Пределы осуществления семейных прав

Вопрос о пределах осуществления семейных прав следует рассматривать с позиции признаков понятия, значения для науки, отрасли, осуществления семейных прав, формируя термин «пределы осуществления семейных прав». К вопросу о пределах осуществления семейных прав авторы по семейному праву обращались в своих работах [52; 13; 23]. Однако, без сомнения, наибольшей разработке они подверглись в рамках гражданского права [22; 29; 17; 2; 31; 37; 43; 18], в том числе в работах зарубежных авторов [55; 56; 57].

Категория свободы издавна интересует философов, правоведов, ученых иных отраслей, и в 90-х годах прошлого века работы в сфере теории права и цивилистические исследования были пропитаны идеями свободы, воплощенной в праве, поиска баланса свободы и ограничений, поиска правовой модели воплощения баланса. Свобода, необходимое условие существования человека и общества, нуждается в гарантиях своего существования. Вместе с тем безграничная свобода не отвечает интересам ни отдельной личности, ни отдельных членов семьи, ни общества в целом. В работах философов нашли отражение следующие мысли: «Подлинная свобода осознает свои границы» [54, с. 168]; свобода каждого человека простирается лишь до той границы, от которой начинается свобода других людей [49]; «стремясь установить эти границы, право содействует тому, чтобы в совместной жизни людей воцарился порядок, основанный на законе» [20, с. 96].

Парной категорией «свободы» является категория «предел». О пределах поведения люди задумывались с древнейших времен. В трудах философов встречаем следующие мысли: «Чего себе не пожелаешь, того не делай и другим», – изрек Конфуций [27, с. 27]; Т. Гоббс: когда ты сомневаешься, соответствует или нет твое намерение естественному праву, «то, что ты собираешься сделать по отношению к другому, представь себя на его месте. И тогда все те страсти, которые подталкивали тебя на этот поступок, как бы оказавшись на противоположной части весов, удержат тебя от этого поступка» [12, с. 315]. Более того, идея, высказанная философом, нашла закрепление в законодательных актах многих стран: «Каждый человек волен делать все, что хочет, лишь бы он не нарушал ничьей подобной же свободы» [48]. В международных актах также отражена эта норма. Так, Декларация прав человека и гражданина, принятая во Франции в 1789 г., гласит: «Свобода состоит в возможности делать все, что не вредит другому: таким образом, осуществление естественных прав каждого человека ограничено лишь теми границами, которые обеспечивают другим членам общества пользование этими же правами» (ст. 4).

Таким образом, вопрос установления пределов прав (правовом закреплении дозволенного и возможного поведения) и пределов возможного поведения в обществе получил развитие в законодательных актах, трудах философов и правоведов. Также учеными обсуждалась и проблема внутрисемейного господства. «Семья внутри представляла область юридически неограниченного господства владыки», – писал И. А. Покровский о древнеримской семье. Автор подробно описал социальную трансформацию брачно-семейных отношений: браку «с властью» (cum manu), патриархальному, противопоставлена «антитеза, брак совершенно свободный», при котором «брачное сожительство не создает между мужем и женой принципиально никаких юридических связей» [43]. Основной вопрос господства власти мужа по отношению к жене был решен в Риме подобным образом.

Понятие пределов права и пределов осуществления прав в дореволюционном семейном регулировании основано было на системе дозволений и запретов. Так, определяя пределы возможного поведения, законодатель того периода выстроил систему «запретов»1 (ст. 2– 6, 9, 11, 20–24 Свода), «ограничений» (ст. 19), в некоторых статьях – «дозволений» (ст. 1, 7). Отделение первое первой главы тома 10 Свода законов Российской империи содержит яркие примеры соотношения норм, в которых четко указано запрещенное, дозволенное, допустимое поведение с превалированием норм запрещающих. Нормы, регулирующие отношения с детьми, характеризуются как «родительская власть», в отношении супругов указаны обязанности: со стороны мужа – любить, уважать, защищать, извинять, облегчать, со стороны жены – повиноваться, пребывать в почтении и послушании, оказывать угождение и привязанность, повиноваться воле супруга (ст. 106–108 Свода). Таким образом, законодатель установил границы прав, закрепил обязанности, в том числе «душевного» характера (например, любить, уважать, почтение, угождение, привязанность, повиновение и послушание). Однако каких-либо мер или системы, позволяющих понудить сторону не нарушать права другого члена семьи, не имелось. Регулирование основывалось на принуждении религиозном. Семейно-брачные отношения «долгое время регулировались церковными, а не правовыми документами» [28, с. 15], являясь сферой господства одних членов семьи над другими. Для дореволюционного гражданского права в части осуществления прав и пределов осуществления прав законодатель в большей степени был обеспокоен вопросами регулирования имущественных отношений и оборота собственности.

В советский период Кодекс законов об актах гражданского состояния, брачном, семейном и опекунском праве содержит запреты, ограничения и дозволения («могут», «не могут», «не служит препятствием для...») и указание юридически значимого действия2.

В части 3 статьи 17 Конституции РФ3 установлено: «Осуществление прав и свобод человека и гражданина не должно нарушать права и свободы других лиц». Созвучна ей и статья 7 Семейного кодекса Российской Феде- рации (далее – СК РФ)1 в применении к членам семьи.

В отечественном семейном праве норма об осуществлении семейных прав впервые появилась только в 1996 г. в рамках последней кодификации семейного законодательства. В пункте 2 статьи 7 СК РФ закреплено: осуществление членами семьи своих прав и исполнение ими своих обязанностей не должны нарушать права, свободы и законные интересы других лиц. Семейные права охраняются законом, за исключением случаев, если они осуществляются в противоречии с назначением этих прав. Еще в учебнике 1971 года В. А. Рясенцев писал, на основании статьи 130 Конституции СССР2, о субъективных семейных правах, охраняемых законом, и способах осуществления, которые не должны противоречить правилам социалистического общежития. В противном случае, «осуществляя свои семейные права в противоречии с их назначением или исполняя обязанности с нарушением, граждане не могут рассчитывать на удовлетворение их требований и на положительное отношение к ним суда и общественности» [44, с. 59–60]. Однако каких-либо четких критериев, выделяемых относительно «противоречий назначения» семейных прав, кроме политико-идеологических, не было предложено.

Таким образом, осуществление семейных прав тесно связано с понятиями «назначение прав» и «пределы осуществления семейных прав».

Содержание понятия «пределы осуществления семейных прав» (в науке, в истории науки, в правовом регулировании)

Ученые обращают внимание на важность различения понятий «пределы права» и «пределы осуществления права». Помимо того, используется понятие «границы права». Для целей исследования необходимо определить понятие «пределы осуществления семейных прав», отделив от других, выявить признаки пределов осуществления семейных прав и виды, а также пределов осуществления отдельных видов семейных прав.

Один из крупнейших исследователей и разработчик теории пределов осуществления гражданских прав в советский период – В. П. Грибанов. В развитии его идей и на основе его работ был написан ряд трудов в рамках как гражданской отрасли права, так и семейного права. В рамках гражданского права вопросам пределов осуществления права уделено внимание О. А. Кузнецовой, Е. Г. Комиссаровой, Т. В. Дерюгиной, следует отметить работы О. А. Поротиковой, Н. А. Дмитрик и других авторов, для семейного права значимы работы Е. А. Чефрановой, Ю. Ф. Беспалова, М. И. Цукерман, Д. И. Матанцева, М. В. Громоздиной, О. Н. Замрий и др.

Идеи В. П. Грибанова получили наибольшее распространение и имеют последователей, несмотря на наличие выдвинутых контрдоводов. Ученый разделил понятия «пределы права» и «пределы осуществления права». По мнению автора, «содержание субъективного права включает возможное поведение, а осуществление – это совершение конкретных действий, связанных с превращением этой возможности в действительность» [15, с. 44–45]. Некоторые авторы предлагают контрдоводы: «...и пределы права, и пределы осуществления права, если они существуют, устанавливаются законом».

О. С. Иоффе [21, с. 311], С. Н. Братусь, М. В. Самойлова [47] ограничивают пределы целью права. Так, С. Н. Братусь писал, что пределом осуществления права является «такое осуществление права, которое соответствует его назначению в социалистическом обществе в период строительства коммунизма» [6, с. 33]; в контексте цели авторы выстраивали и пределы охраны права [9, с. 92]. Важно, что в этом подходе ключевым является осуществление права в соответствии его назначению.

Думается, законодатель прописал назначение семейных прав супругов в пункте 3 статьи 31 СК РФ – «содействовать благополучию и укреплению семьи, заботиться о благосостоянии и развитии своих детей». Казалось бы, использованы оценочные понятия, но при системном подходе к правовому регулированию в отдельных нормах содержится детализация этих понятий (например, п. 3 ст. 34 и п. 2 ст. 39, 63, 65 СК РФ).

