«Правила словацкого правописания» (1940) и стабилизация норм словацкого литературного языка

«Правила словацкого правописания» являются официально признанным кодификационным документом, регламентирующим орфографию, фонетику, морфологию, а до 1987 г.1 и лексический состав словацкого литературного языка.

В истории словацкого литературного языка «Правила словацкого правописания» 1940 г. сыграли стабилизирующую роль и во многом предопределили его дальнейшее развитие. После принятия первых «Правил словацкого правописания»

в 1931 г.2 в Словакии сложилась в определенной степени курьезная ситуация: словацкая интеллигенция в своем большинстве их не приняла, тогда как официальные лица стали их использовать на практике. «…Кодификация орфографии, фонетики, морфологии и лексики, которая была узаконена “Правилами словацкого правописания” 1931 г., соблюдалась только в школах, в официальных изданиях и в “централистски” ориентированных публикациях, тогда как в неофициальных и в изданиях Матицы словацкой придерживались “матичного узуса”» [Pauliny 1983: 238], по сути базировавшегося на положениях «Руководства по словацкому литературному языку» С. Цамбела в редакции Й. Шкультеты [Czambel 1915, 1919]. Языковую ситуацию в Словакии в 30-е гг. XX в. описал Я. Есенский в сатирическом романе «Демократы»: «Даже словацкий литературный язык разделился на официальный, “чехословацкий”, централистский и на чистый словацкий, автономистический. Те, кто говорил „kružidlo“, „pravítko“, „inkúst“, „mluv-nica“, „menovite“, „okienko“, „rýchle“, „určite“, „modrý“, „rôzne“, „nápadne“, „nemoc“ и т. д. был централистом; те же, кто говорил „cirkeľ“, „lino-nár“, „atrament“, „gramatika“, „najmä“, „oblôčik“, „chytro“, „iste“, „belasý“, „rozlične“, „neobyčajne“, „choroba“3, ... был автономистом» [Jesenský].

Не совсем ясна роль Матицы словацкой4 в выработке «Правил словацкого правописания» 1931 г. (решение о их публикации было принято 2 октября 1931 г.). На титульном листе «Правил» указано, что их издает Матица словацкая в качестве труда своей орфографической комиссии. Во введении также указывается, что «Правила» не лишены недостатков, но они являются не творением конкретного человека, а коллективным трудом комиссии отделения языка Матицы словацкой [Pravidlá 1931: 9]. Однако на общем собрании 12 мая 1932 г. Матица словацкая выступила с заявлением о вреде «Правил» В. Важного5 и приняла решение о разработке пособия с ревизией этих правил.

Сложившаяся ситуация была обусловлена восприятием внесенных в правила языковых изменений как следствия общественно-политической атмосферы в стране. В этот период в Чехословакии была официально принята концепция чехословакизма, согласно которой существует единый чехословацкий народ, говорящий на одном чехословацком языке, который, однако, имеет два варианта литературного языка. Но это явление имеет временный характер, и в будущем два языка сольются в один, причем подразумевалось, что не появится новый язык гибридного характера, а чешский язык фактически поглотит словацкий. А поскольку «Правила словацкого правописания» имели ряд позиций, по которым словацкий и чешский языки объективно сближались, разработанные «Правила» воспринимались словацкой интеллигенцией как первый шаг на пути слияния языков, поэтому были встречены активным сопротивлением. В это время в Словакии оформляется пуристическое движение во главе с Г. Бартеком (1907–1986), который в 1932 г. основывает журнал «Словенска реч» (Slovenská reč), ставший печатным органом этого движения. И хотя в «Правилах словацкого правописания» 1931 г. был целый ряд позитивных моментов [Лифанов 2017], они оставались вне поля зрения словацкой общественности. Понятно, что в сложившихся обстоятельствах чрезвычайно актуальным становится создание новых правил правописания, которые объединили бы всех пользователей словацкого литературного языка. И такие правила начала разрабатывать созданная комиссия, в которой видную роль играл референт Матицы словацкой лидер пуристов Г. Бартек.

Разработка новых «Правил словацкого правописания» проходила со значительными сложностями, так как вокруг них велась борьба двух центров – Матицы словацкой и редакции журнала «Словенска реч», отстаивающих самобытность словацкого литературного языка, и Братиславского университета, являвшегося опорой централизма.

