Отражение картины мира в традиционных нарративах: реконструкция глобальных тенденций распространения и хронологической последовательности появления мотивов мифологии

Аналитический каталог фольклора и мифологии мира: устройство и цели создания

Благодаря успехам археологии и популяционной генетики наши знания о далеком прошлом стали много детальнее, чем четверть века назад. Однако существуют проблемы, которые эти дисциплины не могут решить. Одной из них является оценка времени распространения определенных тем, сюжетов и образов фольклора и мифологии. Суждения по этому поводу, высказывавшиеся в последние 200 лет, зависели от общих представлений исследователей о развитии человечества и не имели под собой конкретной доказательной базы. Изучение эпохальной стратиграфии представлений о мире и фольклорных сюжетов было одной из главных целей создания нами электронного каталога фольклора и мифологии мира.

В настоящее время каталог содержит более 50 тыс. резюме текстов berezkin/, обновление в конце каждого года). В цифровом виде эти данные обобщены в корреляционной таблице, включавшей на конец марта 2018 г. сведения о распространении 2 440 мотивов по 944 традициям. Статистическая обработка столь массового материала позволила выявить такие тенденции в фольклоре и мифологии мира, которые иным способом заметить и тем более проанализировать вряд ли возможно.

Основной аналитической единицей нашего каталога служит мотив. Мотивы делятся на две главные категории. Категория А включает эпизоды повествований, которые имеют отношение к космологии и этиологии, и образы, которые связаны с представлениями о мире (например: радуга как змея, Большая Медведица – семеро братьев, на луне виден кролик, и т.п.). Мотивы категории Б – это эпизоды повествований о приключениях и проделках. Некоторые из данных мотивов соответствуют сюжетам фольклорных указателей, созданных по системе ATU (Aarne–Thompson–Uther [Uther, 2004]), или их отдельным вариантам или фрагментам. Другие, особенно распространенные за пределами Европы, в имеющихся указателях аналогий не находят. В представленной работе будут учитываться только мотивы категории А. Сильно упрощая картину, мы можем назвать их собственно мифологическими, а мотивы категории Б – «сказочными».

Раздельная статистическая обработка мотивов категорий А и Б выявила их разное ареальное распределение в Старом Свете*. Мотивы категории Б в основном отражают относительно недавние (последние тысячи лет) межэтнические контакты в обществах с высокой демографической плотностью, сложной социальной организацией и развитыми средствами коммуникации [Березкин, 2015; Berezkin, 2015a]. Мотивы категории А тоже могут преодолевать этноязыковые границы, но происходит это гораздо медленнее. Проникновение этих мотивов на новые территории происходит не столько в результате обмена информацией между людьми, сколько переселений самих носителей традиций. Для территорий Нового Света, Океании и Австралии с их более низкой демографической плотностью и менее сложной социоэкономической организацией, по сравнению с другими регионами, различия в распространении мотивов между двумя категориями не столь существенны.

Мировое распределение мифологических мотивов по темам

Накопление материала позволило перейти к новому этапу исследования – раздельной обработке отдельных тематических групп мотивов, входящих в категорию А. Из этой совокупности были выделены четыре группы, которые вместе характеризуют основное ядро мировой мифологии. Первую группу составляют мотивы, объясняющие и описывающие смертную природу людей, утрату легкой жизни и первоначального изобилия, вторую – происхождение человека и общества, особенности анатомии и социальной организации, отношения между полами, третью – происхождение мира в целом, стихий и природных явлений, растений и животных, четвертую – небесные объекты, т.е. солнце и луну, лунные пятна, звезды и созвездия. Мотивы четвертой группы представляют собой раздел третьей, но поскольку они многочисленны и легко выделяются среди прочих, мы обработали их отдельно.

Различия в ареальном распределении мотивов данных категорий оказались значительными. Открывшиеся закономерности позволяют не только выявить региональные различия между мифологиями, но и наметить эпохальную по следовательно сть появления мифопоэтических представлений.

