Позднеархаическая яма на «верхнем городе» Фанагории (материалы к датировке древнейшей застройки)

Фанагория принадлежит к числу сравнительно редких городов, появившихся в результате Великой греческой колонизации, время основания которых имеет точную привязку к датированным историческим событиям. Геродот (Her. I. 168) сообщает, что жители ионийского города Теоса, осажденные полководцем персидского царя Кира II, Гарпагом (546/5 гг. до н. э.2), покинули свой город и на кораблях отправились во Фракию, где основали Абдеру (по хронике Евсевия,

• ¹    Работа выполнена в рамках темы НИР ИА РАН «Причерноморская и Центральноазиатская периферия античного мира и кочевнические сообщества Евразии: на перекрестке культур и цивилизаций» (№ НИОКТР 122011200269-4).

• ²    Далее все даты – до н. э. (без указания).

в 543 г. до н. э.). Согласно же сведениям Арриана (Arr. Bith. Fr. 55 Roos), Фанагорию «основал теосец Фанагор, бежавший от насилия персов»³. В совокупности информация древних авторов приводит практически всех исследователей к закономерному выводу, что Фанагория была основана тогда же, когда и Аб-дера (например, см.: Жебелев , 1953. С. 61). Несколько выделяется точка зрения В. Д. Кузнецова. Он акцентирует внимание на том, что и у Геродота, и у Страбона (сообщающего об основании Абдеры теосцами – ср. Strab. XIV. 1. 30; XI. 2. 10) отсутствует прямое указание на основание наряду с Абдерой Фанагории. Это обстоятельство, по мнению исследователя, следует истолковывать таким образом, что Фанагория была колонизована через Абдеру, а не сразу из Теоса. Впрочем, признание этого существенно не влияет на искомую дату. «Задержку» теосских колонистов в Абдере перед отправкой их на Киммерийский Боспор В. Д. Кузнецов оценивает примерно в два-три года, а археологическую датировку определяет в пределах 40-х гг. VI в. ( Кузнецов , 2001а. С. 229– 233; 2010. С. 432–434; 2019. С. 398–400)⁴. Подчеркнем особо, что древнейшие материалы из раскопок городища Фанагории в полной мере согласуются с датировкой основания этого полиса, базирующейся на письменных источниках⁵.

Многолетние масштабные исследования на «Верхнем городе» Фанагории, в районе ее исторического ядра, которые с 1991 г. проводятся под руководством В. Д. Кузнецова⁶, привели к открытию остатков архаического города на площади более 3 тыс. кв. м. Раскопаны десятки архитектурных комплексов: частных домов и общественных зданий (гражданских и культовых), древнейшие оборонительные стены города, выявлены важнейшие элементы планировки этого района, получены разнообразные и обильные материалы для реконструкции истории ранней Фанагории (см.: Кузнецов , 2010; 2019; 2021; Завойкин , Кузнецов , 2019; 2020) и т. д. Мы же в своей заметке хотели бы сосредоточить внимание на одном только объекте, который позволяет затронуть важную проблему: когда в основанной выходцами из Теоса колонии началась регулярная застройка?

Вопрос этот может показаться неуместным. Дело в том, что вопреки довольно распространенному представлению, согласно которому урбанизация апойкий в Северном Причерноморье (на Боспоре в частности) начинается не с момента основания колоний, а лишь спустя несколько десятилетий7, для Фанагории прочно установлено, что застройка территории домами из сырцового кирпича и сооружение оборонительных стен начинаются практически сразу по прибытии колонистов на южный берег Таманского залива (Корокондамитиды) (см.: Кузнецов, 2018. С. 122 сл.; 2021. С. 121)8. При этом трудно усомниться в том, что застройке будущей городской территории предшествовала ее планировка, определявшая местоположение улиц и переулков, районы расположения жилых домов и общественных зданий (гражданских и культовых) и т. п. Но вместе с тем, в ряде случаев в «надматериковом» слое (прослойке «сероватого песка» толщиной 0,10–0,20 м) были зафиксированы «остатки каких-то конструкций в виде полос, образованных поставленными на ребро сырцовыми кирпичами, овальных ямок с горелым грунтом (следы ремесленной или хозяйственной деятельности?), небольших ямок под деревянные столбики. Основываясь на стратиграфии, – отмечает исследователь, – можно полагать, что эти конструкции наряду с обычными жилыми домами, относятся к самому начальному периоду жизни города» (Кузнецов, 2011. С. 123–125. Рис. 7; 8). Однако в некоторых случаях правильнее все же говорить о том, что такого рода объекты предшествуют строительству первых построек из сырцового кирпича. Например, это относится к остаткам сооружения в материке под общественным зданием № 294 (Абрамзон и др., 2019. С. 7–13). К сожалению, сохранность таких конструкций не дает возможности обоснованно судить ни об их планах, ни о функциональном назначении, ни о продолжительности использования. Очевидно, что это следы какой-то весьма кратковременной деятельности, которая протекала на этом месте вскоре (если не сразу) после того, как колонисты высадились на берег9.

