Предметно-смысловая адаптация текста
Автор: Ильин Виктор Васильевич, Мамедов Азер Агабала Оглы, Бирюкова Елена Анатольевна, Мюлляринен Елена Александровна
Журнал: Общество: философия, история, культура @society-phc
Рубрика: Философия
Статья в выпуске: 5, 2017 года.
Бесплатный доступ
В статье рассматриваются инструменты предметно-смысловой адаптации текста посредством погружения высказываний в зону содержательной релевантности, обеспечивающей унификацию фраз, входящих в законченные сообщения. С содержательной точки зрения контекст оплодотворяет понимание «понимания» идеей целого. Область релевантности, круг репрезентантности проводят маркировку значимой онтологии - тех явлений с признаковым составом, какие с должным правом в границах очерченной сферы следует принимать во внимание и какие для всех форм рассуждения поставляют сущностные предположения об «ангажированности» действительности. Оконтуривание онтологии как знакового состава актуализирует референцию в количественной и качественной плоскости. Детализацию картины дает представление об отшлифовывающих данное согласование интеллектуальных движениях, таких как: 1) акт альтернации - оптимизирует отнесение к коду, стимулирует замещение менее эксплицитных знаковых единиц более эксплицитными, потворствует прояснению общих смыслов; 2) акт линеаризации - оптимизирует отнесение к ситуации, стимулирует раскрытие локальных смыслов через когеренцию знаков в пределах речевых цепочек; 3) акт интонации, жестикуляции (акцентно-мелодический, просодический потенциал языка, репертуар экстралингвистических средств общения) - оптимизирует отнесение к интеракции, стимулирует доопределение характера общения in loco.
Альтернация, линеаризация, интонация, смысловая адаптация
Короткий адрес: https://sciup.org/14941281
IDR: 14941281 | DOI: 10.24158/fik.2017.5.1
Текст научной статьи Предметно-смысловая адаптация текста
Задача контекста – предметно-смысловая адаптация текста, погружение высказываний в зону содержательной релевантности, обеспечивающей унификацию фраз, входящих в законченные сообщения. С содержательной точки зрения контекст оплодотворяет понимание «понимания» идеей целого. Последнее позволяет:
-
– добиваться единообразия трактовок,
-
– относить информацию к точно очерченным предметным ареалам,
-
– вводить сверхфразовые локальные предметно-смысловые единства,
-
– активировать ресурс базисного знания (basic knowledge, BK), запускающего механизм принятия квалифицирующих решений в опоре на базовый консенсус (basic consensus, ВС).
Вкупе сказанное оконтуривает круг ближайшей репрезентантности, с должной мерой оправданности исключающей необходимость решать парадоксы типа парадокса подтверждения (Гемпель): черноту ворон подкреплять синевой слонов.
