Правовое положение буддийского духовенства по материалам "Правдивых записей о монголах Цинской империи"

«Правдивые записи о монголах Цинской империи» – это исторический памятник, зафиксировавший становление и развитие цинской империи, завоевательные походы, международные связи, правовые нормы, действовавшие в империи. В источнике приводятся полнотекстовые императорские указы, позволяющие осветить политику цинского двора по разного рода вопросам, в том числе и по истории монгольского буддизма. Ряд указов регламентирует деятельность буддийских лам и раскрывает отношение имперской власти к духовным лицам. Помимо отдельных указов, весьма информативны описания разборов провинностей священнослужителей и назначения мер наказания. Как свидетельствует памятник, для разработки законоположений в отношении буддизма цины учитывали опыт предыдущих династий.

К началу возвышения маньчжурской династии и завоевания Южной Монголии, буддизм уже имел прочные позиции в среде монголов.

Этому предшествовала деятельность Алтан-хана тумэдского (1507-1582) и Хутуктай Сэцэн-хунтайджи (1540-1587). А провозглашение буддизма как государственной религии состоялось еще в период Юань, тогда же были разработаны законоположения, регламентирующие правовой статус духовных лиц, их иерархию, должностные обязанности, наказания за провинности. О взаимоотношениях между мирянами и сангхой и об институализации самой сангхи в тот период красноречиво говорят памятники юридической мысли. Прежде всего, это историко-правовое сочинение «Белая история о 10 добродетелях», датируемая XIII в., в которой изложены два принципа хаганской власти – союз трона и алтаря, союз двух ветвей власти: светской и духовной: «законы учения, подобно шелковому узлу, неослабимы. Правление хагана, подобно золотому ярму несокрушимо» [9, с. 73]. При этом отдельно оговорено «Не заставляй [носящих] желтую одежду поклоняться ханам и нойонам» [9, с. 79].

Как отмечает Р. Ю. Почекаев, исследователь правовых памятников монголов, религиозное, каноническое право не развилось в отдельную ветвь права, а осталось неотъемлемой частью обычного права монголов [4, с. 207]. Надо отметить, что религиозные предписания, правила монашеского общежития зафиксированы в уставах монастырей, в которых обозначены не только моральные, этические нормы монашенствующих, но и расписаны должностные обязанности, распорядок дня, правила проведения религиозных служб, меры наказания за проступки против религии. Светские сборники законов затрагивают правила монашеского общежития, норм поведения как внутри сангхи, так и во взаимодействии светских и духовных лиц.

Нормы обычного права перекликаются с официальным цинским законодательством. Императорские указы, законы и постановления, разработанные в разное время, были объединены в «Уложении палаты Внешних сношений», где также присутствуют правовые нормы, касающиеся религии и духовенства. При переводе данного памятника с маньчжурского языка С. Липовцовым вопросы регулирования религиозной жизни и деятельности буддийских священнослужителей были, в основном, систематизированы в четвертой части «Постановления о духовенстве Ламайского вероисповедания», тем не менее, отдельные статьи встречаются и в других частях уложения. Привлечение памятника официальной китайской историографии «Правдивые записи о монголах Цинской империи» для изучения правового статуса буддийских священников позволяет проследить процесс закрепления тех или иных юридических предписаний исходя из исторической действительности. Большинство правовых норм находит свои параллели в «Уложении палаты внешних сношений», а также в памятниках обычного права монголов «Халха Джи-рум», «Их цааз» и др. В то же время ряд решений императора имел единичный характер и не стал устоявшейся нормой.

В «Халха Джируме» неоднократно упоминаются правила старого уложения (1696, 1709 гг.), которые еще применялись в ряде случаев и в уложениях 1728 и более позднее время. А согласно «Правдивым записям о монголах Цинской империи» в 1668 г. чиновники Лифаньюаня сообщали, что уложение, распространенное среди монголов в 1643 г. императором Дэгэду-Эрдэмту (1636-1643), не совпадает с уложением 1657, и просили разработать новый вариант с дополнениями и сокращениями. Правовые нормы претерпевали изменения, вносились новые статьи, ужесточались или смягчались виды штрафов и наказаний, но как показывает сличение «Правдивых записей о монголах Цинской империи», «Уложения Палаты внешних сношений» и памятников обычного права монголов основные положения не подвергались изъятию из законодательных сводов.