Помимо этого, В. Д. Кузнецов выделил слой перепланировки данного района, которая была произведена, по его оценке, «спустя 10–20 лет после появления здесь первопоселенцев». От слоя «первоначального фанагорийского поселения сохранились лишь ямы, заглубленные в материк». Одна такая яма была обнаружена под стеной дома, построенного из сырцового кирпича в последней трети VI в. (Кузнецов, 2001б. С. 12)10.

Раскопки на «Верхнем городе» в 2021–2022 гг. дают повод вернуться к вопросу, который был обозначен исследователями Фанагории раньше, дополнив его рассмотрение новой археологической конкретикой. В указанные годы в северо-западном углу раскопа, к северу от «главной улицы», что протянулась с запада на восток, были открыты остатки двух больших многокомнатных домостроений (№ 888 и 869)¹¹, разделенных улицей, примыкавшей с севера к главной под прямым углом (см.: Кузнецов , 2019. С. 114. Рис. 3). Оба домовладения, располагавшихся в углах двух разных кварталов (№ 888 – в юго-восточном, № 869 – в юго-западном углу), были отстроены одновременно. Части их стен возведены непосредственно на поверхности материкового песка, а некоторые части кладок стен подстилает слой серой надматериковой глины¹². Таким образом, очевидно, что эти постройки относятся к числу наиболее ранних в этом районе.

Для стратиграфической их характеристики важно, что ЮВ угол дома № 896 был перекрыт СЗ углом помещения 5 соседнего дома (№ 839), жизнь которого завершилась где-то на рубеже первой и второй четверти V в., а построенного не позднее последней четверти VI в. ( Завойкин , Кузнецов , 2019. С. 86 сл.; 2020. С. 130, 131. Рис. 1; 134–136). Из этого ясно, что древнейшая постройка относится еще ко второй половине VI в. Однако и она не была возведена сразу же после основания колонии. Помимо того, что СЗ угол этой постройки лежал на слое серой глины, залегавшей непосредственно на поверхности материкового песка, под южной частью западной стены помещения 2 и «стыком» ее с северной стеной помещения 3 была открыта яма (№ 910), засыпанная перед началом строительства дома. Другая яма (№ 906), предшествовавшая домостроительству, располагалась внутри помещения 3, под полом (ср. Кузнецов , 2001б. С. 12).

Не менее значимы в хронологическом плане материалы из второго дома (№ 888), также частично возведенного на слое серой глины. Хотя слои, перекрывавшие его руины, были полностью уничтожены при позднейших нивелировках, анализ вторично использованных в его интерьере амфорных материалов позволяет уверенно датировать строительство дома третьей четвертью VI в., а завершение его жизнедеятельности – не раньше 525–500 и не позднее 500– 480 гг. (см. Завойкин, 2023. В печати). Существенную роль в обосновании датировки строительства дома играют находки из ямы (№ 902), засыпанной пред началом строительных работ. Уже после того, как постройка была разрушена, кладка стены-перегородки между помещениями (2 и 3) дома, перекрывавшая западную часть ямы, просела в ее заполнение (рис. 1).

Комплекс находок из этой ямы заслуживает пристального внимания уже потому, что они относятся к тому периоду жизни Фанагории (видимо, весьма непродолжительному), который предшествует строительству здесь (во всяком случае, в данном районе города) первых домов из сырцового кирпича. Приведем краткую статистику находок, обнаруженных в яме. Из 753 предметов ожидаемое большинство составляют амфоры – 90 % (679 фр.), в абсолютном большинстве – это стенки тарных сосудов. К сосудам ионийского и аттического производства относятся 5 % (40 экз.) и 3 % (23 экз.) соответственно. Помимо этого, в заполнении были обнаружены фрагменты простой гончарной посуды (12 фр.), а также кости животных и одна раковина.