Область релевантности, круг репрезентантности проводят маркировку значимой онтологии – тех явлений с признаковым составом, какие с должным правом в границах очерченной сферы следует принимать во внимание и какие для всех форм рассуждения поставляют сущностные предположения об «ангажированности» действительности. Оконтуривание онтологии как знакового состава актуализирует референцию:
-
– в количественной плоскости – в части фиксации в предметных многообразиях наборов объектов конкретной природы с допустимыми отображениями их друг в друга. По вещным распределениям устанавливается горизонт событий, образующих некую замкнутость, изолированный интервал с явным локальным центром атрибутивного тяготения (идеология ситуативности, интервальности, ядерности, предметно-признаковых основ понимания получает обобщение в требовании непересекаемости онтологических многообразий; не «все во всем», что представляется губительным для понимания; формальным его (требования) выражением служит правило отделимости). Предельное задание параметрической определенности, обусловливающей возможность сличения и различения элементов многообразий между собой, осуществляют структуры базисного знания и базового консенсуса: конфигурация ВК + ВС дискретизирует отнесение объектов реальности к онтологическим ядрам фаций;
-
– в качественной плоскости – в части различения в предметных многообразиях ареалов (а) реального (действительного) и (б) вымышленного (возможного) мира. Отнесение к полю (а) управляется бивалентными императивами корреспонденции и когеренции. Наука вводит фикции (вымыслы) в том числе через предикацию, атрибуцию, которые до экспериментального опробования имеют статус условно значимых (гипотетических) конструкций и до введения истинностных оценок принимаются по основанию взаимосогласованности. Предикация (в отличие от характеризации) фундаментально ориентирована на истинность, но темпорально – в разные мгновения жизни знания – может находить подкрепление лишь в когеренции. Наука, как мифология, способна строить воздушные замки (развертывать кентавромахию), но в отличие от мифологии в конечном счете обращается к опытному удостоверению своих построений (произведений). Отнесение к полю (б) вовсе не управляется какими бы то ни было предметно-логическими императивами. Сюжетика fiction (от мифологии, эпоса до литературы в целом), не отвечая документальной правдивости, соотносится с требованиями «художественности вымысла» – легкость, изящность, занятность, интригуемость и т. д. С позиций источниковедения, исторического взгляда на прошлое система описаний «Войны и мира» – чистой воды fiction. Но объявлять содержание эпопеи «ложью» было бы насилием здравого смысла. Точнее, апеллировать к «силе воображения», давшей эстетическое изображение реальности в возможном.
Вопрос фиктивности предикации в науке решается фактуально; вопрос фиктивности предикации в ненауке (от мифологии до литературы) вообще не решается (он упраздняется сменой аксиологических рамок). Если смотреть на вещи сверхпристально, придется признать: в науке проблема установления истинности решается не всегда и не для всех вариантов предикации (ср. коллизии с КГ, «темной материей», космологическим членом и им подобными). Главное для науки – базовая интенция на удостоверение истины через верификацию. На фоне сказанного трактовка схемы истины Тарского «“р истинно” ≡ Р» [1] выглядит эпистемологическим пуризмом. При невозможности оперативного решения, что дело «обстоит именно так», мы вынуждены пользоваться соображением приемлемости, т. е. не соответствием по status rerum (достоверность), а согласованием по тезаурусу (оправданность одного по приемлемости другого). Гипотетичность науки глубоко родственна эстетичности искусства, родственна по отнесению к онтологии возможных миров: фиктивность, т. е. гипотетичность или художественность (вымышленность) произведений, науки или искусства референциальна возможному. Очерчивание значимой онтологии с релевантным признаковым составом в выразительном отношении добивается изоморфной предметности унифицированности фраз, входящих в цельные, законченные сообщения (текстемы). Тем самым достигается введение инвариантных цельных смыслов, соответствующих сверхфразовым контекстным (предметно-выразительным) единствам [2, с. 698]. В согласовании профилей предметности и выразительности – ключ согласования тональностей мышления агентов коммуникации.
Детализацию картины дает представление об отшлифовывающих данное согласование интеллектуальных движениях:
-
– акт альтернации – оптимизирует отнесение к коду, стимулирует замещение менее эксплицитных знаковых единиц более эксплицитными, потворствует прояснению общих смыслов;
-
– акт линеаризации – оптимизирует отнесение к ситуации, стимулирует раскрытие локальных смыслов через когеренцию знаков в пределах речевых цепочек [3, с. 115];
-
– акт интонации, жестикуляции (акцентно-мелодический, просодический потенциал языка, репертуар экстралингвистических средств общения) – оптимизирует отнесение к интеракции, стимулирует доопределение характера общения in loco (та же идея повеления выражается не категорией повелительного наклонения глагола, а интонацией, жестом – «Вон отсюда!», «Пошел вон!»).