Подход вышеуказанных авторов также подвергся критике в разные периоды двадцатого века. Так, В. А. Рясенцев писал, что само по себе осуществление субъективных прав хотя и преследует достижение определенной дозволенной законом цели, не сводится только к этому. Осуществление права включает также использование того или иного способа его осуществления, использование определенных средств самозащиты права и, наконец, обращение к компетентным органам с требованием его принудительного осуществления и защиты [45, с. 8]. Думается, это взаимодополняющий признак, имеющий особенности в семейных правоотношениях.

В советский период С. Т. Максименко исследует социальное назначение права и отмечает, что это «не только подчеркивает доминирующее значение общественного интереса, в нем проявляется гармоничное сочетание общественного и личного интереса, составляющего саму суть социального назначения прав» [29, с. 120]. Таким образом, С. Т. Максименко обращает внимание на поиск – где предел может быть установлен исходя из сочетания интересов субъектов, что особенно значимо для членов семьи.

В современный период Т. В. Дерюгина отмечает, что «свобода реализации прав граждан связана с установлением пределов осуществления этих прав. Осуществление прав каждого человека ограничено лишь теми пределами, которые обеспечивают другим членам общества пользование теми же правами» [17, с. 16]. Она называет способы, которыми определяются пределы: первый – формирование внутренних пределов самосознания самого субъекта (это представление о справедливости, разумности, и т. п.); второй – формирование внешних пределов, т. е. свобода ограничена правом (имеется в виду нормами объективного права) с целью соблюдения общественных интересов, прав и свобод всех субъектов права.

Так, законодатель закрепил: семейные отношения при отсутствии способов регулирования, ранее указанных в норме, регулируются «принципом гуманности, разумности и справедливости». С другой стороны, эти категории являются оценочными и отражают сознание субъекта, при оценке поведения правоприменителем возникают сложности для квалификации ситуации, поведения конкретного субъекта и последствий.

Логично, что пределами осуществления права являются не только осуществление в противоречии с его назначением, но и иные критерии. В частности, пределы свободы субъектов семейных отношений, например право родителя на свободное передвижение и право отдельно проживающего родителя на общение с ребенком; первое в общественном сознании доминирует.

Представители широкого подхода определяют пределы как границу свободы осуществления своих прав. А. В. Малько под пределами прав понимает границы признаваемой и защищаемой законом свободы деятельности субъектов [32, с. 72]. В. С. Ем рассматривал пределы осуществления субъективных прав как «законодательно очерченные границы деятельности управомоченных лиц по реализации возможностей, составляющих содержание прав» [11, с. 389].

Представители другой юридической школы аналогичным образом определяют пределы: «Пределы – это рамки дозволенного поведения, выход за которые не допускается» [36, с. 45]. И. А. Покровский рассматривал пределы права как формальные границы права [43, с.114].

В результате сформировалась научная позиция, согласно которой имеют место «пределы права» и «пределы осуществления права» как различные по содержанию понятия.

Т. В. Дерюгина под пределами осуществления гражданских прав понимает границу собственного поведения субъекта, обусловленную нормами права (внешние пределы) и представлениями о разумности, справедливости, добросовестности (внутренние пределы). Внутренние и внешние пределы должны быть четко закреплены в законе. Недостатком такой позиции является невозможность выстроить четкие представления о «разумности» (ст. 5 СК РФ) в рамках семейных отношений с учетом многообразия культурно-исторических и религиозных традиций.

К пределам осуществления прав Т. В. Дерюгина относит нравственные категории, являющиеся, по ее мнению, оценочными понятиями, «предполагающими наличие норм-эталонов, с которыми сравнивается, сопоставляется оцениваемый предмет или явление» [17, с. 167]. В качестве пределов она выделяет и ис- следует «нравственность», разумность и «добросовестность в праве». Полагаем, автор также исследует содержание этих понятий и в нормах объективного права, и в поведении субъектов гражданско-правовых отношений, определяя их в качестве пределов осуществления прав.

По мнению С. Н. Братуся, закон определял границы содержания права, а порядок, способы реализации определяют законодательные границы осуществления права [7]. Выход за пределы осуществления права без выхода за пределы права влечет явление, называемое злоупотреблением.

Н. А. Дмитрик пишет о том, что критерии разделения этих понятий «крайне расплывчаты, а все ограничения, заложенные в субъективном праве возможности, в конечном итоге являются ограничениями самого права, а не только его осуществления». Автор подробно не останавливается на содержании терминов, рассматривая в качестве пределов осуществления прав злоупотребление, и задается вопросом: «как можно противоправно осуществлять субъективное право?» [18, с. 59].

По мнению Е. А. Чефрановой, «пределы права – это пределы его внутреннего содержания (объема) внешних установлений, ограничений, а пределы осуществления права предполагают внутренние возможности субъекта права и внешние границы и условия реализации в социально-правовой и природной среде, хотя всегда надо предполагать и определенную близость приведенных понятий, условность различия. Характер ограничений прав, как уже говорилось, обусловлен самим содержанием права, которое имеет границы (пределы), обусловленные содержанием законодательства, правосознания, уровнем развития общества и др.» [53].

Е. А. Чефранова замечает, что «тема пределов осуществления обычно сводится лишь к вопросам о шикане и некоторым иным редким формам злоупотребления правом... Соответственно, распространяются представления, что всякое право или свобода есть сфера абсолютного самостоятельного усмотрения субъекта права, а ограничения могут лишь иногда устанавливаться законом и по особым поводам (мотивам)». Разделяем это мнение, «такая теория сродни теории непогрешимости и непорочности». «Пределы права есть всегда и везде, где есть права. Всякое право есть граница, мера, масштаб поведения, ограничиваемый правами других лиц» [53]. Речь идет о сосуществовании и осуществлении семейных прав членами семьи.

О. С. Иоффе писал, что под «пределами осуществления гражданских прав нужно понимать пределы, вытекающие из их целевого назначения...» [21, с. 311]. Аналогично решает вопрос М. В. Самойлова [47].

По мнению О. А. Поротиковой, «пределы осуществления субъективных гражданских прав – отраслевая разновидность общеправовых сдерживающих стимулов поведенческой активности, призванных оказать внешнее упорядочивающее воздействие на мотивацию, способы, средства и характер использования заложенных в содержании субъективного гражданского права возможностей. В качестве ограничивающих стимулов пределы осуществления прав формируют информационно-психологическую установку для участников гражданского оборота, направляя их деятельность в нужном обществу направлении. По форме пределы осуществления прав должны быть прямыми обязанностями, а не следовать из общего запрета злоупотреблять правом» [44, c. 65].

Таким образом, можно поддержать позицию авторов, считающих, что пределы права используются относительно объективного права, в то время как пределы осуществления права связаны с субъективными семейными правами.

Ввиду многообразия определений категории пределов прав авторы предлагают свои. Выделяют общие и специальные.

Т. В. Дерюгина на основании гражданского законодательства выделяет:

• 1)    пределы осуществления различных правомочий обладателя вещных права;

• 2)    пределы исполнения обязательств. В составе обеих групп выделяет целевые пределы, временные пределы, количественные пределы, территориальные;

• 3)    пределы гражданско-правовой ответственности;

• 4)    пределы защиты гражданских прав.

Как следствие, она делает вывод о многообразии использования законодателем термина «пределы».

Помимо того, автор выделяет внутренние пределы, в основе которых лежат субъективные представления лица о нравственности и морали (например, разумность, справедливость и т. д.), и внешние пределы (срок, территория действия и т.д.) [17, с. 46].

В. П. Грибанов выделяет предметные, субъектные, временные факторы осуществления права, назначение права, права и интересы третьих лиц.

Как отмечает В. П. Грибанов, в гражданском законодательстве эти пределы определяются по-разному: субъектными границами (определяемыми рамками дееспособности); вре-менны́ ми границами (определяемыми сроками осуществления права); требованием осуществлять субъективные права в соответствии с их назначением; способами осуществления права; характером и пределами предоставляемых лицу средств принудительного осуществления или защиты принадлежащего ему субъективного права [15, с. 44–45].

Пределы осуществления семейных прав интересно проследить на примере установления отцовства. Именно эти правоотношения отмечены сочетанием родительских прав и обязанностей (как мамы, так и папы) и законных интересов и прав ребенка. Законодатель устанавливает границу предела семейных прав того или иного субъекта, отдавая приоритет тому или иному интересу или семейному праву лица.

В 1990 году СССР ратифицировал Конвенцию ООН «О правах ребенка»1. Многие ее положения вошли естественным образом в действующий Семейный кодекс РФ, что свидетельствует о соответствии потребностям не только прежнего, но и современного российского общества.

