"Печати антихристовой быть брадобритие": документальные источники сюжета заговора против царя в романе А.Н. Толстого "Петр Первый"

A.N. Tolstoy; “Peter the Great” novel; N.Y. Novombergsky; history of Russia in the 18th century; textology; documentary sources.

В третьей книге романа «Петр Первый» А.Н. Толстой поместил несколько эпизодов из жизни царевен Екатерины Алексеевны (1658–1718) и Марии Алексеевны (1660–1723) – дочерей Алексея Михайловича и Марии Ильиничны Милославской. В первой главе описывается их дом на Покровке, наполненный бабками-задворенками и певчими, которые развлекают царевен целыми днями, рассказывается о мечтах Екатерины найти клад и разбогатеть, есть отдельный эпизод о поездке Марии и Екатерины в Немецкую слободу с целью занять денег. В эту сюжетную линию Толстой ввел еще одного персонажа – распопу (священника, лишенного сана) Григория Елисеева, который прятался у царевен в «брошенной баньке» и помогал им организовать заговор против Петра I. В силу того, что роман остался незаконченным, мы не знаем, как писатель предполагал развить эту линию.

Данные события и герои кроме сюжета оказываются связаны еще и общим документальным источником. Основным материалом для писателя послужили следственные дела Преображенского приказа, опубликованные Н.Я. Новомбергским. На это впервые указал А.В. Алпатов в монографии «Алексей Толстой – мастер исторического романа» (см.: [Алпатов 1958, 169]).

При составлении реального комментария к роману «Петр Первый» в рамках подготовки Полного собрания сочинений А.Н. Толстого в ИМЛИ имени А.М. Горького РАН удалось не только использовать сведения Алпатова об источниках сюжетной линии царевен Екатерины, Марии и распопы Григория Елисеева, но и расширить их круг, в том числе за счет изучения личной библиотеки писателя, которая находится в отделе книжных фондов Государственного музея истории российской литературы им. В.И. Даля. О некоторых итогах этой работы пойдет речь в нашей статье.

Книгу Новомбергского «Слово и дело государевы» (1909) Толстой, по собственному признанию, впервые прочитал в конце 1916 г., когда задумал произведение о петровском времени (см.: [Толстой 1982–1986, X, 150]). Алпатов установил, что сюжеты ранних исторических рассказов «Навождение» (1917) и «Первые террористы. Извлечение из дел Преображенского приказа» (1918) были подсказаны конкретными документами «Слова и дела»: допросами иеромонаха Никанора из Севского монастыря, доносом о готовящемся покушении на Петра I (см.: [Алпатов 1958, 17–21]). Труд Новомбергского в качестве источника Толстой использовал впоследствии при создании рассказов «День Петра» (1918) и «Повесть Смутного времени» (1922).

Алпатов считал, что писатель, приступая к работе над третьей книгой «Петра Первого», снова обратился к документам Преображенского приказа, но «пошел теперь несколько дальше, захватывая более широкий круг подобных следственных актов» [Алпатов 1958, 169]. По мнению исследователя, источником послужила другая работа Новомбергского: «в “Материалах по истории медицины в России” среди ряда дел о колдовстве и знахарстве, нашел Толстой и протоколы допроса попа Григория, и тексты самих тайных тетрадей, и данные об укрывательстве царевнами – сестрами Петра, и описание всех обстоятельств наездов их на Кукуй» [Алпатов 1958, 169]. При публикации записных книжек Толстого, связанных с романом «Петр Первый», Алпатов выявил в них цитаты из 11 документов следственных дел (см.: [Алпатов 1958, 172, 344–348, 352–353]).

Сложно согласиться с исследователем в том, что писатель использовал работу Новомбергского «Материалы по истории медицины в России»

(1907). Указанные Алпатовым документы были включены Новомберг-ским в «Слово и дело государевы» (1909). Более того, следственные дела над царевнами Екатериной и Марией располагались в самом начале тома, поэтому Толстой, хорошо знавший эту книгу, вряд ли мог их пропустить***. Также не совсем справедливо утверждение Алпатова, что материалы о царевнах и Григории Елисееве Толстой мог встретить только у Новомберг-ского (см.: [Алпатов 1958, 168]), у писателя был и другой источник.

С.М. Соловьев в книге «Истории России с древнейших времен» для характеристики социальных настроений начала XVIII в. пересказал и частично процитировал следственное дело 1701 г., которое велось по поводу царевен в Преображенском приказе. Описав отношение низших слоев общества к указам о немецком платье и брадобритии, историк начал следующий раздел («Недовольство наверху») с описания реакции царских особ на новые условия их жизни: «…наверху царевны и челядь их были также недовольны, только не нововведениями: они еще прежде Петра пошли по новой дороге и нашли ее очень приятною; царевны были недовольны тем, что содержание их было ограничено, что им нельзя было жить так, как жилось в правление царевны Софьи» [Соловьев 1911, стб. 1375]. Далее рассказывалось о поиске царевной Екатериной кладов и о поездке в Немецкую слободу.

