Проблема национальной идентичности в зеркале самоопределения современных бурят

Особенность полиэтничности России зиждется на том неоспоримом факте, что более ста ее этносов вместе с главной титульной нацией – русскими – прошли процесс этногенеза на единой территории. В настоящее время в составе Российской Федерации представлены более 180 этносов, входящих в различные языковые группы, территориальные общности, культуры, конфессии и отражающих определенные уровни индустриально-экономического и социально-культурного развития. Эти этносы исторически принадлежали к разным цивилизационным зонам и культурным традициям.

Поэтому российская общенациональная идентичность, призванная стать базовым, фундаментальным, системообразующим фактором в межнациональных отношениях в РФ, пока, мягко говоря, очень далека от завершения в своем формировании. Она продолжает оставаться чрезвычайно дифференцированной и неустойчивой. Несмотря на многочисленные и разноплановые попытки политической элиты страны по формированию общенациональной идентичности, в массовом сознании российских граждан все еще не сложилось понимания и презентации себя как единой общероссийской нации, все еще не происходит единой устойчивой самоидентификации. Если судить по периодическим опросам общественного мнения, макроидентичность «россияне», к сожалению, прививается крайне слабо.

Это обстоятельство во многом объясняется тем, что граждане России на сегодня, в зависимости от традиционных мест проживания, от отнесенности к различным регионам, республикам, областям и городам, из-за принадлежности к тем или иным народам, этническим и языковым группам, культурам, конфессиям и т.д., невольно становятся носителями сложной, множественной идентичности. Для подтверждения вышесказанного обратимся к современному бурятскому этносу, чья традиционная среда обитания и жизнедеятельности простирается на Республику Бурятия, Иркутскую область и Забайкальский край.

Идентификационные процессы, происходящие в среде современных бурят и обусловливающие необходимость осмысления и осознания ими самоё себя как определенной этносоциальной целостности, необходимо подчеркнуть, непросты и неоднозначны, хотя они осуще- ствляются в русле единых, вполне объективных закономерностей. Тем не менее, эти процессы применительно к современному бурятскому этносу отличаются большим своеобразием. В них сокрыто немало противоречий. Это явление, т.е. сами идентификационные процессы, в некотором роде напоминает многослойный «пирог», многомерную, «многоэтажную» конструкцию. По существу речь тут может идти о некоей мультиидентичности современных бурят.

Поэтому более или менее полная и развернутая идентификационная «карта» по отношению к бурятам как к некоторой этносоциальной и регионально-территориальной общности возможна только с учетом ее многопластного, многоуровневого характера. При ее построении актуальным представляется, прежде всего, анализ такого, по существу - латентного, уровня, как внутринациональные отношения (т.е. взаимоотношения среди самих бурят).

На этом уровне, казалось бы, проблема национальной идентичности бурят должна встать с особой остротой. Однако тщательное рассмотрение и анализ сложившейся ситуации в этом вопросе нередко свидетельствуют об обратном: грани, очерчивающие и определяющие функционально-предметное поле национальной идентичности, оказываются в немалой степени размытыми. Поэтому необходимо обосновать, насколько фактор национальной идентичности (идентификации) является или не является главенствующим детерминантом в структуре сознания, в менталитете современных бурят.

Неоднозначность ответа на такой вопрос может состоять в том, что сознание, менталитет нынешних бурят (в особенности старшего и среднего поколений) так или иначе, но всегда как бы пребывают в состоянии «разорванной цепочки». Этот «разрыв», причем, так сказать, не одноразовый, предзадан наличием в нем, по крайней мере, трех достаточно обособленных, автономных подуровней идентификации, требующих детального анализа ввиду отсутствия проблемной постановки этого феномена как в официальной печати, так и в исследовательской литературе. Первый из них можно определить как кланово-родовую идентификацию, имеющую весьма прочные и глубокие корни в сознании многих современных бурят. Этот традиционный «вид» идентификации на рубеже двух веков и тысячелетий успешно трансформировался в разного рода культы и празднества землячеств. Следующий подуровень непосредственно связан с идентификацией во многом условного, но вместе с тем очень устойчивого территориально-блокового характера (в границах известной, в практическом плане -зловредной, дихотомии «западные и восточные буряты»). К нему зачастую примыкает еще один пласт, «рассекающий» современных бурят по существу на три этнотерриториальные части - западные («баруун», «худари»), восточные («зуун», «хори»), южные («сонгоол»). И, наконец, третий подуровень (по существу - уровень, так как на нем в принципе должна достигаться тотальность, целостность охвата) предполагает собственно национальную идентификацию.

В результате такого «утроения» процесс формирования полноценного - единого - национального самосознания у современных бурят в значительной мере сковывается (главным образом - клановым их замыканием, территориально-блоковым их размежеванием и противопоставлением) и вылился в весьма непростую, хотя внешне и малозаметную, проблему, так или иначе требующую своего разрешения и в научном, и в практическом планах.

Из этих трех подуровней наиболее деструктивной, опасной с точки зрения национального единства, представляется территориально-блоковая идентификация по типу: «либо восточные, либо западные буряты». Она по существу способствует возникновению внутринационального раскола и противостояния.

