Особенности германской концепции отношений с Россией

Г оворя о концептуальных подходах внешней политики ФРГ к отношениям с

Россией в период канцлерства А. Меркель, важно учитывать встроенность современной Германии в евро-атлантическую систему безопасности, что подразумевает наличие общей стратегической культуры. В этой связи так называемая восточная политика Германии, отражая национальные интересы страны, тем не менее, следует в фарватере общеполитического курса Запада по отношению к России. В свою очередь, каждый глава правительства ФРГ, не отказываясь от преемственности политики своих предшественников, вносит в «восточную политику» новые элементы, отражающие изменения, происходящие в Европе, мире, ЕС и в расстановке политических сил в самом немецком государстве. Говоря о так называемом восточном направлении внешней политики ФРГ в период канцлерства А. Меркель, важно учитывать тот политический багаж, который новый канцлер унаследовала от своих предшественников. Эволюция «восточной политики» современной Германии обусловливается также и изменениями во внешней и внутренней политике России. Период канцлерства Ангелы Меркель в этом отношении не является исключением.

В предшествующий период Г. Шредер, отталкиваясь от общеевропейских реалий, фактически сделал ставку на развитие сотрудничества с Россией на двусторонней основе, одновременно на уровне официальной риторики позиционируя свою политику как интегральную часть общеевропейского подхода. В опубликованной им в апреле 2001 г. статье под названием «Немецкая политика в отношении России – европейская восточная политика», канцлер ФРГ указывал на то, что без России невозможно себе представить единую Европу. Тем не менее важным концептуальным посылом стало предъявление весьма жестких требований к российской стороне: безотлагательное вхождение России в «сообщество ценностей», выполнение взятых на себя международных обязательств, осуществление внутренних реформ в целях формирования правового государства и благоприятного инвестиционного климата1.

Данный подход нашел свое продолжение и с началом канцлерства А. Меркель. Так, на своей первой встрече с президентом РФ В.В. Путиным в январе 2006 г. в Москве, новый канцлер ФРГ подтвердила курс на «стратегическое партнерство» во взаимоотношениях двух стран, о чем еще в июне 2000 г. договорились российский президент и федеральный канцлер Герхард

Шредер1. Эта договоренность соответствовала общеполитическому курсу Европейского союза, нацеленному на выстраивание «стратегического партнерства» с Россией и заявленному в Коллективной стратегии Европейского союза по отношению к России, утвержденной Европейским советом на своей сессии в июне 1999 г. в Кельне2. Позднее «стратегическое партнерство» было дополнено новым содержанием за счет концепции совместного строительства ЕС и РФ четырех общих пространств: общего экономического пространства, общего пространства свободы, безопасности и правосудия, общего пространства внешней безопасности, общего пространства науки и образования, включая культурные аспекты [Бордачев 2009: 265-283]. Данный концепт нашел свое окончательное оформление в рамках дорожных карт, подписанных Россией и ЕС в 2005 г.3

В этой связи с учетом общеевропейского подхода важно отметить, что А. Меркель привнесла в концептуальные основы немецкой политики на российском направлении усиление значимости строительства стабильной демократии «на основе европейских ценностей, но с учетом российских собственных традиций»4. Таким образом, если при канцлере Шредере германо-российское партнерство опиралось на общие интересы, и Германия закрывала глаза на многое из того, что происходило во внутренней политике РФ, то А. Меркель под давлением ХДС/ХСС и СДПГ исходила из того, что без уважения обеими сторонами общедемократических и либеральных ценностей сотрудничество между двумя странами не может быть устойчивым5.

Важно отметить и то, что упор Ангелы Меркель на общедемократические и либеральные ценности как фундамент взаимоотношений ФРГ и РФ следовал в русле стратегической линии Запада по развитию отношений с Россией. Как отмечал госсекретарь США Колин Пауэлл, «способность политического руководства различных стран к взаимному сотрудничеству на основе доверия и общих интересов может быть обеспечена только при условии наличия общих ценностей, принимаемых и разделяемых их обществами»6. Немецкая интерпретация данного подхода в отношении России априори подразумевала то, что оба государства могут успешно взаимодействовать при решении внешнеполитических вопросов и проблем безопасности только при условии разделения ими общих ценностей. При этом в Берлине полагали, что «общие ценности», которые должны разделять Германия и Россия, подразумевают западные ценности и принципы и Москва должна их безоговорочно принять. Последнее рассматривалось политическим руководством ФРГ, и прежде всего А. Меркель, в качестве важнейшего базового условия для установления в России долгосрочных рыночных отношений, без которых немыслимо дальнейшее развитие страны. Западные ценности, в случае если бы они были приняты Россией, явились бы важнейшей предпосылкой для развития малого и среднего бизнеса в Российской Федерации, создавали бы совершенно новую экономическую среду, в чем был крайне заинтересован немецкий бизнес [Gotz 2006].

