Обыск брачный № 17: текст и судьба (документ о венчании Достоевского в Кузнецке 6 февраля 1857 г.)

относительно недавно в Государственном архиве Новосибирской области (ГАНО) метрической книги Одигитриевской церкви за 1857 г.1 упомянутый брачный обыск был главным документальным свидетельством бракосочетания Федора Михайловича Достоевского с Марией Дмитриевной Исаевой. Но и после обнародования в 2009 г. метрической записи о венчании писателя (см.: [Голуб: 181–185]) он не утратил своего значения для биографов Достоевского.

Брачный обыск представляет собою письменный акт, содержащий определенные сведения о людях, собиравшихся венчаться в церкви, и устанавливающий отсутствие препятствий к совершению их брака. Запись в метрической книге, кроме констатации осуществленного таинства венчания, фактически являлась итогом своеобразного исследования (обыска), проведенного церковным причтом, о возможности совершения бракосочетания [Пакшина, Колесова: 140–141]. Форма брачного обыска была установлена законодательно и зафиксирована в Своде законов Российской империи2. Обыски заносились в специальные прошнурованные обыскные книги, которые велись при храмах и хранились в церковных ризницах. В отличие от метрических книг и исповедных ведомостей, второй экземпляр которых отсылался в консисторию, обыскные книги существовали в единственном экземпляре.

Текст брачного обыска № 17, составленного 6 февраля 1857 г. причтом кузнецкой Одигитриевской церкви при подготовке к венчанию Федора Достоевского и Марии Исаевой, впервые был обнародован в 1916 г. в журнале «Сибирская летопись» семипалатинским священником и краеведом, учредителем Семипалатинского подотдела Западно-Сибирского отделения Русского географического общества Б. Г. Герасимовым (см.: [Герасимов: 568–569]). Позднее с рядом неточностей текст обыска был в 1935 г. перепечатан Л. П. Гроссманом в биографической хронике «Жизнь и труды Ф. М. Достоевского» (см.: [Гроссман: 84]). К двум данным публикациям, прямо или опосредованно, восходит воспроизведение брачного обыска в большей части статей и книг, посвященных кузнецким дням биографии писателя [Косенко: 90–91; Бекедин: 232–233; Кушникова, Тогулев, 2005: 287–289; Шадрина, 1995: 79–80; Шадрина, 2017: 163–165].

Уже в текст публикации Б. Герасимова вкралось определенное количество неточностей (которые будут отмечены ниже). При перепечатке его в хронике Л. Гроссмана дополнительно появилось еще более десятка отступлений от текста «Сибирской летописи» (пропуск предлога «в» и слова «родства», замена слов или грамматических форм: «имеют» / «имеет», «означенной» / «обозначенной», «представляются» / «предоставляются», «показанное» / «показано», «поручитель» / «поручатель», «по правилам церковным» / «по правилам церкви», «Федор Михайлович Достоевский» / «Ф. М. Достоевский», «Нелюбинской» / «Нелюблинской», «Димитриевич» / «Дмитриевич», «Лашков» / «Лошков» и др.). П. Бекедин, также перепечатывая текст, опубликованный

Б. Герасимовым, отметил, что у Л. Гроссмана он воспроизведен «с неточностями» [Бекедин: 233], однако сам повторил бóльшую часть из них, прибавив еще несколько мелких разночтений. М. Кушникова и В. Тогулев, приведя текст обыска по публикации П. Бекедина, неверно передали еще одно слово: «троекратному» / «трехкратному». С грубыми ошибками («производили» / «произвели», «для удостоверения» / «для удовлетворения», «предположено» / «предложено», «узаконенное» / «указанное», «подписавшие» / «подписавшиеся»), пропусками ряда слов (иных, нежели в публикации Л. Гроссмана: «города Кузнецка», «городе», «сей», «февраля») и произвольным сокращением («в г. Кузнецке» вместо «в городе Кузнецке») напечатан брачный обыск и в документально-беллетристическом повествовании П. Косенко, которым, по-видимому, взята за основу публикация Б. Герасимова. Эти же ошибки тождественно воспроизведены в машинописной копии брачного обыска, хранящейся в Новокузнецком краеведческом музее. Можно предположить, что она восходит к публикации П. Косенко, но с добавлением новых ошибок («представляются» / «предъявляются», «от 1 февраля» / «1 февраля», «по каждом» / «по каждому», «и по законам» / «и законам»). В свою очередь по новокузнецкой машинописной копии, повторяя все ее ошибки, воспроизводит брачный обыск в своих книгах А. Шадрина. Указанные серьезные искажения выводят эти публикации за рамки строго научных изданий.

Таким образом, наиболее надежным, но также не безупречным является на сегодняшний день малодоступный текст брачного обыска, воспроизведенный в «Сибирской летописи» 1916 г. При этом исключительно важно подчеркнуть, что в основе осуществленной Б. Герасимовым публикации, послужившей источником для последующих воспроизведений в печати этого документа, лежал отнюдь не оригинал , содержавшийся в обыскной книге Богородице-Одигитриевской церкви города Кузнецка. Упомянув наряду с брачным обыском разрешение за № 167 на вступление в брак, выданное прапорщику Достоевскому 1 февраля 1857 г. подполковником Бе-лиховым, командиром 7-го Сибирского линейного батальона, в котором служил писатель, Б. Герасимов далее писал: «Эти документы, с разрешения епархиального начальства, Семипалатинским подотделом Западно-Сибирского отдела И. Р. Г. О. недавно извлечены в копиях из архива Кузнецкой церкви и хранятся в музее подотдела. Ввиду того, что эти документы до сих пор нигде не были опубликованы, печатаем их на страницах “Сибирской летописи”» [Герасимов: 567]³.

