Принцип троичности в историческом строительстве и культурном коде России

E-mail:                  ORCID:

E-mail:                  ORCID:

«Троица есмь Проста, Нераздельна, Раздельна Личне, и Единица есть естеством соединена, — Отец глаголет, и Сын, и Божественный Дух».

«Отца прославим, Сына превознесем, Божественному Духу верно поклонимся, Троице Нераздельной, Единице по существу, яко Свету и Светом, и Животу и Животом, животворящему и просвещающему концы».

«Троице Единосущная, Единице Триипостасная, Тя воспеваем, Отца славяще, Сына величающе, и Духу поклоняющеся, Единому естеству воистину Богу, Жизни же, и Живущему Царству безконечному».

Православные христиане без труда узнают в приведенных цитатах глубочайшие богословские стихи из Великого Канона прп. Андрея Критского, в безупречно точных духовно- поэтических формулах передающие православное учение о Св. Троице.

«Согласно догмату троичности, единая Божественная сущность есть внутри себя личностное отношение трех ипостасей — Отца (безначального Первоначала), Сына (Логоса, т. е. абсолютного Смысла) и Св. Духа (животворящего начала жизненной динамики). Однако само по себе учение о триединстве Божества (о том, что Троица и Единица оказываются в каком-то смысле тождественными) не составляет специфики христианства», — пишет С. С. Аверинцев в статье о христианстве, опубликованной в «Философской энциклопедии». Автор напоминает, что в древнейших мифологических и религиозных представлениях существовало предугадывание, предвестие божественного триединства (например, «тримутри» Брахмы, Шивы и Вишны в индуизме, трехликая Геката и трехглазый Зевс в древнегреческой мифологии, «семейная троица» Юпитер — Юнона — Минерва у римлян). Можно было бы добавить, что в VI в. до Р. Х. Пифагор, соединив глубочайшие знания, приобретенные им в Египте, Месопотамии, Индии, назвал числа первоосновой вещей и сравнил божественную Единицу (монаду) с семенем, рождающим разветвленное древо мироздания. Двоица- дуада, в его представлении, является основой биполярных противоречий материального мира. Наконец, сакральную триаду Пифагор назвал основой жизни, творческим аспектом Бога, первоисточником рождения и сотворения вещей. Именно триада в своем высшем единстве обладает, согласно пифагорейскому учению, абсолютной полнотой и совершенством.

Однако христианское учение о Троице имеет, как подчеркивает в указанной энциклопедической статье С. С. Аверинцев, принципиальное отличие от структур языческой мифологии и трех нисходящих ступеней Абсолюта в неоплатонизме. «Специфичность христианства состоит в том, что эти ипостаси “неслиянны” (т. е. безусловно сохраняют личностное самостояние), но в качестве личностей “нераздельны” и “единосущны”, т. е. прозрачны и проницаемы друг для друга в единящей любви. Их единение не есть слитность, неразличенность… Напротив, они проницаемы друг для друга только благодаря абсолютному личностному самостоянию и сохраняют самостояние только благодаря абсолютной личностной прозрачности и взаимопроницае-мости, ибо эта проницаемость есть чисто личностное отношение — любовь, которая и составляет внутренню ю сущность христианского Бога»¹.

Христианство как религия любви явилось духовно- смысловым ядром русского мира и русской культуры.

Перед крестными страданиями, в последний раз беседуя с учениками, Христос призвал их к единству: «Заповедь новую даю вам, да любите друг друга; как Я возлюбил вас, так и вы да любите друг друга» (Ин 13:34). И обратился с молитвой к Небесному Отцу: «Да будут все едино, как Ты, Отче, во Мне, и Я в Тебе, так и они будут в Нас едино, — да уверует мир, что Ты послал Меня» (Ин 17:21).

Приняв крещение позднее многих других народов, Русь всем существом откликнулась на этот послеДний призыв Спасителя — на заповедь любви по образу и подобию Св. Троицы. Может быть, именно поэтому Ф. М. Достоевский считал Россию делательницей последнего часа мировой истории и в своей знаменитой Пушкинской речи предсказал, что она, с ее «всемирной отзывчивостью», призвана принести народам «последнее слово» Христа, призывающее к братскому единству людей, при полноте всего множества неповторимых индивидуальных и национальных лиц.

Домом Живоначальной Троицы на Руси издревле именовалась Псковская земля. Псковитянка великая княгиня Ольга стала первой на русской земле тайнозрительницей Св. Троицы, явленной ей в виде трех лучей в родных местах, над берегом реки Великой. Как известно, Ольга повелела поставить на месте явления Троицкий храм, ставший впоследствии главным кафедральным собором Пскова.

Следует подчеркнуть, что Троицких церквей, как правило, не строили в Византии, а праздник святой Пятидесятницы там праздновали не вполне так, как это оформилось впоследствии в русской православной традиции. В Византии вспоминалось историческое событие сошествия Св. Духа на апостолов в пятидесятый день по Пасхе. На Руси, помимо празднования исторического дня рождения Церкви, поклонялись в этот день еще и Троическому единству, священной Тайне, божественному источнику Жизни. В День Св. Троицы вся земля воспринималась и приветствовалась как именинница (с этим связана символика зеленого цвета в священнических ризах и украшение церквей березовыми ветками и цветами).

Великая княгиня Ольга, по сути, предопределила религиозное, историческое, культурное призвание Святой Руси, ее соборную суть, ее поклонение Троице Живоначальной и следование Троическому единству в любви. Крещенная в Византии, нареченная при крещении именем равноапостольной царицы Елены, доставившая на Русь из Царьграда Крест из цельного куска Животворящего Древа Господня, Ольга тем самым словно предвозвестила, что ее держава будет преемницей, духовной наследницей Второго Рима — Византии, и что в будущем ей предстоит нести звание, миссию и тяжелый крест Третьего Рима. Принцип троичности издревле просматривался, как можно видеть, и в жизненно важной сфере духовно-религиозного предназначения русской государственности.

Видимо, неслучайно именно на Псковской земле, в Свято-Елеазаровом монастыре, в первой четверти XVI в. были написаны старцем Филофеем знаменитые слова о «Москве — Третьем Риме» в его посланиях Великому князю

Василию III и дьяку Мунехину. Следует подчеркнуть, что эта мысль не была изобретена старцем, не являлась его частным мнением. Современные исследователи отмечают, что преемственность Москвы в отношении Византии была очевидной и задолго до появления данного послания. Это нашло отражение в ряде исторических фактов и в письменных источниках, как русских, так и иностранных. О духовном родстве Руси и Второго Рима свидетельствовали и построенные в русских городах Софийские соборы, и передача или чудесное перемещение из Византии на Русь величайших икон (Владимирской, Тихвинской, Цареградской и других), и династические браки, и шапка Мономаха, и двуглавый орел последней династии Палеологов, привезенной Софьей Палеолог в Россию как знак преемственности от Византийского Царства. Еще в XV в. герб дополнился изображением в центре св. Георгия Победоносца, поражающего змия — символа сражения с мировым злом. В XVII в. (1625) герб увенчался третьей короной — символом служения Русского земного царства Небесному Царству Св. Троицы. Впоследствии, в XIX в., три короны получили еще одно символическое истолкование — триединства, по образу Св. Троицы и Ее благословению, восточных славян: великороссов, малороссов и белорусов, трех ипостасей одного православного народа.