В «Правдивых записях о монголах Цинской империи» присутствует ряд высказываний императора о необходимости законодательного регулирования деятельности буддийской церкви. Одно из первых упоминаний о разработке правовых норм в отношении лам по тексту памятника относится к 1631 г., когда императором Тай-цзуном было предписано провести учет буддийских священников и монастырей и запрещено несанкционированное строительство новых, особенно в черте городов и на пахотных землях. Эта норма была закреплена и в «Уложении Палаты внешних сношений»: «§ 67. При построении вновь монастырей или храмов всегда должно рассматривать, не произойдет ли от того ограничения или вреда землевладельцам…» [6, с. 219]. Например, когда дзасактергун лама Чомджур-рамбджамба обратился за разрешением о расширении монастыря Джунай-хийд, ему было отказано: «Если использовать под монастыри землю, предназначенную для посевов в пределах крепости, то жизнь народа изменится. Впредь наказывайте тех, кто захочет стоить монастыри за счет народных полей» [8, с. 832].

В памятнике присутствует ряд высказываний императора о необходимости государственного учета и регламентирования деятельности буддийских священнослужителей. Как свидетельствуют «Правдивые записи о монголах Цинской империи» в стенах монастырей находили укрытие многие простолюдины. В 1636 г. в Хухэ-хото к Ширэгэту-цорджи была направлена делегация светских и духовных лиц, в том числе Чаган-ла-ма, Дайчин-нансо, помощник управляющего Лифаньюаня Нихан, телохранитель первой степени Обуда и Шаджидара. В их полномочия входили, по-видимому, уточнение числа монашенствующих, закрепление некоторых норм и правил о статусе монахов. Так, всем лицам, пребывающим в монастыре, предстояло неукоснительно соблюдать свои духовные обеты, те, кто не последовал данному указу, были строго наказаны: «один лама Тушэту-циньвана и один лама джарудского Чин-багатура не следовали религиозным предписаниям, и когда им было велено жениться, не женились, то их оскопили» [8, с. 192].

В указе 1631 г. особо оговаривалась необходимость соблюдения ламами монашеской дисциплины: «Настоящие ламы, послушники и монахи пусть живут в монастыре, расположенном вне пределов города в уе- диненном месте. Не нарушайте святое учение, подпуская к себе женщин. Пусть берут жен те, кто обманным путем стали ламами, послушниками и монахами, не имеют чистых помыслов и, сблизившись с женщинами, нарушили святое учение. Учение Будды – есть чистое учение» [8, с. 63].

Вопросам монашеской дисциплины и численности лам уделялось большое внимание. В «Правдивых записях» присутствуют высказывания императора о необходимости строгого наказания духовных лиц за воровство: «Если ламы будут нарушать закон, незамедлительно наказывайте их…» [8, с. 846]. Включенное в состав «Халха Джирум» уложение 1736 г. содержит виды и меры наказания за воровство монастырского имущества и иные преступления против лам, а также за преступления, совершенные не только ламами, но и мирянами – членами монастырского прихода. Например, в памятнике «Халха Джирум» отмечено, что за воровство лицам монашеского звания назначается штраф тремя девятками скота, при этом они освобождены от наказания в виде сажания в яму и колодок, но, как нарушившие свои религиозные обеты, они переводятся в светское состояние и не могут более принимать обеты и покаяния. В то же время наказание разнится и от статуса провинившегося и от величины ущерба. Так, за кражу стоимостью менее одного барана, можно было покаяться и возобновить свои обеты, либо перейти в свой оток и стать мирянином [7, с. 56].

В указах императора подчеркивалось, что священнослужители не несут воинскую повинность: «вы, ламы, не участвуете в военных походах и облавных охотах», потому было предписано сократить численность пребывающих в монастырях. По согласованию между проверяющими и первенствующим ламой монастыря города Хухэ-хото были выделены «лишние» люди и переведены в светское ведомство. Под «лишними» людьми подразумевались молодые мужчины, годные нести воинскую повинность, участвовать в облавных охотах. Предполагалось также выделить из монастырей, людей, находящихся в услужении у лам, многочисленных учеников. Император велел передать хозяевам самовольно забранных Нейджи-тойном и другими ламами китайцев и корейцев [8, с. 192]. Факты дарения подданных, пленных китайцев и корейцев зафиксированы и в «Биографии Нейджи-тойна»: «В то время, когда только что создавалось государство маньчжуров, многие ваны и нойоны каждого хо-шуна пожелали подарить ламе мальчиков, захваченных в плен в Китае и Корее. Когда их привезли ламе, лама сказал: «Узким головам многочисленных китайских и корейских мальчиков подойдут желтые шапки приверженцев [учения] нашего Цзонхавы. Подарок довольно хорош». Обрезал косы этим мальчикам, прибывшим из разных стран, дал каждому, согласно его желанию, восемь обетов спасения, обеты и посты гелона, гецу-ла и банди и одел в монашеские одежды» [5, с. 77; 2, с. 122].