Таким образом, все существующие публикации указанного брачного обыска в конечном счете восходят к рукописной копии, запрошенной Б. Герасимовым у причта кузнецкой Одигитриевской церкви для музея Семипалатинского подотдела Императорского Русского географического общества. Эта копия, написанная рукой и заверенная настоятелем Одиги-триевской церкви о. Николаем (Рудичевым), сохранилась и в настоящее время находится в фондах Дома-музея Ф. М. Достоевского в Семее (до 2007 г. Семипалатинск)4, куда поступила в 1971 г. из Семипалатинского историкокраеведческого музея5.

Но в связи со сказанным с особой остротой встает вопрос: а какова судьба подлинника брачного обыска, находившегося в прошнурованной обыскной книге кузнецкой Богородице-Одигитриевской церкви? В исследовательской литературе на этот вопрос даются два ответа: простой и сложный. Причем сложный оказывается в значительной степени мифологизированным.

Этого вопроса во многих своих работах касается М. М. Кушникова (в позднейших публикациях вместе со своим соавтором В. В. Тогулевым). Их ответ в общих чертах таков: искомый брачный обыск был намеренно уничтожен еще в дореволюционные годы. Когда именно? С какой целью? Кем? В ответах М. Кушниковой и В. Тогулева на эти вопросы много противоречий и произвольных измышлений.

Время «истребления» подлинника брачного обыска исследователи называют «достаточно точно: 1904 год» [Кушникова, Тогулев, 2005: 292]. Каковы основания этого хронологического указания? Летом 1904 г. семнадцатилетний Валентин Булгаков, в будущем секретарь Льва Толстого, а в это время ученик Томской классической гимназии, посетив Кузнецк (откуда сам был родом), собрал сведения о пребывании в этом городе в 1857 г. писателя Достоевского, которые опубликовал в приложении к томской газете «Сибирская жизнь» (1904. 10 окт. № 221). В очерке «Ф. М. Достоевский в Кузнецке» Булгаков, в частности, писал: «Нынешним летом мне удалось собрать в Кузнецке кое-какие сведения о самом писателе, а также о его невесте. Я пользовался при этом воспоминаниями некоторых старожилов и, кроме того, в архиве церкви, где происходило венчание, нашел интересный документ — “выпись” из так называемого “брачного обыска”». К этому месту автором сделано примечание: «Самый “обыск”, с автографами Достоевского, его жены и др., затерялся неизвестно где» [Булгаков: 1]. Мы не знаем, с кем из церковного причта общался юный Булгаков; насколько серьезно отнеслись к разысканиям гимназиста в Одигитриевской церкви; в какой мере сам он был искушен в «архивном поиске» (показательно, например, что Булгаков не упоминает о церковной метрической книге с записью о венчании, но приводит в статье лишь такие сведения «выписи» из брачного обыска, которые тождественно содержатся и в метрической записи)6. Главное же, что Булгаков пишет о документе почти полувековой давности: «затерялся», однако М. Кушникова и В. Тогулев однозначно утверждают, что некто «изъял “обыск” из церковного архива», так как «хотел скрыть именно подлинник» [Кушникова, Тогулев, 2005: 292–293].

Почему же, однако, изъятие брачного обыска датируется исследователями именно 1904 г., а не временем более ранним? Здесь логика М. Кушниковой и В. Тогулева весьма причудлива. Они вспоминают, что копия с этого документа была снята и отправлена в подотдел Географического общества в Семипалатинске священником Николаем Рудичевым7. «Но удивительная вещь, — пишут соавторы: — из клировых церковных ведомостей мы вдруг узнаем, что Н. Рудичев священником Одигитриевской церкви значится лишь… с 1906 года…» [Кушникова, Тогулев, 1996: 202]. Казалось бы, это наблюдение свидетельствует, что по крайней мере и через два года после разысканий В. Ф. Булгакова не найденный им в церковном архиве брачный обыск всё еще был на месте. Однако исследователи твердо стоят на своем: изъят именно в 1904 г. Как же согласовать приведенные данные? Очень просто: в упомянутых клировых ведомостях, пишут исследователи, «находим и другое — в период с 17 июня по 17 сентября 1904 года Рудичев, будучи священником кузнецкого (Спасо-Преображенского. — Б. Т.) собора, исполняет обязанности благочинного священника, курирующего работу других кузнецких священников по благочинию № 14, куда входит и Оди-гитриевская церковь. Очевидно, архив Одигитриевской церкви в этом качестве ему доступен. <…> Остается только одна логически выверенная возможность — подлинники были скопированы Рудичевым летом 1904 г., в бытность им исполняющим обязанности благочинного священника в течение трех месяцев, тогда же они нечаянно “затеряли<сь>”, ибо приехавший летом в архив Булгаков их не обнаружил» [Кушникова, Тогулев, 1996: 202].

Но как, однако, быть с тем, что, предваряя в 1916 г. публикацию копий, снятых о. Николаем Рудичевым с брачного обыска и разрешения на венчание, выданного Достоевскому подполковником Белиховым, Б. Г. Герасимов сообщает, что они « недавно извлечены в копиях из архива Кузнецкой церкви». Двенадцать лет назад — это «недавно»? И как быть с другим свидетельством (речь о котором подробно пойдет ниже), согласно которому с архивного подлинника брачного обыска в 1909 г. была сделана фотокопия? Нет, в хронологии вопроса здесь у М. Кушниковой и В. Тогулева не сходятся концы с концами.

Гораздо серьезнее вопрос о возможных целях изъятия из церковного архива подлинного брачного обыска. И хотя с построениями исследователей здесь также трудно согласиться, тем не менее наблюдения М. Кушниковой и В. Тогулева заслуживают в этой части самого серьезного внимания. Если предварительно обобщить позицию соавторов, то их ответ может быть представлен так: документ был уничтожен, чтобы скрыть существующий в нем подлог , обнаружение которого было бы чревато весьма серьезными последствиями. Чей подлог? По убеждению М. Кушниковой и В. Тогулева — Достоевского и Исаевой, с одной стороны, и венчавшего их о. Евгения (Тюменцева) — с другой.