Первоначальным замыслом Г. Бартека была существенная реформа словацкой орфографии, которая предполагала исключение из литературного языка графемы y (ý) и обязательное обозначение мягкости согласных с помощью апострофа (над графемами t, d, l) или знака мягкости ˇ (над графемой n). По сути, это был возврат к оригинальной словацкой орфографической системе, начавшей формироваться еще в докодификаци-онный период и закрепленной в кодификациях как А. Бернолака (1787) [Pavelek 1964], так и Л. Штура (40-е гг. XIX в.), от которой при этом отказались в компромиссной «Краткой грамматике словацкого языка» 1852 г., объединившей в языковом отношении католиков, использовавших ранее бернолаковщину6, и евагеликов, писавших либо на штуровщине7, либо на чешском языке [Krátka... 1852]. Понимая, что добиться согласия Праги на такие изменения будет чрезвычайно сложно, Г. Бартек стремился заручиться поддержкой словацкой общественности. В связи с этим комиссия пыталась выяснить мнение на этот счет политических деятелей и деятелей словацкой культуры, но оказалось, что среди них нет единства в этом вопросе [Bartek 1954: 35]. Вследствие этого Г. Бартек отказывается от радикальной реформы и предлагает лишь упразднить формы причастий на -l множественного числа с окончанием -y, употреблявшихся при координации с неодушевленными существитель-ными8, то есть заменить ženy, deti robily «женщины, дети делали» на ženy, deti robili.

Создание новых «Правил словацкого правописания» затянулось, но наконец в марте 1938 г. руководству Матицы словацкой была представлена словарная часть правил, а в конце января 1939 г. – описательная часть. 14 марта 1939 г. была провозглашена независимость Словацкой Республики, и уже через несколько дней новые правила были переданы министру образования и народного просвещения Й. Сиваку для утверждения. Матица словацкая полагала, что теперь процесс одобрения новых правил правописания будет иметь формальный характер, однако действительность оказалось совершенно иной. Министр образования и народного просвещения направляет текст правил на рецензию в Братиславский университет (с 1939 г. – Словацкий университет) с целью выяснения того, не являются ли они слишком пуристическими. Комиссия Братиславского университета дает отрицательную оценку новым правилам. Вероятной причиной отрицательной рецензии могло быть то, что Братиславский университет был тесно связан с Карловым университетом в Праге, поэтому выступал против усиления различий между словацкой и чешской орфографией. Кроме того, автор «Правил» был молодым лингвистом, работавшим вне университета [Lipowski 2005: 69]. Когда Г. Бартек увидел, что рецензия была написана его непримиримым оппонентом во взглядах на словацкий язык проф. Я. Станиславом, к которому он испытывал личную неприязнь, и убедился, что Матица словацкая не намерена отстаивать все положения правил правописания, он увольняется из Матицы словацкой, уходит из редакции журнала «Словенска реч» и основывает новый журнал «Словенски язык» (Slovenský jazyk). А Матица словацкая занимается переработкой правил правописания, внося в них предложения А. А. Баника, который в это время был библиотекарем, а затем управляющим Словацкой национальной библиотекой в Турчан-ском св. Мартине. Этот вариант правил был официально одобрен и опубликован в 1940 г.

Из «Правил словацкого правописания», разработанных Г. Бартеком, были устранены следующие положения.

• 1.    Одинаковое написание форм множественного числа всех родов причастий на - l с окончанием - i ( chlapi robili , ženy robili , deti robili ).

• 2.    Предлоги z , zo писать с родительным падежом, а s , so – с творительным ( z hľadiska «с точки зрения», zo stanoviska «с точки зрения», s matkou «с матерью», so sestrou «с сестрой»).

• 3.    Приставки z , zo , s писать в соответствии с произношением ( zbierať «собирать», zobrať «взять», schovať «спрятать»).

Вместе с тем в них представлено довольно много изменений по сравнению с «Правилами словацкого правописания» 1931 г. Некоторые из них опираются на «Руководство по словацкому литературному языку» в редакции Й. Шкультеты [Czambel 1915] и, по сути, восходят к «Науке о словацком языке» 1846 г. Л. Штура [Štúr 1846/1957]. К ним относятся прежде всего замена основообразующего суффикса инфинитива на -e- основообразующим суффиксом -ie- ( vidieť «видеть», rozumieť «понимать», trpieť «страдать», sedieť «сидеть», vedieť «знать», hľadieť «смотреть»; trieť «тереть», vrieť «кипеть», mrieť «умирать», mlieť «молоть», tlieť «тлеть») и в ряде типов спряжения – основообразующего суффикса настоящего времени -e- основообразующим суффиксом -ie- ( mriem , mrieš , mrie , mrieme , mriete «умираю, умираешь…»; triem , trieš , trie , trieme , triete «тру, трешь…»; beriem , berieš , berie , berieme , beriete «беру, берешь…»; ženiem , ženieš , ženie , ženieme , ženiete «гоню, гонишь…»).