Начнем с мотива происхождения смерти. Это узкая тема, поэтому общее число учтенных в каталоге мотивов данной группы невелико – 33. Соответственно на картах, отражающих результаты статистического анализа, много лакун: традиции, в которых зафиксированы один-два мотива, имеют близкие к нулю значения ГК и на картах-схемах не показаны. Доли изменчивости, отражающие даже основные тенденции в распределении мотивов, также малы. Тем не менее полученная картина не хаотична, но свидетельствует о концентрации указанных мотивов на одних территориях и об их редкости на других (рис. 1, 2). Особенно важно, что «смертные» мотивы широко распростра- нены в тропической Африке, где мотивы остальных тематических групп, относящихся к категории А, почти не представлены. Другая значимая особенность распределения состоит в том, что отдельные наборы «смертных» мотивов характерны для Северной и Южной Америки, Меланезии, Африки (к югу от Сахары), Центральной Азии, но не для Западной Европы, севера Сибири и севера Северной Америки. В этих районах тема происхождения смерти и трудной жизни представлена слабее, чем на других территориях*.

Обращают на себя внимание центрально-азиатские параллели «смертным» мотивам в Западной Африке (рис. 2). Это один из многих примеров недавнего проникновения в данный регион средиземноморского фольклора – вероятно, через арабов (см.: [Березкин, 2013, c. 57–71; Berezkin, Duvakin, 2016]).

Тема происхождения человека, отношений полов и т.п. в мировом масштабе представлена гораздо большим числом мотивов – 207. Однако в Центральной и Южной Африке подобных мотивов меньше, чем объясняющих происхождение смерти. Мотивы данной тематической группы более всего характерны для индо-тихоокеанской окраины Азии (неарийская Индия, Тайвань, Филиппины, северо-восток Сибири) и особенно для Меланезии и Америки (рис. 3). Многие меланезийские и американские повествования на указанную тему очень похожи [Березкин, 2002; Васильев и др., 2015, c. 355, 362–369]. Что касается Северной Африки и юго-западной части Евразии, то мотивы данной категории здесь имеются, однако в меньшем количестве, чем в Америке или Меланезии, а набор их менее разнообразен. Часть «сексуальных» мотивов в Африке и Евразии характерна не для мифологической прозы, а для волшебной сказки. Такие мотивы распространялись, скорее всего, не в глубокой древности, а недавно вместе со сказочным фольклором.

Мотивы, связанные с сюжетами о происхождении окружающего мира и его элементов, в нашей выборке наиболее многочисленны – 478 (рис. 4). Они слабо представлены в Африке, в частности, на этом континенте почти нет мотивов, объясняющих появление разных видов растений. Мотивы третьей группы

Рис. 1 . Распределение 33 мотивов, объясняющих смертную природу людей, по 517 традициям. 1-я ГК. Доля дисперсии 2,57 %. Традиции с низкими абсолютными величинами математических индексов (от 0,49 до –0,49) не показаны.

Рис. 2 . Распределение 33 мотивов, объясняющих смертную природу людей, по 517 традициям. 2-я ГК. Доля дисперсии 2,21 %. Традиции с низкими абсолютными величинами математических индексов (от 0,49 до –0,49) не показаны.

Рис. 3 . Распределение 207 мотивов, отражающих представления о происхождении человека и общества, человеческой анатомии и отношениях полов, по 815 традициям. 1-я ГК. Доля дисперсии 9,16 %. Традиции с низкими абсолютными величинами математических индексов (от 0,99 до –0,74) не показаны.

Рис. 4 . Распределение 478 мотивов, связанных с представлениями о происхождении окружающего мира и его элементов, по 881 традиции. 1-я ГК. Доля дисперсии 5,28 %. Традиции с низкими абсолютными величинами математических индексов (от 0,99 до –0,59) не показаны.

наиболее разнообразны в континентальной Евразии и в несколько меньшей степени – Америке. Правда, на карте распределения мотивов Северная Америка почти пуста (рис. 4). Это объясняется не малочисленностью мифов о появлении земли, животных или растений у североамериканских индейцев, а тем, что здесь встречаются мотивы, характерные как для континентальной Евразии, так и для Южной Америки и Меланезии. Поскольку эти два полюса уравновешивают друг друга, 1-я ГК дает близкие к нулю математические индексы для отдельных традиций. Поэтому более показательны данные 2-й ГК, противопоставляющей Сибирь и Америку западным и юго-западным областям Евразии и Африке (рис. 5).

Распределение мотивов четвертой категории (их всего 200), связанной с интерпретацией небесных светил, напоминает таковое для второй группы, но в нем роль Европы более значительна, а роль Южной Америки – гораздо слабее (рис. 6, 7). В традициях населения экваториального пояса и Южного полушария данная группа мотивов мало представлена.