Что касается учета количества священнослужителей, то помимо переписи, были предприняты и другие меры – как выдача свидетельств, определение штата монастырей и должностных лиц, получавших жалова- нье из казны. Согласно Уложению Лифаньюаня, для монастыря города Хухэ-хото было назначено следующее штатное расписание: «В городе Куку хотон Чжасак Далама один, Илси Чжасак Далама (помощник или викарий предыдущего один и шесть Чжасак Лама» [6, с. 180].

Контроль за численностью монахов был возложен на департамент религии и ритуалов (старо-пис. монг. yosulal-unyamun ). В 1661 г. чиновники данного департамента обратились с донесением о регулировании числа лам в столичных монастырях: «Необходимо выселить на родину лам, проживающих в столичном Цаган-субургане, а также восемь лам и эмчи-лам, проживающих в монастыре Шидэтэ-ин-сумэ. Кроме того, следует переселить лам из столичного монастыря Цзунгуйшэ в монастырь Дурбэн-Махарандза. Впредь всех сановников и подданных, становящихся ламами и послушниками, переселять из столицы к Цаган-Дархан-цорд-жи-ламе» [8, с. 385]. Был введен контроль за перемещением лам. Мирянам предписывалось приглашать для чтения молитв нескольких лам [8, с. 192]. Согласно «Уложению Палаты Внешней Монголии» приглашение священнослужителя в дом милостынедателя для проведения духовных обрядов или оказания врачебной помощи должно происходить с разрешения настоятеля, в противном случае наказанию подвергались и лама, самовольно отлучившийся из монастыря и домохозяин, принявший у себя ламу. За слабое наблюдение над подчиненными должностные лица монастыря подвергались штрафу [6, с. 220].

Имперская власть ограждала имущество монастыря и самих духовных лиц от нападений и разорения в военное время. Императором были изданы указы, запрещающие грабить монастыри. В этой связи показателен разбор дела об императорских поварах, которые использовали бревна храма на топливо. Были наказаны все лица, причастные к погрому храма, вне зависимости от признания вины, а также те, кто видел данное преступление и не сообщил о нем [8, с. 112]. Статьи по охране имущества монастырей присутствуют и в «Халха джирум». Например, в статье 24 сказано, что если человек ханского достоинства дерзнет напасть на монастырь, то его самого изгнать, а всех его подданных отнять. Если же [то же совершит] простолюдин, то его убить, а все его [движимое и недвижимое] имущество отобрать [7, с. 47].

В «Правдивых записях о монголах Цинской империи» описаны случаи вынесения смертного приговора виновным монахам. Например, когда сановники вынесли смертный приговор путем удушения почитаемым ламам Дамба Саржи, Ачиту-гелонгу и Бандзар-рамбджамбе за сокрытие информации о смерти Далай-ламы, то по рассмотрении дела императором, наказание было смягчено: «Дамба Саржи простить, казнь отменить. Лишить титула дзасактергун ламы, отобрать имущество и учеников, выслать в один из монастырей Мукдена. Ачиту-гелонга за проявленное усердие и заслуги перед императором также простить вину, не отбирать имущество, но лишить звания дзасактергун ламы, разрешить находится в своем коренном монастыре. Бандзар-рамбжамбу также простить, отменить казнь и конфискацию имущества, лишить звания тергун ламы» [8, с. 821].

При этом смертный приговор мог исполняться в отношении лам высокого ранга. Как свидетельствует памятник, за измену, за возмущение против цинского государства были казнены виновные лица, в том числе и Илагуксан-хутукту. Илагуксан-хутукту находился на службе у маньчжурского императора, в 1685 г. был назначен дзасактергун ламой, предержащим печать в городе Хухэ-хото. Спустя 4 года выехал в составе маньчжурского посольства к ойратскому Галдан-хану [8, с. 571]. В тексте памятника о данном событии приведено донесение Илагуксан-хутукты о том, что он вместе с Джирун-хутуктой продолжает поиски Галдана и просит выслать к военным заставам необходимый провиант. Изначально являвшийся посланником со стороны цинов к чахарскому хану, Илагуксан-хутукта перешел на сторону чахаров и предпринял действия к возмущению подданных против цинов. После его поимки, в 36 год правления императора Канси (годы правления 1662-1722) он был казнен вместе с другими бунтовщиками [8, с. 826].