Надо сказать, что в этой части в построениях исследователей много произвольных домыслов. Но, в отличие от приведенных хронологических выкладок, в отправном наблюдении М. Кушниковой и В. Тогулева есть один момент, который заслуживает того, чтобы на нем сосредоточить внимание биографов Достоевского. Напомню уже сказанное: согласно законодательству дореволюционной России, брачный обыск составлялся для удостоверения беспрепятственности предстоящего венчания. Обратимся же к букве закона середины XIX в.

В Своде законов гражданских (в редакции 1857 г.) читаем (статья 6): «Запрещается вступать въ бракъ безъ дозволенiя родителей, опекуновъ или попечителей» (Свод законов, 101: 2)8. Причем ни здесь, ни далее для этого положения не предусмотрено исключений ни по возрасту вступающих в брак, ни по счету браков (для вдов или вдовцов). В отличие от большинства стран Западной Европы, пишет современный специалист по истории брачно-семейного законодательства XIX в., в России «обязанность испрашивать согласия родителей не ограничивалась никаким возрастом, и это обязан был делать даже совершенно взрослый, самостоятельный человек» [Гончаров: 36]. На жениха Федора Достоевского это положение не распространялось: он, как состоящий на военной службе, представил церковному причту письменное дозволение на брак от командира своего батальона (согласно статье 9 того же раздела «О союзѣ брачномъ»). А вот невеста Мария Исаева, пусть и вдовствующая, должна была представить письменное дозволение на брак от своего отца — проживавшего в Астрахани Дмитрия Степановича Константа (1799–1863).

Больше того. В подлиннике (что будет показано ниже) в соответствующем пункте брачного обыска вслед за типовой формулировкой: «Къ бракосочетанiю приступаютъ они по своему взаимному согласiю и желанiю, а не по принужденiю…» — далее было начато: «и нато [так!] имеютъ», но затем последние слова, — которые, согласно установленной форме, предполагали продолжение: «и нато имеют <…> невеста от своего родителя [имярек] позволенiе», — были заключены в скобки, тождественные в данном документе зачеркиванию⁹. А вместо завершения начатой фразы вписан иной вариант, который М. Кушниковой и В. Тогулевым как раз и квалифицируется как подлог : «Какъ женихъ, такъ и невѣста родителей живыхъ не имеютъ ».

Чем объяснить эту неожиданную запись в официальном документе, противоречащую реальному положению вещей? Скорее всего, известной «скоропалительностью» кузнецкого венчания. Так, получив отпуск для совершения бракосочетания, Достоевский писал барону А. Е. Врангелю 25 января 1857 г.: «…в воскресенье 27-го еду в Кузнецк на 15 дней. Не знаю, успею ли в такой короткий срок доехать и сделать свадьбу. Она [Мария Дмитриевна] может быть больна, она может быть не готова или н<а>прим<ер>, не станут венчать в такой короткий срок (ибо нужно много обрядов) — одним словом, я рискую донельзя, но никак не могу не рисковать, то есть отложить до после Святой. Нет никакой возможности откладывать по некоторым обстоятельствам, и потому надо сделать одно из решительных дел. Как-то надеюсь, что удастся» (Д30; 281: 266). Конечно же, при таких обстоятельствах ждать получения из Астрахани формального родительского дозволения на новый брак Марии Дмитриевны означало для Достоевского лишиться в этот приезд всяких надежд на возможность совершить венчание.

Кстати, замечу, что сроки, спланированные писателем, в реальности еще более сократились. Очевидно, план отправиться из Семипалатинска 27 января по какой-то причине не удалось осуществить: разрешение на брак, выданное Достоевскому командиром батальона Белиховым, датировано 1 февраля 1857 г.¹⁰ Значит, ранее этой даты он не мог выехать в Кузнецк¹¹.

В «Летописи жизни и творчества Ф. М. Достоевского» указано, правда без необходимой аргументации, что писатель приехал в Кузнецк 5 февраля (см.: [Летопись, 1: 233]), то есть буквально накануне венчания¹². В письме к брату Михаилу Достоевский выражал опасение, что его «не станут венчать в такой короткий срок ( ибо нужно много обрядов )». Отмечу в этой связи, что в брачном обыске (пункт 7-й), согласно с законодательно установленной формой, записано: «По троекратному оглашению , сделанному в означенной церкви, препятствий к сему браку никакого никем не объявлено». Здесь необходим комментарий. В Своде законов гражданских указано (статьи 25– 27): «Желающiй вступить въ бракъ долженъ уведомить Священника своего прихода, письменно или словесно, объ имени своемъ, прозванiи и чинѣ или состоянiи, равно какъ и объ имени, прозванiи и состоянiи невѣсты. По сему увѣдомленiю производится въ церкви оглашенiе въ три ближайшiе воскресные и другiе, встречающiеся между оными праздничные дни, послѣ Литургiи <…>. По оглашенiю, всѣ, имеющiе свѣдѣнiя о препятствiяхъ къ браку, обязаны дать знать о томъ Священнику, на письмѣ или на словахъ, немедленно и никак не далѣе сдѣленнаго въ церкви послѣдняго изъ трехъ оглашенiй» (Свод законов, 10₁: 5)¹³.

Более чем очевидно, что, прибыв в Кузнецк накануне венчания (или за день до него), Достоевский участвовать в указанном троекратном оглашении никак не мог. Однако бракосочетание состоялось. Значит, венчавший их с Марией Дмитриевной священник о. Евгений Тюменцев вошел в положение молодоженов и, отступив от буквы закона , предписанного обряда строго не придерживался. Можно предположить, что точно так же он пошел навстречу Достоевскому и Исаевой и в другом вопросе и чуть ли не в процессе составления брачного обыска согласился обойтись без письменного родительского дозволения, внеся в текст слова: «…как женихъ, такъ и невѣста родителей живыхъ не имеютъ». Повторю: без этого подлога соблюсти все формальности, предписанные брачным законодательством, в те сроки, в которые проходило венчание Достоевского с Марией Дмитриевной, было невозможно.