И все же, несмотря на очевидную приверженность нормативистскому подходу при проведении немецкой внешней политики, А. Меркель не отказалась от попыток включить Россию в европейскую систему безопасности. На это и была направлена предложенная германской стороной так называемая Мезебергская инициатива. Следует отметить, что эта инициатива была выдвинута А. Меркель без предварительного согласования с другими странами – членами ЕС, хотя и шла в русле концепции Европейского союза по стабилизации положения в Молдове [Ремлер 2011]. Это объясняется тем, что на данном этапе Берлин все еще надеялся на достижение прорыва в осуществлении интеграции России в европейское политическое сообщество, но на условиях ЕС. Как справедливо отмечает российский политолог А.В. Девятков, «в этом контексте Мезебергская инициатива была реакцией на предложение России подписать новый договор о европейской системе безопасности, попыткой поддержать этот шаг в условиях недоверия к нему со стороны многих членов ЕС, появившегося в связи российско-грузинской войной» [Девятков 2013]. Но это вовсе не означало, что Германия в рамках Мезебергской инициативы выступала в качестве выразителя интересов России. На этот аспект ее «восточной политики» повлияла отнюдь не готовность выступить в качестве защитника интересов РФ, а очень сильные настроения антимилитаризма и изоляционизма в немецком обществе, с которыми правительство А. Меркель не могло не считаться. С учетом уроков истории и своего геополитического положения Германия опасалась вновь оказаться в центре конфликта между Россией и Западом.

Мезербергская инициатива 2010 г. стала последней попыткой Германии интегрировать Россию в систему европейской безопасности на условиях ЕС. В дальнейшем Берлин стал рассматривать Москву как важного партнера, но расположенного за пределами единой Европы наряду с Китаем, Индией, Бразилией [Девятков 2013]. Таким образом, к началу второго срока канцлерства А. Меркель, «восточная политика» Германии все более начала руководствоваться общими установками западного сообщества, и прежде всего ЕС. В этой связи важно принимать во внимание активную роль стран так называемой новой Европы при формировании общеевропейской политики и их влияние на эволюцию «восточной политики» ФРГ. Наиболее отчетливо это стало проявляться в осуществлении программы «Восточное партнерство», инициированной Польшей и Швецией и одобренной затем Европейским союзом. Берлин активно поддерживает эту программу.

Следует отметить, что нормативистский подход к сотрудничеству с Россией продолжает оставаться важным элементом немецкой концепции Ostpolitik на протяжении всего периода канцлерства А. Меркель вплоть до сегодняшнего дня. Это предполагает, что внешняя и внутренняя политика государства должна опираться на либеральные ценности. С точки зрения немецкой политической элиты, Россия и Германия придерживаются разных ценностных ориентиров. Современный немецкий политический истеблишмент видит в действиях Москвы опасный вызов как для западного мира, так и для ФРГ, интерпретируя внешнюю политику России как стратегию, ориентированную на воссоздание в том или ином виде Советского Союза и переформатирование как мирового, так и европейского миропорядка [Schroder 2016]1. По словам известного немецкого политолога А. Рара, «Россия и Запад придерживаются разных мировоззрений. Запад давно живет в постхристианском мире, в то время как Россия пытается развиваться в духе неоконсерватизма» [Рар 2016].