Эти специфические моменты детерминированы рядом конкретных обстоятельств, в т.ч. национально-территориальной разъединенностью, языковыми, религиозными факторами. Язык и религия, будучи одними из основных факторов национальной идентификации бурят, тем не менее, в структуре их этнического самосознания оказываются на разных полюсах индикации. Например, шаманизм как основное вероисповедание большинства западных бурят в первую очередь выступает именно как их религиозно-этнический знак. Что же касается буддизма, которому традиционно поклоняются восточные буряты, то он, напротив, олицетворяет в большей степени их религиозное своеобразие, как бы представляет их религиозно-этнический «портрет». Но вместе с тем имеет место немало дубль-фактов, когда многие буряты одновременно веруют в то и другое. В результате зачастую вырисовывается парадоксальная картина: общее число бурятских буддистов и шаманистов начинает превосходить реальную численность самих бурят (получается точно также как в Японии, когда общее число японских буддистов и синтоистов ввиду их некоторой биконфессиональности оказывается больше, чем само население страны).

Но имеет место биконфессиональность другого рода. Среди западных бурят немало и тех, кто одновременно почитает шаманизм и ходит в православную церковь. И есть такие буряты, кто, утверждая «бог един!», признает, так сказать, тройную веру: сознательно посещает буддийские монастыри и православные церкви, бывает на шаманских обрядах.

Неоднозначная ситуация сложилась и в отношении бурятского языка как важного фактора национальной идентификации. Суть ее заключается в проблеме становления национального языка государственным. В процессе ее разрешения выявились противоречие и разрыв между двумя уровнями: 1) де-юре, формально-статусный; 2) де-факто, реальный. Иными словами, официальное декларирование Закона Республики Бурятия о языках, конституционное закрепление бурятского языка в качестве второго государственного в рамках республики без соответствующего механизма реализации фактически «продвигают» его не дальше символического явления. В результате большинство современных (особенно молодых и городских) бурят слабо или вовсе не владеет языком, традиционно считающимся родным. Поэтому бурятский язык для них невольно предстает малозначимым индикатором в процессе национальной идентификации. Кроме того, бурятский язык в практическом плане продолжает оставаться многодиалектным. Отсюда литературный бурятский язык, основанный на хоринском диалекте, больше ассоциируется с его прямыми носителями - хори-бурятами, т.е. восточными бурятами.

Для современных бурят в некоторой степени характерны и другие уровни идентификации, носящие по сути наднациональный (вненациональный), территориально-региональный характер [2]. Учитывая важность Байкальского региона, признанного ЮНЕСКО участком мирового наследия, многие из них сознательно идентифицируют себя с этим регионом, по праву считают себя его «полномочными представителями». [3] Особенно это относится к ольхонским, кабанским, баргузинским бурятам, которые из-за географического положения их исконных территорий проживания зачастую себя идентифицируют с Байкалом, презентуют себя его «истинными представителями».

Следующим уровнем идентификации для бурят, безусловно, выступают «сибирство», «сибирячество» как форма особой региональной (территориально-географической) идентичности. Понятие «сибиряк» для них давно стало символом регионального единства, знаком принадлежности к особому территориальному образованию с исторически сложившимся единым хозяйственно-культурным укладом, с устоявшейся системой межэтнических связей. Подобные Сибирскому региону «территориально-географические общности являются достаточно целостными культурно-историческими образованиями, обладающими своими ценностными ориентациями, символами, стилем общественной жизни, наряду с административнотерриториальными, поселенческими и др. сообществами» [1,10]. Поэтому неслучайно то, что современные буряты многие положительные качества, присущие собственно народу, не без гордости связывают с такими понятиями как «сибирский характер», «сибирская широта», «сибирская открытость», «сибирское мужество» и т.д.

В системе многомерной идентификации у современных бурят, безусловно, особое место занимает уровень общегражданской идентичности. Этот уровень непосредственно восходит к таким категориям как «Россия», «россиянин», «россиянка». Здесь несомненный приоритет придается идее единства и равноправия всех народов, населяющих великую Россию. Причем идея российского великодержавия ничего общего не имеет (во всяком случае, не должна иметь) с пресловутыми принципами «Россия для русских», «Россия для славян». Тем не менее, как показывает ряд социологических опросов, проведенных в вузах г. Улан-Удэ, у бурятских студентов (2011, 2013) при определении общегражданской идентичности продолжают вызывать серьезное опасение и тревогу имевшие место в истекшем десятилетии в Москве, Санкт-Петербурге и других центральных городах РФ многочисленные факты вандализма и насилия, основанные на расовой нетерпимости, со стороны фашиствующих молодчиков по отношению к нерусским россиянам, в т.ч. выходцам из Сибири и Севера – бурятам, тувинцам, алтайцам, якутам и.д.

Поэтому в процессе формирования общероссийской идентичности принципиально важным представляется следующий императив: в фундаментальном посыле «Россия как единая и нерушимая целостность и как объединяющий все российские этносы общий дом» необходимо высвободиться от довлеющих (или продолжающих довлеть) в сознании большинства россиян, включая и некоторую часть бурят, европоцентристских интенций и установок. На всех уровнях образовательной, воспитательной, познавательной и информационной работы должно быть осуществлено кардинальное переосмысление России именно как евроазиатской державы. Следует усвоить как базовый постулат, как неопровержимую истину то, что Россия по своим основополагающим параметрам (по понятию, по определению, исторически, территориально, в геополитическом плане, в хозяйственно-экономическом отношении, по своему духовно-культурному и конфессиональному многообразию, ментально и т.д.) никак не может быть чисто европейским государством. Россия – это Евразия, межконтинентальный феномен.

Таким образом, система идентификации у современных бурят представляет собой сложное и многомерное явление. Поэтому только компетентный анализ и учет его внутренне противоречивого, многоуровневого характера позволяют исследователю получить в необходимой полноте и особенностях отображение данного феномена.