М. Кушникова и В. Тогулев выдвигают другую причину подлога: указывая в сведениях для брачного обыска, что не только матери (умершей в 1838 г.), но и отца ее нет в живых, Мария Дмитриевна «его как бы “хоронит”. Но зачем? Не потому ли, что не уверена в его благословении на брак с бывшим каторжником?». Гораздо важнее, однако, сделанное далее исследователями заключение: «Но если отсутствует согласие отца, или просто о нем, живом, сказано, что его нет, то в документе отражена преднамеренная ложь, — и тогда законен ли он?» С точки зрения соавторов, ответ однозначен: эта ложь, будь она «известна в свое время, вообще поставила бы под сомнение законность венчания» Федора Достоевского с Марией Исаевой [Кушникова, Тогулев, 2005: 287].

Исследователи выдвигают это заключение без какой-либо аргументации. Однако утверждение ими незаконности совершенного в Кузнецке бракосочетания высказано слишком поспешно (см.: [Кушникова, Тогулев, 2005: 290, 292–293, 295]). Предположение же, что вдова писателя, Анна Григорьевна, разыскивая после смерти мужа, в 1880-е гг., сведения о его пребывании в Кузнецке, возможно, прежде всего искала именно брачный обыск, чтобы получить подтверждение незаконности первого брака Достоевского (см.: [Кушникова, Тогулев, 2005: 290]), вообще нельзя квалифицировать иначе, как дурную беллетристику.

Вопрос об обстоятельствах, при которых повенчанный брак может быть признан незаконным, находился в юрисдикции духовных судов. В Уставе Духовных консисторий (в редакции 1841 г.) читаем (статья 217): «Законными браками не признаются: а) брачныя сопряжения, совершившiеся по насилiю или въ сумасшествiи одного изъ брачившихся; б) брачныя сопряженiя лицъ, состоящихъ въ родствѣ; в) брачныя сопряженiя лицъ, которыя обязаны уже супружескими союзами, непрекратившимися и нерасторгнутыми; г) брачныя сопряженiя лицъ, которымъ, за нарушенiе супружеской вѣрности, по расторженiи брака возбраняется вступать въ новый, и д) брачныя сопряженiя лицъ, не достигшихъ возраста, опредѣленнаго для вступленiя въ бракъ»¹⁴. Как видим, отсутствия должного родительского дозволения в этом перечне нет. Тем не менее оно не оставалось без серьезных последствий, подпадая, однако, под юрисдикцию не духовных, а гражданских инстанций. В Своде законов о судопроизводстве и взысканиях гражданских предусматривалось (статья 806), что как «дѣла о посяганiи дѣтей къ женитьбѣ безъ воли родителей или опекуновъ», так и «всѣ вообще дѣла о подлогахъ и обманахъ, учиненныхъ при совершенiи брачнаго союза», предоставляются компетенции «свѣтскихъ уголовныхъ судовъ» (Свод законов, 10₂: 163)¹⁵. В Уложении о наказаниях (в редакции 1845 г.) читаем: «За вступленiе въ бракъ явно или тайно противъ рѣшительнаго запрещенiя родителей, или безъ испрошенiя согласiя ихъ , виновные, при принесенной на сiе отъ родителей жалобе, подвергаются:

наказанiямъ, опредѣленнымъ выше сего в статьѣ 2040 за похищенiе незамужней женщины, учиненное съ согласiя самой похищенной (а именно: приговариваются: похититель — къ заключенiю въ тюрьмѣ на время отъ шести мѣсяцевъ до одного года; а согласившаяся на похищенiе — къ заключенiю на столько жъ мѣсяцевъ въ монастырѣ. — Б. Т.), и сверхъ того лишаются права наслѣдовать по закону въ имѣнiи того изъ родителей, котораго они оскорбили своимъ неповиновенiемъ» (статьи 2057, 2040)16.

Эти юридические положения раскрывают реальное содержание строк, которые находятся в самом тексте брачного обыска, а именно в пункте 10: «Что все показанное здѣсь о женихѣ и невѣстѣ справедливо, въ томъ удостовѣряютъ своею подписью какъ они сами , такъ и по каждомъ поручители, съ тѣмъ, что если что окажется ложнымъ, то подписавшiеся повинны за то суду по правиламъ церковнымъ и по законамъ гражданскимъ». Стоит, однако, отметить, что, согласно приведенной статье 2057 Уложения о наказаниях, указанные правовые последствия для вступивших в брак без родительского согласия наступают лишь «при принесенной на сiе отъ родителей жалобѣ». Впрочем, надо признать, что данный непростой вопрос требует серьезной экспертизы, находящейся в компетенции историков права XIX в.

В плоскости же рассмотрения проблемы, актуальной для настоящей статьи, важно подчеркнуть, что определенная степень вины распространялась и на церковный причт, совершавший брачный обыск. В Своде законов о судопроизводстве и взысканиях гражданских находим и такое положение (статья 727): «Священнослужители и церковнослужители Православнаго вероисповѣданiя, оказавшiеся виновными въ упущенiи правилъ, предпи-санныхъ для совершенiя браковъ, судятся также и наказываются духовнымъ начальствомъ на основанiи Устава Духовныхъ Консисторiй сего исповѣданiя, за исключенiемъ лишь тѣхъ случаевъ, въ коихъ они подлежатъ дѣйствiю уголовнаго суда» (Свод законов, 102: 161)17. По убеждению М. Кушниковой и В. Тогулева, впрочем вновь не получившему необходимой аргументации, венчавший Достоевского и Исаеву о. Евгений Тюменцев, бесспорно, знал, «что “папа” М<арии> Д<митриевны> здравствует и с дочерью в переписке», то есть что священник Одигитриевской церкви вполне осознанно, «соглашаясь на венчание, совершает должностной подлог» [Кушникова, Тогулев, 2005: 368], а значит, сам рискует «попасть под сюркуп». В картине событий, как ее последовательно выстраивают исследователи, это, пожалуй, ключевой пункт, так как благодаря данному допущению возникает возможность указать лицо, заинтересованное (с целью спрятать концы в воду) в изъятии и истреблении брачного обыска, содержавшего компромат против него самого.

