ Себя за насъ. Чувство что другой заботится о насъ, пробуждаетъ въ насъ новое чувство самоуваженiя — новое стремленiе заслужить уваженiе того, кто нами уважаемъ”.

В книге шестой, главе II, разделе |б| “Братьев Карамазовых” — “О священном писании в жизни отца Зосимы — история Иосифа и его братьев пересказана старцем так, как она записана Алешей. Зосима делает такое же вступление, как и Стенли, но указывает на ее неувядающую свежесть, особенно для детей. Поскольку в центре этой истории стоят братские и сыновние отношения, она связывается с семейством Карамазовых и тематической осью романа, вокруг которой вращаются все другие темы. Религиозный смысл истории становится важной частью подтекста романа в целом. Широко распространенный взгляд состоит в том, что наиболее важный подтекст “Братьев Карамазовых” — это его религиозное содержание16.

Стихи из Книги Бытия служат иллюстрацией глубоко прочувствованных верований Зосимы. Они выражают нравственный _______

Ибо знайте, милые, что каждый единый из нас виновен за всех и за все на земле несомненно, не только по общей мировой вине, а единолично каждый за всех людей, а за всякого человека на сей земле. Сие сознание есть венец пути иноческого, да и всякого на земле человека (14, 149).

Это — парафраза слов Иуды к своему отцу Иакову, которые послужили эпиграфом к проповеди Стенли (Книга Бытия. 43:9). Одно и то же русское слово используется для обозначения “обвинения” и в Книге Бытия (43:9), и у Достоевского (в Книге Бытия: “останусь виновным перед тобою”, в романе: “виноват”). Английское слово blame в Ветхом Завете (let me bear the blame vor ever) в переводном тексте романа передается как responsible (ответственен). Таким образом, связь между романом и Книгой Бытия становится менее явной. В романе эти слова сначала произносит умирающий брат Зосимы, Маркел; далее они становятся символом веры Зосимы и позже Алеши. Последний, в свою очередь, передает этот завет школьникам. Таким образом, история Иосифа и его братьев служит отправным пунктом для ряда тем, которые получают развитие в романе. Как заметил по этому поводу комментатор: “Темы, прозвучавшие в истории Иосифа, как ее рассказал Зосима, находят свое отражение во всем дальнейшем ходе повествования”17.

В Ветхом Завете эти слова произносит Иуда (Послание к Евреям. 7:14), тот, от племени которого будет рожден Спаситель. “Ибо известно, что Господь наш воссиял из колена Иудина, о котором Моисей ничего не сказал относительно священства”.

История Иосифа и его братьев в изложении Достоевского отличается от соответствующего места Книги Бытия. Ряд исследователей задавался вопросом о причине этого разночтения: “…история не только была парафразирована и цитирована (или, вернее, неверно цитирована), но ей также было дано Зосимой частное и нетрадиционное толкование”18.

Центральным звеном этого нетрадиционного толкования является то, что Зосима рассказывает об Иакове, который _______

• ¹⁷    Miller R . The Biblical Story of Joseph in Dostoevsky`s “The Brothers Karamazov” // Slavic Review, № 3. Autumn 1982. P. 660.

• ¹⁸    Terras V . Op. cit. P. 250. Террас пишет: “В своем пересказе отец Зосима отклоняется от Книги Бытия”. См. также: Miller R . Op. cit.

“изрекши на веки веков в завещании своем величайшее слово, вмещавшееся таинственно в кротком и боязливом сердце его во всю его жизнь, о том, что от рода его, от Иуды, выйдет великое чаяние мира, Примиритель и Спаситель его!” (14, 262). Данное пророчество не вошло в английскую версию Ветхого Завета, хотя на него и имеется ссылка в Новом Завете. Очевидно, Достоевский взял его из русской Библии, в которой сказано: “Не отойдет скипетр от Иуды и законодатель от чресл его, доколе не придет Примиритель, и Ему покорность народов” (Книга Бытия. 49:10).

Уже отмечено, что смысл Божественного Провидения лежит в основе истолкования Достоевским истории из Книги Бытия, и не будь Иосиф продан в Египет, род потомков Иуды мог бы не пережить голодных лет. Зосима в библейских историях видит, как каждая жизнь на Земле тесно вплетена в божественную схему, и то, как каждый человек может принять участие в этом таинстве посредством действенной любви.

Точно так же в проповеди Стенли смысл Божественного вмешательства высвечивается в повествовании об исчезновении и новом появлении Иосифа:

Это пов ѣ сть — продолжительныхъ треволненiй сыновней, братской и отеческой любви, съ таинственной развязкой, приготовленной самимъ Провид ѣ ниемъ, которое изъ неожиданныхъ событий, и даже несчастiй человеческаго существованiя, вызываетъ благословенiя во времена непредвид ѣ нные и невообразимые. <…> Отъ судьбы Iосифа завис ѣ ла судьба его старшихъ братьевъ, отъ удивительныхъ обстоятельствъ, приведшихъ юнаго чужеземца въ страну пирамидъ, на берега Нила, завис ѣ ло прежде всего сохраненiе и наконецъ воспитанiе избраннаго народа.

Стенли подчеркивает: «Трикраты благословенъ всякiй, кто, подобно Iосифу въ Египт ѣ , становится отцомъ новаго просвещенiя своего народа, “спасителемъ своего в ѣ ка”, какъ называли его египтяне. Трикраты счастливъ тотъ, кто превращаетъ племя рабовъ въ племя людей свободныхъ».