Как следует из памятника, ламы были частыми посредниками между монголами и маньчжурами, причем в начальный период установления отношений цинский двор был настроен критично к такого рода посредникам. Нами уже отмечался факт постепенного привлечения буддийского фактора в го сударственную политику маньчжуров [1, с. 90]. Но в последующем ни одно из посольств, направляемое к тибетцам или монголам, не обходилось без присутствия лам. После 1636 г. император отправляет послов в Тибет ко всем крупных иерархам как светским, так и духовным, в текстах посланий фигурируют фразы «ради религии и государства», «чтобы процветали вера и закон».

В решении многих дипломатических вопросов цинами стали широко привлекаться буддийские священнослужители. Особо отличившимся духовным лицам, как было показано выше, могли прощаться некоторые провинности, жаловались титулы, вознаграждения. Например, в 1639 г. Уйджэн-нансо было пожалован титул дархана: «Уйджэн-нансо, ты был одним из многих лам. Когда тебя отправили к воротам Чжанцзякоу, расположенным к северу от минского города Сюаньфу, ты, договорившись с китайскими чиновниками, положил начало торговле, чем принес пользу государству. Тебе пожалован наследуемый титул дархана, а также соболья шуба и 100 ланов серебра» [8, с. 192].

Что касается вопроса о хубилганах, то по материалам памятника «Правдивые записи …», затрагивающим период от начала маньчжурской династии и правление императора Канси, нет четких предписаний. Лишь в 1690 г. император высказал мысль о необходимости ограничить рост числа хубилганов. При этом отмечалась большая набожность монголов и авторитет, которым обладали «святые» люди среди монголов. Было отказано в утверждении перерожденцу Лубсан Ининга, тергун ламы храма Белой ступы. Мотивирован отказ был не только большим количеством выявляемых святых, но и уменьшением благосостояния подданных: «Монголы любят верить красивым словам, если сказать, что лама – святой перерожденец, не будут проверять правда или ложь, сразу бегут усердно молиться, подносят разные дары в виде скота и тому подобное, собрав добродетели думают, как будто будут жить вечно, не думают об уменьшении богатства (дома и имущества)» [8, с. 579].

Уже к этому времени цинские власти стали ограничивать число официально признаваемых хубилганов. Для определения перерожденцев высокого ранга была введена процедура жеребьевки из «золотой урны» с выдачей специальной грамоты. На практике основная масса хубилганов подтверждалась/определялась авторитетом ламы более высокого ранга, и зачастую выявляемые хубилганы не имели официального удостоверения, как это предписывалось цинским законодательством.

Особый статус духовных лиц, зафиксированный в ранних монгольских памятниках, как «Белая история», в последующих памятниках монгольского обычного права также был возвышен. За оскорбление или противоправное деяние против духовного лица следовало такое же суровое наказание, как за оскорбление нойона. Рассматриваемый памятник «Правдивые записи …» дает противоречивые свидетельства, с одной стороны сохранялся высокий статус духовных лиц, правовое положение которого охранялось цинскими властями, в то же время буддийские священники подвергались строгому наказанию.

Общим для всех рассматриваемых источников является предписание сохранять учение в чистоте и следовать принятым обетам. В «Белой истории» приводится высказывание Будды о том, что учение не может быть разрушено тертиками, но падет под смутой сторонников Учения. Именно к соблюдению ламами своих монашеских обетов часто апеллировали цинские императоры и большинство ограничений исходило ради «соблюдения в чистоте учения». Цинскими властями решение религиозных вопросов подчинялось государственным задачам. Провозглашенный в Юаньскую династию тезис о равенстве двух ветвей власти сменился на непререкаемую власть императора. Как отмечают исследователи Б. У. Ки-тинов и А. Г. Люлина, в цинской империи постепенно менялись представления о статусе Далай-ламы, происходил переход от традиционного духовно-патронального принципа «чой-йон» (духовный наставник – светский покровитель) к верховенству власти императора над духовным наставничеством ламы [3, с. 126].

Таким образом, «Правдивые записи о монголах Цинской империи» позволяют проследить процесс формирования законов в отношении религии и буддийских священнослужителей, дают описание конкретных исторических событий, где были применены те или иные правовые нормы. Источниковедческий анализ памятника развивает имеющиеся сведения по истории монгольского буддизма и правового положения лам.