Кодекс 1969 года просуществовал до принятия Семейного кодекса РФ (1996 г.), который внес существенные изменения в правовое регулирование установления и удостоверения происхождения детей: существенно расширены основания ycтaнoвлeния отцовства – в судебном порядке, существенно изменились основания оспаривания отцовства, закреплено право супругов на использование методов вспомогательной репродукции и др. [50, с. 29–35]. В результате появились категории дел, связанные как с установлением отцовства, так и его оспариванием, с учетом сложных социальных свя- зей, возникающих при использовании этих технологий.

В статье 49 Кодекса о браке и семье в редакции 1987 года2 имела место норма, ограничивающая срок для лица, записанного в качестве отца или матери ребенка, в течение которого оно вправе оспорить произведенную запись, – один год с того момента, когда ему стало или должно было стать известным о произведенной записи. Если к этому времени лицо, записанное отцом или матерью, являлось несовершеннолетним, годичный срок исчисляется со времени достижения им восемнадцати лет3. Данный срок являлся пресекательным и по его истечении не позволял лицу оспаривать запись об отцовстве. Как полагает польский автор А. Вударски, подобный подход вызывает интерес исследователей как возможный вариант борьбы «с распущенностью» в обществе [10, с. 147–163].

Семейным кодексом РФ данная норма была изменена и указание на срок для оспаривания отцовства исключено из закона.

Полагаем, что отмена срока, в течение которого может быть оспорено отцовство, расширило права как мужчин – биологических отцов, так и лиц, ими не являющихся. Такой подход создает предпосылку для осуществления права ребенка знать своего родителя и права на его заботу и воспитание, насколько это возможно (ст. 56 СК РФ).

При этом в науке встречаем иные мнения относительно отмены срока для оспаривания отцовства лица, записанного в качестве отца. Так, Е. В. Князева считает, что такая оценка свидетельствует «о большей степени свободы мужчины». Однако, по ее мнению, «данная “свобода” представляется не вполне оправданной. Это несправедливо по отношению к ребенку». Действительно, «мужчина, не являющийся отцом ребенка, если он этого не желает, не должен содержать и воспитывать ребенка». Е. В. Князева справедливо замечает, что мужчина, находясь в таком положении, может «испытывать со стороны окружающих неадекватную реакцию, быть поводом для насмешек, что, вероятнее всего, причинит ему нравственные страдания», тем более что провести экспертизу в настоящее время не составляет сложности. Далее автор обращает внимание на положение ребенка, отмечает важность этой ситуации для него и приводит пример, когда отец поссорился с матерью ребенка и решил наказать ее за «старые грехи». Здесь стоит отметить и обратную ситуацию, которая была предметом рассмотрения судов. Так, в деле, рассмотренном ЕСПЧ, «Назаренко против Российской Федерации» женщина решила не обременять себя общением с бывшим супругом по поводу ребенка после расторжения брака. В результате конфликта родителей ребенок утратил правовую связь с отцом, которого более 10 лет считал своим родным, поскольку экспертиза не подтвердила их биологического родства1.

Автор абсолютно верно пишет, что для несовершеннолетнего может быть «ударом» известие о том, что человек, с которым он проживал в семье в течение 10–15 лет и считал своим отцом, таковым на самом деле не является. Она высказывает мнение, которое основано на учете интересов всех участников правоотношения и пишет о целесообразности установления срока исковой давности по делам об оспаривании отцовства, но в пределах трех лет. Автор полагает, что действовавший до введения в действия Семейного кодекса РФ годичный срок исковой давности был мал для принятия такого важного решения, как оспаривание отцовства [25]. Примером того, что срок является весьма малым, стало дело, рассмотренное ЕСПЧ, «Шофман против Российской Федерации». Установление пресекательного срока для оспаривания ограничивало права лиц, которые очевидно не являлись отцами детей2.

Таким образом, и по прошествии более 20 лет с момента отмены срока на оспаривание отцовства, лицом, записанным в качестве отца ребенка, единогласного мнения в науке нет. В отношении детей возможность установления отцовства соответствует праву ребенка знать своих родителей, праву на воспитание, праву на совместное проживание с родителем и на заботу своих родителей, насколько это возможно. Помимо того, это право ребенка соответствует праву и обязанности родителя. С другой стороны, недопустимо произвольное вмешательство в дела семьи лица, которое полагает, что является биологическим родителем ребенка.

Современные возможности позволяют устанавливать биологическое родство ребенка в отношении конкретного лица с определенной долей вероятности, однако законодатель и правоприменитель не ограничили тем самым возможность установления отцовства и сохранили указание на «любые доказательства, с достоверностью подтверждающие происхождение ребенка от конкретного лица» (ст. 49 СК РФ).

Думается, отсутствие пресекательных сроков соотносится в настоящее время со следующим побуждающим мотивом для предъявления иска об оспаривании отцовства и прекращении родительских обязанностей – это освобождение от обязанности по содержанию ребенка. Так, при появлении информации о том, что мужчина не является отцом ребенка, обязанности по содержанию и ответственность за правонарушения, совершенные ребенком, сохраняются у него до тех пор, пока не будет вынесено соответствующее решение суда, которым будет установлен факт, что мужчина не является отцом конкретного ребенка, и исключена запись об отцовстве из книги регистрации актов гражданского состояния3. Учитывая, что законодатель установил регулирование в интересах ребенка, положение об освобождении от обязанности по взысканию алиментов подобным образом принято в интересах ребенка.

Современная доктрина семейного права, основанная на традициях римского права, сохраняет два типа отцовства: социальное и биологическое. Примером социального является усыновление ребенка или воспитание лицом, не состоящим с ним в родстве, но установившим свое отцовство (например, в силу подачи совместного заявления с матерью ребенка, даже если мужчина знал, что не является отцом ребенка).

Учитывая приоритет биологического родителя (отца), закрепленный законодателем (ст. 48 СК РФ), считаем необходимым обратить внимание на существование пределов, осуществление прав биологических отцов по установлению своего отцовства. Полагаем, что пределы установлены в том числе в интересах ребенка, а также для стабильности существующих семейных отношений, тем более что семейные правоотношения и состояние в родстве являются базовыми для иных прав. Например, таких, как наследование, право пользования жилым помещением и др., а также прав в плане возможности поступить на службу в определенных сферах профессиональной деятельности1.

Право отца может быть ограничено по следующим основаниям. В силу не установления отцовства до момента предполагаемого нарушения родительского права. Так, законодательно предусмотрено, что время регистрации рождения и установления правовой связи с родителями совпадает, а совместное заявление матери и отца ребенка может быть подано как до рождения ребенка (правовые последствия возникают после рождения ребенка), так и после рождения ребенка. Срок, который ограничивал бы право, законодатель не предусмотрел. Однако в правоприменении встречаются дела, когда отец не получает защиты своих родительских прав в силу не установления своих родительских прав и обязанностей до наступления обстоятельств, которые, как он полагает, нарушают его права как родителя – биологического отца. Так, было рассмотрено дело против Латвии, где биологический отец, который в течение ряда лет семейной жизни (на территории Австралии) с матерью ребенка и ребенком, родительской ответственности в отношении ребенка каким-либо способом, предусмотренным законом, не принял и свое отцовство не признал и не устано-вил2. В другом деле отец в браке с матерью ребенка не состоял. Свои родительские права в добровольном порядке не устанавливал. После смерти матери ребенка отец, несмотря на предложение органов опеки и попечительства, все же не принял мер, а ребенок с соблюдением всех предусмотренных законом процедур был признан ребенком-сиротой, поставлен на учет в банк данных детей, оставшихся без попечения родителей, и по истечении определенного законом времени усыновлен. По прошествии года отец ребенка обратился в орган опеки и попечительства с заявлением в порядке пункта 3 статьи 48 СК РФ с целью установления своих родительских прав как биологического отца. Однако ему сообщили, что ребенок усыновлен и в силу тайны усыновления информацию о нем предоставить не могут.

Таким образом, при отсутствии своевременного установления родительской связи биологического отца с ребенком, в интересах ребенка права такого биологического отца в дальнейшем ограничены законом. Так, законодатель не предусмотрел защиты прав биологического отца в том случае, когда он не установил свое отцовство (способом, предусмотренным в законе).

Другим основанием ограничений прав биологического отца является предусмотренная законом в интересах ребенка тайна усыновления, если оно – усыновление – не отменено. Права биологического отца обладают приоритетом, но могут быть ограничены в целях защиты прав ребенка.

Следующее основание, определяющее пределы прав биологического отца, – достижение ребенком 18 лет и необходимость его согласия. Поскольку нетрудоспособные нуждающиеся родители имеют право на предъявление требований о взыскании алиментов, то согласие взрослого лица, в отношении которого предъявлено требование об установлении в отношении него отцовства, вполне обосновано. Если обратить внимание на супружеские правоотношения, то таким пределом вполне можно считать решение вопросов по взаимному согласию (п. 2 ст. 31 СК РФ)3.