«История России с древнейших времен» была одним из основных источников Толстого во время работы над романом (см.: [Акимова 2024]), в личной библиотеке писателя, которая хранится в отделе книжных фондов Государственного музея истории российской литературы им. В.И. Даля, есть шесть томов этого издания с многочисленными пометами (ГЛМ КП 53293/1544; 53293/1545; 53293/1546; 53293/1547; 53293/1548; 53293/1549). Возможно, выбранные Соловьевым документальные источники и последовательность, в которой они представлены, подсказали Толстому построение сюжета о царевнах и распопе Григории Елисееве. Обратившись к материалам Новомбергского, писатель нашел больше подробностей об образе жизни сестер Петра I и их окружении, которые использовал затем в романе (записные книжки к «Петру Первому» подтверждают, что он работал именно с документами из книги Новом-бергского (cм.: [Алпатов 1958, 344–348]).

На примере эпизодов из пятой главы третьей книги, где князь-кесарь Федор Ромодановский разбирает дело Григория Елисеева в Преображенском приказе, рассмотрим принципы работы Толстого с документальными источниками.

– В брошенной баньке, где скрывался распоп Гришка, на дворе у царевен Екатерины Алексеевны и Марьи Алексеевны, под полом найдена тетрадь в четверть листа, толщиной в полпальца, – читал по столбцам дьяк Чичерин таким однообразным голосом, будто сыпал сухие горошины на темя. – На тетради на первом листе написано: «Досмотр ко всякой мудрости». Да на первом же листе ниже писано: «Во имя отца и сына и святого духа... Есть трава именем зелезека, растет на падях и палях, собой мала, по сторонам девять листочков, наверху три цвета – червлен, багров, синь, та трава вельми сильна, – рвать ее, когда молодой месяц, столочь, сварить и пить трижды, – узришь при себе водных и воздушных демонов... (курсив наш – Е.Б.) [Толстой 1982–1986, VII, 711].

Выделенные курсивом имена и фразы имеют документальный источник – это «Слово и дело государевы» Новомбергского. Так, Толстой использовал биографические данные реального лица – костромского попа Григория Елисеева, который два раза подвергался следствию. Для данного эпизода материалом Толстому послужили обстоятельства второго ареста Григория Елисеева в 1700 г.: сначала его взяли под стражу за хранение «волшебных тетрадей» (т. е. содержащих колдовские заговоры), а затем осудили как участника тайного соглашения между царевнами Екатериной, Марией и Софьей против Петра I (см.: [Новомбергский 2004, 49]). Многие детали, зафиксированные в сыскном деле, Толстой включил в роман: например, Екатерина Алексеевна прятала расстриженного попа в «старой мыльне» из-за строгого караула.

Кроме допросов и челобитных из дела Григория Елисеева, для данного фрагмента Толстой использовал еще два разыскных дела, не связанных с распопой и царевнами. В некоторых следственных делах писателя могла заинтересовать лишь фамилия: так, в приведенном выше отрывке из романа использована фамилия подьячего Преображенского приказа Ивана Чичерина (в романе – Прохор Чичерин), который упоминается в одном из документов (см.: [Новомбергский 2004, 106]).

А запись «Досмотр ко всякой мудрости» и последующие описания целебных трав – это материалы следствия над орловским помещиком Дмитрием Умаевым Шамординым: «А по осмотру в той тетрадке писаных 5 листов <…> да на последнем листу 4 строки, а в них писано: “Выпись от книги глаголемой досмотр ко всякой мудрости, которой человек приобря-щет ею вещь, добро ему будет…”» [Новомбергский 2004, 75]. В розыскном деле Толстой выбрал понравившиеся названия, свойства трав и с небольшими сокращениями процитировал их в тексте романа: к траве зелезека присоединил свойства травы ахалин («собою мала, ростом в локоть, тонка, а видом синя на сторонах по 9-ти листочков, а на верху 4 цвета черлен, зелен, багров, синь» [Новомбергский 2004, 75]) и травы глава адамлева («а кто хочет дьявола видеть или еретика, тот корень освяти водою <…> а как пройдут те дни, и ты узришь при себе водных и воздушных демонов» [Новомбергский 2004, 77]). Обыграл писатель в романе реакцию Ромодановского на лечебные свойства некоторых трав: «“Трава ‘вахария’, цвет рудожелт, если человека смертно окормят – дай пить, скоро пронесет верхом и низом...” Полезная травка, – сказал князь-кесарь» [Толстой 1982–1986, VII, 711–712]. В данном случае источником стало описание травы одолен из «волшебных тетрадей» (см.: [Новомбергский 2004, 77]).