Начнем с рассмотрения обломков керамической тары. В яме, наряду с фрагментами хиосских с воронковидным горлом ранней серии («ранняя фаза» третьей четверти VI в.; рис. 2: 1 – 3 ), обнаружены фрагменты амфор Клазомен (рис. 2: 5 ), лесбосских красной глины (рис. 2: 6 , 7 ) и ионийских «на сложно-профилированной ножке» (первой/второй серии, по: Монахов , 2003. С. 39–40. Табл. 23: 4 )¹³ (рис. 2: 8 – 10 ). Но особенно, на наш взгляд, диагностично присутствие в комплексе горла милетской амфоры (рис. 2: 4 ). Дело в том, что, несмотря на масштабные исследования архаического слоя в Фанагории, небольшие фрагменты милетских амфор с уступами под венцом остаются (так же, как и хиосских «со светлой облицовкой») единичными. И это приводит к выводу, что на момент основания Фанагории (или вскоре после того) производство этих амфор если и не прекратилось вовсе, то экспорт товаров в них в Северное Причерноморье «сходит на нет», хотя они какое-то (непродолжительное) время еще «бытовали» ( Завойкин , 2014. С. 160–161; 2018. С. 141–142. Рис. 2: 1–3 ). Исходя из того, что эксплуатация ямы не могла быть долговременной, присутствие в ее засыпи крупного обломка милетской амфоры позволяет условно датировать этот грунтовый объект в пределах первого десятилетия жизни новой колонии (ок. 545–535 гг.), хотя реальный срок ее использования, конечно, был много короче.

В целом этой датировке не противоречат другие находки из ямы.

Пом. 2

888/1

Рис. 1. Яма № 902

1 – в процессе расчистки, общий вид в контексте с ССВ; 2 – после выборки заполнения, вид с СВ (стрелками отмечена подошва кладки стены 888/4, опустившейся в яму)

Рис. 2. Фрагменты амфор из ямы № 902

1 – 3 – хиосских «с воронковидным горлом»; 4 – милетской; 5 – клазоменской; 6 , 7 – лесбосских красноглиняных; 8 – 10 – ионийских со сложнопрофилированной ножкой («протофасосских»)

Для начала следует отметить фрагменты расписной чаши¹⁴ так называемого паросского типа (рис. 3: 1 ), существовавшего вплоть до конца VI в. ( Boardman , Hayes , 1966. Р. 74). Фрагменты, обнаруженные в яме, позволяют реконструировать верхнюю часть сосуда: невысокий отогнутый венец резким уступом переходит в округлое вместилище, ручки крепятся к нему и приподняты. Такая форма характерна для разного рода чаш ( ionian cup ), однако декор отличает ее от другого массива материала. Вместилище декорировано четырьмя вертикальными линиями с двух сторон от ручек и по центру сосуда, поле между линиями заполнено двойными окружностями с точкой в центре. Зачастую, когда речь заходит о похожих сосудах, приводятся в пример фрагменты из Токры, при этом два из них относятся авторами к «паросским», третий – к имитации ( Boardman , Hayes , 1966. No. 918–920). Несмотря на общую схожесть с предлагаемыми сосудами, детали изображения отличаются. Вероятно, перед нами более поздний вариант (имитация) данного типа. В целом для Северного Причерноморья в большей степени характерно наличие этих чаш в комплексах последней трети VI в. ( Буйских , 2013. С. 184), хотя встречаются упоминания о распространении чаш и в первой половине того же столетия ( Финогенова , 2005. С. 426; Сидорова , 1992. С. 164).

Большую часть ионийского импорта в яме составляют фрагменты сосудов так называемой простой ионийской полосатой керамики – 75 %¹⁵. К ней относится археологически целая ойнохоя с волнистым орнаментом по плечу и горизонтальными полосами лаком (рис. 3: 2 ). Декор нанесен одним взмахом руки – начало имеет более толстую линию густого лака и заканчивается тонкой практически прозрачной линией. Ввиду того, что ойнохоя не имеет каких-либо особенностей исполнения, можно лишь отметить, что закрытые формы, как и открытые формы этой категории, доминируют в слоях и комплексах после середины VI в. ( Буйских , 2013. С. 116).