В происходящих ныне событиях, помимо внешних политических причин, угадываются внутренние духовные смыслы, антитринитарные разрушительные тенденции современного апостасийного мира.

Напомним слова старца Филофея, который историософски наиболее полно выразил суть древних пророчеств: «Два убо Рима падоша, а третии стоит, а четвертому не быти». Здесь нет и не может быть места земной гордыне, — есть понимание великой ответственности в исполнении труднейшей роли Русской державы (само слово «держава» в корне своем соответствует своему призванию «у держ ания» мира от тайны беззакония и « держ ания» до конца времён чистоты и неповрежденности правой веры). Оттого и писал старец Филофей Великому князю Василию III: «Подобает тебе, царю, сие дер-жати со страхом Божиим. Убоися Бога, давшего ти ся, не уповай на злато, богатство и славу». «Стало быть, — подытоживает И. Я. Фроянов, — Россия превращалась во вселенское средоточие истинного христианства — православия. Враги православной веры поняли это еще раньше русских интеллектуалов»². И уже в те давние времена, как показал ученый, на Западе возник план завоевания Русской земли, который предусматривал замену власти и религии в России и расчленение Русского государства. Эти попытки продолжаются. Между тем, «четвертому не бывать», и речь идет не только о судьбе России, но и о судьбах мира.

Главным символом русской культуры стала икона прп. Андрея Рублева «Святая Троица» — величайшее чудо небесной красоты, тишины и гармонии. Свящ. Павел Флоренский нашел для описания этой иконы такие проникновенные слова: «Среди мятущихся обстоятельств времени, среди раздоров, междоусобных распрей, всеобщего одичания и татарских набегов, среди этого глубокого безмирия, растлившего Русь, открылся духовному взору бесконечный, невозмутимый мир, “свышний мир” горнего мира… Вот этот-то неизъяснимый мир, струящийся широким потоком прямо в душу созерцающего…, эту ничему в мире не равную лазурь, более небесную, чем само земное небо, … эту невыразимую грацию взаимных склонений, эту премирную тишину без-глагольности, эту бесконечную друг перед другом покорность — мы считаем творческим содержанием Троицы».3

Прп. Андрей Рублев писал свою икону «в память и похвалу преподобному Сергию».

Похвалой великому святому, увековеченной в слове, является и его Житие, написанное прп. Епифанием Премудрым. После рассказа о том, что Богом отмеченный младенец еще во чреве матери трижды вскричал в церкви, и эти возгласы слышали многие, прп. Епифаний обращает особое внимание на то, что «он прокричал не один раз или дважды, но и в третий раз, чтобы ясно было, что он ученик Святой Троицы, так как число три больше всех иных чисел почитается (здесь и далее выделения в цитатах мои. — О. С. ). Везде ведь число три является началом блага и поводом для троекратного возвещения, и я вот что скажу: трижды Господь к Самуилу- пророку воззвал; тремя камнями из пращи Давид Голиафа поразил, трижды повелел лить воду Илья на поленья, сказав: “сделайте это трижды”, — и три раза так сделали; трижды также Илья дунул на отрока и воскресил его; три дня и три ночи Иона-пророк внутри кита находился; три отрока в Вавилоне печь огненную погасили; трижды было повторено Исайе-пророку, видевшему серафимов своими глазами, когда он на небе слышал пение ангелов, восклицающих трижды святое имя: “Свят, свят, свят, Господь Саваоф!” В возрасте трех лет была введена в Церковь, в Святая Святых, пречистая Дева Мария; в тридцать же лет Христос был крещен Иоанном в Иордане; трех учеников Христос поставил на Фаворе и преобразился перед ними; через три дня Христос из мертвых воскрес; трижды Христос после воскресения спросил: “Петр, любишь ли ты меня?” Что же я говорю о числе три и не вспомню о более величественном и страшном, о триедином Божестве: в трех святынях, трех образах, трех ипостасях, в трех лицах едино Божество Пресвятой Троицы, и Отец, и Сын, и Святой Дух; почему не вспомню триипостасное Божество, у которого единая сила, единая власть, единое господство? Следовало и этому младенцу трижды прокричать, находясь в утробе матери, до рождения, указывая тем, что будет ребенок некогда учеником Троицы, что и сбылось, и многих приведет к разумению и познанию Бога, уча словесных овец веровать в Святую Троицу единосущную, в единое Божество»⁴.

В житии прп. Сергия, составленного прп. Епифанием Премудрым, повествуется о том, что во время своего пустынножительства в чаще леса на Маков-це горе Сергий вместе с братом Стефаном построил церковь во имя Св. Троицы. Церковь была освящена архиеп. Феогностом, и «поставлена она была благодатью Бога Отца, и милостию Сына Божия, и с помощью Святого Духа»5.

Великий Радонежский игумен был на Руси проповедником Св. Троицы, и проповедь эта свершалась не только в богомудрых его поучениях, но и в деле жизни.

Если попытаться найти ключевые слова, чтобы определить это дело, то такими словами будут «единение» и « собирание». Сначала среди дремучих лесов на Маковце горе, ведя суровую подвижническую жизнь, он собирает воедино силы души — ум, сердце, волю. Между прочим, изумительной гармонией своего внутреннего и внешнего облика святой Сергий опровергает утвердившееся мнение о том, что склонность к крайностям — якобы непременное и непреодолимое свойство русского национального характера. Напомним также, что именно в Троическом единстве, которому всю жизнь служил прп. Сергий, сокрыта тайна гармонии, цельности и полноты Божьего мира и человеческой души. Своим самостоятельным путем прп. Сергий, подобно афонским исихастам, достиг «тишины безглагольности».

Обретя духовное единство и внутреннюю цельность, стяжав неколебимый духовный мир, высветлившись всем существом своим, иными словами, собрав себя , прп. Сергий после этого собирает братию и восстанавливает древний общежитийный тип монастыря. Важно отметить, что к каждому ученику у прп. Сергия был свой индивидуальный подход. Личность каждого была в глазах святого драгоценной, она не нивелировалась, а расцветала в братском единстве общежительного монастыря. Идеал Св. Троицы, различной в Лицах и единой в существе, просматривается и в этом устроении монастырской жизни, руководимой прп. Сергием. Потом, как известно, ученики его разлетелись, как стая птиц из видения, посланного святому свыше. Они основывали по лицу Русской земли новые и новые обители. Вокруг обителей возникали крестьянские поселения, на основах христианского домостроительства осваивались земли, осуществлялся труд, созидался быт, и мирным путем всё далее раздвигались пределы Русского мира.

Таким образом, принцип устроения жизни по образу и подобию Св. Троицы не ограничивался только монастырскими стенами. Замиряя и наставляя князей, прп. Сергий собирает воедино всю Русь и благословляет ее, в лице князя Дмитрия Донского и воинов-иноков Пересвета и Осляби, на Куликовскую битву.