В отношении лица, не достигшего возраста 18 лет, статья 57 СК РФ и статья 12 Конвенции о правах ребенка закрепляют право ребенка выражать свое мнение в семье по любому вопросу, который затрагивает интересы ребенка. Учет мнения ребенка, достигшего возраста 10 лет, обязателен. Думается, в этой связи сле- дует упомянуть еще раз дело Назаренко1, где ребенок знал мужчину как своего отца и просил сохранить с ним родительскую связь, и это согласие носило взаимный характер, тем более что другого лица, который бы предъявлял требования об установлении отцовства в отношении этого ребенка, не было. Также следует обратить внимание на дискрецию суда при разрешении семейных дел. Так, пункт 29 постановления Пленум Верховного Суда РФ от 16 мая 2017 г. № 16 (ред. от 26.12.2017) «О применении судами законодательства при рассмотрении дел, связанных с установлением происхождения детей»2 разъяснил, что законодатель предусмотрел право суда, а не обязанность: «Если в ходе судебного разбирательства будет установлено, что лицо, записанное отцом (матерью) ребенка, не является его биологическим родителем, суд вправе вынести решение об удовлетворении иска об оспаривании записи об отце (матери) ребенка в записи акта о рождении ребенка». В ситуации когда у ребенка имеется «социальный» отец (например, им может быть усыновитель, супруг матери ребенка, который усыновил ребенка, и он известен заявителю – биологическому отцу), в соответствии с разъяснением суда, следует учитывать мнение ребенка, и это мнение особенно важно, если оно взаимно.

Задолго до разъяснений Верховного Суда РФ в части семейного права высказано мнение О. Ю. Худяковой [51, с. 138], на которое следует обратить внимание. Она полагает, что если имеет место воспитание ребенка другим лицом, совместное с ним проживание, содержание как фактическим воспитателем и мужем матери ребенка, то в интересах ребенка следует отдать приоритет такому лицу. По мнению М. В. Антокольской, установление отцовства лицом, считающим себя биологическим отцом, против воли матери ребенка и ее мужа в большинстве случаев противоречит интересам ребенка, поскольку в подобных ситуациях ребенок не будет иметь нормальной семейной жизни ни в семье своей матери, ни в семье действительного отца [3, с. 175–177].

Помимо рассмотренных пределов осуществления прав биологических отцов следует обратить внимание на то, что в пункте 2 статьи 1 СК РФ закреплены основные начала, обращенные к законодателю, о недопустимости произвольного вмешательства в дела семьи.

Таким образом, в качестве пределов осуществления семейных прав следует выделить:

• 1)    несовершение родителем (супругом) предусмотренных законом действий (в этом случае охрана и защита прав, а также гарантированность их осуществления со стороны государства не предусмотрены);

• 2)    возраст как основание ограничения прав;

• 3)    прямое или косвенное указание в законе (тайна усыновления);

• 4)    особенный фактор – учет мнения ребенка.

Немаловажным аспектом, на который следует обратить внимание, является нарушение прав, злоупотребление правом. Известны примеры: фиктивное установление родительства в целях приобретения каких-либо социальных благ (гражданство, право пользования жилой площадью и др.). Защитным механизмом в интересах ребенка служит согласие органов опеки и попечительства. Однако, думается, семейное право является базовым способом достижения определенной цели, но не связанной с назначением семейных прав, а целью является право, которое находится в жилищной сфере и или в сфере социального обеспечения, иных гражданских прав. Поэтому важно обратить внимание на осуществление права в соответствии с его назначением.

В литературе описаны случаи корыстного установления отцовства, в частности для получения жилья, а в современной действительности это относится не только к жилым помещениям, но и к иным видам имущества, которое ребенок может унаследовать после смерти единственного родителя (матери). В данной ситуации, полагаем, следует в каждом деле исследовать всю совокупность обстоятельств и принимать решение в интересах ребенка, учитывая, что в настоящее время родитель, установивший правовую связь с ребенком, приобретает все права родителя, включая право на совместное проживание с ребенком, в том числе и когда этот взрослый человек ребенку незнаком, а также право на распоряжение имуществом ребенка.

В отношении установления отцовства можно выделить следующие пределы, не позволяющие осуществить семейное право лица: со-вершение/несовершение действий, указанных в законе, с которыми законодатель связывает установление семейно-правовых последствий, в том числе по защите прав в судебном порядке, т.е. право не возникло (в силу естественного характера отношения были, но право не возникло); наличие оснований, прямо указанных в законе; наличие указанных в законе сроков, до достижения которых право может быть осуществлено; необходимость учета мнения иного лица, права которого изменяются при осуществлении семейного прав.

Злоупотребление родительскими правами

В статье 19 Конвенции о правах ребенка предусмотрено, в каких случаях требуется применение защиты ребенка со стороны государства. Одним из оснований является «психологическое злоупотребление», а также физическое насилие и т. д.

В статье 69 СК РФ в качестве одного из оснований для лишения родительских прав предусмотрено, что родители злоупотребляют родительскими правами; в пункте 2 статьи 56 говорится, что «ребенок имеет право на защиту от злоупотреблений со стороны родителей (лиц, их заменяющих)». При этом законодатель не раскрывает содержания этих действий. Определяя пределы поведения родителя, законодатель указал рамки, выход за которые является правонарушением. Указанием на границы является причинение вреда физическому и психическому здоровью, нравственному развитию ребенка. Помимо последствий указано, какие способы воспитания недопустимы.

Законодатель в рамках семейного правового регулирования обозначил пределы осуществления прав и границы, выход за которые не допустим и является основанием для ответственности родителей, а также предусмотрел способы, которые недопустимы.

«Осуществление права по своей природе не может обходиться без запретов, поскольку с их помощью достигается конкретизация пределов того, что именно позволено обладателю субъективного права». По мнению Т. В. Дерюгиной, «главными правовыми средствами установления пределов осуществления субъективных ... прав должны являться запреты» [17, с. 22].

Исходя из узкого понимания относительно понятия пределов осуществления гражданских прав, в научной литературе сложились два подхода. Узкий подход заключается в том, что авторы отождествляют понятия «пределы осуществления прав» и «злоупотребления правами». Сторонниками такого подхода являются М. М. Агарков, А. П. Белов, Т. Е. Абова. Так, А. П. Белов полагает, что все действия, выходящие за пределы права, следует именовать злоупотреблением права [4, с. 56]. Т. Е. Абова сводила пределы осуществления права к злоупотреблениям, включала в группу злоупотреблений осуществление права разумно и добросовестно [26, с. 87]. М. М. Агарков писал о необходимости установления в законодательстве границ права и сводил их к действиям, совершаемым с исключительной целью причинить вред другому лицу (к злоупотреблению правом в форме шиканы) [1, с. 436]. В литературе высказывались и иные мнения, суть которых состоит в отождествлении пределов и злоупотребления правом.

В рамках семейного права выявились две научные позиции. Одни авторы придерживаются точки зрения В. П. Грибанова: определяя пределы осуществления прав, описывают злоупотребление правом. «Сам термин “злоупотребление правом” в его буквальном понимании означает – употребление права во зло» [15, с. 45]. Выделяя категорию как правовую, правовым ее последствием является отказ в охране права, что и предусмотрел законодатель.

Другая позиция сводится к тому, что категория злоупотребления не прижилась в семейном праве, так как для него не свойственна [16; 33; 34].

М. В. Громоздина, поддерживая В. П. Грибанова, пределы осуществления родительских прав рассматривает через определение и выявление особенностей злоупотребления родительскими правами, способы злоупотребления [13].

По Д. А. Матанцеву, «содержание злоупотребления правом с позиций гражданского и семейного права помимо осуществления права и его неблагоприятного результата составляет интерес управомоченного лица, поскольку в силу самой своей природы интерес носит объективно-субъективный характер и является детерминантом всякого осуществления субъективных прав, в том числе ненадлежащего. При злоупотреблении правом интерес управомоченного лица всегда связан с причинением вреда правам и интересам других лиц. Исходя из этого, злоупотребление гражданскими и семейными правами следует определять как такое осуществление субъективного права, которое направлено на реализацию интереса, связанного с причинением вреда охраняемым гражданским и семейным законодательством правам и интересам других лиц» [35, с. 10–11]. Автор придерживается позиции, что злоупотребление – это «самостоятельная разновидность правового поведения, злоупотребление правом является элементом правового конфликта, т. е. элементом социального взаимодействия субъектов права, складывающегося на почве противоречивости их интересов и выражающегося в активном противостоянии с использованием принадлежащих им субъективных прав». В части алиментных обязательств и отношений между равными субъектами (например, супруги) такой подход, возможно, может быть оправдан, но в отношении детей является весьма спорным.