Однако главное, что определяет отношения России и Запада (и, соответственно, Германии как части западного мира), заключается в том, что Запад считает себя вправе экспортировать идеи либеральной революции по всему миру, применяя для этого любые средства, в т.ч. и силу, не останавливаясь перед вмешательством во внутренние дела других государств, подрывом государственного суверенитета. На этом фоне внешнеполитический инструментарий Германии, связанный с отношениями с Россией, развивающийся на базе нормативистского подхода, в большей мере по сравнению с другими ведущими игроками западного сообщества ориентирован на использование «мягкой силы» для «превращения России в демократическое государство» [Рар 2016]. Представители гражданских сил Германии готовы помочь российскому гражданскому обществу играть роль влиятельного политического фактора, что по вполне понятным причинам встречает решительное неприятие со стороны Российского государства. И это явилось одной из причин усиления отчуждения между двумя странами, что стало отличительной чертой немецкой «восточной политики» на протяжении всего пребывания А. Меркель у власти в ФРГ.

Победа В.В. Путина на президентских выборах в России в 2012 г. на Западе целом, и в т.ч. в Германии, была встречена неодобрительно. Как отмечает хорошо информированный А. Рар, «в руководстве Германии ставку сделали на более либерального Дмитрия Медведева» [Рар 2016]. Западные, в т.ч. и немецкие, интеллектуалы начали считать «авторитарный режим Путина» нелегитимным [Рар 2016]. Демонстративный отказ лидеров европейских стран, в т.ч. и А. Меркель, от участия в открытии и закрытии Олимпийских игр в Сочи представлял собой выражение неудовлетворенности тем внутри- и внешнеполитическим курсом, к проведению которого приступил вновь избранный российский президент. В этой связи вполне обоснованным выглядит вывод, что с 2012 г. уровень доверия и взаимопонимания между лидерами России и Германии начинает быстро падать. В Германии пересматривают концепцию отношений с Россией. Берлин отказывается от планов строительства «общеевропейского дома» совместно с Россией и делает ставку на Украину и другие страны Восточной Европы. Среди немецких журналистов и политологов становится популярным утверждение, что «германо-российские отношения вступают в новый ледниковый период»1. В ноябре 2012 г. бундестаг принимает резолюцию, содержащую резкую критику проводимой в России внутренней политики, и в первую очередь тех ее аспектов, которые были связаны с нарушением политических прав и свобод российских граждан2.

Таким образом, с началом 2012 г. центр тяжести в германо-российских отношениях окончательно перемещается с вопросов экономического сотрудничества и бизнеса в область утверждения в России либеральных свобод. Именно это направление политики Германии выходит на первый план, отодвигая в тень решение задач модернизации Российского государства и его экономики. Так, в январе 2013 г. министр иностранных дел ФРГ Г. Вестервелле предупредил российское правительство, что принятие Госдумой закона, ограничивающего сво- боду российских геев, будет иметь негативные последствия для германо-российских отношений1. Не отказываясь в принципе от партнерства с Россией, как это было сказано в совместном соглашении между ХДС и СДПГ (2012 г.), немецкие политики прямо заявили, что «двусторонние отношения будут зависеть от уровня развития демократии в России»2.

Украинский кризис, разразившийся в конце 2013 г., создал новую ситуацию в российско-германских отношениях. Берлин начал адаптацию принципов и целей своей Ostpolitik в условиях начавшейся новой «холодной войны» между Россией и Западом. Иначе говоря, Германии нужно было определиться со своей политикой в отношении России, скорректировать ее концептуальные основы. Как пишет британский политолог Томас Форсберг ( Thomas Forsberg ), немецкие политики должны были ответить на два вопроса: может ли Германия, будучи частью коллективного Запада, иметь особые отношения с Россией в новых геополитических реалиях, и готова ли она принять против нее жесткие репрессивные меры «за нарушение принципов международного права, или можно ограничиться вербальными увещеваниями без применения дубинки?»³ В ответах на эти вопросы, очевидно, победила та часть немецкого политического истеблишмента во главе с канцлером А. Меркель, которая выступила за введение жестких санкций в ответ на действия России на Украине. Вместе с тем и сама канцлерин, и большая часть немецких политиков считали необходимым продолжать развивать партнерство с Россией, не прерывать с ней диалог и деловое сотрудничество⁴. Такой подход к России позднее приобрел вид четкой политической формулы: «сдерживание и диалог»⁵, которая выступила как основной принцип политики Запада, в т.ч. и Германии, в отношении РФ в условиях «холодной войны». В утвержденной в 2016 г. Глобальной стратегии внешней политики и политики в области безопасности Европейского союза говорится, что ЕС «не признает незаконную аннексию Крыма Россией и не примет ее политику дестабилизации Восточной Украины»⁶. В то же время, как отмечается в документе, Россия и ЕС «взаимосвязаны»⁷. Поэтому «мы будем совместно с Россией обсуждать наши разногласия и сотрудничать там, где наши интересы совпадают»⁸. Очевидно, это положение будет определять и содержание политики Германии по отношению к России на ближайшие годы.