В программной статье «Культурное своеобразие эпохи Куликовской битвы», опубликованной в сборнике, посвященном 600-летию этого исторического события, выдающийся специалист по византийской и русской культуре Г. М. Прохоров обратил внимание на особенность сложившейся в XIV в. культурно-исторической ситуации, а именно, выдвижения на первый план внимания и интереса к человеческой личности, — как в западноевропейском мире, так и в Византии. Именно в то время произошло второе, весьма существенное византийское влияние на Русь. Но внимание к человеку было разнонаправленным на католическом Западе и на православном Востоке: на Западе оно оформилась в качестве рационалистического гуманизма, в Византии его сферой стал созерцательный исихазм. И там, и там наблюдались признаки Предвозрождения и решались одни и те же проблемы, в центре которых был человек, его внутренний мир, его духовно-творческий потенциал. Эти направления, по словам Г. М. Прохорова, «дали начало параллельным движениям возрождения. Одно пошло по внецерковному пути, другое — по церковному. В этом историческое значение исихастских споров, все более осознаваемое сейчас учеными: они были точкой встречи и расхождения двух европейских Возрождений в самом начале их пути. Можно даже сказать, что церковное возрождение было возрождением в самом строгом смысле, что и внецерковное, т. е. обращением к античности (была ведь христианская античность). А термин „православие“ означает не только восточную ветвь христианства, но и «правомыслие», и в последнее время редеет число ученых, отказывающих паламизму в „правомыслии“ в древнем, античнохристианском, смысле слова»6.

Следует отметить, что в обители прп. Сергия и в других монастырях проявлялся интерес, прежде всего, к сочинениям Дионисия Ареопагита с комментариями св. Максима Исповедника, Григория Паламы, Симеона Нового Богослова и др. Г. М. Прохоров отмечает: «Начавшись в кельях отшельников, практикующих созерцательное „молчание“ или „безмолвие“ („исихию“, давшую начало исихастским спорам), это движение получило затем, во время споров Паламы с Варлаамом, свою теорию — теорию „божественной энергии“… оказало культурное, общественное и политическое влияние на другие православные страны»7. Ученый ввел довольно смелый термин «политический исихазм», поскольку это движение было ответом на новые исторические обстоятельства и вызовы. Г. М. Прохоров отмечает, что исихасты, когда Византийская империя оказалась перед лицом опасности турецкого порабощения, не считали возможным поступиться верой и полагаться на помощь католического Запада. Как показала история, они были правы: уния стала духовной предпосылкой падения и распада Второго Рима.

Сложнейшие исторические события со всей остротой переживались и на Руси, требуя выработки правильного духовного отношения к ним.

«Русь никогда не смирялась с владычеством “беззаконных татар”, “поганых сороцин” и т. п., что хорошо видно по ее литературе. Тлевшее подспудно и время от времени прорывавшееся снизу, чувство это выразилось… в открытом “розмирии” великого князя Дмитрия Ивановича “с татары и с Мамаем”»8.

Названное «розмирие» стало первым всероссийским вызовом монголо-татарам, который, как подчеркивает Г. М. Прохоров, был подготовлен «большой внутренней работой, имевшей результатом культурный и политический подъем страны и рост ее духовных потребностей. «Для общественного сознания в Восточной Европе второй половины XIV века характерно движение монашеских, даже не просто монашеских, а отшельническо-аскетических, идеалов в общество — все призывались к постоянной молитве, всех побуждали становиться причастниками „божественного света“. Пропасть между монастырем и миром была преодолена. Фигура анахорета- подвижника оказалась не периферийной, но центральной, стержневой в культуре. Беглецы из „мира“ взяли на себя задачу говорения миру о мире»9.

Поэтому приезд великого князя Дмитрия Донского к прп. Сергию накануне Куликовской битвы за благословением и молитвой был вполне закономерным и необходимым событием. В связи с характеристикой личности самого князя Дмитрия Г. М. Прохоров образно отмечает, что исихасты «нащупали какую-то скважину в глубине человеческой души (“сего же рвение к Богу бывает, яко огнь дыхает скважею”, — сказано в „Слове о житии и о преставлении великого князя Дмитрия Ивановича, царя Русьскаго“); из этой скважины начал бить свет…»10

На Куликово поле вместе со своим князем выходили воины, каждый из которых имел ясное и твердое личностное самосознание и отчетливое понимание тех высших ценностей жизни и веры, которые он отстаивал и за которые был готов умереть. «Апелляция к личности каждого человека и дала Руси добавочные духовные силы для разрыва, “розмирия” с Ордой и для увенчавшей это “розмирие” победы в битве с Мамаем на Куликовом поле»¹¹.

Известен и другой итог Куликовской битвы: участвовавшие в ней владимирцы, псковичи, вятичи, куряне, представители других древнерусских городов ощутили и по-настоящему обрели в этой битве свое духовное и национальное единство. Единственность каждого и единство всех — в этом просматривается ориентация созидаемого русского мира на высший идеал Св. Троицы.

Прп. Сергию принадлежит обобщающая формула: « Воззрением на Святую Троицу побеждается страх ненавистной розни мира сего ». В этих словах — смысловое «зерно» нашего существования в мире.

Младшим современником прп. Сергия был прп. Евфоросин (в миру Елеазар), ставший основателем того самого Псковского Свято- Елеазаровского монастыря, в котором 500 лет назад родилась формула «Москва — Третий Рим». Блаженный старец пешком ходил в Константинополь и был принят патр. Геннадием II, пославшим в основанную старцем обитель Цареградскую икону Божией Матери. Эта икона имела особое значение для Святой Руси. К огда-то она являлась святыней Рима первых христиан, обагривших и освятивших Вечный город мученической кровью. Но в 1051 г., когда началось отпадение Первого Рима от догматов православной веры, список чудотворного Цареградского образа «перешел» из Рима в Константинополь. Икона стала хранительницей Второго Рима. Однако в 1439 г., после принятия Флорентийской унии и незадолго до падения Византии, Цареградская икона была передана на Русь. Братия Свято- Елеазаровского монастыря встретили святыню на дороге, ведущей в Псков. На этом месте забил источник, названный Пречистенским, и была построена деревянная часовня. Прп. Евфросин явился носителем откровения о священной миссии Руси как последней хранительницы и защитницы Православной веры. Однако до времени эта тайна оставалась в стенах обители, не выходя за ее предел ы.

Дом Св. Троицы, древний Псков, был родиной еще одного замечательного древнерусского книжника, проповедника, публициста, агиографа и гимногра-фа Ермолая, в монашестве Еразма, самобытное творчество которого приходилось на 1540–1560-е гг. Молодой Иван IV во время одной из поездок в Псков оценил незаурядные дарования местного священника, привез его в Москву и повелел служить в Кремле, в церкви Спаса-на-Бору. Какое-то время Ермолай сотрудничал с митр. Макарием, создателем первых на Руси «Четий Миней», и входил в круг ближайших к нему лиц. Вполне возможно, как считают исследователи, именно по заданию митрополита Ермолай написал замечательное «Житие Петра и Февронии Муромских», хотя оно встретило в том же митрополичьем кругу настороженное к себе отношение.

