Переговоры о заключении договора в правоотношениях с иностранным элементом (на примере России, Великобритании и Испании)

Переговоры о заключении договора - одна из злободневных тем современной юриспруденции. Субъекты экономической деятельности, вступая в переговоры о заключении договора, на практике очень часто сталкиваются с тем, что действия их контрагентов приводят к негативным правовым последствиям, выраженным в финансовых потерях, подрыве деловой репутации и т.п.

Проблемы применения правил об ответственности вследствие недобросовестного ведения переговоров связаны, прежде всего, с тем, что в разных государствах по-разному понимаются основания для её возникновения. В связи с этим автор выдвигает гипотезу о том, что недобросовестность контрагентов, имевшая место быть в ходе проведения переговоров, в том числе в целях заключения договора (или иной сделки), может привести к абсолютно различным исходам. Поэтому весьма важно определить, как эти нормы заимствованы в праве Российской Федерации, и какие последствия они смогут породить для правоприменителя и судебной практики.

В Российской Федерации вопрос о правовом регулировании переговоров о заключении договора был поставлен сравнительно недавно. Стоит отметить, что включение коллизионных норм, посвящённых данному вопросу, в Гражданский кодекс Российской Федерации (далее – ГК РФ), произошло в 2013 г., то есть на два года раньше, чем норм материальных. Из этого можно сделать вывод, что причиной включения в ГК РФ подобных норм являются сложившиеся во внешнеэкономической деятельности отношения.

Если обратиться к п. 2 ст. 1187 ГК РФ, то становится очевидным, что в правоотношениях с иностранным элементом последствия ведения переговоров о заключении договора до включения ст. 1222.1 ГК РФ (право, подлежащее применению к обязательствам, возникающим вследствие недобросовестного ведения переговоров о заключении договора) в текст ГК РФ должны были квалифицироваться на основе норм иностранного права. Это обусловлено тем, что понятие «переговоры о заключении договора» на тот момент не были известны российскому праву. В связи с этим российские контрагенты не могли рассчитывать на освобождение от негативных последствий «срыва» переговоров.

Думается, что законодатель пришел к выводу о необходимости включении нормы, регламентирующий переговоры о заключении договора неслучайно. Так, российская правоприменительная практика не допускает расширительного толкования принципов свободы договора и добросовестности, что не позволяет привлекать контрагентов к

«преддоговорной» ответственности по аналогии. Поэтому юридическое содержание принципов гражданского права потребовало конкретизации. В чём же она должна проявляться?

Что касается принципа свободы договора в российском праве, то представляется важным обратиться к содержанию п. 1 ст. 421 ГК РФ. В нём установлено, что понуждение к заключению договора недопустимо, за исключением случаев, предусмотренных законом или обязательством сторон. Из этого следует, что сторона не несёт ответственность за срыв переговоров о заключении договора, если соответствующая норма отсутствует в ГК РФ или в иных законах.

Отдельного внимания заслуживает принцип добросовестности. В целях конкретизации его содержания можно написать отдельный научный труд, так как в мировой практике существует огромное количество подходов к его определению. Однако в рамках данного исследования имеет значение тенденция, сложившаяся в судебной практике по поводу критериев добросовестности и (или) недобросовестности поведения участников гражданских правоотношений. Так, из отдельных судебных решений следует, что спорная ситуация разрешается на основе принципа добросовестности, если он предусмотрен конкретным составом гражданского правонарушения (см., в частности, Определение Верховного Суда Российской Федерации от 09.03.2016 № 308-ЭС15-16377 и Определение Верховного Суда Российской Федерации от 29.03.2016 № 83-КГ16-2.).

Таким образом, если переговоры о заключении договора не регулируются источником гражданского права, то есть не включены в самостоятельный гражданско-правовой состав, значит, при толковании таких правоотношений недопустимо применять гражданское право (в частности, его основные начала) по аналогии, а также обращаться к нормам российского права. Тем самым, введение ст. 434.1 в текст ГК РФ разрешило проблему, которую не смогло разрешить введение в действие коллизионной нормы.

Так как практика привлечения к ответственности за недобросовестное ведение переговоров сложилась во внешнеэкономической деятельности, то при проведении научного исследования стоит обратиться не только к нормам российского права, но и к нормам права зарубежного. Ведь институт переговоров о заключении договора есть результат заимствования. В самой Концепции развития гражданского законодательства (в частности, в п. 1) обращается внимание на то, что исследование должно строиться на базе сравнительно-правового анализа.

В рамках настоящей статьи анализ проводится на базе права России, Великобритании и Испании. Подобный выбор иностранных юрисдикций связан с тем, что каждая из них является представительницей различных правовых семей - англо-саксонской и романо-германской соответственно. Анализ права данных государств позволит определить, к какой модели правового регулирования относится российский институт.

Право, подлежащее применению к отношениям, вытекающим из переговоров о заключении договора, напрямую зависит от того, в какой временной промежуток имели место юридически значимые события. Ранее автором данного исследования уже было установлено, что правовые последствия в таком случае определяются тем, был ли заключён договор или нет. Рассмотрим данный аспект немного подробнее.

В странах романо-германской системы права ущерб в результате недобросовестного ведения переговоров наступает на этапе, предшествующем заключению договора, тогда как сам договор заключён не был (Испания). В странах англо-саксонской системы имеет место двойственная ситуация: ущерб может возникнуть как на этапе, предшествующем заключению договора, так и после его заключения

(Великобритания)1. Содержание российского ГК РФ свидетельствует о том, что нами была воспринята англо-саксонская концепция распределения правовых последствий.