Однако обращение к законодательству эпохи вновь обнаруживает в заключении исследователей серьезное преувеличение. В Уставе Духовных консисторий подробно расписаны взыскания за браковенчание таких лиц, кои не достигли еще возраста, определенного для вступления в брак; за повенчание лиц, соединенных родством, а также лицá, обязанного союзом супружеским. Во всех трех указанных случаях наказание заключается в помещении виновного в монастыре на срок в несколько месяцев (статьи

199–201)18. Взыскание же за совершение венчания без родительского дозволения настоящим Уставом вообще не предусмотрено. Зато специально оговаривается (статья 204) наказание за «неисправное веденiе метрическихъ книгъ, исповѣдныхъ росписей и обыскныхъ книгъ» — «выговоръ или денежная пеня, смотря по степени неисправности»19 (Устав Духовных консисторий: 246–247). Таким образом изъятие и уничтожение обыскной книги или отдельных ее листов оказывается проступком едва ли не более серьезным, нежели венчание без родительского дозволения.

Кроме того, в концепции исследователей возникает еще одно вопиющее хронологическое противоречие: по их собственным построениям, изъятие брачного обыска из церковного архива, как уже отмечалось, произошло в 1904 г., то есть спустя почти полвека после подлога, совершенного при его составлении. В одной из своих более ранних работ, где была затронута эта тема, М. Кушникова сообщала, что в 1904 г. юный Валентин Булгаков лично общался с о. Евгением Тюменцевым (см.: [Кушникова, 1992: 97]). Исходя из данного указания, наиболее подходящим кандидатом на роль лица, изъявшего документ, как будто оказывается сам венчавший Достоевского и Исаеву батюшка. Однако позднее исследовательница, видимо, установила, что о. Евгений умер в 1893 г. (см.: [Белов: 328]), и это опрометчивое заявление больше не появлялось в позднейших книгах двух соавторов. Но кто же тогда и зачем изъял брачный обыск из архива Одигитриевской церкви? Прямого ответа на этот вопрос исследователи не дают. Правда, глухо упоминают в этой связи зятя о. Евгения — «мужа дочери Тюменцева, Виссариона Минералова», который «настоятельствует в одном из кузнецких храмов» [Кушникова, Тогулев, 2005: 293]. Однако тут соавторы уже окончательно сбиваются в хронологии событий, так как замечают, что необходимость уничтожения брачного обыска с особой остротой встала перед родственниками покойного священника именно в начале XX в.: «Ведь после публикации (брачного обыска. — Б. Т. ) становилась очевидной его незаконность» [Там же]. Стоп! Какой публикации? Как уже было отмечено, впервые текст этого документа был обнародован Б. Г. Герасимовым в 1916 г., а М. Кушникова и В. Тогулев неоднократно утверждали, что брачный обыск отсутствовал в церковном архиве уже в 1904 г., причем, по версии исследователей, он исчез практически сразу же после того, как о. Николай Рудичев снял с него копию для Семипалатинского подотдела Географического общества. Так окончательно рассыпается старательно выстраиваемая «детективная история» изъятия и истребления свидетельства о кузнецком венчании Достоевского по причине содержащегося в нем подлога. Подлог (а не ошибка или недоразумение), однако, в тексте брачного обыска действительно существовал. И этот факт заслуживает дополнительного внимания биографов писателя.

Таков «сложный» (избыточно сложный, если не сказать фантастический) ответ на вопрос об обстоятельствах исчезновения из церковного архива брачного обыска, составленного 6 февраля 1857 г. при подготовке к венчанию Федора Достоевского и Марии Исаевой.

Но есть и простой ответ на вопрос о судьбе этого документа. В ходе Гражданской войны в Сибири, в середине декабря 1919 г., кузнецкая Бого-родице-Одигитриевская церковь была разграблена и сожжена партизанами-анархистами, так называемыми «роговцами», именуемыми по фамилии командира отряда Григория Рогова. Убит ими был и настоятель храма протоиерей Николай Рудичев. Более чем вероятно, что и обыскная книга с брачным обыском № 17 вместе со всем церковным архивом погибла в огне пожара 1919 г.

Однако по счастливой случайности нам доступен аутентичный текст этого важного источника биографии Ф. М. Достоевского. Не рукописная копия о. Николая Рудичева, содержащая незначительные, но все-таки отступления от оригинала, а фотокопия , сделанная в 1909 г., судьба которой до последнего времени была неизвестна, а текст по данному источнику никогда не воспроизводился в печати.

В статье Т. С. Ащеуловой «Обзор последних разысканий Новокузнецкого музея Ф. М. Достоевского. История некоторых находок и их атрибуция» приведена цитата из воспоминаний известного кузнецкого педагога и краеведа Порфирия Зенкова, в которых сообщается: «Запись брака Достоевского с Исаевой <…> сгорела вместе со всем церковным имуществом во время гражданской войны в 1919 г. Но счастливая случайность, что в 1910 году фотографом Аксеновым Иваном Васильевичем был сделан фотографический снимок с церковной обыскной книги, где было записано о браке Достоевского. Снимок был сделан для сотрудника Ленинградского [так!] ботанического сада Бориса Николаевича Клопотова» (цит. по: [Ащеулова: 10]).

Это свидетельство, опровергающее версию М. Кушниковой и В. Тогуле-ва об изъятии и уничтожении брачного обыска в 1904 г., можно было бы поставить под сомнение. Но существует бесспорный факт, подтверждающий его достоверность. В настоящее время в фондах Литературно-мемориального музея Ф. М. Достоевского в С.-Петербурге хранятся две фотопластинки с негативами оригинала брачного обыска № 17, составленного 6 февраля 1857 г. причтом Одигитриевской церкви в Кузнецке. В 1991 г. они поступили в коллекцию музея Достоевского именно из Ботанического сада им. Петра Великого, где находились среди не поставленных на учет фотоматериалов.