Д. С. Лихачев увидел в этом житии действительно нечто новое по сравнению с другими произведениями агиографического жанра своего времени. «Повесть о Петре и Февронии», по его словам, написана в стиле «психологического умиротворения», в котором ученый нашел своего рода литературный аналог иконописному творчеству прп. Андрея Рублева. Ученый напоминает, что начиная с рублевской эпохи, на Руси наступило время «распространения исихазма с его учением о безмолвии. Изображения как бы замкнуты в себе, святые погружены в задумчивость и требуют от молящегося безмолвной созерцательности, уединенной молитвы. Такова в первую очередь икона “Троицы” ， написанная в похвалу Сергию Радонежскому. Ангелы, символизирующие собою Три Лица Троицы, погружены в грустную задумчивость, и молящийся вступает в общение с иконой путем “умной” (мысленной) молитвы. Ангелы слегка обращены друг к другу, не мешая друг к другу и не разлучаясь. Они находятся в триединстве, основанном на любви. Тихая гармония Троицы вовлекает молящегося в свой особый мир»¹².

Влияние исихазма Д. С. Лихачев, как видно, усматривал и в созданной Ермолаем «словесной иконе» свв. Петра и Февронии, с присущей ей атмосферой любви, согласия, внутренней тишины святых супругов, сохраняющих свое любящее единство в неспокойной внешней обстановке борьбы за власть, наветов и интриг. Всё претерпев и преодолев, они и в вечность ушли вместе. Знатоков древнерусской литературы восхищает безмолвная, и в то же время красноречивая деталь в конце Жития — игла, вокруг которой св. Феврония (в монашестве Евфросиния) обвила золотую нить, когда пришло из мужского монастыря уже третье известие от Петра (в монашестве Давида), что он умирает и не может более ее ждать. Игла с золотой нитью была воткнута в ткань возд у ха, который заканчивала вышивать св. Феврония. И монахиня тихо предала Богу душу, чтобы навсегда соединиться с возлюбленным супругом в вечном Царстве Отца, и Сына, и Св. Духа. Они и на земле остались вместе: их тела, похороненные в разных местах, чудесным образом оказались в одной, заранее приготовленной ими гробнице.

В начале 1560-х гг. создатель Жития свв. Петра и Февронии Ермолай, овдовев, покинул Москву и был пострижен, как предполагается, или в родном Пскове, или в Кирилло-Белозерском монастыре с именем Еразм, в честь сщмч. Еразма Формийского. Им были созданы два сборника произведений, ныне хранящихся в Российской Национальной библиотеке: Солов. № 287/307 (50–60-е гг. XVI в.) и Соф. № 1296 (60-е гг. XVI в.). Сборники включают все известные произведения писателя, кроме адресованного Ивану IV «К царю моления».

Оба сборника открываются одним и тем же произведением, которому автор, судя по этому обстоятельству, придавал первостепенное значение. Это «Книга о Святой Троице» (или «Большая трилогия»). В ее состав вошли следующие сочинения:

• 1.    «Слово преболшее начинаем о превышнем, пребезначалнем, божестве-немъ, живоначалнем существ^ пребезначалнаго Бога Отца, и сопребезна-чалнаго Единороднаго Слова, Сына Божиа, и соприсносущнаго Пресвятаго Животворящаго Духа, о троичеств^ и о единств 也 верующим убо и почитающим ко исправлению истинне, неверующим же и непослушающим к бол-шему погибелному осужению» (Соф. 1296, л. 1–74). Краткое название этого памятника, принятое в научной литературе — «Слово пребольшее о троичности и единстве»;

• 2.    «Слово о Божии сотворении тричастнемъ, яко да невѣрнии, бесѣдовав о твари, и уразумеют праве Творца вс^х тварей и обратятся в^ровати истинному Богу, в Троицы славимому» (Соф. 1296, л. 75-116об.). Краткое название —«Слово о Божии сотворении тричастнем»;

• 3.    «Молитва ко Господу Богу, пресвятѣй, пребезначалней, нераздѣлней и неразлучней Троицы» (Соф. 1296, л. 120-146 об.). Краткое название — «Молитва ко Господу Богу». Молитва состоит из 100 слов и написана в духе «Великого покаянного канона» прп. Андрея Критского.

«Книга о Святой Троице» начала создаваться Ермолаем еще в домонаше-ский период. Он долго работал над нею и после пострига, уточняя и дополняя текст. Ей посвящена большая исследовательская литература¹³. Более ранний сборник содержал «Слово пребольшее …》 и «Молитву»; в более позднем сборнике Ермолай-Еразм сознательно избрал трехчастное построение цикла.

Повышенное внимание к теме Св. Троицы и троичности прослеживается и в других сочинениях древнерусского книжника, в том числе в полемикодогматическом цикле т.н. «Малой трилогии», где на серьезном богословском уровне древнерусский книжник рассуждает о Богородице и о сотерио-логическом значении Креста Господня. Некоторые исследователи считают, что тринитарная тематика и принцип троичности в композиции произведений и методологии рассуждений Ермолая-Еразма могут быть связаны с его происхождением из Пскова — Дома Св. Троицы14. Но особенно важно то, что появление столь значительного богословского труда было обусловлено насущной необходимостью борьбы с антитринитарными ересями.

В «Слове пребольшем о троичности и единстве» Ермолай- Еразм, свободно оперируя выдержками из книг Ветхого Завета, Евангельских текстов, Апостольских посланий, Толковой Палеи излагает православное учение о Св. Троице и блестяще полемизирует не только с иноверными магометанами, лютеранами, иудеями, но и с еретиками- антитринитариями. Их влияние на рубеже XV–XVI вв., как известно, укоренилось и с трудом преодолевалось в Москве и Новгороде (ересь «жидовствующих»), а в середине XVI в. распространилось на Русском Севере. Так, Матфей Башкин и Феодосий Косой с его «Новым учением» отрицали божественную природу Христа, видели в поклонении Св. Троице нарушение веры в единого Бога, настаивали на обрезании при совершении таинства Крещения, не верили в воскресение мертвых, были убежденными иконоборцами15.

Приведем лишь небольшой фрагмент «Книги о Троице» в переводе на русский язык, чтобы передать дух и стиль этого памятника: «Слава Богу Отцу и вечно сущему Слову Божию — Сыну, и пресвятому и животворящему Духу, единому и безначальному Божию естеству, воедино в Троице воспеваемому, и восхваляемому, и прославляемому, и почитаемому, и превозносимому, и исповедуемому, в которого веруем и которого благодарим, Создателю и Творцу Невидимому и Неописанному, изначала по своей воле своею пре-мудростию все свершающему, и создающему, и просвещающему, и прославляющему тех, кого изберет по Своей воле, ибо прежде сотворил Он ангелов своих на Небесах, духов и слуг своих, огонь палящий, чины мысленные, бестелесное воинство, силу которого нельзя описать, и всё невидимое сотворил, что непостижимо уму человеческому, сотворил и видимые небесные стихии: солнце, и луну, и звёзды, а на земле же издревле создал человека по Своему Образу и Подобные Своему трехсолнечному Божеству три качества даровал ему: разум, ибо Он Отец Слова, и Слово исходит от него, посылаемое, словно Сын, на котором почиет Дух, потому что уста каждого человека слов без духа произвести не могут, но слово с духом исходит, а разум руководит».