В фигурах логико-гносеологической операторики сказанное описывается в терминах активации процедур селекции, комбинации, субституции языковых единиц, установления отношений смежности, сходства (эквивалентность синонимов, общность смысловых ядер антонимов). В случаях разупорядочения фонематических, морфологических, синтаксических структур речевой деятельности (эмиссивная, рецептивная афазия) наблюдаются характерные разбалансы понимания: при сенсорной, акустико-мнестической афазии (патология фонематического слуха, слухоречевой памяти) возникает деструкция понимания устной речи, эффекты парафазии, контаминации; при семантической афазии отмечается деструкция понимания логико-грамматических сочетаний (использование отношений принадлежности, причастности, следуемости – сестра матери; зима после осени); при динамической афазии (дезорганизация речевых высказываний) наблюдается деструкция понимания слов, выражающих действия (дезактуализация «слов-действий»).
Введением онтологической релевантности, сцепленной с признаковым составом унифицированностью лексем, фразем, текстем, достигается семантическая гомогенизация предметноязыковых рядов, – систем взаимообусловленных смыслов-значений в пределах вещно-выразительных единств. Так – в теории. На деле выступает высшей нетривиальностью соблюсти стандартность, инвариантность онтологической и выразительной определенности. В естественном, осложненном проявлении фона личности, заявлении особого характера субъекта общения трансформируются обстоятельственные рамы, подвергаются эрозии синтаксические договоренности, утрачивается ментальное согласие. Драма «слова и мысли» в заявлении экзистенциального (от Lebenswelt + Wertswelt) – жизненного, ценностного плюралиса.
Эпизод 1: разность наполнения понятий вследствие разности интенций жизненных историй, лишающих терпения даже самого терпеливого арбитра, – Мария-Антуанетта, узнав, что у французов нет хлеба, отечески озаботилась: «Почему же они не едят пирожные?» Персональная дереализация.
Эпизод 2: специфичность отображательности понятий вследствие особости интенций на корреспондируемость действительности, – советская новоязовская логократия (маскировка словами действительности – вариация логомахии), – превосходящее все мыслимые и немыслимые пределы словоблудие. Групповая (суггестивная) дереализация. (Уровень жизни падает, но партия заботится о народе, и народ должен быть благодарен партии за проявляемую о нем заботу. Воистину: albo dies notanda lapillo.)
Эпизод 3: разность пресуппозитивных насыщений понятий вследствие аутентичности интенций на императивы ВК + ВС – не устанавливаемые логически условные предположения (идеологемы, базовые метафоры, легислативные постулаты) социокультуры о схеме действительности, – аристотелевское толкование причин трехмерности пространства совершенностью (?!) числа «три» (ср.: идиома троичности Флоренского). Дереализация тезауруса.
Эпизод 4: ненасыщенность места, обрамляемого самостью, – активация онтологически недоуточняемого «я» в редакции «I», а не «Me» (мидовская дивергенция «self» на «I» и «Me»: внутреннюю и внешнюю самость) [4], стоящего «выше самоцелей науки, искусства» (Юнг), создателя «своих орудий», по крупному счету препятствует контекстному воссозданию аутентичности «вот-бытия» с целью его размыкания, всецело охватывания. Препятствует по вполне банальной причине – собственной предметной несоответственности, функциональной спонтанности. «I» в отличие от «Me» практически не рационализируемо. На примере изъяснительных фигур Лермонтова прочувствуем всю обреченность способа отрицательной предикации «I»:
Я не для ангелов и рая
Всесильным богом сотворен;
Но для чего живу, страдая, Про это больше знает он.
Или: Нет, я не Байрон, я другой,
Еще неведомый избранник, Как он, гонимый миром странник…
...
Или: Что хвала иль гордый смех людей!
Души их певца не постигали, Не могли души его любить, Не могли понять его печали, Не могли восторгов разделить.
Или: И ненавидим мы, и любим мы случайно,
Ничем не жертвуя ни злобе, ни любви…
...
Или: Уж не жду от жизни ничего я,
И не жаль мне прошлого ничуть;
Я ищу свободы и покоя!