Стенли, а вслед за ним и Достоевский считают, что мораль этой истории зиждется на чувстве “взаимной ответственности”, и что человек отвечает за своего брата человека. Как и Достоевский, Стенли считает, что такая мораль составляет “одинъ изъ главныхъ пунктовъ самого ученiя христiанскаго”. Для него, как и для Достоевского, слова, сказанные Иудой отцу, приобретают еще более глубокий смысл применительно к современности и к будущему человечества.

Стенли прямо ссылается на эти нити, которыми различные характеры и судьбы людей переплетены между собою. Здесь есть сходство с фразеологией Достоевского в конце главы “Кана Галилейская”, когда Алеша чувствует, «как будто нити ото всех этих бесчисленных миров божиих сошлись разом в душе его, и она вся трепетала, “соприкасаясь мирам иным”» (14, 328). Чувство единения Алеши со Вселенной сливается воедино с его чувством ответственности за его братьев людей (как это описано в Книге Бытия), и он стремится душой простить всех и за все, и просить прощения. “О! не себе, а за всех, за все и за вся”.

Стенли связывает чувство ответственности и братства и проводит сравнение между таким действием, как “приношение” (по Достоевскому, “действенная любовь”), и цветком, открытым “лучезарному небу и сияющему солнцу”, являющимся мотивом Викторианской духовной литературы: “как легко и с каким блеском развернется каждый лепесток этого распускающегося цветка под ясным небом и веселящим лучом солнечным”. И снова эти мотивы находят отзвуки у Достоевского. В самом деле, идея братства — одно из наиболее существенных переживаний, пробуждаемых романом.

В своей проповеди Стенли рассматривает и другое начало в человеческой природе, совершенно противоположное чувству взаимной ответственности людей, а именно: безразличие человека к своим собратьям — человеческим существам, а также отсутствие милосердия. Он напоминает слушателям то, что впервые сказал первый убийца, Каин: “Разве я сторож брату моему!” В “Братьях Карамазовых” Иван повторяет: “Да я-то тут что? Сторож я, что ли, моему брату Дмитрию? <…> Каинов ответ Богу об убитом брате, не так ли?” (14, 211). Подобный ответ Алеша получает в предыдущей главе от Смердякова, который говорит словами, близкими каиновым: “Это не то, что кабы я при них сторожем состоял” (14, 206). Так намечено еще одно звено, соединяющее Ивана и лакея.

Стенли дает недвусмысленный ответ на вопрос: “Разве я сторож брату моему?”:

Да, сынъ Адама, кто бы ты ни былъ, ты есть, ты долженъ быть сторожемъ брата своего — ты порука за него въ глазахъ Бога, — изъ твоихъ рукъ, по мѣрѣ твоей близости, твоего родства съ другимъ человѣкомъ, Судья потребуетъ у тебя отчета въ душѣ его. Если ты не проведешь его впередъ въ житейской борьбѣ, если ты не поддержишь _______

Стенли и Достоевский рассмотривают проблему мужания как способности к самообладанию и совершенству. Оба рассматривают ее как на индивидуальном уровне, так и в рамках общества и наций в целом. Зосима отмечает важность благого примера в нравственном воспитании, поскольку многое в учении достигается через пример и память. “И что за слово Христово без примера?” — вопрошает он риторически (14, 267). Его брат Маркел является для него примером, в то время как нравственная цельность Зосимы становится примером для “таинственного гостя” Михаила. Жизнь и поучения Зосимы — пример для Алеши, тогда как сам Алеша становится примером для школьников. С другой стороны, дурной пример был подан Смердяковым в случае с собачкой Жучкой (эпизод с булавкой).

Стенли настойчиво внушает, что “это может быть один класс, либо слой, общества, или многие классы, либо слои, общества, которые приобретают ту или иную нравственную окраску в силу нашего приятия или неприятия греха или добродетели”. Необходимость служить хорошим примером для других укрепляет чувство моральной ответственности:

…добрыя наши д ѣ ла или злыя, даже тайные пути наши не безъизв ѣ стны имъ и не скрыты отъ нихъ. Наши прим ѣ ры худые или хорошiе приводятся тамъ какъ оправданiе порока или поощренiе къ доброд ѣ тели. Смрадъ или благоуханiе нашего духа или заражаютъ или очищаютъ, какъ часто видно, весь нижнiй токъ народной жизни. Ошибки и паденiя, которыя относительно можно бы извинить темному простолюдину, т ѣ мъ бол ѣ е вредны, ч ѣ мъ выше мы поднимаемся по общественной л ѣ стниц ѣ . Съ другой стороны, добрыя д ѣ ла, которыя изъ самаго скромнаго уголка далеко бросаютъ лучи своего маленькаго св ѣ тильника “въ этотъ мiръ порока”, еще дал ѣ е изливаютъ св ѣ тъ свой, и потому еще бол ѣ е достойны усилiй, когда светъ этотъ исходитъ отъ высокаго св ѣ тильника, не могущаго укрыться и осв ѣ щающаго разнообразныя обители и даже широкiй горизонтъ ц ѣ лой нацiи.

Мы знаем, что одним из намерений Достоевского было создать “идеальный” образ русского старца, такой, в котором воплотилась бы жизнь и который стал бы частью русской действительности и, тем самым, национальной русской традиции. Нельзя было ожидать от Достоевского, чтобы тот притязал на какую-то очевидную связь между созданным им образом старца Зосимы и известным представителем англиканской церкви деканом Стенли, тем не менее имеющиеся свидетельства убеждают, что некая связь со Стенли и его проповедями все-таки лежала в основе некоторых ведущих тем, идей, образов “Братьев Карамазовых”.