Б. Н. Клопотов (1882–1942) с 1905 г. служил в Петербургском ботаническом саду; в 1909 г. принял участие в экспедиции в Кузнецкий уезд Томской губернии. Умер в блокадном Ленинграде 27 января 1942 г. Будучи человеком широких культурных интересов, знатоком творчества Павла Федотова, отыскавшим несколько неизвестных картин художника, коллекционером музыкальных инструментов, библиофилом, этнографом — собирателем предметов быта остяков-самоедов и проч., Клопотов, очевидно, во время экспедиции 1909 г. обнаружил в архиве Богородице-Одигитриевской церкви обыскную книгу с брачным обыском № 17 и, оценив значение этого документа для биографии Достоевского, заказал местному фотографу его фотокопию. В составе других фотоматериалов из коллекции Б. Н. Клопо-това фотопластинки работы И. В. Аксенова почти столетие хранились в музее Ботанического сада20. Учетная документация фондов петербургского музея Достоевского подтверждает, что фотокопия была выполнена именно в 1909 г. (во время пребывания Б. Н. Клопотова в Кузнецке). Значит, в свидетельство краеведа П. Зенкова вкралась небольшая неточность.

Выше предварительно уже было отмечено, что при сравнении рукописной копии о. Николая Рудичева с фотокопией оригинала обнаруживается ряд допущенных настоятелем Одигитриевской церкви незначительных неточностей. Количество неточностей увеличено в публикации текста брачного обыска, осуществленной в 1916 г. Б. Герасимовым. Все они растиражированы и усугублены в последующих перепечатках. Сказанное диктует необходимость воспроизведения текста данного документа по фотокопии подлинника.

Повышает важность такой публикации и тот отмеченный уже в очерке В. Ф. Булгакова (и акцентированный в самом документе), но не учтенный редакцией академического Полного собрания сочинений Ф. М. Достоевского факт, что брачный обыск содержит подпись-автограф Достоевского. В томах ПСС , в которых опубликовано эпистолярное наследие писателя, под рубрикой «Официальные письма и деловые бумаги» напечатан ряд документов, написанных либо писарской рукой, либо рукой А. Г. Достоевской, князя В. Мещерского, иных близких к писателю лиц, которые помещены в основной корпус текстов Достоевского, поскольку содержат его подпись-автограф. Представляется, что настоящий брачный обыск, относясь к категории «деловых бумаг», имеет схожий статус и также должен быть опубликован в соответствующем разделе академического издания. В этой связи настоящую публикацию необходимо рассматривать как дополнение к разделу ПСС «Официальные письма и деловые бумаги».

В отличие от брачных обысков более позднего времени, в которых совмещается типовой печатный текст законодательно утвержденной формы с рукописным, отражающим конкретные сведения о данной вступающей в брак паре, текст публикуемого брачного обыска полностью рукописный, причем записанный не очень грамотным человеком с причудливыми орфографическими навыками21. Орфография и пунктуация оригинала в настоящей публикации полностью сохранены. Подписи-автографы всех лиц, засвидетельствовавших данные брачного обыска, воспроизведены курсивом. Разночтения с рукописной копией о. Николая Рудичева и с публикацией Б. Г. Герасимова учтены в подстрочных примечаниях22.

Обыскъ Брачьный1 № 17.

1857 ^го Года февраля 6 ^го дня. По Указу Его Императорскаго Величества Города Кузнецка Одигитрiевской Церкви Священно и церковнослужители² Производили Обыскъ о Желающихъ вступить въ бракъ, и Оказалось Слѣдующее:

• 1 .) Женихъ Служащiй³ въ Сибирскомъ Линейномъ Баталiонѣ № 7 ^й Прапорщикъ Ѳедоръ Михайловъ⁴ Достаевскiй Православнаго вѣроисповѣданiя Жительствуетъ въ Городѣ Симполатинскѣ⁵ въ Приходѣ Богородской Церкви. 2 ^е .⁶ Невѣста (Алекссандра)⁷ Марья Димитрiева⁸ Жена Умершаго Заседателя Служащаго По-корчемной Части Коллежскаго Секретаря Александра Исаiева⁹, Православнаго вѣроисповѣданiя Жительствовала донынѣ въ Городѣ Кузнецкѣ въ Приходѣ сей Одигитрiевской Церкви. 3 ^е ) Возрастъ къ Супружеству имеютъ Совершенный, и Именно Женихъ (дват)¹⁰ Тридцати Четырехъ Лѣтъ, а Невѣста Дватцати Девяти Лѣтъ, и Оба Находятся въ Здравомъ Умѣ. 4.) Родства между Ими¹¹ Духовнаго, или Плотскаго родства и Свойства, возбраняющаго по Установленiю Св. Церкви бракъ никакого нѣтъ. 5.) Женихъ Холостъ и¹² Невѣста вдова послѣ Перваго брака. 6.) Къ Бракосочетанiю при<с>тупаютъ по своему взаимному Согласiю и Желанiю, а не по принужденiю, (и нато Имѣютъ)¹³ Какъ Женихъ такъ и Невѣста Родителей въ Живыхъ неимѣютъ.

• 7 .) Потроекратному Оглашенiю, сдѣланному въ означенной Церкви препядствiя¹⁴ къ сему браку никакого никѣмъ не Объявлено. 8.) Для Удостоверенiя безпрепяд-ственности сего брака представляются Писмѣнныя Документы: Дозволенiе Жениху отъ Командира Сибирскаго Линейнаго Баталiона № 7 отъ 1 ^го февраля сего Года За № 167 ^мъ

• 9 .) Посему Бракосочетанiе Означенныхъ лицъ предположено Совершить въ вышеупомянутой Одигитрiевской Церкви сего Мѣсяца Ѳевраля 6 ^го дня, въ Узаконенное время, Припостороннихъ Свидѣтеляхъ. 10 ^е ) Что всепоказанное Здѣсь