(Искать одно и другое одновременно невозможно: «свобода» и «покой» онтологически и функционально контрадикторны!)
Дереализация самозаявлением «чувствующей души» (Гегель) в залоге «non liquet».
Указанные и близкие им типы дереализации плодят концептуальные, семантические аномалии. Иной тип – «метафорическая дереализация», связанный с соположением каузально, онтологически не связанных референтов, – явных аномалий не влечет, однако осложняет контекстуальное конституирование предметно-выразительной определенности дополнительными критико-аналитическими усилиями.
Метафора как явление языковое – вид тропа, основанный на использовании переносных значений вследствие скрытых уподоблений, образных сближений. Установление подобия, уподобление – нерв метафоры, проводящей категориально-семантические сдвиги (транспозиции), производящей нарушение таксономических разрядов, устоев иерархизации (отменяющей группирование дискретных объектов на системах точно фиксируемых свойств), инкорпорирующей образ в понятие, единичное в общее, чувство в интеллект. Результат – нарушение соответство-вания лексического типа – слова и выполняемой им синтаксической функции (Н. Арутюнова); нарушение соответствования идейного типа – выражения и выполняемой им смысловой функции. Для науки – приговор (многозначность, недоуточненность несовместима с интенцией на полноту обоснованности выражения); для искусства – раздолье (многозначность, недоуточненность совместима с интенцией на полноту самовыражения).
Разрушение пригнанности лексем и семем в рамках содержательных сценариев, магистралей тематизации объектов (фреймов) затрудняет понимание. Скажем: Луна – небесное тело, естественный спутник Земли, светящийся отраженным солнечным светом, с определенным наклоном орбиты к плоскости эклиптики, массой, радиусом, средней плотностью, звездным, синодическим периодом обращения, визуальным сферическим альбедо, ускорением силы тяжести на поверхности, температурой на поверхности, магнитным полем и пр. Многое здесь может требовать уточнения, однако общая сбалансированность планов выражения и содержания (идентичность фрейма) выдержана, что дает перспективу буквальности.
Последнего никак нельзя высказать о беллетристическом (внефреймовом) представлении Луны в текстеме:
Бродит призрак бледноликий
На полях моей страны… (Блок), никакой перспективы буквальности не намечающем.
Отсюда – семантизация задачи контекстного отнесения как способа снятия проблемы установления сферы релевантности, а с ней – идейной идентичности.
Символичность, второсигнальность сапиента ставит его в сложную ситуацию. С одной стороны, неизбежная образность (тропность) каждого слова, та «скользящая логика души», которой соответствует родство вещей, все разнообразие отношений человека с самим собой и природой, какие чисто объективными не стали и никогда не станут [5, с. 666]. С другой стороны, вечная неудовлетворенность образностью, необъяснимая тяга к определенности, замене коннотаций констатациями. Вполне явным образом по данному случаю выражался Гоббс: «Свет человеческого ума – это вразумительные слова, предварительно очищенные от всякой двусмысленности точными дефинициями. Рассуждение есть шаг, рост знания – путь, а благоденствие человеческого рода – цель. Метафоры же и двусмысленные слова, напротив, суть что-то вроде ignes fatui, и рассуждать при их помощи – значит бродить среди бесчисленных нелепостей, результат же, к которому они приводят, есть разногласие и возмущение или презрение» [6].
Строгость – нестрогость, недвусмысленность – двусмысленность, доуточненность – недоу-точненность. Локальные статичные антиномии снимаются глобальным диалектическим подходом.
