Перспективы совершенствования межотраслевого регулирования условно-досрочного освобождения от отбывания наказания в контексте борьбы с коррупцией

У словно-досрочное освобождение является наиболее применяемым видом досрочного освобождения от отбывания наказания ежегодно в отношении десятков тысяч осужденных, реализуемым судом в стадии исполнения приговора. Данный институт является межотраслевым, регулируемым прежде всего в уголовном, уголовно-исполнительном и уголовно-процессуальном законодательстве [1, с. 54-59; 2, с. 35-39; 7, с. 14-17; 16, с. 37-44].

Вместе с тем в юридической литературе обращается внимание на многочисленные коллизии, «белые пятна» и иные недостатки законодательства в сфере условно-досрочного освобождения от отбывания наказания, которые отчасти выступают предпосылками коррупции ввиду чрезвычайно широкого усмотрения, предоставляемого субъектам, участвующим в принятии этого решения (это проявляется и в правоприменительной деятельности – прим. авт.). Специалистами отмечается размытость критериев оценки поведения осужденного в контексте принятия решения об его условно-досрочном освобождении, неопределенность правового положения осужденного и полномочий соответствующих субъектов в стадии исполнения приговора и т.п. [3, с. 185-191; 5, с. 32-38; 8; 10, с. 292-297; 12, с. 49-53]

В этой связи для повышения эффективности борьбы с коррупцией при принятии решения об условно-досрочном освобождении от отбывания наказания выделим ряд направлений совершенствования межотраслевого регулирования рассматриваемого института.

Во-первых, следует устранить различия в перечне критериев для условно-досрочного освобождения осужденных, указанных в ч. 4.1 ст. 79 УК РФ и ч. ч. 1 и 2 ст. 175 УИК РФ. Так, имеются такие, которые указаны только в уголовном законе без аналогичного упоминания в уголовно-исполнительном (в частности, имеющиеся у осужденного поощрения и взыскания). При этом перечень таких критериев в ч. 4.1 ст. 79 УК РФ носит исчерпывающий характер, в то время как в ч. 1 ст. 175 УИК РФ закреплено, что в ходатай- стве осужденного «могут содержаться иные сведения, свидетельствующие об исправлении».

Кроме того, некоторые критерии, указанные как в УК РФ, так и УИК РФ, в целом при общем сходстве все же имеют определенные отличия в формулировках. К таким можно отнести, например, «раскаяние в совершенном деянии» и «отношение к совершенному деянию» либо «частично или полностью возмещение причиненного ущерба» и «возмещение причиненного преступлением вреда».

Это позволяет соответствующим субъектам (судьям, прокурорам, представителям администрации исправительного учреждения и пр.) на различных этапах стадии исполнения приговора (при возбуждении производства, подготовке дела к судебному заседанию и как таковом судебном заседании [4, с. 42-48; 6, с. 78-89; 11, с. 39-47; 13]) вырабатывать абсолютно разные решения, которые формально в той или иной степени соответствуют законодательству. Вне всякого сомнения, такая ситуация может выступать предпосылкой коррупции.

Во-вторых, между вышеобозначенными нормами уголовного и уголовно-исполнительного законов имеются отличия и по перечню документов, подготавливаемых в суд.

Так, в отношении осужденного, страдающего расстройством сексуального предпочтения (педофилией), не исключающим вменяемости, и совершившего в возрасте старше восемнадцати лет преступление против половой неприкосновенности несовершеннолетнего, не достигшего четырнадцатилетнего возраста, в ч. 4.1 ст. 79 УК РФ говорится об учете судом «результатов судебно-психиатрической экспертизы», в то время как в ч. 2 ст. 175 УИК РФ – о «заключении лечащего врача» (что не одно и то же – прим. авт.).

В-третьих, в ч. 1 ст. 175 УИК РФ предусмотрено, что осужденный или его адвокат (законный представитель) вправе ходатайствовать об освобождении от дальнейшего отбывания наказания по ст. 79 УК РФ. Данное ходатайство подается через администрацию учреждения или органа, исполняющего наказание.

Данный подход оставляет ряд неурегулированных вопросов, позволяющих по собственному усмотрению принимать решение некоторым субъектам. Так, не понятно, если соответствующее ходатайство направляется в суд напрямую, а не через администрацию учреждения или органа, исполняющего наказание (т.е. фактически нарушено положение ч. 1 ст. 175 УИК РФ – прим. авт.), каким образом на это должны реагировать сотрудники уголовно-исполнительной системы? Аналогичная ситуация также возникает на втором и третьем этапах стадии исполнения приговора – вправе ли судья не принимать к рассмотрению такое ходатайство и возвратить его без рассмотрения в учреждение или орган, исполняющий наказание?

В-четвертых, вызывают недоумение коренные изменения правового статуса сотрудников учреждения или органа, исполняющего наказание, на разных этапах стадии исполнения приговора.

Так, при возбуждении производства администрацией вышеуказанного учреждения или органа дается заключение о целесообразности условно-досрочного освобождения, готовится характеристика на осужденного и т.п. (ч. 2 ст. 175 УИК РФ), что теоретически должно ориентировать суд на принятие того или иного решения по ст. 79 УК РФ. Однако на последующих этапах у представителя учреждения или органа, исполняющего наказание, нет никаких серьезных полномочий вплоть до отсутствия права на обжалование судебного решения. Более того, в судебном заседании по ч. 7 ст. 399 УПК РФ на него возложена только обязанность делать доклад без предусмотрения каких-либо прав, включая даже заявление ходатайства или представление дополнительных документов, прямо не предусмотренных в ч. 2 ст. 175 УИК РФ, несмотря на ход судебного заседания (подобные проблемы регулирования полномочий представителя учреждения или органа, исполняющего наказание, анализируются в юридической литературе [9, с. 103-107; 14, с. 230-234; подр.: 15, с. 9-13]).

