Образ германии в восприятии и интерпретации Б. Пастернака (по письмам 1905-1906 гг.)

Особое место в творческой парадигме Б. Пастернака занимает немецкая культура. Обнаружить ее коды и знаки в произведениях поэта нетрудно, сложнее их идентифицировать. Одна из причин столь интенсивного использования «немецкого текста» в прозе, поэзии, письмах, публицистике, на наш взгляд, – раннее и одновременно с этим очень глубокое погружение Б. Пастернака в немецкоязычную среду. При этом надо отметить, что такое погружение было подготовлено семейной традицией Пастернаков: отец поэта три года прожил в Мюнхене, мать, будучи до замужества активно гастролирующей пианисткой, достаточно часто посещала немецкоязычные страны, более того, среди знакомых семьи было немало представителей немецкой общественности, все дети изучали немецкий язык, читали, писали и говорили на нем постоянно. Также необходимо учитывать, что Б. Пастернак оказался в Германии в момент духовного и эмоционального становления: в 1906 г. во время первой поездки в Берлин он накапливает бесценный опыт впечатлений, еще не зная, что через 6 лет также в Германии, в Марбурге, он осознает себя не философом, а Поэтом. Все увиденное в Берлине 1906 г. воплотится в письмах и воспоминаниях.

Пастернак всегда утверждал важность воспоминаний, особенно тех, которые запечатлела еще совсем юная память: «Сколько бы нам потом ни набегало десятков, они бессильны наполнить этот ангар, в который они залетают за воспоминаниями, порознь и кучею, днем и ночью, как учебные аэропланы за бензином. Другими словами, эти годы в нашей жизни со-

ставляют часть, превосходящую целое, и Фауст, переживший их дважды, прожил сущую невообразимость, измеримую только математическим парадоксом» [5, т. 3, с. 151]. В понимании воспоминания и впечатления как центральных категорий Пастернак очень близок М. Прусту, произведения которого хорошо знал и высоко ценил. В одном из ранних стихотворений поэт сравнивает поэзию с губкой, которая должна вбирать облака и овраги , чтобы поэт выжал ее во здравие жадной бумаги . Пастернак интуитивно впитал в себя все, что увидел, узнал, почувствовал, пережил в стране великой культуры и великих парадоксов. Германия (ее обитатели, архитектура, литература, музыка, философия) сыграла решающую роль в становлении и развитии творческого начала поэта: родина Гете разбудила в молодом человеке художника. Несомненно, опрометчиво было бы утверждать абсолютную зависимость творчества Пастернака от немецкой культуры и литературы, он был исключительно русским поэтом, однако недооценивать значение Гете, Гофмана, Ницше, Канта, Вагнера, Рильке и др. для поэзии Пастернака было бы непозволительно.

Первые впечатления от Германии, немецкой культуры еще очень сумбурные, противоречивые, отразились в письмах поэта. Многочисленные послания близким, друзьям, коллегам содержат бесценные для исследователей размышления об искусстве, поэзии, жизни и времени, современниках, гениях прошлых эпох. Изучение писем Пастернака друзьям из Берлина в 1905 – 1906 гг. позволяет правильно оценить и интерпретировать воздействие немецкой культуры на поэта, осознать значимость первой поездки в Германию в его жизни, выстроить целостную концепцию присутствия «немецкого текста» в его творчестве. Мы сознательно ограничиваем материал исследования письмами из Берлина 1905–1906 гг., поскольку в рамках одной статьи невозможен подробный анализ всего эпистолярного творчества Б. Пастернака.

Изучение писем поэта не просто желательно – необходимо: несмотря на то, что филологи обратились к эпистолярному наследию поэта в 1960-х гг., данная тема актуальна и в наши дни. В последние десятилетия интенсивно исследуется вся «документальная литература». Безусловно, анализ творчества мастера невозможен без изучения его эпистолярного наследия: литературоведы всегда обращались к письмам классиков. Так, Б. Эйхенбаум утверждал: «Изучение творчества Л. Толстого должно начинаться с его дневников. Здесь эта методологическая осторожность должна быть сугубой, потому что главное содержание его ранних дневников состоит в разложении собственной душевной жизни на определенные состояния, в напряженном и непрерывном самонаблюдении и осознании» [6, с. 37]. Несомненно, все вышесказанное вполне применимо к письмам Пастернака, поскольку он не вел дневников. Общение поэта с друзьями, коллегами, единомышленниками, противниками, представителями власти – это роман, который позволяет уловить нюансы настроения поэта, увидеть основу его творчества, рождение поэтических и прозаических образов. Очень многое из того, что тревожит, восхищает, радует нас в поэзии и прозе Пастернака, уходит своими корнями в письма. В связи с этим литературоведы достаточно часто обращаются к эпистолам поэта. Например, в комментарии к тому VII полного собрания сочинений Пастернака, включающему письма поэта, читаем: «Письма Бориса Пастернака отражают определенную ступень творческой работы. Впечатления и мысли, еще недостаточно “отстоявшиеся” для окончательного выражения в художественном тексте, сначала закреплялись в письмах» [5, т. 7, с. 5]. Та же оппозиция «письма – творчество» находит отражение и в работах Н. Ивановой: «Эпистолярная проза, именно проза, хотя она кажется порою безразмерной болтовней, переплавляется в стихи» [2, с. 57].