Анализ эволюции концепции «восточной политики» Германии во время канцлерства А. Меркель показывает, что к началу своего четвертого срока она отказалась, по существу, от выстраивания особых отношений с Россией и ориентируется на длительную и многоплановую конфронтацию с ней. Такое изменение качественного содержания германской «восточной политики» обусловлено не давлением со стороны США, а является следствием трансформации германской внешней политики и отношений РФ с Европейским союзом. Украинский кризис вскрыл нараставшие в российско-германских отношениях противоречия, вывел их наружу. Поэтому он не может рассматриваться в качестве при- чины роста напряженности между двумя странами, а также между РФ и ЕС. Напротив, он сам есть в значительной мере результат тех негативных процессов, которые определяли их взаимоотношения в последние годы. Германороссийское стратегическое партнерство строилось Берлином на основе предпосылки, что Россия согласится играть роль младшего партнера ЕС, впишется в его систему отношений с внешним миром на правах периферии, хотя может быть и менее зависимой от Брюсселя по сравнению с странами, входящими в орбиту «восточного партнерства». В Берлине рассчитывали, что Москва согласится понимать под Европой Европейский союз, в котором существует один формальный политический центр – Брюссель и другой, фактический ,– Берлин. Но украинский кризис все эти расчеты разрушил. Для Германии стало очевидным, что Россия предпочитает играть по своим правилам и с этим необходимо считаться. Кроме того, Берлин активно добивался включения новых независимых государств в орбиту влияния ЕС, рассчитывая таким образом укрепить свои лидерские позиции в нем. Но украинский кризис убедительно показал, что в этом вопросе интересы двух стран сталкиваются и на постсоветском пространстве они выступают в качестве геополитических соперников. Отказ от германо-российского стратегического партнерства, иначе говоря, пересмотр принципиальных положений «восточной политики», вызван также и переосмыслением немецкой политической элитой роли и места Германии в Европе. Берлин постепенно, но уверенно занимает лидирующие позиции на европейском континенте и в ЕС [Steinmeier 2016]. Ситуация складывается таким образом, что сейчас только Германия реально может выступать в роли локомотива европейской политической и экономической интеграции. Других претендентов просто не имеется. Франция погрязла в решении своих внутренних проблем, Великобритания выходит из Европейского союза. Реально остается только одна Германия, в силу своего экономического и политического потенциала способная быть европейским лидером. И хотя в немецком обществе ощущается сильное сопротивление такому направлению германской внешней политики, тем не менее германский политический истеблишмент и бизнес готовы согласиться с этой ролью, т.к., по их мнению, она на данном этапе политического и экономического развития континента отвечает интересам страны.