Получается, что при неопределенности критериев условно-досрочного освобожде- ния от отбывания наказания в той или иной степени возможный субъективизм о целесообразности такого решения сначала преимущественно распространяется на действия администрации учреждения или органа, исполняющего наказание, а затем на иных участников стадии исполнения приговора.

В-пятых, алгоритм проведения судебного заседания крайне лаконично прописан в ч. 7 ст. 399 УПК РФ. Так, сначала делает доклад представитель соответствующего учреждения или органа, затем исследуются представленные материалы, выслушиваются объяснения лиц, явившихся в судебное заседание, мнение прокурора, после чего судья выносит постановление.

В результате, очевидно, что и здесь многое остается на усмотрение судьи, в том числе выносящего итоговое постановление, а также прокурора, который высказывает свое мнение по существу вопроса в судебном заседании и впоследствии обладает правом обжаловать судебное решение.

Вышеуказанные и другие коллизии, «белые пятна» и иные недостатки законодательства в сфере условно-досрочного освобождения, вне всякого сомнения, могут способствовать коррупционному поведению у соответствующих субъектов на различных этапах принятия решения в стадии исполнения приговора.

Пленум Верховного Суда Российской Федерации в постановлении от 21 апреля 2009 г. N 8 «О судебной практике условно-досрочного освобождения от отбывания наказания, замены неотбытой части наказания более мягким видом наказания» вскользь затронул некоторые из вышеуказанных проблем, что в целом кардинально не улучшает ситуацию в рассматриваемой области.

Однако и указанные Пленумом Верховного Суда Российской Федерации рекомендации в этой области вызывают следующие, в частности, вопросы:

– суды не могут отказать в условно-досрочном освобождении осужденных по основаниям, не указанным в законе, таким как наличие прежней судимости, мягкость назначенного наказания, непризнание осужденным вины, кратковременность его пребывания в одном из исправительных учреждений и т.д. (п. 6). В то же время эта позиция вызывает недоумение ввиду того, что в уголовно-исполнительном законе прямо предусмотрено отсутствие исчерпывающего перечня критериев, которые могут учитываться при оценке степени исправления осужденного для его условно-досрочного освобождения;

– согласно п. 6 наличие у осужденного взысканий само по себе не может свидетельствовать о том, что он нуждается в дальнейшем отбывании назначенного судом наказания, и следует учитывать конкретные обстоятельства, тяжесть и характер каждого допущенного осужденным нарушения за весь период отбывания наказания, а не только за время, непосредственно предшествующее рассмотрению ходатайства или представления, данные о снятии или погашении взысканий, время, прошедшее с момента последнего взыскания, последующее поведение осужденного и другие характеризующие его сведения. В этом случае получается, что, например, даже совершение нарушения, не относящегося к злостному по ч. 1 ст. 116 УИК РФ, но за которое осужденный был водворен в штрафной изолятор в соответствии с ч. 1 ст. 115 УИК РФ, или наоборот, когда за злостное нарушение установленного порядка отбывания наказания ему объявлен выговор – все это не является основанием для отказа ему в условно-досрочном освобождении. Налицо возможность практически неограниченного субъективизма в оценке поведения осужденного, когда ранее наложенное взыскание, явившееся основанием для отрицательной характеристики осужденного, не признается судом незаконным, но фактически может не учитываться при принятии решения об его условно-досрочном освобождении (более того, там же Пленумом Верховного Суда РФ устанавливается запрет на оценку не только наложенных на осужденного взысканий, но и поощрений, что априори устанавливает некую презумпцию отсутствия надлежащей юридической силы решений администрации учреждений и органов, исполняющих наказания, что вряд ли является обоснованным – прим. авт.);

– указание в п. 7 о том, что суд не вправе отказать в условно-досрочном освобождении, если в силу объективных причин осужденный возместил причиненный преступлением вред (материальный ущерб и моральный вред) лишь в незначительном размере, фактически ориентирует осужденных на некое игнорирование приговора суда, в котором отражен размер причиненного им вреда, а также положений уголовного и уголовно-исполнительного законодательства, где закреплен данный критерий.

При этом в условиях размытости критериев условно-досрочного освобождения от отбывания наказания немаловажным становится учет судьями мнений прокурора и администрации учреждения или органа, исполняющего наказание. Однако в настоящее время Пленумом Верховного Суда Российской Федерации никаких указаний по этому поводу не дается.

Было бы логичным предположить, что для дооформления соответствующих материалов, уточнения оценки степени исправления осужденного, дополнительной проверки законности действий в его отношении со стороны администрации учреждения или органа, исполняющего наказание, при изменении позиции последнего участника и т.п. в постановлении Пленума Верховного Суда Российской Федерации в контексте обсуждения вопроса об условно-досрочном освобождении следовало предусмотреть возвращение этих материалов обратно в учреждение. Однако подобное, к сожалению, закреплено в иных случаях, например, в п. 16, если осужденный, его законный представитель, адвокат обратились с ходатайством об условно-досрочном освобождении ранее фактического отбытия осужденным части срока наказания, предусмотренного в ст. 79 УК РФ.

Таким образом, для повышения эффективности борьбы с коррупцией при принятии решения об условно-досрочном освобождении осужденного целесообразна корректировка уголовного, уголовно-процессуального и уголовно-исполнительного законодательства путем сокращения усмотрения соответствующих субъектов на различных этапах стадии исполнения приговора, уточнения их полномочий (статуса), а также конкретизации критериев данного вида досрочного освобождения от отбывания наказания.