Мышление Homo symbolicum всегда и везде ассоциативно, а значит, метафорично, конно-тативно, неалгоритмично. Человек мыслит творчески, т. е. синтетично; глубинным инструментом заявления и проявления его творческой сути является метафора. (Не мыслит и не способен мыслить неассоциативно действующий – решающий массовые задачи машинный автомат. Мнимая проблема в редакции «научить машину мыслить» не получает разрешения вследствие неалго-ритмичности творческих мыслительных процессов, развертывающихся на неформализуемой ассоциативно-тропной, метафоричной основе.) Между тем в разных отсеках духовности отрабатываются автономные критерии совершенности, свои – в науке, свои – в искусстве. В первой – с ориентацией преимущественно на однозначность, строгость (ноэматичность). Во второй – с опорой преимущественно на многозначность, нестрогость (эстематичность). Хотя и тут, и там – внутренняя диверсифицированность. В науке просматривается сегментация нормологии: в «твердом ядре» центрируется демонстрация, в «переднем крае» – креация. (Откуда прямой мост к искусству: гносеологически в существе «малообоснованных» «сумасшедших идей» знания и художественности – никакой разницы.) В искусстве жанрово обособляются очеркистика, хронистика, документалистика (близость «правде жизни») и эпика, романистика («художественный вымысел», выставленный через «типизм»).
Кроме того, просматривается «периодика» научных исканий – ритмика стилей (по Клейну) – акцентуация разработок (эвристика), акцентуация обоснования (организация, систематизация); эстетических поисков – та же ритмика стилей – чередование идеалов (барокко – классицизм), находящее объяснение в гипотезе смены господства механизмов мышления – доминирование левосторонности обусловливает преобладание классицистских тенденций, доминирование пра-восторонности – тенденций барокко (романтизма).
И в науке, и в искусстве тропика углубляет понимание, делает его более пластичным, чувствительным, выразительным (тем более когда в обиходе нет подходящих понятий).
В эстеме: …Осень смуглая в подоле
Красных листьев принесла…
(Ахматова) (метафора, олицетворение, перифраз).
В ноэме: гравитация – притяжение – симпатия – Великая душа мира (Anima Mundi) (буквально те же тропные приемы: метафора, олицетворение, перифраз). (Ср.: газ, жидкость – частица – волна – поверхности расширяющихся сфер) [7, с. 291–292].
В эстеме введение метафор – самоцель, в ноэме – лишь инструмент оформления мысли. Это и обусловливает разное отношение к метафоре: в искусстве – с позиций благожелательности (наибольшее благоприятствование), в науке – с позиций подозрительности (наименьшее благоприятствование).
При активации интенции на понимание следует руководствоваться механизмом как первичной, так и вторичной предикации (при атрибуции конкретных и абстрактных понятий).
Достоинство метафоры (как тропа) – совмещение буквальных и фигуральных значений, генерация образности. Но в том же и ее недостаток. Подвергаемая логизации мысль (ноэмный строй) должна владеть техникой отчленения реалий от творительной мощи метафорических (в итоге – метаболических) посессивных превращений. В конце концов, следует отдавать отчет, о чем речь: сокол, орел – «птица» или «ас».
Ссылки:
-
1. См.: Carnap R. The logical syntax of language. L., 1954.
-
2. Подробнее см.: Верещагин Е.М., Костомаров В.Г. Язык и культура. М., 2005.
-
3. Подробнее см.: Теория метафоры. М., 1990.
-
4. См.: Mead G.H. Mind, self and society. Chicago, 1963.
-
5. Музиль Р. Человек без свойств. Т. 1. М., 1984.
-
6. Гоббс Т. Левиафан. М., 1936.
-
7. Минский А. Остроумие и логика когнитивного бессознательного // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. XXIII. М.,
Список литературы Предметно-смысловая адаптация текста
- Carnap R. The logical syntax of language. L., 1954.
- Верещагин Е.М., Костомаров В.Г. Язык и культура. М., 2005.
- Теория метафоры. М., 1990.
- Mead G.H. Mind, self and society. Chicago, 1963.
- Музиль Р. Человек без свойств. Т. 1. М., 1984.
- Гоббс Т. Левиафан. М., 1936.
- Минский А. Остроумие и логика когнитивного бессознательного//Новое в зарубежной лингвистике. Вып. XXIII. М., 1988.