Другим существенным изменением морфологического характера стало изменение склонения названий животных мужского рода. В «Правилах словацкого правописания» 1931 г. утверждается, что указанные слова, как и в чешском языке, склоняются как одушевленные существительные и в именительном и винительном падежах имеют формы hadi «змеи», orli «орлы», psi «собаки», vtáci «птицы», vlci «волки», zajaci «зайцы», medvedi «медведи» – (videl som) verných psov, dravých orlov, vlkov и т. д. «(я видел) верных псов, хищных орлов, волков». Исключением являются лишь слова kôň, vol, которые в указанных формах множественного числа имеют формы, аналогичные формам неодушевленных существительных: pekné kone, voly «красивые кони, волы – красивых коней, волов». В народной же речи все названия животных мужского рода во множественном числе склоняются как неодушевленные существительные [Pravidlá 1931: 55– 56]. В соответствии же с «Правилами» 1940 г. рассматриваемые существительные во множественном числе склоняются как неодушевленные: orly «орлы», sokoly «соколы», hady «змеи» (vidím velké orly, sokoly, hady «я вижу больших орлов, соколов, змей») и т. п.; zajace «зайцы», medvede «медведи», jelene «олени», motýle «бабочки», lipne «хариусы» и т. п. Формы же одушевленных существительных они приобретают при олицетворении: Vy hadi! «Вы, змеи!», Vy medvedi nemotorní! «Вы, неуклюжие медведи!» Слова же vlk «волк», pes «собака» и vták «птица» во множественном числе обычно имеют формы vlci, psi и vtáci (реже psy и vtáky) [Pravidlá 1940: 81]. По сути, это был возврат к кодификации Л. Штура [Štúr 1846/1957: 191–192].

Изменилось и склонение существительных среднего рода типа drama , заимствованных из греческого языка. Если в «Правилах» 1931 г. такого рода существительные имеют разнородное склонение, поскольку часть из них являются существительными женского рода и склоняются соответствующим образом ( astma «астма», panoráma «панорама» – род. пад. astmy , pano-rámy ), а другая часть сохраняет средний род языка-источника и либо, как в чешском языке, склоняется с наращением ( staré drama «старая драма», téma «тема» – род. пад. starého dramata / dramatu, témata / tématu ), либо вообще не склоняется ( cirkevné schizma «церковный раскол» – род. пад. cirkevného schizma ), то в «Правилах» 1940 г. все эти существительные являются существительными женского рода и соответственно склоняются ( schizma – род. пад. schizmy ).

В «Правилах» 1940 г. появляется специфическое адъективно-субстантивное склонение существительных женского рода типа gazdiná «хозяйка», kráľovná «королева», princezná «принцесса», которые в предшествующих правилах в именительном падеже единственного числа имели окончание краткое -а и, как и в чешском языке, склонялись аналогично другим существительным женского рода с этим окончанием; ср.: род. пад. ед. числа gazdiny , kráľovny , princezny ⁹ (1931) – gazdinej , kráľovnej , princeznej .

Из словацкого литературного языка были исключены слова с начальным сочетанием сонорного с шумным согласным, нехарактерные для диалектов словацкого языка, но типичные в чешском. В «Правилах» 1940 г. такие слова обозначены звездочкой (*) как неверные, тогда как в «Правилах» 1931 г. они считались литературными; ср.: *rváč = bitkár, *rvačka = ruvačka, *lhať10 = luhať, *lhár = luhár, *rtuť = ortuť.

«Правила словацкого правописания» 1940 г. возвращают в литературный язык действительные причастия прошедшего времени, выведенные из него «Правилами» 1931 г.; ср.: Dieťa, poplakavší si na lone materinom, zaspalo «Ребенок, поплакавший на коленях у матери, уснул»; Dieťa poplakavší si zaspalo «Поплакавший ребенок уснул» [Pravidlá 1940: 114–115].

Усилению различий между названными языками способствовало уменьшение количества дублетных морфологических форм в пользу оригинальных словацких. Так, из дублетов hrášek / hrášok «горошек», krúžek / krúžok «кружок», prášek / prášok «порошок» (чешск. hrášek, kroužek, prášek) кодифицированными остаются лишь лексемы с беглым -о-, из дублетов с суф- фиксом -áreň-/-árň(a) dreváreň / drevárňa «дровяной сарай», sypáreň / sypárňa «амбар», pekáreň / pekárňa «хлебозавод» (чешск. dřevník11, sypárna, pekárna») – лишь формы с нулевым окончанием, из дублетных форм существительных женского и среднего рода с основой на мягкий согласный с предшествующим долгим слогом slúžka «слуга» – slúžok / slúžek, túžba «желание» – túžob / túžeb, vajíčko «яичко» – vajíček / vajíčok (чешск. služek, tužeb, vajíček) сохраняются лишь формы со вставным -о-, аналогично и у слова kliatba «проклятие» – kliateb / kliatob (чешск. klateb), из дублетных форм существительных с суффиксом – iec / -ec типа koniec / konec «конец», veniec / venec «венок», hrniec / hrnec «горшок», čepiec / čepec «чепчик» (чешск. konec, věnec, hrnec, čepec) остаются лишь формы с суффиксом -iec, а из многократных глаголов с нарушением ритмического закона типа čítávať / čítavať «читывать», drúzgávať / drúzgavať «расколачивать» были сохранены лишь формы с его реализацией12.