Интерпретация данных

Мировые тренды в распределении мотивов четырех описанных категорий выражены настолько ярко, что случайный характер распределения исключен. Объяснить полученную картину можно в рамках функционального или исторического подхода. Выбирая первый, мы должны признать, что повышенный интерес к одним разделам мифологии и игнорирование других обусловлены зависимостью представлений от внешних факторов. Однако, судя по картам, ни с природными, ни с хозяйственными, ни с социополитическими обстоятельствами предпочтение одних разделов мифологии другим не коррелирует. Следовательно, исторический подход является основным, в рамках которого следует интерпретировать материал.

Мотивы, объясняющие смертную природу людей, – единственные в категории А, которые хорошо представлены в Африке на территории к югу от Сахары. Суть высказанной нами гипотезы, альтернатива которой пока не просматривается, состоит в том, что мифы о происхождении смерти появились самыми первыми – еще до того, как люди современного типа распространились по остальной ойкумене [Березкин, 2007а, 2013, c. 31–54; Березкин, Боринская, 2014; Васильев и др., 2015, c. 354–355]. Переселенцы из Африки принесли свою мифологию в Южную, Юго-Восточную и Восточную Азию, а оттуда много позже – в Америку. Набор «смертных» мотивов в Центральной Азии отличается от представленного в Индо-Тихоокеанской зоне, но и здесь прослеживаются

Рис. 5 . Распределение 478 мотивов, связанных с представлениями о происхождении окружающего мира и его элементов, по 881 традиции. 2-я ГК. Доля дисперсии 3,93 %. Традиции с низкими абсолютными величинами математических индексов (от 0,74 до –0,74) не показаны.

Рис. 6 . Распределение 200 мотивов, связанных с интерпретацией небесных светил, по 815 традициям. 1-я ГК. Доля дисперсии 5,49 %. Традиции с низкими абсолютными величинами математических индексов (от 0,49 до –0,65) не показаны.

Рис. 7 . Распределение 200 мотивов, связанных с интерпретацией небесных светил, по 815 традициям. 2-я ГК. Доля дисперсии 3,53 %. Традиции с низкими абсолютными величинами математических индексов (от 0,49 до –0,64) не показаны.

отдельные африканские параллели. Малое разнообразие соответствующих мотивов в циркумарктической зоне можно объяснить эффектом «бутылочного горла». Как в первичном, так и в повторном (после ледникового максимума) освоении высоких широт участвовали, вероятно, немногочисленные и небольшие по составу группы людей, что должно было привести к случайной утрате одних сюжетов и росту популярности других.

Большее разнообразие и бóльшую популярность мотивов второй группы (происхождение человека, его анатомии, особенностей отношений между полами) в индо-тихоокеанском мире, по сравнению с континентальной Евразией, также вряд ли надо считать закономерным результатом воздействия каких-то мощных и долговременных факторов. Скорее всего, это опять-таки историческая случайность. Ничто не свидетельствует о том, что обитатели Сибири или Европы в повседневной жизни уделяли осмыслению данной сферы культуры меньше или больше внимания, чем индейцы или меланезийцы, да и как такое внимание вообще можно оценить количественно? Речь идет не об этнографии, а о фольклоре, который лишь опосредованно связан с другими сферами культуры. Поскольку многие конкретные мотивы данной группы в Азии на ее индо-тихоокеанской окраине и в Америке, особенно в Южной, одинаковы, можно предположить, что к западу и востоку от Тихого океана они возникли не самостоятельно и, возможно, появились в Азии до начала заселения Нового Света, скорее всего, ранее 15, а, может быть, и 20 тыс. л.н.

Бóльшая популярность мотивов данной группы в циркумтихоокеанском регионе и меньшая – в континентальной Евразии, а также различия в конкретных наборах мотивов есть прежде всего свидетельство продолжительной изоляции этих частей ойкумены друг от друга. Некоторые разделяющие их пустынные территории, особенно высокогорные, были освоены лишь с появлением производящего хозяйства [Chen et al., 2015]. Что касается территории к югу от Сахары на африканском континенте, то там разного рода истории про «странные браки», «странную анатомию» и т.п., а также подробно разработанные антропогонические мифы, столь характерные для коренного населения Америки и Юго-Восточной Азии, вряд ли когда-либо имели широкое распространение.