Термин «злоупотребление правом» вошел в оборот в рамках гражданского права. Однако отношение к категории злоупотребления в других отраслях неоднозначно. По мнению Н. А. Дмитрика, со ссылкой на иных авторов, «несмотря на попытки использования конструкции злоупотребления правом в других отраслях права, практически все авторы согласны, что решение проблемы злоупотребления субъективным правом необходимо осуществлять только в рамках гражданского права, где эта конструкция “имеет свой первоначальный смысл” и где она была разработана» [18, с. 59].

Формой злоупотребления в гражданском праве является шикана. Е. А. Чефранова пишет, что такой подход не соответствует современным подходам о регулировании отношений между членами семьи. Она полагает, что «доктрина прав и свобод личности выполнила свою роль в разрушении феодальной системы, теперь же ее понятия должны быть направлены на обеспечение личности необходимого уровня социального существования. Задача права ныне состоит в переходе от пассивной гарантии прав и свобод к активному поддержанию и обеспечению совместного существования граждан» [53, с. 366]. Думаем, такой вывод следует поддержать.

А. Х. Ульбашев, исследуя личные права в контексте злоупотребления, обращает внимание на то, что периодически предпринимаются попытки инициирования внесения изменений в СК РФ с целью повышения «моральной» составляющей в Кодексе [50]. Так, не был поддержан проект Концепции совершенствования семейного законодательства1. Разделяем мнение этого автора: «не вызывает сомнений, что в основе всякой правовой нормы (и не только в области личных прав) должны лежать представления общества на конкретном этапе его развития о добром и справедливом, о моральном и аморальном поведении членов этого общества и т.п.» [50]. Однако такие идеи должны быть «вплетены» в саму ткань законодательства, а не выполнять лишь «декоративную» функцию в общих положениях Кодекса, тем самым только запутывая правоприменителя. При принятии подобных поправок к СК РФ неминуемо появятся вопросы о разграничении норм позитивного права и моральных правил, возникнет угроза размывания границы между нормами морали и нормами права, поскольку первым придавалась бы такая же (или практически такая же) регулятивная функция, что и последним.

В. И. Данилин и С. И. Реутов считали, что, осуществляя свое право в рамках дозволенного поведения, определенного нормами объективного права, член семьи не может действовать во зло интересам других членов семьи и обществу [16, с. 94–95].

А. А. Малиновский, исследуя категорию злоупотребления правом в рамках семейных отношений, выделяет такое поведение родителя, которое называет «правомерным злоупотреблением родительскими правами» [30, с. 78], тем самым предлагает еще одну характеристику, присущую только семейному праву. Такое злоупотребление является латентным, тяжело выявляемым, оно связано с сочетанием у родителя как прав и обязанностей, так и громадной психологической власти в отношении ребенка.

Эту ситуацию автор очень точно описывает: родители, осуществляя свои права, не нарушают юридических запретов, но все же причиняют собственным детям зло. «Муштруя собственных детей, некоторые отцы и матери заботятся не столько об их интересах, сколько о собственном тщеславии (“мой сын – призер детской олимпиады”, “моя дочь – лучшая ученица музыкальной школы” и т. п.)». А. А. Малиновский подчеркивает, что правомерное злоупотребление родительскими правами чрезвычайно трудное для обнаружения явление, поскольку на первый взгляд родители осуществляют свои права в соответствии с их назначением (например, заботятся о физическом развитии ребенка, его духовном воспитании), выполняют возложенные на них юридические обязанности по содержанию детей. «Зло, если оно и причиняется ребенку, находится вне правовой сферы».

Позиция А. А.Малиновского была подвергнута критике. Отрицая саму возможность существования правомерного злоупотребления правом, Ю. Ф Беспалов считал, что «правомерное поведение, повлекшее причинение вреда либо создавшее угрозу причинения вреда, не может быть признано злоупотреблением, т. к. не является правонарушением. Всякое злоупотребление есть правонарушение» [5, с. 79].

М. В. Антокольская пишет, что поведение родителей может быть либо правомерным, либо имеет место злоупотребление правом [3, с. 214]. «Злоупотребляя имеющимся у него правом, субъект использует его вопреки интересам других лиц» [13].

Полагаем, следует отметить особенность семейных отношений – их доверительный характер, безраздельную власть родителя над умом и сердцем ребенка, безусловную любовь и доверие ребенка в отношении родителя, какой бы он ни был, однако именно в этой ситуации и требуется юридическое определение пределов в интересах охраны и защиты прав и законных интересов ребенка. К сожалению, А. А. Малиновский не обратил внимание на пункт 1 статьи 65 СК РФ, где законодатель указал на недопустимость применения способов и методов воспитания, которые могут причинить вред физическому и психическому здоровью ребенка, его нравственному развитию.

Выделим две проблемы:

• 1.    Действительно сложно определить рамки допустимого предела между развитием ребенка, истинной заботой о его будущем и интересами родителя (в частности, тщеславием).

• 2.    Вопрос критериев – «причинен ли вред физическому или психическому здоровью» – отнесен к разрешению смежных наук.

В развитии позиции А. М. Нечаевой [38, с. 20], в разъяснении Пленума Верховного Суда Российской Федерации № 44 в подпункте «в» пункта 16 закреплено: «под злоупотреблением родительскими правами следует понимать использование этих прав в ущерб интересам детей, например создание препятствий к получению ими общего образования, вовлечение в занятие азартными играми, склонение к бродяжничеству, попрошайничеству, воровству, проституции, употреблению алкогольной и спиртосодержащей продукции, наркотических средств или психотропных веществ, потенциально опасных психоактивных веществ или одурманивающих веществ, вовлечение в деятельность общественного или религиозного объединения либо иной организации, в отношении которых имеется вступившее в законную силу решение суда о ликвидации или запрете деятельности (ст. 9 Федерального закона от 25 июля 2002 г. № 114-ФЗ «О противодействии экстремистской деятельности»; ст. 24 Федерального закона от 6 марта 2006 г. № 35-ФЗ «О противодействии терроризму»)»1.

Родитель в нарушение статьи 66 СК РФ использует свои родительские права и обязанности по воспитанию в ущерб ребенку, своими действиями «создает препятствия», вовлекает, склоняет. При этом вовлечь и склонить можно только при наличии авторитета, «власти» и иного, в том числе психологического, влияния на ребенка.

Руководствуясь постановлением Пленума ВС РФ № 44, можно сказать, что родители злоупотребляют, совершают действия в рамках предоставленных им родительских прав и обязанностей, вовлекая детей в антиобщественную деятельность, которую законодатель отнес к правонарушениям и преступлениям, т. е. склоняя к противоправному поведению. Субъектами ответственности в силу возраста и осознания дети не могут являться, однако действия могут иметь противоправный характер. Например, статья 6.10 Кодекса Российской Федерации об административных правонарушениях1 (далее – КоАП РФ) «Вовлечение несовершеннолетнего в употребление алкогольной и спиртосодержащей продукции, новых потенциально опасных психоактивных веществ или одурманивающих веществ» и статья 5.35 КоАП РФ «Неисполнение родителями или иными законными представителями несовершеннолетних обязанностей по содержанию и воспитанию несовершеннолетних» предусматривают ответственность родителей или иных законных представителей за неисполнение или ненадлежащее исполнение ими обязанностей по содержанию, воспитанию, обучению, защите прав и интересов несовершеннолетних. Пункт 2 статьи 5.35 КоАП РФ предусматривает ответственность за нарушение прав и законных интересов иных лиц.

Глава 20 Уголовного кодекса РФ посвящена преступлениям против семьи и несовершеннолетних: статья 150 «Вовлечение несовершеннолетних в совершение преступления», статья 151 «Вовлечение несовершеннолетнего в совершение антиобщественных действий», статья 151.2 «Вовлечение несовершеннолетних в совершение действий, представляющих опасность для жизни несовершеннолетнего».

Вовлекая ребенка в противоправную деятельность, родитель (законный представитель) причиняет ребенку вред – его развитию, здоровью, что может негативно отразиться и на его последующей жизни.

Таким образом, законодатель не дает определения понятию злоупотребления родительскими правами, но оно является основанием для применения крайней меры защиты прав ребенка – лишения родительских прав наравне с умышленным преступлением против жизни и здоровья и применением насилия и жестокого обращения с ребенком. Такой подход позволяет полагать, что в рамках семейного законодательства этот термин упот- реблен как одна из форм правонарушения, за которое предусмотрена ответственность в публичных отраслях.

Правовым последствием для родителя в результате применения меры защиты прав ребенка в виде лишения родительского права является отказ ему в защите его родительского права – требовать возврата ребенка от любого лица (п. 1 ст. 68 СК РФ).