Автор «Книги о Троице» напоминает, что в Книге Бытия Бог в шестой день творения пожелал создать человека по «образу Нашему и подобию Нашему», обращая внимание на то, что множественное число местоимения «Наш» указывает на участие в сотворении человека (как и в сотворении мира) всех Трех Лиц Единого Бога.

Он говорит о человеке как творении Божием, и о вочеловечении Бога- Слова: «Бог же, не имеющий начала, создав человека, оказал почёт ему — над всем, что существует на земле, поставил царем и, любя в человеческом роде всех праведников, грешников же прощая, захотел всех спасти и привести в истинный разум. И когда с Отчего благословения, по Своей Воле и с помощью Святого Духа один из Троицы — Сын Божий не кто иной, как Бог, Слово, Сын

Отца, соблаговолил родиться во плоти на земле от Пречистой Девы Марии, то и стал человеком, не изменив Божества Своего; и, хотя по земле ходил, от Отчих недр вовсе не отлучился».

Эту же мысль выражает и продолжает в современной энциклопедической статье о христианстве С. С. Аверинцев: «Персоналистическое понимание Абсолюта завершается в христианстве парадоксом “вочеловечения” Бога, по которому Иисус Христос совмещает в личностном единстве всю полноту как человеческой, так и божественной природы: Хотя Он есть Бог и человек, однако единый не через обращение божества в плоть, не через приятие человечества в Бога, “вообще единый не через смешение сущностей, но через единство лица”. Воплотившийся во Христе Бог- Логос воспринимается не как полубог или “низший бог”, ибо “в Нем обитает вся полнота Божества телесно” (Кол 2:9). Боговоплощение понимается как единственное и неповторимое… Это повышает остроту парадокса: абсолютная бесконечность божества полностью осуществляется… в единократном воплощении, а его вечность — в неповторимый исторический момент («…распятого же за ны при Понтийстем Пилате»).

Попытки сгладить остроту парадокса предпринимались не раз, но всякий раз оценивались как еретические… (С. С. Аверинцев имеет в виду арианство, несторианство, монофизитство. — О. С. ). Вдвой не парадоксальная формула Халкидонского собора: “неслиянно и нераздельно”, — дает, в сущности, универсальную для христианства схему отношений божественного и человеческого, трансцендентного и имманентного».

Но вернемся к «Большой трилогии» Ермолая- Еразма. Вторая ее часть, названная «Слово о Божии сотворении тричастнем» и завершившая формирование цикла, посвящена доказательству того, что глобальный принцип троичности, положенный Богом- Троицей в основу создания Вселенной, присутствует в различных явлениях материального мира.

М. В. Антонова в статье «“Троичество и единство” в трудах книжника XVI в. Ермолая- Еразма»16 называет некоторые «природные триады» из «Книги о Святой Троице», такие как «солнце — луна — звезды», «свет — сумрак — тьма», «небо — аэр — земля», «огонь — дым — теплота». В составе человеческого тела такими триадами являются «голова — туловище — конечности (ноги)»; в свою очередь, ноги тоже трехсоставны: бедра, икры, стопы, и т. д. В духовном составе человека, «всех тварей земных честнейшего», в соответствии с тем, что он является образом и подобием Святой Троицы, Ермолай- Еразм называет «ум — слово — дух». Ум в человеке порождает слово, слово говорится только с участием духа: «слово с духом исходит, а разум руководит».

У человека два физических ока, но есть и третье — невидимое, умозрительное; у человека два слуховых органа, но есть и внутренний слух. Им можно услышать, если продолжить эту авторскую мысль, голос Ангела- Хранителя, голос совести, голос Бога. М. В. Антонова обращает внимание на то, что если для средневекового мировидения была характерна склонность к созданию бинарных оппозиций (божественное — земное, дух — тело, горнее — дольнее), то древнерусский книжник в Троице и «триаде» «находит принцип гармонизации вселенной»17.

Похожую мысль ранее высказывал А. И. Клибанов: «Подобно Троице всякое существование есть всегда сосуществование, а вне последнего никакое существование невозможно… Эта идея согласного, общного существования проецируется… на окружающий мир. Природа, по его мнению, существует как совокупность общностей. Таковы общность света, сумрака, тьмы, существование которых взаимообусловлено. Таковы же общности солнца, звезд, луны или, например, грозы, молнии. И так далее. Человек существует как общность: внутренне — ума, слова, души, внешне — головы, туловища, конечностей. Но ни одна из частей, образующих ту или иную общность, не обладает самостоятельным существованием. Если человек есть общность, состоящая из головы, туловища, конечностей, то в свою очередь общностями являются голова (лицо, лоб, подбородок), туловище (гортань, грудь, бедра), конечности (трехчленны)…

Мир раскрывается Ермолаем- Еразмом в иерархической бесконечности троичных комплексов, отражающих наивысший гармонический комплекс — божественную универсалию Отца, Сына и Духа»18.

М. В. Антонова, поддерживая эту мысль, делает еще одно интересное наблюдение: она отмечает оригинальность отношения Ермолая- Еразма к слову и «словесности». С одной стороны, считает автор «Большой трилогии», дар слова дан человеку именно потому, что он создан по образу и подобию Божию, и возвышает его над прочими живыми существами; с другой стороны, этот дар «является очень тонким инструментом, неправильное использование которого ведет к греховному поступку, так что, в соответствии с русской пословицей, “золотом” является молчание»19. Ибо «аще мысль страстная не наречеся словом, убо не совершися греховное дело»20.

Древнерусский книжник пишет об этом в еще одном своем сочинении — «Поучении о своей душе», где призывает благочестивого читателя научиться молчать о себе и своем, но зато не молчать и славить дела Божии. Призыв к смиренному молчанию, особенно в «Книге о Святой Троице», по мнению автора статьи, сближает взгляды Ермолая- Еразма с позицией византийских исихастов и русских нестяжателей.

На основании всего сказанного делается вывод, что древнерусский книжник «проявил себя как незаурядный мыслитель, создавший концепцию гармоничности всего сущего, основанную на богословских представлениях о „троичности и единстве“. С его точки зрения, „троичность и един-ство“ — сущностное качество Бога, Который являет его своею волею во всем мире и человеке»21.