Третья группа мотивов – та, которая касается космогонии, космологии и этиологии различных явлений и существ – стала, вероятно, формироваться одновременно со второй и первоначально, по-видимому, тоже на юге – в Южной и Юго-Восточной Азии. Ее проникновение на север, в Сибирь, откуда многие мотивы попали в Америку, можно сопоставить с восточно-евразийским континуумом генофонда, который выявили О.П. Балановский и его коллеги [Баланов- ский, 2014, рис. 10, 3]. Что было в Северной Евразии раньше, какие мифологические образы могли существовать у обитателей Янской стоянки на территории Якутии или культур европейского палеолита, определить невозможно.

Самый яркий комплекс мотивов третьей группы, связывающий Индию, Сибирь и Северную Америку, касается мифа о ныряльщике за землей [Березкин, 2007б; Васильев и др., 2015, c. 371–379; Напольских, 1991]. Другой характерный пример – «спор о времени»: животные-первопредки определяют число единиц времени для определенных сезонов года или части суток [Васильев и др., 2015, c. 379–381]. Эта тема представлена в Индонезии, на северо-востоке Индии, в Южной Сибири, Северной Америке и Патагонии, причем сибирско-североамериканские и североамериканско-патагонские варианты детально похожи. Существует также обширный комплекс мотивов, касающихся появления полезных растений, который объединяет весь циркумтихоокеанский мир, но не включает континентальные районы Евразии. В тропической Африке, где примерно такие же, как в Амазонии и Меланезии, природные условия, преобладающие формы земледелия и уровень социальной сложности, ничего подобного нет. Данный комплекс мотивов должен был сформироваться до перехода к производящей экономике, а далее – как в Азии и Океании, так и в Америке – должен был быть независимо использован, чтобы объяснить появление культурных видов [Berezkin, 2015b, p. 59–60].

Четвертая группа мотивов, связанная с космо-нимией, – в основном продукт северо-евразийского культурогенеза. Из Сибири многие мотивы были перенесены в Северную Америку, но лишь немногие достигли Южной. В Австралии космонимия тоже хорошо разработана, но там она иная по содержанию, а недостаток данных не позволяет обрисовать мотив-ные комплексы внутри самого австралийского континента. Некоторые сюжеты, связанные с осмыслением солнца и луны, возможно, зародились еще на африканской прародине. Интерпретация Млечного Пути как реки или змея, характерная главным образом для циркумтихоокеанского региона, могла быть известна самым первым мигрантам в Новый Свет [Березкин, 2017, с. 31–46]. Однако соединение звезд в созвездия, имеющие мифопоэтическое осмысление, и разнообразная интерпретация лунных пятен вряд ли получили большое распространение ранее завершающего периода заселения Америки, т.е. до 14–12 тыс. л.н. Богатство соответствующих представлений, характерное для Северной Америки, Сибири и Европы, намного превосходит все то, что известно для более южных регионов. Особенным разнообразием отличается космонимия Европы, однако это результат достаточно позднего развития. Для европейской космо- нимии характерны реалии как минимум бронзового, если не железного века, многие варианты истолкования лунных пятен и Млечного Пути явно появились уже после распространения христианства.

Выводы

Анализ тенденций распространения мифологических мотивов позволяет получить информацию о разных эпохах. По глубине охвата эти данные сопоставимы с материалами археологии и генетики. Они проливают свет на эволюцию культуры за последние 15, а в отдельных случаях 30 и даже 60 тыс. лет. Если говорить об эпохальном тренде развития мифологии, то тема смертной природы человека была, по-видимому, осмыслена первой, во всяком случае ничего более раннего до нас не дошло. Напротив, интерпретация объектов ночного неба стала развиваться поздно и не везде. Не менее важен другой вывод. У развития мифологии, как и у эволюции в целом нет законов, если не считать общей тенденции к усложнению, элемент случайности очень велик. Различия между циркумтихоокеанскими и континентально-евразийскими мифологиями обусловлены тем, что контакты между соответствующими популяциями на протяжении многих тысячелетий были ограничены.

Оценка времени появления определенных особенностей мифологии о снована на сравнении данных по Старому и Новому Свету, время заселения которого известно. Другим репером служит время выхода человека современного типа из Африки. О некоторых особенностях мифологии индо-тихоокеанской периферии Азии времени порядка 20 тыс. л.н. можно судить по соответствующим южно-американским параллелям, а о сибирских мифологиях финального плейстоцена – по параллелям с Северной Америкой.

Исследование выполнено за счет гранта Российского научного фонда (проект № 14-18-03384). Благодарю за помощь участников проекта С.А. Боринскую, Е.Н. Дувакина и А.В. Рубановича.