Поэтому, следуя за законодателем, который в статье 69 СК РФ закрепил основания для лишения родительских прав, одно из них – «злоупотребляют родительскими правами». Опираясь на разъяснение ВС РФ («склонение к попрошайничеству», «вовлечение в ...»), полагаем, можно считать поведение родителя, который, пользуясь правами и обязанностями, влиянием, авторитетом, склоняет ребенка к антиобщественному поведению, противоправным, и за него предусмотрена административная и уголовная ответственность.

В начале прошлого века М. М. Агарков усматривал опасность в признании понятия «злоупотребление правом». Он считал, что его введение и использование предполагает большую роль судейского усмотрения при квалификации действий лица как злоупотребление правом [1, с. 424–436]. Возможно, похожими соображениями руководствовался Н. С. Мале-ин, когда утверждал, что если управомоченное лицо действует в пределах своего права, то оно не злоупотребляет им. Если же при осуществлении права это лицо выходит за пределы своего права, границы которого определены законом, и тем самым нарушает закон, то оно не злоупотребляет правом, а совершает правонарушение, за которым должна последовать ответственность. В таком случае нельзя говорить о злоупотреблении правом [33, с. 160].

Это мнение наиболее последовательно высказывает М. Н. Малеина, которая согласна с теми, кто утверждает: «осуществление права не может быть противоправным». Она пишет: «Действия, которые называют злоупотреблением правом, на самом деле совершены за пределами права, они лишь внешне напоминают осуществление права, фактически являясь противоправными по характеру» [34, с. 36]. Именно такой позиции придерживается Верховный Суд в разъяснениях, данных в постановлении Пленума ВС РФ №44.

М. В. Громоздина выделяет следующие «способы злоупотребления родительскими правами» [13]:

I – такое поведение родителей, когда «получение для них определенной выгоды не является конечной целью и родители не стремятся к нарушению прав и интересов несовершеннолетнего ребенка. Злоупотребление родительскими правами в этом случае осуществляется в форме бездействия». Бездействие родителей (если только оно не обусловлено материальными трудностями в семье) ущемляет интересы ребенка и является злоупотреблением родительскими правами. Помимо того, злоупотребление родительскими правами проявляется, когда родители оказывают давление на ребенка, принуждая его к занятиям (музыкой, спортом) не только вопреки желанию самого ребенка, но и угрожая применением наказания как телесного, так и связанного с ограничениями и запретами (например, посещать развлекательные мероприятия, пользоваться компьютером и т. д.), что приводит иногда к трагическим последствиям. Здесь родители также зачастую не преследуют какой-либо корыстной (личной) цели, полагая, что действуют в интересах ребенка;

II – неправомерные действия родителей, которые связаны с ненадлежащим воспитанием детей и могут повлечь лишение родительских прав. К таким действиям относятся вовлечение несовершеннолетних в преступную деятельность, запрет посещать школу и т. д. Этот вид злоупотребления, по нашему мнению, правоприменитель и толкует как злоупотребление в семейном праве, т.е. делает возможным квалифицировать действия родителей как неправомерные, вследствие чего они могут быть лишены родительских прав;

III – раздельно проживающие родители стараются замаскировать злоупотребление «борьбой за родительские права», носят неявный характер. При этом нарушения прав и интересов других лиц, прежде всего ребенка, носят неявный характер. Под предлогом защиты интересов ребенка оба родителя стремятся создать друг другу препятствия при осуществлении родительских прав. Ребенок становится лишь средством «сведения счетов», но не целью реализации родительских прав. Автор утверждает, что в случае нарушения права на общение родитель действует умышленно, но по отношению к отдельно проживающему родителю.

М. В. Антокольская рассматривает злоупотребление как «совершение родителями активных действий и характеризуется умышленной формой вины» [3, с. 286]. М. В. Антокольская, описывая такое поведение, приводит пример того, что родители «принуждают детей работать на предприятии родителей». В конце 1990-х годов прошлого века такое поведение вполне могло быть оценено как превышающее пределы. В настоящее время вполне возможна нехватка в процессе воспитания активной деятельности, что позволяет оценить труд родителей и поддержать семейный бизнес, а имеющая место проблема, вероятно, характерна для приемных семей.

В рамках семейного права авторы, придерживающиеся позиции существования «злоупотребления», описывают его как активное поведение родителей, с умышленной формой вины. По мнению М. В. Антокольской, «злоупотребление» является поведением, противоположным правомерному.

Автор, так же как и другие, приводит пример «злоупотребления», когда побуждение ребенка к чрезмерным занятиям спортом, музыкой или иным видам деятельности достигает такой степени, что это становится опасным для здоровья и пагубно отражается на его развитии. В данном описании поведения родителей уже наблюдается результат. Полагаем, что наличие такого результата и есть причиненный вред развитию ребенка. В этой ситуации имеет место причинение вреда, хотя бы способы воспитания и не переходили за те, которые указал законодатель в пункте 1 статьи 65 СК РФ.

Сложность состоит в том, чтобы разграничить осуществление родительских прав в пределах, допустимых законом, в соответствии с целями, но с превышением допустимых пределов.

Так, трудно однозначно оценить ситуацию, описанную в работе Л. Венгеровой [9, с. 78– 79]: применяемые меры явно выходили за пределы обычного поведения родителя, способы развития ребенка явно не соответствовали его интересам в силу возраста и режима дня, но результат, который был достигнут, оправдал поведение родителей.

Анализируя предложенные М. В. Громоз-диной способы злоупотребления родительскими правами, следует отметить, что в отношении первой формы, думается, это и есть безразличие – бездействие, равнодушие к развитию ре- бенка, его способностей и навыков, к его физическому и психическому здоровью. Вторая форма – это совершение таких активных действий, которые законодатель описал в постановлении Пленума Верховного Суда № 44 – вовлечение, склонение к антиобщественной деятельности. Третью форму отмечают как действия (например, смена места жительства), так и бездействия, в результате чего ребенок не может общаться с родителем, осуществлять свое право на воспитание со стороны своего родителя. Здесь также можно говорить о нарушении прав и законных интересов ребенка.

Д. А. Матанцев пишет, что при злоупотреблении семейными правами, помимо отказа в защите права, суд может применить такие санкции, как освобождение от алиментной обязанности (ст. 87, 92, 96, 97 СК РФ) или ограничение ее определенным сроком (ст. 92 СК) [35,c. 9–11]. Ограничение алиментной обязанности определенным сроком предусмотрено только в отношении алиментных обязательств супругов. При злоупотреблении правом в иных алиментных обязательствах у суда имеется возможность лишь полного освобождения от алиментной обязанности. В целях расширения возможных мер защиты при злоупотреблении алиментными правами со стороны членов семьи предлагается распространить ограничение алиментной обязанности определенным сроком на случаи ненадлежащего осуществления алиментных прав нетрудоспособными родителями (п. 5 ст. 87 СК), фактическими воспитателями (п. 2 ст. 96 СК), отчимом и мачехой (п. 2 ст. 97 СК), иными членами семьи (п. 2 ст. 119 СК).

Считаем, что предложенные варианты сложно отнести к «злоупотреблению», это объективные жизненные обстоятельства и только «недостойное поведение супруга», принимая во внимание субъективный фактор, можно рассматривать как основание для отказа в защите права на содержание от другого супруга. Как справедливо отмечает Е. В. Князева, семейные отношения часто регулируют нормы нравственности, морали, сложившиеся в обществе представления о достойном поведении участников семейных отношений [25].

Очевидно, что нарушить пределы может взрослый член семьи, лицо, обладающее определенными правомочиями в силу своего статуса, т.е. лицо, в отношениях с которым ребенок находится в беззащитном положении. Это лицо наделено правом на осуществление родительских прав, в частности правом на заботу, воспитание, уход за ребенком, либо это женщина в период нетрудоспособности (например, в период беременности и период времени после рождения ребенка).

Так, в статье 19 Конвенции о правах ребенка в качестве лица, которое указано нарушителем, в связи с действиями которого необходимо применять меры защиты ребенка, указано не неопределенный круг лиц (т. е. имеется в виду любой гражданин), действия, совершаемые «со стороны родителей, законных опекунов или любого другого лица, заботящегося о ребенке».

В статье 19 Конвенции о правах ребенка как синонимичный ряд, отражающий действия, нарушающие права и интересы ребенка, использованы термины «форм физического или психологического насилия, оскорбления или злоупотребления, отсутствия заботы или небрежного обращения, грубого обращения или эксплуатации, включая сексуальное злоупотребление». В качестве формы нарушения пределов при осуществлении родительских прав полагаем возможным выделить, например, конфликтный развод родителей, в который вовлечен ребенок, и это причиняет ему страдания.