Выдающиеся древнерусские авторы отражали стремление русского мира к единству, согласию и любви, по образу и подобию Св. Троицы. Это стремление выразилось в таких ключевых понятиях и выражениях русского языка как «собор», «лад», в пожелании молодым — «совет да любовь», в готовности в случае беды помогать «всем миром», в убежденности, что «на міру и смерть красна»; в стремлении крестьян к общинному землепользованию, ремесленников — к артельному труду. Евразийцы видели в традиции общинного труда корень нашей соборности.

Однако следует отметить, что социальный фактор все же не являлся для архетипа соборности первичным и главным. С. С. Хоружий напоминает, что слово «соборный» в Символе веры означает третий атрибут Церкви («Верую во единую, святую, соборную и апостольскую Церковь»), и оно кажется, на первый взгляд, «вольным» переводом греческого слова καφολικος, которое означает «общее», «всеобщее», «всеобъемлющее», «универсальное». Осмысление этого слова на католическом Западе — «повсеместный», «всемирный», «всеохватный». Что касается православного Востока, то в его значении была усмотрена, как отмечает ученый, «не внешняя распространенность, а внутренняя подлинность, истинность ». Эта истинность была явлена в решениях семи Вселенских Соборов ( греч. «ouvoBoq»). Истина, согласно православному учению, не может во всей полноте быть доступной отдельному, индивидуальному сознанию (тем самым опровергается католический догмат о безошибочности папы). Истина, согласно православному пониманию, постигается лишь соборным разумом праведных мужей в Духе Святом (известна устойчивая формула Соборов: «Изволися Духу Святому и нам…»).

Хорошо известно, что А. С. Хомяков определял соборность не как умозрительное понятие, а как органическое единство, «живое начало которого есть божественная благодать взаимной любви»²². В силу своей благодатности соборность обязательно предполагает внутреннюю свободу человека. Личность здесь не теряется, как в насильственном единстве, а напротив, находит себя, очищается и растет в общем деле спасения. Идеал соборности, таким образом, сокрыт в таинственной глубине божественной жизни Св. Троицы, неслиянности и нераздельности Лиц Единого Бога.

Автору настоящей статьи однажды привелось побывать на интересной и навсегда запомнившейся лекции В. Н. Тростникова, современного ученого-энциклопедиста, математика, историка, философа, некоторое время жившего и успешно преподававшего в США, но вернувшегося в Россию и упокоенного в родной земле.

На той памятной лекции В. Н. Тростников показал собравшимся три разных схемы размещения Ангелов на иконе Св. Троицы: на первой схеме фигуры Ангелов были расставлены слишком далеко друг от друга; на второй слишком сближены, и только на третьей схеме они были изображены в таком же композиционном соотношении, как и на иконе прп. Андрея Рублева. В первом случае было как бы три отдельных образа, единство отсутствовало. Виктор Николаевич увидел здесь аналог Западной цивилизации, с ее principia individuationis, дистанцированием эгоистически замкнутых на себе субъектов.

Вторая схема указывала на иной способ социального устройства человечества: по принципу насильственного коллективизма (как в коммунистической утопии), или восточного деспотизма, или современного глобализма, с утратой неповторимого личностного начала во всеобщей унификации, всеобщем «МЫ», если использовать известное название книги Евгения Замятина. И только в третьем, композиционно выверенном изображении «неслиянного и нераздельного» единства трех Ангелов, знаменующих три Ипостаси единой Божественной Троицы, можно узреть данный нам свыше идеал для устроения, по этому образу и подобию, соборного человечества: в свободном сочетании универсального и уникального начал во всех и каждом.

Принцип троичности постоянно присутствовал в народном сознании, проявлялся в пословицах и сказках, народных и литературных («без Троицы дом не строится»; три загадки, три испытания главного героя; «у старинушки три сына»; «три девицы под окном пряли поздно вечерком», и т. д.). В русских былинах из богатырской дружины выделены три богатыря: Добрыня Никитич, Алеша Попович и Илья Муромец. Тридцать лет и три года исполнилось немощному Илье из села Карачарова близ города Мурома, когда его посетили три калики перехожих, нищих странника и, напоив ключевой водой, наделили силой богатырской. За три часа выкорчевал и выровнял Илья поле широкое, а затем отправился, по родительскому благословению, защищать вдов, стариков и малых детушек. В былинах рассказывается о трех поездках Ильи Муромца и о том, как на распутье прочел он предсказание на камне о каждой из трех дорог: направо поехать — убиту быть, налево — богату быть, прямо — женату быть. Правый, наиболее опасный, путь избирает сначала Илья, а потом испытывает и остальные. Убитым не был, женатым не стал, а на полученное великое богатство построил три церкви, остальное злато-серебро роздал неимущим, себе ни полушки не оставил.

Так было в народных сказках и былинах, в свидетельствах летописцев. В связи с идеалом соборности могут возникнуть возражения: а хроническая русская болезнь — междоусобицы? А упоминаемые в тех же летописях, да и в былинах распри, зависть, наветы, предательство? Да, всего этого было предостаточно в нашей исторической судьбе, в нашей национальной жизни, и отражено в отечественной словесности. Но все это — тот «негатив», через который можно увидеть, что называется, методом от противного, в чем состоит призвание и спасение Руси, ее идеал. «Ненавистная рознь» именно ненавистна — она всегда воспринималась как главный враг самыми светлыми умами Древней Руси и державной России.

Принцип соборности действует в разных сферах и разных периодах русской культуры.

П. А. Флоренский в предисловии к своему труду «У водоразделов мысли» приводит следующие выразительные примеры. Во-первых, он обращает внимание на особое многоголосие русской песни, в котором осуществляется «полная свобода всех голосов, «сочинение» их друг с другом, в противоположность подчинению. Тут нет раз навсегда закрепленных, неизменных хоровых “партий”. При каждом из повторений напева, на новые слова, появляются новые варианты, как у запевалы, так и у певцов хора… Единство достигается внутренним взаимопониманием исполнителей, а не внешними рамками. Каждый более- менее импровизирует, но не разлагает целого…»23

Другой пример. «Обратная перспектива» в иконописной традиции утверждает «объективно сущее и вечное». Искусство иконы помогает преодолеть ограниченность индивидуального восприятия, организует «священное пространство», восстанавливает целостный образ Вселенной24.

А в классической русской литературе сразу вспоминаются три брата Карамазовых у Ф. М. Достоевского, символизирующих распавшееся триединство народной души: ум (Иван с его идейным «бунтом»), чувство (Митя, человек «горячего сердца»), и воля (Алеша, носитель доброй воли и деятельной братской любви). Существует еще и злая воля (лакей Смердяков, отцеубийца). И всё же Иван, Митя и Алеша — братья не только по крови, но и по духу: все они, каждый по-своему, решают вопрос о «слезинке ребенка»: Иван ставит этот вопрос теоретически; Алеша идет в семью смертельно больного Илюшеч-ки Снегирева, в эпицентр человеческих страданий; Дмитрий, несправедливо осужденный на каторгу, решает, что должен пострадать и тем самым искупить свою вину перед умирающим мальчиком: «Вот за него, за дитё, и пойду».