Также в яме была обнаружена ионийская чаша (ручки не сохранились), по форме близкая к «паросской». Внешняя ее поверхность декорирована полосами красно-коричневого лака, внутренняя покрыта лаком полностью (рис. 3: 3 ). Типология подобных чаш не раз становилась центром внимания исследователей. Не вдаваясь в подробности, отметим, что по форме она ближе к группе B 1 Виллар – Валле ( Villard , Vallet , 1955. Fig. 4: b, d ). Аналогичные ольвийские чаши были отнесены к группе 10, по У. Шлотцхауэру, при этом, исходя из стратиграфических соображений (обнаружены в землянке третьей четверти VI в.), они датируются позже, а именно 540–500 гг. ( Буйских , 2013. С. 96. 5.46, 5.51).

Подавляющее большинство находок представлено мелкими фрагментами ионийских киликов. Ввиду фрагментарности уточнить их датировку не представляется возможным, как и уточнить особенности росписи. В целом подобные килики охватывают весь VI в., а некоторые образцы заходят и в начало V в.

Рис. 3. Фрагменты расписной и чернолаковой посуды из ямы № 902

1 – чаша «паросского» типа (ВХ-96/58); 2 – ойнохоя ионийская (ВХ-96/56); 3 – чаша ионийская (ВХ-96/57); 4 , 5 – канфары хиосские (ВХ-96/59); 6–9 – килики аттические (ВХ-96/87; ВХ-96/86; ВХ-96/88)

( Буйских , 2013. С. 107). На дне одного из киликов и одной миски¹⁶ сохранились остатки дипинти, выполненные красной краской¹⁷.

Помимо перечисленной ионийской посуды в заполнении ямы найдены образцы керамики хиосского производства: два целых профиля ангобированных канфаров (рис. 3: 4 , 5 ) и, вероятно, фрагменты от третьего, а также фрагмент стенки ольпы. Все фрагменты относятся к позднему этапу производства простой посуды с покрытием в виде светлой обмазки и поясками лака, распространение которых происходит с VII в. ( Ильина , 2005. С. 74). Ангобированные канфары становятся массовыми находками на всей территории Северного Причерноморья начиная со второй половины VI в. Один из представленных канфаров, исходя из его морфологии, следует отнести к третьей четверти VI в. ( Буйских , 2013. С. 172–173. 10.139). Второй имеет более широкую дату, но и она не выходит за пределы того же столетия ( Boardman , 1967. P. 162; Буйских , 2013. С. 172– 173. 10.142; Ильина , 2005. С. 172. Кат. 208). Ввиду того, что от ольпы сохранился лишь фрагмент стенки, сузить ее датировку невозможно. Аналогичные кувшины датируется вплоть до конца VI в. ( Ильина , 2005. С. 74).

Что касается аттического импорта, остановимся лишь на наиболее показательных примерах. Все фрагменты относятся к киликам на ножках разных форм.

Два килика входят в обширную группу мелкофигурных чаш ( The Little Master Cups ). Появившиеся к середине VI в., они просуществовали вплоть до 520-х гг. Некоторые исследователи увеличивают длительность их производства ( Петракова , Букина , 2021. С. 15). От подобного килика сохранился фрагмент края медальона с росписью в виде язычков лака и пурпурной краски, центральная часть сюжета, к сожалению, не сохранилась (рис. 3: 6 ). Ввиду того, что фрагмент имеет распространенный орнамент, определить мастерскую и форму чаши не представляется возможным, однако не вызывает сомнения, что дата сосуда не выходит за пределы третьей четверти VI в. до н. э.