о Женихѣ и Невѣстѣ Справедливо, въ томъ Удостовѣряютъ своею Подписью, какъ они сами, такъ и Покаждомъ Поручители¹⁵, съ тѣмъ, Что Если Что Окажется Ложнымъ то Подписавшiеся повинны Зато Суду по правиламъ Церковнымъ и по Законамъ Гражданскимъ. — Женихъ, служащiй в Сибирскомъ линейномъ № 7 Батальонѣ ¹⁶ , Прапорщикъ Ѳедоръ Михайловъ ¹⁷ Достоевскiй. Невѣста вдова Коллежская Секретарша Марья Дмитрiева ¹⁸ Исаева

Поручитель ¹⁹ По невестѣ Коллежскiй Ассесоръ Иванъ Мироновъ Катанаевъ Поручатель по Женихѣ Чиновникъ Таможеннаго Вѣдомства Петръ Сапожниковъ Поручатель ²⁰ по Женихѣ Чиновникъ Кузнецкого училища Учитель Николай Вер-гуновъ

Поневѣстѣ поручатель волости Нелюбенской ²¹ Государственой Кристьянинъ Михайла ²² димитр<евъ> ²³ демитревъ-же

Обыскъ производили сей же Церкви

Священникъ Евгенiй Тюменцевъ

Дiаконъ Петръ Лашковъ Дьячек Петръ Углянскiй Пономарь Иванъ Слободскiй

Воспроизведением аутентичного текста брачного обыска № 17 настоящую статью можно было бы и завершить. Но опубликованный текст позволяет развеять еще одну легенду (имеющую статус «любопытной гипотезы»), вдохновенно изложенную М. Кушниковой в ее книге «Черный человек сочинителя Достоевского». «…В Новокузнецком краеведческом музее, — сообщает исследовательница, — имеется написанный от руки, с соблюдением правил правописания прошлого (XIX-го. — Б. Т.) века, странный документ, — как бы схема будущего брачного акта с пропусками тех строк, которые заполняются уже в готовом документе. Более того, в этой “схеме” невеста именуется Александрой Марией Дмитриевной Исаевой. Двойное имя для Исаевой, у которой предки французы, и возможно, католики, кажется вполне оправданно — даже обрусевшие Констант по традиции могли нарекать детей несколькими именами. Значит, документ мог быть написан человеком, знавшим из рассказов Марии Дмитриевны мельчайшие подробности о ее детстве, семейных традициях, ведь это двойное имя в самом обыске брачном уже не фигурирует!» [Кушникова, 1992: 55–56]. Кем же составлен этот странный документ? Ответ М. Кушниковой сенсационен: «Существует предположение, подтвержденное воспоминаниями старожилов Кузнецка, что черновик “Обыска брачного” составлял… отвергнутый претендент (на руку Марии Дмитриевны. — Б. Т.) Вергунов» [Кушникова, 1992: 55]. Упомянутых «воспоминаний старожилов Кузнецка», однако, исследовательница не приводит. И вся ее аргументация, в конечно счете, сводится лишь к одному наблюдению, а именно: двойному имени невесты — Александра Мария, которое мог знать лишь близкий к ней человек.

«…Ведь это двойное имя в самом обыске брачном уже не фигурирует!» — утверждает М. Кушникова. И это, в логике исследовательницы, важнейший аргумент в пользу того, что в краеведческом музее хранится именно черновик , обладающий статусом первоначального текста по отношению к официальному документу. Однако обращение к аутентичному тексту брачного обыска, как он воспроизведен в настоящей статье, обнаруживает, что и в подлиннике тождественно записано: «Невѣста (Александра) Марья Дмитрiева…» Причем в обоих случаях имя «Александра» взято в скобки (о чем применительно к документу краеведческого музея М. Кушникова умалчивает).

Точно так же в скобки в обоих документах взято ошибочно начатое указание на возраст жениха: «Женихъ (дват) Тридцати Четырехъ Лѣтъ» / «Женихъ (двад) Тридцати Четырехъ Лѣтъ». О. Николай Рудичев, снимая копию для Семипалатинского подотдела Географического общества, в обоих случаях ошибочно вписанные и заключенные в скобки слова опустил . Но их сохранил человек, снимавший копию, хранящуюся в Новокузнецком краеведческом музее. Из этого наблюдения следуют два принципиальных вывода.

Во-первых, то, что М. Кушникова считает «черновиком», — однозначно позднейшая копия . И, во-вторых, Александра — не второе имя Марии Дмитриевны, а простая описка составителя брачного обыска, тут же и исправленная им по ходу письма. Замечу кстати, что Н. И. Левченко, которая ввела в научный оборот архивные данные о рождении Марии Дмитриевны Констант, о двойном имени невесты Достоевского отнюдь не упоминает (см.: [Левченко: 241]).

Так что сенсация М. Кушниковой и здесь не удалась. Гораздо интереснее отметить иное. Копия брачного обыска № 17, хранящаяся в научно-документальном фонде Новокузнецкого краеведческого музея (НФ-Д. Оп. 1. Р. 2. Д. 43), — документ по-своему уникальный23. Уже приведенные наблюдения (которые можно расширить) свидетельствуют, что она напрямую или, скорее, через неизвестный нам документ-посредник восходит к подлиннику из обыскной книги Богородице-Одигитриевской церкви, поскольку сохраняет такие особенности оригинала, которые были утрачены уже в рукописной копии о. Николая Рудичева и поэтому отсутствуют во всех без исключения восходящих к ней публикациях. Происхождение указанной копии Новокузнецкого краеведческого музея было бы весьма любопытно установить.

Примечания

Исследование выполнено при финансовой поддержке РФФИ в рамках научного проекта № 18-012-90028 («Рукописное наследие Ф. М. Достоевского: систематизация, исследование, описание»).

ГАНО. Ф. Д156 (Коллекция метрических книг). Оп. 1. Ед. хр. 5057. Л. 45 об.–46.

Приложение к статье 26 // Свод законов Российской империи, издания 1857 года: в 15 т. СПб.: в тип. Второго Отделения Собственной Его Императорского Величества Канцелярии, 1857. Т. 10. Ч. 1: Законы гражданские. С. 461. Далее ссылки на это издание приводятся в тексте статьи с указанием тома, части (нижний индекс) и страницы в круглых скобках. Здесь и далее полужирные выделения в цитатах принадлежат автору статьи.