Вспоминаются также три сестры из одноименной пьесы Чехова. В кульминационном третьем акте они, казалось бы, утратили всё: и дом, отнятый невесткой и заложенный братом; и любимых людей (Маша — уехавшего с полком Вершинина, Ирина — погибшего на дуэли Тузенбаха), и надежды на счастье (старшая, Ольга, утратила эту надежду давно). Но сёстры сохранили главное: свое триединство, выраженное, при всем различии их личностей и характеров, во взаимной любви, высоком строе мыслей, красоте чувств и стойкости духа.

Живыми импульсами соборности проникнута также русская философия, с ее пафосом восстановления целостности бытия и познания.

И. В. Киреевский, под влиянием оптинского старца Макария и чтения византийских духовных авторов, заложил основание философии «цельности духа» , которая определила самобытность русской мысли и культуры. Киреевский первым выдвинул также идею «живого знания» , которое исходит из единого «внутреннего ядра» личности и включает в себя, помимо рационального , также этический и эстетический компоненты. В совокупности своей они подчинены триединству Истины, Добра и Красоты.

В XX в. ряд крупных европейских философов пришли к осознанию опасности и неистинности принятого в новоевропейской культуре отделения чувства от разума, объекта от субъекта. «В европейской философии XX в., — пишет один из современных исследователей, — становится значимой тема отчуждения человека в культуре. Можно констатировать, что русская философия в критике западного образа мысли отметила эту опасность гораздо ранее и в этом оказалась прозорливее. Ее главной особенностью было стремление к целостности»25.

Вслед за Киреевским многие русские философы (такие как А. С. Хомяков, Н. Я. Данилевский, Л. А. Тихомиров, С. Н. и Е. Н. Трубецкие, Л. П. Карсавин, Н. О. Лосский, с известными отклонениями — Н. Ф. Федоров с его «философией общего дела», софианцы В. С. Соловьев, С. Н. Булгаков, П. А. Флоренский, а также вставшие на почву исконных православных традиций Г. В. Флоров-ский, И. А. Ильин, А. Ф. Лосев) отстаивали идею целостного человека, цельного мировоззрения. Эта форма цельного живого знания и верующего разума противостоит отвлеченно-рациональной познавательной форме, свойственной большей части западных философских систем.

Очень важной была также «лейтмотивная» для отечественных философов тема глубинной связи познаваемого и познающего; ценным было прозрение о преображении и просветлении личности, которая находится в позиции предстояния Истине.

Таким образом, соборные ценности нашего народа, возникшие на Руси в глубокой древности, были масштабно и самобытно осмыслены и освоены русскими философами.

Следовало бы обратить особое внимание на ключевые слова и словесные формулы, которыми пользовались отечественные мыслители для обозначения своих главных философских интуиций. У В. С. Соловьева, давшего толчок последующей религиозно-философской мысли Серебряного века, это, как известно, интуиция «всееДинства» . (Трактовка Соловьевым этого термина подвергалась обоснованной критике, и в конце жизни сам философ увидел в ней определенный соблазн, разоблачив его в «Трех разговорах»). В данном случае мы лишь фиксируем формулу главной философской интуиции мыслителя, восходящей к соборному архетипу национального менталитета, и не даем оценки тем смысловым погрешностям, которые имели характерный для Соловьева субъективный уклон в сторону пантеизма и гностицизма.

• Н.    О. Лосский свою руководящую мысль определил как идею «всепроникающего мирового еДинства» , «взаимной включенности элементов мира» ²⁶ . Еще до высылки из советской России на знаменитом «философском пароходе» в 1922 г. профессор Лосский опубликовал книгу «Мир как органическое целое» — название говорило само за себя. Высланный с ним и другими виднейшими представителями русской мысли С. Л. Франк, по словам В. В. Зеньков-ского, «более всех потрудился в русской философии, чтобы уяснить момент соборности в природе человека»²⁷. Франк писал о том, что «я» не существует до встречи с «ты» и что категория «мы» является первичной в дальнейшем самопознании. В способности «схватывать целое» он видел ценность интуитивного познания мира. И. А. Ильин также размышлял о значении интуитивизма. Он одним из первых в философии XX в. начал говорить о «верующем знании» , о «живом тождестве духовного предмета и субъективного духа» . Одна из важнейших формул погибшего в Абезьском лагере русского философа Л. П. Карсавина — «Все сущее Должно быть соеДинено, всякое мгновение пронизано любовью» . В статье «Борьба за Логос» еще один замечательный представитель

Причисленный не так давно Константинопольской Церковью к лику святых архимандрит Софроний (Сахаров) говорил о Божестве Христа и о Еди-носущии Трех Ипостасей в контексте учения о Нетварном Свете: «В этом Свете мы созерцаем Отца; сей Свет мы воспринимаем как Духа Святаго; в нем мы видим Христа как Сына Единородного Отцу. Чрез этот опыт мы познаем Единосущие Трех»29.

Все это нашло соответствующее оформление в языке работ отечественных мыслителей. В «Философии русского слова» В. В. Колесов обращает внимание на то, что они, как правило, старались передавать свои мысли более в образах и символах , чем в понятиях , поскольку понятие расчленяет целое, «омертвляет вещь», переводя ее в сферу абстрактных логических операций. Понятие является промежуточной, хотя и безусловно необходимой формой постижения мира³⁰.

Кстати, в поисках целостной методологии изучения языкового поведения уже не философы, а филологи обратились к тернарному (т. е. троичному) принципу изучения целостности, в отличие от присущей диалектике разделяющей бинарности³¹. Тернарный принцип лег и в основу разработанной М. В. Ломоносовым теории трех стилей. Исследуя русскую национальную речемысль, академик В. В. Виноградов исходил из триады: слово (знак) — понятие (идея) — предмет (вещь). М. М. Бахтин разработал тернарный принцип методологии исследования «речевого целого», в котором участвуют не только двое — адресант и адресат, но и третий — нададресат, некий высший авторитет, не называемый, но подразумеваемый участниками диалога. В роли нададресата могут выступать Бог, научная истина, совесть, народ и т. д. При этом имеется в виду диалог на высшем уровне, перерастающий в «триалог», ибо в нем незримо присутствует третий участник, высший авторитет (интересно, что в последнее время в философских обсуждениях и докладах начинает звучать термин «триалектика»).

Наконец, наиболее сильное и полное, наиболее органичное воплощение мысли о живой целостности бытия, об искомом единстве людей и мироздания по образу и подобию Троического единства можно найти в русской художественной литературе32.

Тема братской любви является сквозной магистральной темой отечественной словесности — от трехчастного «Поучения» Владимира Мономаха, от жития Бориса и Глеба, первых канонизированных русских святых, ценой жизни не нарушивших братского единства, от древнерусского шедевра «Слово о полку Игореве», также ставящего вопрос о братском единстве и согласии, до вершин отечественной классики.