Еще один фрагмент мелкофигурной чаши относится к форме Band-cup18, а именно к одному из самых распространенных типов The Floral Band-Cup, отличительной особенностью которого является цепь пальметт и лотосов по вместилищу (рис. 3: 7). Установить точную датировку сосуда достаточно сложно ввиду особой популярности подобных росписей на протяжении длительного времени, вплоть до первой половины V в. В целом килики такой формы на высокой ножке и со схожим по стилистике изображением пальметт относят к 530–510 гг. (CVA Danemark. Fasc. 9, 1999. Pl. 69; 70; 72; CVA Italia. Fasc. XX, 1950. Pl. 9. Tav. 14: 9; Jully, 1981. P. 33. No. 297), однако встречаются экземпляры и заходящие в начало V в. (CVA Russia. Fasc. 1, 1996. P. 61. Pl. 66: 6). На раннее производство может указывать использование гравировки, а также белой и пурпурной краски в декоре (Петракова, Букина, 2021. С. 16; Jully, 1981. P. 33). Несмотря на то что изображение пальметт в нашем случае выполнено небрежно, хоть и с использованием всех техник декорирования, морфология сосуда предполагает отнесение его не позднее чем к последней четверти VI в.

Небольшой фрагмент килика относится к типу The Small Floral Band-Skythos ( Hatzidakis , 1984. P. 47) . Это небольшие чаши на невысокой ножке, орнаментированные растительным орнаментом в виде каплевидных условных бутонов лотоса, украшенных пурпурной краской и точками лака сверху (рис. 3: 8 ). Единой точки зрения на то, каким временем следует датировать похожие сосуды, не установилось. Ввиду простоты декора, вероятно, их использовали длительное время. Большая часть аналогий относится к концу VI в. ( Скуднова , 1988. С. 42. Кат. 25.1; Петракова , Букина , 2021. С. 123; Nazarcuk , 2010. B-258; CVA Suisse. Fasc. 3, 1980. P. 34, 4. Pl. 66: 4 ), при этом встречаются и примеры находок в комплексах первой половины V в. ( Петракова , Букина , 2021. С. 123. 35.7; Hatzidakis , 1984. Pl. 4: 103 ). Необходимо особо обратить внимание на то, что большую часть аналогий, приводимых исследователями, составляют сосуды другой формы: венец у них слегка загнут и не имеет ни валикообразного края, ни слегка вогнутого перехода к стенке чаши. Поэтому для утверждения, что в яме представлен образец поздней продукции, нет никаких оснований.

Еще один максимально сохранившейся фрагмент аттического образца – ки-лик типа «C» с вогнутым венчиком (край не сохранился) на невысокой ножке с валиком на стволе (рис. 3: 9 ). В целом килики этого типа производились с последней четверти VI в., вплоть до первой половины V в. ( Sparkes, Talcott , 1970. P. 91–92). Однако ножка с низким стволом и валиком на нем, несомненно, принадлежит килику не позднее последней четверти VI в. ( Егорова , 2017. С. 20. Кат. № 11; Sparkes , Talcott , 1970. Nos. 403–405).

Объяснить присутствие относительно поздних фрагментов в яме, с одной стороны, можно, предположив, что они оказались ниже уровня «пола»¹⁹ над ямой в результате проседания грунта после того, как дом был разрушен. То, что этот процесс здесь происходил, однозначно подтверждает опускание в яму нижних рядов кладки стены 888/4 (рис. 1: 2 ). С другой же стороны, принимая в расчет стратиграфический контекст (засыпанная яма перекрыта домом, построенным еще в третьей четверти VI в.), мы вынуждены ориентироваться не на наиболее поздние даты производства и бытования керамики, обнаруженной в хозяйственной яме, а на те, что не противоречат контексту ее находки.

Если подытожить, засыпку ямы № 902 с учетом перекрывающего ее слоя следует датировать в пределах 540–535/30 гг. Реальный срок ее функционирования был, конечно, значительно короче, однако сузить эту датировку археологический источник возможности не дает. Таким образом, формально указанные десятилетие-полтора VI в. и нужно считать terminus post quem для начала регулярной застройки исследованного района Фанагории. Иначе говоря, сформулированный ранее тезис, согласно которому строительство домов в этой апойкии началось практически сразу после ее выведения, в полной мере сохраняет свою силу. Даже с учетом того, что какой-то небольшой временной интервал (длительность которого археологически оценить невозможно) потребовался для того, чтобы колонисты обустроились на новом месте и подготовили все необходимое для строительства полноценных жилых домов, общественных зданий и сооружений. По нашему мнению, едва ли на это потребовалось более года-двух.