Нарушение пределов осуществления семейных прав возможно с нарушением методов воспитания и совершения иных действий. Как обращают внимание некоторые авторы, иногда, в случае применения каких-либо способов воспитания, сложно представить, к каким последствиям это может привести.

Нарушение пределов может быть неправомерным – когда используемые родителем способы воспитания могут причинить вред, но в данном отношении не причиняют, направлены на достижение социально одобряемой цели и право родителя использовано в соответствии с его назначением. Однако в ходе воспитания имеют место формы насилия над ребенком, которые не опасны для его жизни и здоровья.

Неправомерные формы нарушения пределов (например, насилие1), в свою очередь, могут проявляться в принуждении ребенка к совершению действий (например, занятия музыкой в ночное время с нарушением режима ребенка) либо, наоборот, в безразличии (например, роди- тель не реагирует на прогулы, т. е. непосещение ребенком школы без уважительной причины). Следует отличать от несовершения родителем юридически значимых действий, например представительства ребенка по оформлению его в школу в предусмотренном возрасте, что является нарушением права ребенка на образование. Именно в форме безразличия могут быть совершены некоторые действия, влияющие на здоровье и на развитие ребенка.

Таким образом, данная форма нарушения пределов осуществления прав и исполнения обязанностей может выражаться в принуждении – активных действиях и в безразличии – бездействии.

Другой вариант – использование способов, выходящих за пределы, но имеющих правомерную цель – осуществление в соответствии с назначением права. Такое поведение явно противоречит содержанию термина «злоупотребление», но выходит за переделы осуществления семейных прав. В литературе отмечалось, что нарушение пределов не всегда влечет нарушение интересов какого-то лица. Такое поведение следует рассмотреть отдельно и выделить критерии пределов осуществления семейных прав.

В статье 19 Конвенции о правах ребенка указано, что государства – участники принимают на себя обязательства предусмотреть все необходимые законодательные, административные, социальные и просветительные меры с целью защиты ребенка.

Сегодня российское законодательство предусматривает только меры административные, развитие «социальных и просветительских мер» с целью защиты ребенка – это задача развития в будущем. Можно привести пример «школы приемных родителей»1 при принятии ребенка на воспитание в семью (п. 6 ст. 127 СК РФ). Именно подобные меры направлены на недопущение нарушения пределов при осуществлении семейных прав.

В отношении супружеских прав также имеют место некоторые ситуации нарушения прав и свобод лица. Такие действия могут не причинить вред, однако выражаются в форме принуждения или безразличия и имеют латентный для правовых последствий характер. Для равных субъектов, думается, последствием нарушения прав одного из супругов является прекращение супружеских отношений.

Таким образом, в рамках семейного права следует выделить категорию «нарушение пределов» при осуществлении прав и исполнении семейных обязанностей. «Нарушение пределов» возможно в правомерной и неправомерной формах.

Отдельно следует обратить внимание на статью 5.35 КоАП РФ, в которой закреплена административная ответственность за нарушение прав и законных интересов ребенка, выразившееся в лишении права на общение и т. д. К сожалению, предусмотрев ответственность за действия или бездействия, законодатель в Семейном кодексе РФ не закрепил обязанность, указано только «не препятствовать». Поэтому логично вначале обязать, а потом за неисполнение привлекать к ответственности. Если по отношению к ребенку права и обязанности равные, то по отношению к другому родителю, полагаем, это требует отдельного закрепления.

Таким образом, под пределами осуществления семейных прав следует понимать возможность и дозволенность осуществления прав и гарантированную их охрану и защиту мерами государственного принуждения; при этом осуществление семейных прав одних субъектов (в частности, несовершеннолетних и нетрудоспособных) обеспечиваются посредством действий других членов семьи на основе установленной семейно-правовой связи.

Добросовестность супругов

В части отношений между супругами интерес для исследования представляет наличие или отсутствие используемых законодателем терминов «добросовестный супруг» или «злоупотребление правом», «злоупотребление». В правовом регулировании семейных отношении законодатель употребляет термин «добросовестный супруг» (ст. 31 СК РФ) и описывает его положение применительно к ситуации признания брака недействительным. Однако термин «злоупотребление супружеским правом», думается, противоречит существу института супружества. Зарубежные авторы также де- тально исследуют проблему супружеских отношений и причин, приводящих к разводу [55; 56; 57; 58]. Это отношения личные, и потому при осознании одним из супругов, что его права нарушены и невозможно разрешение ситуации по взаимному согласию, супруги прекращают свои брачные отношения, брак расторгают. Так происходит самозащита супружеских семейных прав. Супружеские дела – дела частные, поэтому вмешательство в осуществление и защиту прав одного из супругов недопустимо, если только не совершено деяние, подпадающее под защиту публичными органами власти.

В соответствии со статьями 28, 30 СК РФ, супруг, права которого нарушены при заключении брака, который не знал о наличии обстоятельств, препятствующих заключению брака, либо отсутствовало добровольное согласие на заключение брака, может быть признан добросовестным. Согласно пункту 4 статьи 30 СК РФ, суд вправе признать за супругом, права которого нарушены заключением брака, семейные права, которые далее в статье закреплены. Содержание статьи позволяет заключить: добросовестность супруга признается в судебном порядке, и это не является обязанностью суда при рассмотрении дел о признании брака недействительным, это право суда. В результате признания супруга «добросовестным» он вправе требовать возмещения, причиненного ему материального и морального вреда, также добросовестный супруг вправе сохранить фамилию, избранную им при государственной регистрации заключения брака.

Таким образом, законодатель только в одном случае упоминает о добросовестности супруга: такой супруг сам об этом заявляет в судебном разбирательстве, и в связи с тем, что может быть признан таковым, он приобретает ряд правомочий (в частности, право на получение содержания от другого супруга, право на возмещение вреда, право на сохранение фамилии, иметь преференции в отношении раздела имущества), которых лишен будет другой супруг в случае признания брака недействительным.

Полагаем, что супруг, который обращается в суд за признанием его добросовестным, должен сам представить доказательства (в силу ст. 55, 56 Гражданского процессуального кодекса РФ) того, что он не знал и не мог знать о том, что заключаемый брак имеет пороки, которые впоследствии могут привести к призна- нию его недействительным. Подобные ситуации были предметом рассмотрения Верховного Суда РФ (например, дело А. к Т.1 и др.).

Однако практика признания супруга добросовестным не является распространенной для семейных споров. Наиболее часто возникают ситуации, когда правоприменитель употребляет термин «добросовестный» в отношении супруга, когда один из них вступает в гражданско-правовые отношения с иными лицами (например, заем, ипотека), возникают обязательства перед этими лицами и заключается нотариально удостоверенное соглашение об уплате алиментов, имеющее силу исполнительного листа, или брачный договор. Сами по себе эти семейно-правовые обязательства не являются ущемлением прав иных лиц, не членов семьи, но при определенном стечении обстоятельств, сопутствующих их заключению, приобретают иной характер. Так, соглашение об уплате алиментов другому супругу семейным правовым регулированием предусмотрено в конкретных случаях. В обзоре Верховного Суда РФ за 2004 год2 было разъяснено, что в иных случаях оно носит гражданско-правовой характер и может быть отнесено к непоименованной сделке. Даже в тех случаях, когда взыскание предусмотрено Семейным кодексом РФ, размер взыскиваемых алиментов законодателем определен, возможна коллизия: если он выше величины прожиточного минимума и/или значительно выше указанного законодателем, кредитор может посчитать, что соглашение заключено с целью ущемления его прав.

Таким образом когда сторона действует правомерно, осуществляя свои права, но использует способы, выходящие за рамки, предусмотренные законом, она все же может причинить материальный ущерб иным лицам. В приведенных ситуациях наблюдается причинение вреда при осуществлении своих семейных прав, угроза причинения вреда лицам, с которыми один из членов семьи состоит в гражданско-правовых отношениях и ссылается на свой се- мейно-правовой статус, в некоторых случаях осуществляя свое право с превышением допустимых пределов.

Помимо того, низший размер взыскиваемых алиментов на ребенка указан, а верхний не указан1. В части взыскиваемых алиментов на супругов и нетрудоспособных и нуждающихся родителей законодатель не обозначил размеры и отнес это к сфере соглашения сторон или дискреции суда. В части лиц, имеющих обязательства перед иными лицами по гражданско-правовым обязательствам, можно наблюдать завышение размера, а в некоторых случаях необоснованно относительно доходов лица, имевших место до угрозы признания его несостоятельным (банкротом), указанного в соглашении о взыскиваемых алиментах, относительно величины прожиточного минимума. Такая ситуация ведет к искусственному увеличению кредиторской задолженности и ставит под угрозу удовлетворение требований кредиторов2.

