Образ автора в научном дискурсе: метафоризация как средство формирования научных абстракций

Говоря о том, что научный стиль предполагает внешнюю «удаленность» автора для создания объективности научного исследования, не следует забывать о личностном отношении ученого к предмету научного описания. Речевая структура текста «напоминает» об этом: автор как генератор научных идей соединяет все компоненты в смысловое и структурное единство, в котором видна индивидуальноавторская манера письма, языковая личность автора. Последнее воплощается в текстовой категории «образ автора», синтезирующей различные модусы личности исследователя – как лингвистический, так и психологический. Образ автора следует признать смыслообразующей и текстообразующей категорией научного текста, «идейно-стилистическим средоточием, фокусом целого» [3, с. 118]. Он представляет собой «концентрированное воплощение сути произведения» [Там же].

В филологической литературе понятию «образ автора» посвящено значительное количество исследований (активная разработка проблемы началась в работах В.В. Виноградова), в лингвистике данное понятие уточняется через текстовую категорию персонально-сти, через языковую категорию модальности. Но до сих пор данная концептуальная единица не имеет конкретного контура. В современной филологической науке этот вопрос осложняется различным видением феномена текста, который может рассматриваться как открытая система: в статике – как результат творческого акта творца-автора, а также в динамике – как моделируемый конструкт. Двуипостастность такого представления позволяет выделить фенотекст (готовый продукт) и генотекст (как постоянно создающийся конструкт) (термины Ю. Кристевой). Чужой (авторский) текст поглощается, усваивается читателем (слушателем). Тем самым воспринимающее сознание активно «вмешивается» в чужой текст, продуцируя другой («свой») текст. Первоначальный текст раздваивается «на поверхность и глубину, на означаемую структуру и продуцирование означивания» [6, с. 192]. Появляются разные по своей сущности тексты, статический (результат творческого акта) и динамический (продуцируемый текст), Первый имеет материальную форму своего воплощения (означаемое всегда фиксируется в означающем), второй только моделируется, он абстрактен, «оперирует аналитико-лингвистическими категориями» [Там же, с. 194]. Он как означаемое в своей продуцируемости материально не оформлен, он открыт для множественности понимания (предполагаемый, интерпретируемый). Между этими текстами возникает «диа-

лог». «Если собеседник – это текст, то и субъект также оказывается текстом» [6, с. 105]. Таким образом, текст воспринимается как живой организм, изменяющийся во времени. Созданный однажды продукт (текст) подвергается процессу «изъятия» смыслов и их интерпретации, он живет в режиме реального времени. Эта «неконечная» единица включается в более широкий контекст – дискурс: исходный текст (готовый продукт) не может быть равен продукту конечному (моделируемому // интерпретируемому тексту). Такой конструкт можно рассматривать как синтетическое и интегрирующее образование. В этом заключается антропоцентрическая сущность текста. Общее видение проблемы можно представить на рис. 1 (конечно, эта схема условна и умозрительна).

Рис. 1. Моделируемый текст: Т – текст₁ (фенотекст), Т* – текст₂ (генотекст)

В соответствии с таким пониманием «жизни» текста по-другому высвечивается и категория «образ автора», контуры которого размываются. « Не структурированному и не структурирующему (выделено нами. – С.П. ) гено-тексту неизвестен субъект. Внешний по отношению к субъекту, он также не является его нигилистическим негативом, поскольку и есть его “иное”, действующее по ту и другую сторону от него» [Там же, с. 195].

В концепции «образа автора» В.В. Виноградова, построенной на специфике текстовой композиции всех компонентов, затушевана важная составляющая – стратегия дискурсивного мышления читателя. М.М. Бахтиным в рамках диалогичности авторской мысли выделяется «первичный (не созданный) и вторичный автор (образ автора, созданный первичным автором)» [2, с. 353]. Первичный ав- тор не может быть образом, не может войти в созданный им образ: ускользая от образного представления, «первичный автор облекается в молчание» [2, с. 353]. Иерархичность концепции автора у М. Бахтина может быть представлена как триада: биографический автор – первичный автор – вторичный автор [8].

Автор-творец, по М. Бахтину, «конститутивный момент художественной формы» [1, с. 58], для него важно противостояние пассивного содержания (« что или о чем говорится») и активной формы ( « как говорится», « чувство деятельности осмысленного говорения» [Там же, с. 64]), которая представляет собой «активное ценностное отношение к содержанию» [Там же, с. 58]. Именно поэтому форма воспринимается автором-творцом (первичным автором) как эстетический феномен, творящий содержание.