Любопытно, что Дмитрия Шамордина обвинили в «недопустимых речах против царя», которые якобы содержались в найденных у него «тетрадях», но на самом деле они представляли собой обычный травник. Об этом случае упоминает А.Б. Ипполитова в монографии «Рукописные травники XVII–XVIII вв.» как о типичной ошибке того времени: «представляя собой рукописный текст, организованный по главкам, травники внешним своим видом очень напоминают сборники заговоров – т. н. “волшебных писем”, пользование которыми резко осуждалось властью <…>. В 1703 г. из-за подобной путаницы было возбуждено следственное дело над орловским помещиком Дмитрием Умаевым Шамординым и его дворовым Анфиногеном Никоновым» [Ипполитова 2008, 88]. Слуга Шамордина был неграмотным, поэтому, не разобравшись, какие тетради хранит его хозяин, он донес на помещика. При расследовании все записи из тетради были скопированы.

Для развития сюжета заговора против Петра I Толстому необходимы были другие источники. В романе самыми «опасными» оказываются следующие записи, найденные у героя Григория Елисеева:

В Кириллиной книге сказано: придет льстец и соблазнит. Знамения пришествия его: трава никоциана, сиречь табак, повелят жечь ее и дым глотать, и тереть в порошок, и нюхать, и вместо пения псалмов будут непрестанно тот порошок нюхать и чихать. Знамение другое: брадобритие...» [Толстой 1982–1986, VII, 711–712].

Подобные фразы не встречаются в тех следственных делах у Новом-бергского, с которыми работал Толстой и на которые указал Алпатов. Нам кажется, что в данном случае источником для писателя стала работа Соловьева. Тем более, что в книге историка обзор настроений части духовенства, которое воспринимало Петра I как антихриста, предшествовало рассказу о жизни царевен Екатерины и Марии. В соответствующем фрагменте книги Соловьева Толстой оставил подчеркивания и пометы на полях (ГЛМ КП 53293/1554).

Описывая растущее недовольство противников царя после указов о брадобритии, обязательной носке немецкого платья, Соловьев пересказывал дело о дьяке Григории Талицком, который в 1700 г. под пыткой признался, «что составил письмо, будто настало ныне последнее время и антихрист в мир пришел, т. е. государь…» [Соловьев 1911, стлб. 1371]. Толстой подчеркнул здесь имя Григория Талицкого (ГЛМ КП 53293/1554). Фразы в романе «придет льстец и соблазнит», «знамения пришествия его <…> табак <…> брадобритие», возможно, были подсказаны Толстому следующим отрывком из Соловьева: «Талицкого казнили. Стефан Яворский написал книгу против его учения под заглавием “Знамения пришествия антихристова”, но, как обыкновенно бывает, книгу читали те, которые и без нее не верили, что Петр – антихрист, а в низших слоях народа книгу Стефана не читали, и мысль об антихристе не умирала в людях, страдавших боязнию нового. В 1704 году в Симонове монастыре хлебенный старец Захария говорил: “Талицкий ныне мученик свят; вот ныне затеяли бороды и усы брить, а прежде сего этого не бывало; какое это доброе? Вот ныне проклятый табак пьют!”» [Соловьев 1911, стб. 1372]. В этом же абзаце историк приводил диалог между священником и дьячком в Олонецкой губернии: «Про государя говорил: “Какой он нам, христианам, государь? Он не государь, латыш: поста никогда не имеет; он льстец, антихрист, рожден от нечистой девицы”» (курсив наш – Е.Б.) [Соловьев 1911, стб. 1372]. Последние фразы Толстой подчеркнул и оставил помету на полях (ГЛМ КП 53293/1554).

Приведенные выше сведения Соловьев брал из архива Тайной канцелярии, но также ссылался на работу Г.В. Есипова «Раскольничьи дела XVIII в.» (1861), где в разделе «Последователи учения об антихристе» изложены материалы следствия над Григорием Талицким. Эта книга была в личной библиотеке Толстого (ГЛМ КП 53293/592). Видимо, для образа Григория Елисеева в романе Толстой взял именно отсюда некоторые подробности биографии Талицкого. Например, в документах упоминалось, что книготорговец Талицкий жил в Москве на Кисловке (см.: [Есипов 1861, 60]), – в романе Григорий Елисеев признавался, что купил свою тетрадь в этой же слободе. Характеристика, которую дает Ромодановский подсудимому («Распоп человек прыткий и тертый, про эту тетрадь я давно знаю, он с ней пол-Москвы обегал» [Толстой 1982–1986, VII, 712]), возможно, была подсказана как материалами следствия, так и общими замечаниям Есипова о том, что раскольничьи тетрадки Григория Талицкого способствовали распространению идеи о Петре I как об антихристе: «в тетрадках: 1) О пришествии в мир антихриста и о летех от создания мира до скончания света , 2) Врата – изложил сделанные им разыскания, доказывающие с исчислением годов, что Петр Первый как осьмой царь – антихрист и что пришло последнее врем я. Окончив свои сочинения в 1700 г., он деятельно начал читать их своим знакомым, раздавал копии, продавал их <…>. Успех сочинения подал ему мысль напечатать и продавать его, а кроме того “бросать в народ” для возмущения против Петра» [Есипов 1861, 5].