Поэтому заключение алиментного соглашения в преддверии банкротства лица, либо заключение брачного договора, на основании которого одному из супругов переходит право собственности на совместно нажитое имущество, либо заключение соглашения о передаче имущества, о разделе имущества, договор дарения и любой иной гражданско-правовой договор между супругами или супругом и иными членами семьи (например, дарение ребенку или приобретение имущества на родителя, на ребенка) может быть расценено как нарушение прав иных участников гражданского оборота3.

Таким образом, к супругам термин «злоупотребление правом» применяется в ситуациях, когда один или оба супруга вступают в гражданско-правовые отношения и используют свое семейное состояние как инструмент, позволяющий нарушить права других участников гражданских правоотношений. В результате нарушается не семейное право, а гражданское право.

Соотношение категории пределов осуществления семейных прав и ограничений

В Конституции провозглашено: «Права и свободы человека и гражданина могут быть ограничены федеральным законом только в той мере, в какой это необходимо в целях защиты основ конституционного строя, нравственности, здоровья, прав и законных интересов других лиц, обеспечения обороны страны и безопасности государства» (п. 3 ст. 55). В Семейном кодексе РФ закреплена аналогичная норма: «Права граждан в семье могут быть ограничены только на основании федерального закона и только в той мере, в какой это необходимо в целях защиты нравственности, здоровья, прав и законных интересов других членов семьи и иных граждан» (абз. 2 п. 4 ст. 1).

Однако в рамках семейного права признаки этих понятий не выделены и их соотношение не определено. В литературе можно встретить две основные точки зрения о соотношении понятий «пределы осуществления права» и «ограничения».

Это тождественные понятия, и такая позиция имеет место как среди ученых дореволюционного периода (Д. И. Мейер [36], А. М. Гуляев [14] и др.), так и у современных авторов (например, В. И. Емельянов [19], А. А. Подмарев [42] и др.).

Другие авторы рассматривают ограничения и пределы как разные правовые явления. (В. П. Камышанский [24]). Интересна позиция В. П. Грибанова: «...определение пределов осуществления права не есть ограничение этих прав, а является юридическим выражением уже существующего ... равного положения людей в системе общественных отношений, есть право- нимателя права пользования жилым помещением» (определение Судебной коллегии по гражданским делам ВС РФ № 5-КГ17-9 от 28.04.2017).

вое обеспечение, юридическая гарантия этого действительного равенства. В целях создания фактического равенства законодатель наделяет слабого субъекта рядом прав, которые не должны иметь излишний характер, иметь “разумные” границы» [15, с. 25]. Таким образом, автор обращает внимание на важный признак, присущий позитивизму.

О. А. Поротикова пишет о соотношении категорий как общее (ограничение) и частное (пределы осуществления) [44; 51]. П. В. Крашенинников, наоборот, акцентирует внимание на том, что пределы – общее, а ограничения – частное.

Достаточно четкую и обоснованную точку зрения о наличии ряда общих черт и различий высказала Т. В. Дерюгина. К общим чертам отнесла цели. И у пределов осуществления и ограничений прав имеется «общая цель – баланс интересов» [17, с. 58]. Отличия в следующем: ограничения устанавливаются для предупреждения нарушения жизненно важных прав и законных интересов человека, общества и государства (ч. 3 ст. 55 Конституции), нравственности, законных интересов других членов семьи и иных граждан (п. 4 ст. 1 СК РФ), т. е. направлены на защиту публичных интересов, в том числе и членов семьи. Установление закрепляется посредством запрета – несовершение действий, воздержание от действий.

Так, в качестве примера можно привести акт заключения брака. Для лица, достигшего брачного возраста, вступление в брак с лицом, не достигшим такого возраста, является ограничением права, в то время как для несовершеннолетнего это – предел осуществления его семейных прав. Право ограничено в интересах нравственности, здоровья несовершеннолетнего. Однако законодатель оговаривает, что в случае особых обстоятельств предел для лица может быть изменен, если это соответствует интересам несовершеннолетнего. Однако и здесь есть ограничение – вплоть до запрета и уголовно-правовой санкции, т. е. запрет приобретает ярко выраженный публичный характер. Таким образом, в интересах лица, общества и семьи допускается расширение пределов осуществления семейных прав.

Права граждан в семье могут быть ограничены только на основании федерального закона (абз. 2 п. 4 ст. 1 СК РФ). В Семейном кодексе ограничения предусмотрены на основании ре- шения суда: ограничение родительских прав (п. 1 ст. 73 СК РФ), немедленное отобрание ребенка (ст. 77 СК). Логично заключить, что ограничения предусмотрены законом, но возникают в каждом конкретном случае на основании юридического факта (судебное решение, соглашение, брачный договор). Пределы осуществления могут быть указаны и в иных нормативно-правовых актах, в том числе в актах индивидуального регулирования (соглашениях), определяющих баланс интересов сторон. Т. В. Дерюгина делает важный вывод о том, что ограничения изначально объективны, в то время как пределы относятся к каждому конкретному субъекту и субъективны, устанавливают пределы осуществления субъективного права конкретного лица. При этом, по мнению Т. В. Дерюгиной, законодатель, ведя речь о пределах осуществления права, зачастую называет их ограничениями.

Ю. Ф. Беспалов [5, с. 274–279] пошел дальше в рассмотрении понятий ограничения и ответственности с учетом особенностей семейных отношений. Так, положения статей 69, 73, 77 СК РФ ограничивает родителя в родительских правах. В семейном праве эти действия в отношении родителя относят к мерам ответственности. Но, как верно отмечает Ю. Ф. Беспалов, есть нормы, которые содержат ограничения, но не являются ответственностью. Примеры: статья 14 СК РФ – не допускается заключение брака между лицами, из которых хотя бы одно лицо уже состоит в другом зарегистрированном браке; статья 17 – запрет на расторжение брака мужем в период беременности жены; статья 35 – согласие супруга на совершение действий; статья 64 – родители не вправе представлять интересы ребенка. Однако Ю. Ф. Беспалов эти запреты рассматривает «как препятствия в реализации отдельных прав ... речь идет об ограничении прав».

Думается, основное отличие состоит в следующем: меры ответственности применяются при наличии правонарушения, в то время как меры ограничения имеют превентивный характер. Учитывая особенности вступления и нахождения в семейных отношениях, можно говорить о том, что для семейного права характерны меры защиты прав, ограничения права субъектов как способ защиты слабой стороны (несовершеннолетних и нетрудоспособных), в связи с чем и важно исследование пределов осуществления семейных прав. Применяемые меры ответственности отсылают к нормам иных отраслей – административной или уголовной, когда нарушены публичные интересы участниками семейных отношений. В одних случаях меры ограничения являются лишь ограничительными мерами в интересах другого лица (ограничение родительских прав), в других – применяются при правонарушении лица (лишение родительских прав).

В рамках гражданского права ряд авторов к ограничениям прав относит обременения права. Однако, полагаем, что в рамках семейного права можно ввести термин «обременение права родителя, проживающего с ребенком», но этот термин имеет иное смысловое значение, отличное от гражданского права. Согласно лексическому толкованию обременение – это наложение «неудобств, хлопот» [39, с. 373]. В рамках семейного права, это наложение дополнительных обязательств на родителя, проживающего совместно с ребенком, с целью осуществления права ребенка и осуществления прав и обязанностей родителя, отдельно проживающего, по воспитанию и общению с ребенком. В рамках гражданского права, это «дополнительное (помимо основного) право на объект», «представляет собой элемент правомочия распоряжения своим правом», что не применимо по смысловому значению в семейном праве. При обременении часть правомочий правообладателя может переходить другим лицам [17, с. 67–70], тогда как в семейном праве правомочия не переходят, а у родителя, проживающего совместно с ребенком, появляется обязанность с целью уравнивания прав отдельно проживающего родителя, а у отдельно проживающего есть возможность осуществить свое право и исполнить обязанность. Такой подход соответствует основному началу семейного права о взаимопомощи.

Заключение

В результате проведенного исследования относительно пределов осуществления семейных прав важно отметить, что состояние в семейных правоотношениях является базовым для осуществления иных прав. Под пределами осуществления семейных прав следует понимать: возможность и дозволенность осуществления семейных прав; гарантированную их охрану и защиту, обеспеченную мерами государственного принуждения; осуществление семейных прав отдельных членов семьи обеспечивается действиями других членов семьи. Можно выделить следующие пределы, не позволяющие осуществить семейное право лица: совершение/несовершение действий, указанных в законе, с которыми законодатель связывает установление правовых последствий, в том числе по защите семейных прав в судебном порядке, т.е. право не возникло (в силу естественного характера отношения были, но право не возникло); наличие оснований, прямо указанных в законе; наличие указанных в законе сроков, до достижения которых право может быть осуществлено; необходимость учета мнения иного лица, права которого изменяются при осуществлении семейных прав.