Так, в «Войне и мире» есть символический образ глобуса, который увидел во сне Пьер Безухов. Он представлял собой не имеющий размеров шар, поверхность которого состояла из живых, подвижных, колеблющихся капель, перетекающих одна в другую. «В середине Бог, и каждая капля стремится расшириться, чтобы в наибольших размерах отражать Его». Капли расширялись, сжимались, уходили в глубину, потом снова оказывались на поверхности. Подобно этим каплям, в свободном живом единстве пребывали и герои романа — представители родовых дворянских семейств, простые люди из народа, офицеры и солдаты русской армии, все вместе образуя, при всем своем разнообразии, единый русский мир. Этот мир оказался в состоянии войны с Наполеоном. Война была неизбежной — в ней просматривается, наряду с историческими причинами, глубокий Духовный корень, ибо в образе великого французского полководца, «человека судьбы», сфокусировались главные духовные недуги времени: крайний индивидуализм, гордыня, фальшь, отношение к жизни как игре, а к другим людям и целым народам — как к средству для достижения своих честолюбивых целей. Такого врага можно было одолеть чем-то противоположным — всем «роевым» русским міром, общими, роднящими разные сословия чувствами, единым соборным духом, источником и притягательным центром которого является Бог.

В зрелых романах Ф. М. Достоевского ведется невидимая брань с ненавистной рознью мира сего: гордому теоретически раздраженному и разделяющему уму героя-идеолога «отвечает» во всех клеточках художественной ткани единая жизнь в ее сложных и нерасторжимых взаимосвязях. Не в интеллектуальных диспутах, а в ходе жизненных событий, в практике жизни опровергается «наполеоническая» теория Родиона Раскольникова, в которой человечество делилось, раскалывалось на «тварь дрожащую» и «высший разряд», власть и право имеющий переступать через законы Божеские и человеческие. В теоретически раздраженном уме Раскольникова было разделено установленное еще древними греками триеДинство Истины, Добра и Красоты. Внедрившийся в его сознание помысел стал до блеска отточенной, как лезвие топора, идеей, которая представлялась ему несомненной истиной, но при этом истиной не просто недоброй, а убийственной и не просто некрасивой, а безобразной. Раскольников с его «говорящей» фамилией поистине расколот: «теоретически раздраженный ум» не в ладах с благородными движениями души; воля, подчинившаяся злому помыслу, парализована, и дьявол с Богом борется на поле битвы его измученного, но наполеонически гордого сердца. Болезнь была одолена лишь после прохождения горнила страданий, на каторге, и лишь тогда, когда он, наконец, полюбил Соню и уверовал в Бога.

В «Братьях Карамазовых» умный брат Иван выдвигает в главе «Бунт» ряд логически неопровержимых аргументов: взрослый человек низок, подл, 280 ТруДы кафеДры богословия № 1 (25 ) 2025

грешен, его страдание им заслужено. Но чем объяснить, как оправдать страдание невинных детей? Поставив сильнейший вопрос о «слезинке ребенка», утверждая через него свое право на богоборческий бунт, Иван прибегает к хорошо замаскированному приему, который сводится к известному, демоническому по своей природе, лозунгу «разделяй и властвуй». Разделив и противопоставив Творца и творение, отцов и детей, страдание и радость, любовь к человеку и уважение к нему, Иван нарушает закон всеобщих связей, и благодаря этому торжествует теоретическую победу. Кроме того, бунт его основан не только на разрыве мировых связей, но и на исключении себя из этих связей, гордом противопоставлении себя остальному человечеству. Точно так же ведет себя девяностолетний Великий инквизитор, герой его знаменитой «Легенды», занятый «счастливым устроением» презираемых им миллионов людей. Его «гармония» основана не на страдании, а на лжи. Даруя людям, этим «слабым недоделанным существам», свободу греха, он втайне крадет у них вечность. Достоевский тем самым пророчески предсказал современный проект устроения мира и управления людьми нынешними «инквизиторами», носителями теневой мировой власти.

В романе содержатся формулы, в которых выражены главные духовные постулаты Достоевского: «Все перед всеми и за всех виноваты» ; «Всё как океан, всё течет и соприкасается, в оДном месте тронешь — в Другом конце мира отдается» . Теория Ивана опровергается всей совокупной жизнью романа, в которой действует закон всеобщих связей. И оказывается, что невозможно отделить отцов и детей — об этом свидетельствует история Илюшечки, который вступился за своего несчастного пьющего отца. Оказывается, можно найти очень много детского во взрослых людях: в том же капитане Снегиреве, в сумасшедшей «маменьке», в Алеше, в самом Иване. И люди не всегда добровольно выбирают зло, они так же свободно творят добро и сплачиваются в страданиях. Как бы далеко ни ушел человек от Бога, он втайне нуждается в Божьей любви, и сам готов любить, ибо только в любви сокрыт смысл жизни и сама Жизнь. Вот почему поцелуй Христа «горит в сердце» старого Инквизитора, хотя он и остается «в прежней идее». Вот почему Иван, расставаясь с Алешей и уходя от него в противоположную сторону, почему-то приходит в восторг от братского поцелуя.

И в XX в. тема соборности, тема единства с Богом, человеком, народом, на новой глубине, с учетом нового исторического опыта разрабатывалась А. Блоком с его «трилогией вочеловечения», а также Н. Гумилевым, А. Ахматовой, советскими писателями М. Шолоховым, Андреем Платоновым, писателями-фронтовиками и писателями-деревенщиками, лучшими представителями литературы и философии русского зарубежья. Таким образом, соборные ценности, сформировавшиеся в результате ориентации главных аспектов русской жизни на идеал Св. Троицы, были с большой глубиной осмыслены русскими писателями33 и философами.

Заключение

Устроение цельного человека и цельной жизни, сражение с «ненавистной рознью мира сего» — таково стратегическое направление русского бытия и культуры. Высшее единосущное взаимодействие Лиц Св. Троицы является в отечественной традиции сакральным первоисточником и идеальным образцом создания всех земных единств — семейных, хозяйственных, общественно-государственных, церковных, межличностных и межнациональных. В Св. Троице видели русские подвижники, а вслед за ними художники и мыслители, разрешение проблемы соотношения единства и множественности, личности и общества. При этом важно, чтобы каждое человеческое единство было ориентировано на высший и совершенный идеал Св. Троицы , иначе любое частное и замкнутое в себе единство может оказаться в противостоянии или вражде по отношению к другим таким же единствам — и тогда «ненавистная рознь» только разгорится.

Единство, созданное на основе идеала Св. Троицы — не насильственное, а свобоДное , способствующее утверждению гармонии мира, при полном сохранении личностной неповторимости, уникальности каждого входящего в это единство человека или народа. Не о такой ли системе традиционных ценностей, с сохранением неповторимого «лица» народов, культур, цивилизаций, призвана сегодня свидетельствовать Россия как о спасительном выходе для всего человечества, оказавшегося перед лицом «ненавистной розни мира сего» и самоуничтожения? Не начинает ли в катастрофическом ходе современных событий снова проступать то историческое и культурное призвание, на которое указывал в своей знаменитой Пушкинской речи Достоевский как на «окончательное слово» воплощенного Логоса?³⁴ Не в Святой ли Троице следует искать Божественный источник Русской идеи? Ее не следует изобретать, она существует.