Первые письма из Германии были написаны в 1905 г. В декабре 1905 г. отец поэта вывез всю семью в Берлин, чтобы спастись от кошмара революционной России. «В жуткие морозы конца декабря пятого года мы всей семьей собрались за границу....» [4, с. 234]. Москву в это время сотрясали погромы. Их упоминал и молодой Пастернак, из «сытой» Германии они казались поэту чем-то незначительным и далеким: «Когда мы были еще в Москве, то читали в газетах, что на Тверской разгромлены, между прочими домами, дома Коровина и Гирш-мана. Правда ли это. В день нашего отъезда (19-е Декабря) к нам заходил один наш знакомый, который рядом с вами в доме Гирш-мана, и говорил, что у них особенного ничего не было, и газеты по обыкновению (особенно еще “Новое время”) немного преувеличивают» [5, т. 7, с. 13]. Внимание молодого человека к погромам нельзя назвать чрезвычайным, ни в одном из следующих писем из Германии он не возвращался к этой теме. Пастернак интересуется учебой в гимназии, личной жизнью, настроением и здоровьем конфидентов,

АКТУАЛЬНЫЕ ПРОБЛЕМЫ ЛИТЕРАТУРОВЕДЕНИЯ но никак не политической ситуацией в родной стране. Германия действовала на него успокаивающе, к этому располагали устроенный быт, знакомство с новыми людьми, новые впечатления. «Велика была разница между Западом и Россией в довоенное время, велика она и сейчас» [5, с. 407] – заметил он намного позже, во время второго визита в Германию. В повести «Люди и положения» он вспоминал поездку 1905-го г. как увлекательное путешествие. «Еще большее, настоящее представление о путешествии получил я от поездки всей семьей в Берлин. Я в первый раз тогда попал за границу… Скоро я привык к Берлину, слонялся по его бесчисленным улицам и беспредельному парку, говорил по-немецки, подделываясь под берлинский выговор, дышал смесью паровозного дыма, светильного газа и пивного чада» (Там же, т. 3, с. 312).

В Берлине семья Пастернаков располагалась в пансионе. Для Бориса и его брата Александра там же сняли отдельную комнату, соседствовавшую с фруктовой лавкой, что позволяло будущему поэту сравнивать их временный дом с овощной лавкой («Поклон всем товарищам от узника, заточенного в Берлинской овощной лавке» (Там же, т. 7, с. 14)), хотя в следующих письмах он по-иному оценит и сам пансион, и его обитателей: «Живем мы в очень хорошем (выделено нами. – Н.Л. ) пансионе, который представляет своего рода “конференцию”, так как кроме нас, русских, здесь живет американка, француженка, две немки и две шведки...» (Там же, с. 15).

В первом письме, датированном декабрем 1905 г., будущий поэт с восторгом делится впечатлениями: «... здесь в Берлине и превосходные музеи, восхитительные театры и концерты, и вообще довольно высокая культура, начиная с искусства вообще и кончая чисто матерьяльными удобствами...» (Там же, т. 7, с. 13). Однако сами немцы («мелочный, мещанский народ») не вызывали у него добрых чувств. При этом будущий поэт замечал: «А бюрократия у них иии! Не приведи Господь, хуже нашей в тысячу раз» (Там же, с. 14). Пастернак не был одинок в столь резких оценках жителей Германии. В 1903 г. А. Блок, очередной раз оказавшись в небольшом курортном городке Бад-Наугейм, вел интенсивную переписку с Л.Д. Менделеевой. «В этих длинных, многословных письмах – насмешки над мещанскими нравами и “бессмертной пошлостью” аккуратно-самодовольных немцев, сатирические описания курортного городка...» [3, с. 134]. Блок награждает немцев прак- тически теми же эпитетами, которые через три года использовал Б. Пастернак. Возможно, не последнюю роль в этом играло увлечение молодых людей Гофманом. Блок увлеченно читал его в скучной поездке, Пастернак именно в Германии обнаружил мистический, притягивающий мир немецкого писателя, который определил две константы мировоззрения – взгляды художников и филистеров. Именно филистерами представляются русским путешественникам окружающие.

Однако в следующем письме Пастернака воинственный и нигилистический тон уступает место спокойному рассуждению. Сам будущий поэт так комментирует эту перемену: «Как ты уже видишь по спокойному тону моей эпистолии, я понемногу “остепенился”, то есть, другими словами, свыкся с “немцой” и мой антигерманизм поостыл» [5, т. 7, с. 15].