Концепция вторичного автора направлена на читателя (слушателя) – воспринимающее сознание. В нем проявляется эстетический акт творения текста, который «делает возможным завершение и вообще осуществление всех эстетических функций формы по отношению к содержанию» [Там же, с. 59]. В этом акте важна роль слова, которое по сути своей диалогично. «Чувство словесной активности» позволяет завершить процесс переплавки, претворения формы в содержание. «Так, при чтении или слушании <…> я не оставляю его (произведение. – С.П.) вне себя, как высказывание другого, которое нужно просто услышать и значение которого <…> нужно просто понять; но я в известной степени делаю его своим собственным высказыванием о другом, усвояю себе ритм, интонацию, артикуляционное напряжение, внутреннюю жестикуляцию (созидающие движения) рассказа, изображающую активность метафоры и проч., как адекватное выражение моего собственного ценностного отношения к содержанию, то есть я направлен при восприятии не на слова, не на фонемы, не на ритм, а со словами, с фонемою, с ритмом активно направлен на содержание, обымаю, формирую и завершаю его (сама форма, отвлеченно взятая, не довлеет себе, а делает самодовлеющим оформленное содержание). Я становлюсь активным в форме и формою занимаю ценностную позицию вне содержания» [1, с. 58–59]. Взаимодействие и диалог между первичным и вторичным автором происходит в творящей форме: «форма есть выражение активного ценностного отношения автора-творца и воспринимающего (со-творящего форму) к содержанию» [Там же, с. 59]. Последнее может трактоваться как смысловая развернутость, многослойность, открытость художественной системы.

В качестве итогового момента в рассуждениях представим триаду в концепции автора с уточняющими компонентами: биографический автор (конкретный человек-автор, живущий вне текста, во всей совокупности своих индивидуальных качеств) – первичный автор (автор-творец, «субъект эстетической активности») – вторичный автор (автор – со -творец, воспринимающее сознание условного читателя). Данная триада вполне укладывается в рамках «живущего», «творящего» духа дискурса (рис. 2).

Рис. 2. Представление концепции «образа автора» в дискурсе

Данные рассуждения, как правило, считаются приемлемыми для художественного текста. Но они применимы (даже в большей степени) к научному тексту. Он динамичен, в нем обнаруживается особый тип авторской рефлексии, есть желание найти обратную связь с адресатом речи. Мировоззренческие универсалии через аналогию (параллелизм), ассоциативность, интертекстуальность способствуют развитию исследовательской мысли, вписываются в научные концепции и помогают формированию перспективных идей. Научный текст как когнитивный феномен не может быть конечным продуктом, причина – бесконечность и неисчерпаемость процесса познания. Автор-исследователь (генератор научных идей) должен «заразить» со-автора, «спровоцировать» имплицитный и эксплицитный научный диалог. Исследователь вступает с читателем в интеллектуальный разговор. В процессе поиска основной идеи, научной интерпретации читатель обращается к имеющимся в долговременной памяти фреймам (сценариям), кото- рые помогают включить механизмы, отвечающие за восприятие и понимание научного текста. В этом и заключается процесс порождения собственного текста с ретроспективным освоением мысли автора и перспективным развитием его идеи. Со-творец-читатель выражает свое отношение через оценочную категорию модальности, он живет в интертекстуальном поле научной мысли автора-творца, пытается понять авторскую эстетику научного описания. Авторская стратегия, творящая форма отсылает воспринимающее сознание в область ментального, в концептуальную сферу, позволяющую через концепт порождать новые смыслы, конструировать новые тексты.

Отметим интересную деталь: современный научный дискурс (прежде всего в гуманитарной сфере) стремится в область «художественного», стирая грани между искусством, литературой и наукой. Эпоха креативного мышления порождает и особый тип научного текста.

В научном дискурсе индивидуальная манера создателя текста проявляется в желании быть понятым, воздействовать на получателя информации. Тогда творящая форма, интеллектуально и эстетически заряженная автором-творцом, делает «безличное» (объективированное) слово языка выразителем смысловой (научной) позиции исследователя. Сопряжения авторской и читательской рефлексии превращает монологическое слово в диалогическое. Моделируемый текст лежит в области смыслового прорастания, творящая форма через диалогичность, через полемичность создает условие для построения когнитивного конструкта. При этом возникает «конфликт» универсального и индивидуального, проявляющийся в оппозиции черт научного стиля и индивидуально-авторских особенностей: объективация ↔ интимизация; безличное слово ↔ слово как выразитель смысловой интенции автора; монологичность ↔ диалогичность; отсутствие оценочности ↔ наличие оценочности, выраженной через авторскую модальность; безóбразность ↔ образность.

Все это создает функционально-стилистическую окрашенность научного текста. Тогда образность, метафоризация на фоне общей без-óбразности научного текста становится своеобразным рекламным ходом индивидуальноавторского стиля. Например, стиль научного изложения Вильгельма фон Гумбольдта характеризуется особой метафоричностью, особой формой «художественности». В его текстах можно встретить и сравнения, и аналогии, и олицетворения как проекции того или иного образа на определенные научные понятия. Язык, представленный как вечное движение, описывается немецким философом и лингвистом в образах дороги, колеи, потока, парения в воздухе, молнии, пламени и т. п.: «Язык есть русло, по которому дух может катить свои волны»; «Дух парит над языком как над бездонной пучиной»; «Понятие не в состоянии отделиться от слова, как человек не может сбросить с себя свое лицо»; «Душа могла бы мало понять артикуляцию (звуков), как слепой – цвет»; Звуковую форму языка «можно также рассматривать как скорлупу, в которую как бы втискивается язык» [7].