СМД ГИК 222. Инв. № Р–I 27. Возможно, с этой рукописной копией был знаком П. Косенко. Выражаю благодарность главному хранителю Дома-музея Ф. М. Достоевского в Семее (Казахстан) Татьяне Геннадьевне Титаевой, предоставившей мне электронную копию этого документа.

Что представляла собою эта выпись и с какой целью она была сделана, установить не удалось. Она, по-видимому, была утрачена при тех же обстоятельствах, что и оригинал брачного обыска № 17, когда погиб весь архив кузнецкой Одигитриевской церкви (о чем будет сказано далее).

В публикации Б. Г. Герасимова это не указано, но на самом документе есть заверительная запись: «Съ подлиннымъ вѣрно. Свѣрял священникъ Николай Рудичевъ».

Книга I «О правахъ и обязанностяхъ семейственныхъ», раздѣлъ I «О союзѣ брач-номъ», глава 1 «О бракѣ между лицами Православнаго вѣроисповѣданiя», отдѣленiе 1 «О вступленiи въ бракъ».

В публикации Б. Герасимова этот заключенный в скобки недописанный текст, присутствующий в рукописной копии о. Николая Рудичева, не воспроизведен.

См. в той же публикации Б. Герасимова (Сибирская летопись. 1916. № 11/12. С. 568).

Вопреки очевидности, в «Летописи жизни и творчества Ф. М. Достоевского» даты указанного документа (1 февраля) и выезда из Семипалатинска (27 января) противоречат друг другу (см.: [Летопись, 1: 232–233]). У составителей получается, что разрешение выписано тогда, когда писатель уже несколько дней был в дороге.

В воспоминаниях П. П. Семенова-Тян-Шанского содержится странное свидетельство, что по дороге в Кузнецк Достоевский остановился у него в Барнауле и «пробыл недели две в необходимых приготовлениях к своей свадьбе» (Ф. М. Достоевский в воспоминаниях современников: в 2 т. М., 1990. Т. 1. С. 310). Этого, конечно, не могло быть. Но даже если он провел у друга один-два дня, прибытие писателя в Кузнецк действительно могло иметь место накануне венчания (ср. [Летопись, 1: 233]).

Книга I «О правахъ и обязанностяхъ семейственныхъ», раздѣлъ I «О союзѣ брач-номъ», глава 1 «О бракѣ между лицами Православнаго вѣроисповѣданiя», отдѣленiе 2 «О совершенiи брака».

Устав Духовных Консисторий // Полное собрание законов Российской империи. Собрание второе: в 55 т. СПб.: В тип. Второго Отделения Собственной Е. И. В. Канцелярии, 1842. Т. 16. Отд. 1: 1841. С. 248 (Раздѣлъ III «Епархiальный судъ», глава V «О бракахъ незаконныхъ»). Далее ссылки на это издание приводятся в тексте статьи с указанием страницы в круглых скобках.

• ¹⁵    Книга II «О производствѣ гражданскаго суда въ дѣлахъ спорныхъ», раздѣлъ V «О судопроизводствѣ по особеннымъ родамъ тяжбъ и исковъ», глава 2 «О судопроизводствѣ по деламъ брачнымъ».

• ¹⁶    Уложение о наказаниях уголовных и исправительных. СПб.: В тип. Второго Отделения Собственной Его Императорского Величества Канцелярии, 1845. С. 807, 799 (Раздѣлъ XI «О преступленiяхъ противъ правъ семейственныхъ», глава 1 «О преступленiяхъ противъ союза брачнаго», отдѣленiе 1 «О противозаконномъ вступленiи въ бракъ»).

• ¹⁷    Книга II «О производствѣ гражданскаго суда въ дѣлахъ спорныхъ», раздѣлъ V «О судопроизводствѣ по особеннымъ родамъ тяжбъ и исковъ», глава 2 «О судопроизводствѣ по дѣламъ брачнымъ».

• ¹⁸    См.: Раздѣлъ III «Епархiальный судъ», глава II «О проступкахъ и преступленiяхъ лицъ духовнаго званiя противъ должности, благочинiя и благоповѣденiя», отдѣлъ 3 «О примѣненiи мѣръ взысканiя и исправленiя къ различнымъ степенямъ проступковъ и преступленiй».

• ¹⁹    См.: Там же.

• ²⁰    См.: Коллекторы [Б. Н. Клопотов] // Ботанический институт им. В. Л. Комарова Российской академии наук [Электронный ресурс]. URL: https://www.binran.ru/en/structure/ museum/istoriya-muzeya/kollektory/ (15.08.2020). Этот источник любезно указан мне И. С. Андриановой, за что я выражаю ей сердечную благодарность.

• ²¹    Запись о венчании в метрической книге сделана рукой этого же лица (см. примеч. 1).

• ²²    Текст брачного обыска публикуется по материалам фонда фотографий: Литературномемориальный музей Ф. М. Достоевского в С.-Петербурге (ЛММД). Ф–1376, 1377 (негативы); НВМ 74091/1–3 (фотокопии). По сообщению главного хранителя РО ИРЛИ И. В. Кощиенко, еще один комплект из двух негативов (стекло) и двух фотографий (распечатки) брачного обыска № 17 хранится в Рукописном отделе Пушкинского Дома (шифр: Р I, оп. 6, № 290). В учетной документации РО ИРЛИ значится, что эти материалы поступили в Пушкинский Дом в 1949 г. в дар от Б. Н. Клопотова. Последнее указание явно ошибочно, так как Б. Н. Клопотов, как отмечено выше, умер в блокадном Ленинграде в 1942 г. Очевидно, дар был сделан коллегами или родственниками Б. Н. Клопотова.

• ²³    Приношу благодарность барнаульской исследовательнице Е. Ю. Сафроновой, при посредстве которой я получил электронную копию этого документа.