В пояснении нуждается «Кириллина книга», которая упоминается Толстым. В данном случае речь идет о Кирилловой (Кириллиной) книге – полемическом сборнике, составленным Стефаном Зизанией в 1596 г. (в 1644 г. издан на московском Печатном дворе). Книга получила название по первому разделу – «Казанье св. Кирилла патриарха Иерусалимского о антихристе», в XVII–XVIII вв. была распространена среди староверов.

В рассказе 1918 г. «День Петра» Толстой уже упоминал в схожих обстоятельствах этот сборник, когда в Тайной канцелярии царь допрашивал старца Варлаама: «Старинные книги читаете, двуперстным крестом спастись хотите? Что же в книгах у вас написано? <…> И Варлаам <…> начал говорить о том, что в книге Кирилла сказано, что “во имя отца Симона

Петра имеет быть гордый князь мира сего – антихрист”» [Толстой 1982– 1986, III, 51].

Для рассказа и романа источником Толстому могла послужить работа М.И. Семевского «Слово и дело! 1700–1725. Очерки и рассказы из русской истории XVIII в.» (1885), которая сохранилась в личной библиотеке писателя с многочисленными пометами (ГЛМ КП 53293/1490). Вероятно, очерк «Самуил Выморков, проповедник явления антихриста» подсказал Толстому идею с упоминанием сборника, именно в ней молодой монах находил доказательства пришествия антихриста: «Выморков спешил найти утешение в книгах; стал он зачитываться известной книгой Кирилла об антихристе и знаках его (М., 1644 г.), и введенный ею в новое сомнение, вновь перестал ходить в церковь. А нашел он в той книге такое выражение: “во имя Симона Петра имеет быти гордый князь мира сего антихрист”. Такое предсказание для него, уже “смятенного духом и устрашеннаго в своей совести”, казалось прямым указанием, что царствие антихриста, в лице государя Петра I, уже осуществилось» [Семевский 1885, 132].

Оставил пометы Толстой рядом со следующими фрагментами в работе Семевского (ГЛМ КП 53293/1490): «Нет, тот антихрист, что ныне в Москве, что царем прозывается <…> да и потому он – антихрист, что владеет сам один и патриарха нет, а то его печать, что бороды бреют и у драгунов роскаты» [Семевский 1885, 131]; «Самуил <…> вменял “печати антихристовой быть брадобритие” и много и долго еще писал, а все о том же возросшем в лице императора Петра антихристе» [Семевский 1885, 142].

Толстой подчеркнул фразы, которые Выморков услышал от московских монахов об изменениях в церковной жизни после реформ Петра I: «многие пьянствуют и мясо сплошь едят, и вместо книг в кельях и церквах табакерки в руках держат, и непрестанно прошек нюхают <…>. Во всем бо государстве часовни разорили, иконы святыя из них безчестно вывесть велели, а где часовенныя каменныя стены остались, тамо, вместо молитв и псалмопения, и канонов, табаком и прошком торговать и бороды брить попустили !» (курсив наш – Е.Б .) [Семевский 1885, 160–161]. Эти выражения, вероятно, подсказали писателю «знамения пришествия» антихриста, обозначенные в тетрадке Григория Елисеева: «тереть в порошок, и нюхать, и вместо пения псалмов будут непрестанно тот порошок нюхать и чихать» [Толстой 1982–1986, VII, 711–712].

Таким образом, изучение источников сюжета заговора против Петра I в третьей книге романа позволило нам сделать следующие выводы. Центральным источником для писателя стала работа Новомбергского «Слово и дело государевы», на что впервые указал Алпатов. Но следственные дела Преображенского приказа Толстой изучал не только по публикациям Новомбергского. На примере небольшой сцены с «волшебной тетрадью» распопы Григория Елисеева удалось показать, что кроме сведений об участниках заговора и цитат из трех разыскных дел, опубликованных Новомбергским, Толстой также использовал материалы из исследований Есипова «Раскольничьи дела XVIII в.», Семевского «Слово и дело! 1700– 1725», Соловьева «История России с древнейших времен». Указанные книги сохранились в личной библиотеке писателя с многочисленными подчеркиваниями и пометами.