Все стилистические средства, функционирующие в научных текстах, не являются окказиональным набором тропов и фигур речи, это система средств выражения, создающая целостную картину научного видения объекта описания, это творящая форма.

«Текст должен быть кратким. <…> Это должно быть концептуальное письмо. Текст должен очаровывать и занимать. Это должно быть произведение литературы. Одна метафора может быть дороже многостраничного эссе» [9]. Так проявляется диалектическое взаимодействие общего и частного, объективного и субъективного в научном стиле речи.

Механизм такого соединения – процесс метафоризации. У метафоры обнаруживается основанная на образности семантическая двуплановость, которая зависит от контекстного окружения. В научном дискурсе такая двуплановость создает особую информационную емкость метафорического знака. Через внутреннюю образность метафоры происходит семантическое преобразование, этот «механизм» «пускает» слово в «лоно» мысли: метафора является средством создания научного понятия, формирование которого и завершает процесс познания. Так, в составном лингвистическом термине из области семантики обертоны смысла, первый компонент заимствован из акустики, обозначает призвуки, входящие в спектр звука. В семантике он обозначает смысловую область, совокупность смыслов – спектр смысловых приращений. В таких терминах, как квант дискурса (о тексте), тонкая пленка цивилизации (о концептах), наносмыслы, атом смысла, начинает работать принцип аналогии, который может затрагивать области даже несмежных наук. Смыслы слоятся в метафоре. Данный механизм «возбуждает» в воспринимающем сознании мысль, порождающую свою когнитивную единицу – ме- тафорический знак. Но, будучи воспринятыми, многие метафоры, ставшие общеупотребительными благодаря своей универсальности, подвергаются обратному процессу – де-метафоризации (семья языков, языковой союз, словообразовательное гнездо).

Очень показателен в этом смысле научный стиль работ Федора Гиренка, современного философа, относящего себя к археоаван-гарду, который, по его мнению, противостоит постмодернизму. Термин археоавангард , соединяющий в себе прошлое в перспективном развороте к будущему, – это тоже метафора. Стиль философа афористичен и метафоричен. Это подтверждают названия его книг, которые определяют стратегию авторского мышления: «Клиповое сознание; « Пат о-логия русского ума. Картография дословности», «Метафизика пат а: Косноязычие усталого человека» (графическая выделенность дефисом элемента пат в первой номинации и превращение его в самостоятельную лексическую единицу по второй номинации есть намек на языковую игру, интеллектуальную задачу для читателя) . Здесь представлено семантическое столкновение, построенное на омонимической подстановке компонентов: пат ология как отклонение от нормы ( páthos – «болезнь, страдание») и пат как ассоциативный намек на ситуацию в шахматной игре, когда в силу определенных причин партия признается ничейной (имеющий право хода не может им воспользоваться). В этом семантическом распаде кроется содержательная глубина, смысл предъявленного нужно разгадать читателю. Богатство метафор сопровождают рассуждения философа о языке – уздечка на эмоцию, соглядатай мира, бдительный лекарь, смирительная рубашка для нашего воображения, языковая заглушка ; о философии – метафизический блуд, метафизический шов, словесное обволакивание мира, люди лунного света (философы) , взрыв галлюцинаций, пространство пата (синоним плоский застой ), бег с препятствиями (понятийное мышление), колыбель сознания (об абсурде), философский палимпсест [4; 5].

Становится очевидным, что в научном дискурсе метафора не является средством выразительности. Метафора активно «включает» читателя в диалог с автором, в процесс понимания с последующей интерпретацией. Метафора является одним из когнитивных механизмов «творящей» формы, благодаря ей формируются теоретические абстракции в рамках парадигмы личное vs неличное: схваченный смысл становится базой для конструи- рования собственного смысла. Таким образом, метафора строится не на прямой номинации фактов научной реалии, она «упаковывает» мысль в образ, который представляет собой отсылку к другому образу. «Метафора – исток <…>, откуда берет свое начало мышление» [4, с. 16], она заставляет рефлексировать воспринимающее сознание. Метафора есть когнитивный феномен, необходимый в моделировании генотекста.

Подводя итог представленным рассуждениям, выделим несколько причин активного использования метафоры в научном дискурсе.

• •    Специфика научного познания . Когнитивная модель познания естественным образом вписывается в живую схему научного дискурса. Для «встраивания» нового знания в общую систему требуется использование механизмов, основанных на аналогии . Таков механизм метафоризации, опирающийся на интуитивный и рациональный компоненты познания.

• •    Креативность метафоры . Метафорическая номинации в научном дискурсе характеризуется научной интригой, притягивающей к себе внимание читателя, потенциального оппонента, представляет собой «рекламный ход» в научном освещении.

• •    Смысловая активность метафоры. Метафорическая единица концентрируется вокруг одного семантически значимого признака, ассоциативно вбирает в себя огромную смысловую сферу.

• •    Информационная емкость метафоры . Созданная на базе ассоциативных связей, метафора позволяет охватить «одним взглядом» значительный информационный пласт, а на его основе строить смысловую перспективу нового научного исследования.