Одно из наиболее ярких воспоминаний Б. Пастернака о первой поездке в Германию было связано с музыкой. В Берлине поэт всерьез заинтересовался творчеством Вагнера. В Берлинской опере шли несколько опер Вагнера, но попасть на представление было чрезвычайно трудно: «Насколько здесь легко попасть на выставку, в музей и концерты, настолько трудно достать билет в оперу... У кассы стоят уже в 6 ч. утра, и для того, чтобы достать какое-нибудь место, надо встать в 5 ч., и за отсутствием конок в такой ранний час идти пешком из Шарлоттенбурга в Берлин. Такой утренний моцион я проделывал уже четыре раза» (Там же). Если принять во внимание, что в Берлин семья Пастернаков приехала в конце декабря, а процитированное письмо датировано 7(20) февраля, то можно представить, что будущий поэт за месяц (считая по старому стилю) прослушал четыре оперы. Сам Пастернак довольно часто упоминает в письмах этого периода свою привязанность к музыке: «Слушаю там (в университете. – Н.Л.) историю музыки» (Там же, с. 22). Музыка и эстетика Вагнера сыграли одну из главных ролей в становлении и развитии творческой системы поэта. А.Л. Пастернак вспоминает: «В берлинский период жизни брат мой окончательно был покорен музыкой Вагнера. Уже в Москве он Вагнером увлекался. С некоторых пор, когда уяснилось, что будущим брата будет музыка и деятельность композитора, ему стали дарить ноты. В его шкафу красовались, в красивых изданиях, в красивых с золотом переплетах клавиры некоторых опер Вагнера» [4, с. 246]. Именно музыка привела Пастернака в одну из готических церквей Берлина: его привлекла игра органи- ста. А. Пастернак описывает это так: «Здесь, в Берлине, брат стал ходить со мною по воскресеньям в неподалеку от нас находящуюся соборную церковь с готическим названием... Органист был талантлив и высокой музыкальной культуры… Кульминацией в исполнении Баха он достигал обычно ко времени конца служб, к разъезду. Тогда Бах, как бы разгорячась в обращении к владыке мира, достигал, в строптивости своей, почти что крика, и музыка, сотрясая стены, не вмещаясь более в … ограниченное пространство, раздвигала их, как глубокий вздох раздвигает грудную клетку» [4, с. 252]. Образ органиста в творчестве Пастернака неразрывно связан с гофмановским началом. Синтез музыки и литературы обрел свои черты в прозе поэта (повесть «История одной контроктавы»). Л.Л. Горелик, анализируя творчество Пастернака в его сопряжении с наследием Гофмана, отмечает: «Действие повести происходит в маленьком немецком городке, и принято считать, что вызвана она впечатлениями от двух поездок Пастернака в Германию – берлинскими впечатлениями 1906 г. и марбургскими 1912 г.» [1, с. 61]. Повесть была написана через 10 лет (в 1916 г.), тогда же поэт сочинил стихотворение «Баллада», в котором образ органиста сливается с образом Берлина:

...Здесь жил органист.

Он лег в мою жизнь пятеричной оправой ключей и регистров. Он уши зарниц Крюками прибил к проводам телеграфа [5, т. 1, с. 100].

К гофманской теме Пастернак не раз обращался и в художественном творчестве, и в письмах, несмотря на то, что романтизм вызывал у него противоречивые чувства.

Поездка в Берлин оказалась блестящей возможностью совершенствовать немецкий язык, который поэт уже хорошо знал. А. Пастернак упоминает о почти физической боли, которую испытывал при малейшей ошибке в произношении его старший брат: «Живя в пансионе, ощущая наши промахи в немецкой речи, в построении фраз, в произношении, в той общей характерности, сразу выдающей чужестранца, как бы бегло и гладко он ни говорил на чуждом ему языке, брат, естественно, страдал от предполагаемого к нам презрения, – которого, кстати сказать, вовсе и не было – и снисходящей терпимости к неполноценным чужакам. Вот эта кажущаяся ему терпимость немцев к нашему московско-прибалтийскому общему духу говора “по-немецки”, к “этим москвичам”, терзала брата едва ли не физически» [4, с. 256].

Б. Пастернак был настолько увлечен изучением языка, что даже включал в письма немецкие слова: «Stadt, – Ring, – Hoch und Unter-grundstrassenbahn... (язык сломается это выговорить)» [5, т. 7, с. 13]; «Одним словом, kurz und gut, я жду от тебя...» (Там же, т. 3, с. 18); «Но ты спросишь, где тут песнь Лазаря и вообще, wo ist der langen Rede Kurzer Sinn» (Там же, т. 7, с. 19). Последнее письмо из Берлина, датированное 13(25) мая 1906 г., написано по-немецки. Сам Пастернак объясняет свое обращение к немецкому языку как окончательное «онемечивание»: «Немецкий язык моего письма удостоверяет, что я уже стал настоящим колбасником...» (Там же, т. 7, с. 23).

Поэт так и не смог оценить и полюбить Берлин (называя этот город «безличным Вавилоном») так, как он полюбил маленькие немецкие города, сохранившиеся в первозданном виде.

Первая поездка в Германию, бесспорно, сыграла значимую роль в становлении Бориса Пастернака – музыканта, философа, поэта. Впечатления, полученные в путешествии, были воплощены в прозаических и поэтических произведениях, философских размышлениях. Совершенствование немецкого языка в 1906 г. и 1912 г. позволило поэту стать замечательным переводчиком немецкой литературы.