При разработке «Правил» 1940 г. была проделана значительная лексикографическая селекция словарного состава. Ее основной целью было прежде всего выведение из словацкого литературного языка определенного количества слов, общих с чешским языком. В связи с этим довольно большое количество слов снабжается звездочкой (*), означающей, что данное слово не рекомендуется употреблять. При этом приводится слово, которое является литературным эквивалентом слова со звездочкой. Ср. примеры: * angrešt = egreš «крыжовник», *čočka (чешск. čočka ) = šošovica «чечевица», * dievčí (чешск. dívčí ) = dievčenský девичий», * divoký (чешск. divoký ) = divý «дикий», * doopravdy (чешск. doopravdy ) = naozaj «действительно», * dopis (чешск. dopis ) = list «письмо», * drtiť (чешск. drtit ) = drviť «дробить», * hájny (чешск. hajný ) = hájnik «лесник», * chlúba (чешск. chlouba ) = pýcha «гордость», * hrište (чешск. hřiště ) = ihrisko «игровая площадка», * hrebík (чешск. hřebík ) = klinec «гвоздь», * hrobitov (чешск. hřbitov ) = cintorín «кладбище», * tiaž (чешск. tíha ) = ťarcha «тяжесть», *kartáč (чешск. kartáč ) = kefa «щетка»; * veľblúd (чешск. velbloud ) = ťava «верблюд», *venkov (чешск. věnkov ) = vidiek «сельская местность». Были кодифицированы также фонетические варианты некоторых слов, отличающиеся от соответствующих чешских: * česnak (чешск. česnek ) = cesnak «чеснок», * hruza (чешск. hrůza ) = hrôza «ужас», * četa (чешск. četa ) = čata «взвод», * cvrček (чешск. cvrček ) = svrček .

Существенные изменения затронули орфографию, причем они также способствовали отдалению словацкого литературного языка от чешского. Среди них принципиальное место занимает обозначение долготы гласного в словах иностранного происхождения, в которых произносятся долгие гласные¹³, например: ananás , Ázia , dátum , hektár , impresário , mágia , rádio , acetylén , arménsky , epidémia , chémia , komédia , kométa , poézia , alumínium , brazílsky , i ndivíduum , mínus , pyramída , agónia , axióma , filharmónia , glóbus , irónia , kónický , mauzóleum , pavilón , pulóver , figúra , fúga , imúnny , ilýrsky , lýceum и др.

Заметным изменением, отдаляющим словацкий язык от чешского, стала кодификация написания ряда слов с удвоенным n , тогда как чешский сохранил первоначальное написание данных слов с одним n : denník «дневник», týždenník «еженедельник», nádenník «батрак», čalúnnik «обойщик», zákonník «свод законов», senník «сеновал».

В некоторых словах y ( ý ) был заменен на i ( í ): tovariš «подмастерье», tiger «тигр», ríbezle «смородина», richtár «бурмистр», rínok «рынок». В чешском же осталось первоначальное написание: tovaryš , tygr , rybíz , rychtár , rynek .

Было возвращено старое написание числительных, обозначающих десятки: dvacať (чешск. dvacet ) >  dvadsať , tricať (чешск. třicet ) >  tridsať , štyricať (чешск. čtyřicet ) >  štyridsať , pädesiat (чешск. padesát ) >  päťdesiat , šesdesiat (чешск. šesdesiat ) >  šesťdesiat и т. д.

Были внесены и некоторые изменения, касавшиеся написания отдельных слов, например: preca (чешск. přece ) >  predsa «все же», súsed (чешск. soused ) >  sused «сосед», zamestnavateľ (чешск. zamestnavatel ) >  zamestnávateľ «работодатель» и др.

Практически все внесенные изменения были затем подтверждены в следующих правилах правописания, изданных в 1953 г. [Pravidlá 1953]. Более того, в следующих правилах были одобрены непринятые изменения, предлагавшиеся Г. Бартеком, в 1953 г., хотя негативное отношение к пуристам постоянно декларировалось. Таким образом, «Правила словацкого правописания» 1940 г. способствовали стабилизации нормы словацкого литературного языка и в значительной степени указали путь его дальнейшего развития.