Итак, на протяжении всего периода канцлерства А. Меркель процесс усиления влияния Брюсселя на внешнюю политику Германии в целом и на ее российский вектор в частности неуклонно усиливался. Итогом этого усиления стала фактическая трансформация двусторонних политических отношений России и Германии в одномерное, линейное взаимодействие между Россией и Западом (на европейском пространстве это линия Москва – Брюссель). Подходы немецкой внешней политики к выстраиванию политических отношений с Россией обусловливались, прежде всего, плотной встроенностью Германии в евро-атлантические структуры безопасности – ЕС и НАТО. Эта объективная данность обналичивалась в ходе политического взаимодействия Москвы и Берлина по целому ряду ключевых проблем европейской безопасности. С учетом этого основополагающего фактора, несмотря на большую склонность Германии по сравнению с другими ключевыми западными странами к диалоговому методу ведения внешней политики, можно говорить о принципиальной разнице в подходах России и Германии как к принципам функционирования, так и к архитектуре европейской системы безопасности. События на Украине, равно как и плотная вовлеченность Москвы и Берлина в процесс их урегулирования, позволяют выделить еще ряд факторов, оказывающих ощутимое негативное влияние на динамику политических отношений России и Германии. Среди них, во-первых, конфликт геополитических интересов двух стран, объектом которого выступает Украина. Во-вторых, активная вовлеченность Германии в политическое урегулирование украинского кризиса свидетельствует о повышении удельного веса Германии в евро-атлантических структурах безопасности. Именно Германия становится ключевым проводником конфронтационной стратегии Запада в отношении России. В-третьих, рассмотрение российско-германских отношений через призму украинского кризиса позволяет выделить еще один фактор, оказывающий хотя и косвенное, но, тем не менее, ощутимое негативное влияние на динамику двусторонних политических отношений. Речь идет об усилении взаимодействия Германии и Польши в украинском сегменте восточноевропейского вектора европейской политики соседства. Украинский кризис стал катализатором новой «перезагрузки» германо-польской грани Веймарского треугольника. И хотя в дальнейшем германская дипломатия в качестве ключевого инструментария решения украинского кризиса сделала ставку на «нормандский формат», в котором Польша не была представлена, тем не менее важность германо-польского взаимодействия по Украине сохранило свою важность для Берлина. Последнее обусловлено объективным совпадением политических интересов Берлина и Варшавы в отношении Украины и необходимостью сдерживания России. Подобная общность позиций не только затрудняет нормализацию ситуации на Украине, но и оказывает дополнительную нагрузку на российско-германские отношения.

Есть ли выход из сложившегося «диалогового тупика» Москвы и Берлина в свете современных политических и геополитических реалий? Определенные надежды дает сфера экономического сотрудничества. Так, несмотря на противодействие строительству «Северного потока-2» со стороны как Украины, так и отдельных европейских стран, поддерживаемых Брюсселем и Вашингтоном, Германия последовательно оказывает поддержку этому проекту. В данном случае германская поддержка «Северного потока-2» полностью обусловливается экономическими и геополитическими интересами страны. В случае успешной реализации «Северного потока-2» произойдет существенное усиление геополитических позиций Германии в Европе, и в этом случае, очевидно, Берлин не только готов пожертвовать Украиной, но и пойти на конфликт интересов с Евросоюзом и США, несмотря на общность евро-атлантических ценностей и стратегических целей. Таким образом, сфера энергетического сотрудничества России и Германии является одной из немногих областей, где возможно эффективное взаимодействие двух стран, несмотря на существующую политическую конъюнктуру.

И еще один важный и обнадеживающий момент. В условиях санкций наглядно проявляет себя своеобразный дуализм, которому подвержена внешнеэкономическая политика Берлина на российском направлении. Речь идет о следовании Германии в фарватере политической стратегии Запада в отношении России (здесь можно говорить о том, что общеполитический тон задает Брюссель, а Берлин лишь играет по заданным правилам) при де-факто определяющей роли Германии в проведении экономической антироссийской санкционной политики ЕС (здесь можно говорить о том, что общеэкономический тон задает Берлин, но это не противоречит стратегическим устремлениям Брюсселя). В экономической сфере, задавая тон подходам ЕС к выстраиванию экономического «взаимодействия» с Россией (санкционная политика точнее определяется словом «деструкция», нежели «взаимодействие»), Берлин, тем не менее, ищет лазейки для поступательного развития выгодных Германии экономических проектов с Россией. Такой избирательный характер внешнеэкономической политики Берлина на российском направлении наиболее ярко проявляется при реализации крайне выгодного для немецких экономических и геополитических интересов проекта «Северный поток-2», но не только. В условиях антироссий-ских санкций, реализуемых Западом, в 2014 г. произошло ощутимое сокращение уровня иностранных инвестиций в российскую экономику. Но если говорить о германских инвестициях в экономику России, их существенного сокращения не произошло. В этой связи важным является наличие определенного синергетического эффекта. Речь идет о том, что ориентация российской экономики после 2014 г. на импортозамещение и технологическое развитие соответствует целям немецкого бизнес-сообщества в России, ориентированного по экономическим соображениям на высокую степень локализации производственного цикла на территории РФ. В конечном итоге, совокупность этих экономических факторов позволяет удерживать на плаву и политические отношения двух стран, несмотря на разницу их подходов к ключевым вопросам международной повестки дня.