Кроме того, очень важно при определении права, подлежащего применению, охарактеризовать правовую природу рассматриваемых норм2. Так, в Испании отсутствует прямое урегулирование отношений, вытекающих из переговоров о заключении договора: оно вытекает из судебной практики. В ст.1902 ГК Испании лицо, причинившее ущерб, обязано его возместить3. 16 декабря 1999 года Верховный Суд Испании 16.12.1999 вынес решение, из которого можно сделать вывод о том, что недобросовестные действия контрагента при ведении переговоров имеют деликтную природу4. В Великобритании сложилась относительно схожая концепция. Английские юристы трепетно относятся к принципу свободы5. Поэтому, как отмечает В.Е. Варавенко, в Великобритании преддоговорная ответственность основана на деликтном праве6. Что касается России, то в п. 8 ст. 434.1 ГК РФ установлено правило, согласно которому к переговорам о заключении договора могут применяться как правила договорного права, так права деликтного. Значит, российский институт имеет договорно-деликтную природу.

Обозначив фундаментальные основы применения правил, посвящённых переговорам о заключении договора, перейдем непосредственно к определению права, подлежащего применению к указанным правоотношениям. Для чего автор настоящей статьи обратился к временным промежуткам наступления последствий «срыва» переговоров? Ответ на данный вопрос может быть получен через анализ норм права рассматриваемых юрисдикций.

В п. 9 ст. 10 главы 4 ГК Испании сказано, что к внедоговорным обязательствам применяется право места, в котором имел место юридический факт7. Аналогичная привязка используется и в праве Великобритании8.

Основным критерием определения права, подлежащего применению, в российском ГК РФ является договор независимо от того, заключён он или нет. Итак, если в результате переговоров был заключён договор, то применяется право, подлежащее применению к договору. В противном случае применимым следует считать то право, которое «применялось бы к договору, если бы он был заключён».

Если же невозможно определить право, подлежащее применению к договору, то применяется правило ст. 1219 (право, подлежащее применению к обязательствам вследствие причинения вреда) и ст. 1223.1 (выбор права сторонами обязательства, возникающего вследствие причинения вреда или вследствие неосновательного обогащения) ГК РФ. Здесь также идет речь о праве места причинения вреда. Однако если стороны имеют одинаковые место жительства или гражданство, то применяется право соответствующей страны.

Как мы видим, анализ коллизионных норм, содержащихся в ГК ПФ, не позволяет нам доподлинно определить, в каких случаях будет применима «договорная привязка», а в каких – «деликтная». Поэтому обратимся к нормам материальным.

Обратим внимание на то, что положение п. 8 ст. 434.1 ГК РФ распространяет действие главы 59 (Обязательства вследствие причинения вреда) ГК РФ на отношения, вытекающие из переговоров о заключении договора. Однако в данном пункте не конкретизируется, в каких именно случаях надлежит применять правила о договоре, а в каких - правила о деликте? Поэтому автор считает целесообразным проанализировать перечень юридически значимых действий, в результате которых контрагент может быть привлечен к гражданско-правовой ответственности.

Действия, характеризующиеся как недобросовестное ведение переговоров, содержатся п. 2 и 3 ст. 434.1 ГК РФ. Суть заключается в том, что стороны при ведении переговоров о заключении договора должны вести себя добросовестно; в противном случае недобросовестная сторона обязана возместить убытки пострадавшей стороне. При этом законодатель попытался провести квалификацию действий, которые следует считать недобросовестными.

Общее правило, характеризующее добросовестного контрагента, заключается в следующем: субъект гражданского права не вступает в переговоры о заключении договора, если не имеет намерения его заключить. Одновременно с этим определены два вида действий, которые квалифицируются как недобросовестные:

• 1.    Предоставление недостоверной или неполной информации контрагенту, а также умолчание об определённых обстоятельствах, которые в силу существа договора должны быть доведены до его сведения.

• 2.    Неоправданное или внезапное прекращение переговоров о заключении договора при таких обстоятельствах, при которых другая сторона переговоров не могла разумно этого ожидать.

Дискуссионным остается вопрос о том, распространяется ли принцип добросовестности на п. 4 ст. 434.1 ГК РФ. В ней сказано, что если в ходе переговоров одна сторона передаёт другой стороне конфиденциальную информацию, а последняя, в свою очередь, раскрывает её или использует в своих целях, то пострадавшая сторона имеет право на возмещение убытков.

Так, из п. 19 Постановления Пленума Верховного Суда Российской Федерации от 24.03.2016 № 7 «О применении судами некоторых положений Гражданского кодекса Российской Федерации об ответственности за нарушение обязательств» следует, что к переговорам о заключении договора применяются нормы деликтного права, если речь идёт о неправомерном разглашении информации, полученной в ходе таких переговоров. В остальных случаях применяются нормы договорного права.

Выводы. Таким образом, модель правового регулирования ответственности за недобросовестное ведение переговоров является смешанной, так как заимствовала как договорную, так и деликтную концепции ведения переговоров о заключении договора.

Вопрос о том, насколько эффективно такое заимствование, покажет практика. Однако уже сейчас можно говорить о том, что Верховный Суд Российской Федерации грамотно провел разграничение действия норм договорного и деликтного права. Ведь, как нам видится, невозможно одновременно применять положения о двух столь разных по своему существу обязательств. Автор выражает надежду на то, что суды государственной и негосударственной системы смогут задать правильное направление в вопросах толкования ст. 434.1 ГК РФ.