Проблематика и поэтика очерка майора Э.Д. Свифта «С беженцами из Крыма. От Стамбула до Галлиполи»

Одним из таких пристанищ с 1920 по 1921 гг. стал лагерь на турецком полуострове Галлиполи. Несмотря на тяжелые условия пребывания в лагере (отсутствие пригодного для жизни жилья, недостаток пищи и воды, жаркий климат), там продолжалась боевая подготовка войск, проходили военные смотры, а также осуществлялась активная спортивная, образовательная, издательская, театральная и литературная деятельность.

Последняя до сих пор остается малоизученной, хотя в настоящее время появляются работы, в которых происходит обращение к этому интереснейшему явлению (см., например: [2; 5; 9–11]). Авторами статьи также рассмотрено художественное своеобразие произведений Н.З. Рыбинского, Н.Н. Евсеева, Н.В. Станюковича, Г. Финна и др. [4; 6–8]. Кроме этих имен, к феномену «галлиполийской» литературы можно отнести творчество В.Х. Даватца, Н. Давыдовича, М.А. Критского, И.М. Муханова и других интересных писателей, художественно отразивших свое пребывание в лагере на турецком полуострове. Трагическая тема Галлиполи рассматривалась также в творчестве русских эмигрантов, которые не были участниками «галлиполийского сидения»: от М.И. Цветаевой, И.А. Бунина, И.С. Шмелёва до И.С. Лукаша, С. Горного, А.М. Ренникова. Такое разностороннее освещение темы Галлиполи в русской эмигрантской литературе создает серьезные предпосылки для глубокого изучения этого художественного феномена.

Однако представляется, что к «галлиполийской» литературе можно причислить и произведения иностранцев, которые до сих пор остаются неизвестными, непереведенными и неизученными. К ним по праву относятся воспоминания служащего Американского Красного Креста, который называет себя «майором Э.Д. Свифтом» «С беженцами из Крыма. От Стамбула до Галлиполи» (Avec les réfugiés de Crimée. De Stamboul à Gallipoli) (1921). Произведение написано на французском языке и подробно описывает путь русских эмигрантов из Стамбула в Галлиполи. Оно также отражает мировой резонанс от пребывания русской армии в Галлиполи и формы взаимодействия иностранных гуманитарных миссий с русскими беженцами. Кроме того, мемуары Свифта обладают несомненными художественными достоинствами и позволяют составить яркое представление о первых неделях «галлиполийского сидения» глазами иностранцев.

Сведений о Э.Д. Свифте (1893–1941) удалось на сегодняшний день обнаружить немного. Из некролога на смерть Жаклин Роуз Робинсон, внучатой племянницы майора, известно, что он родился в городе Санта-Крус (Калифорния, США), являлся выпускником Стэнфордского университета [13], работал репортером в газетах «Санта-Круз Сентинел» (англ. Santa Cruz Sentinel) и «Санта-Круз Ньюс» (англ. Santa Cruz News).

В 1917 г. Свифт стал членом миссии Американского Красного Креста, во время Первой мировой войны находился с американскими войсками во Франции. Согласно данным Электронной библиотеки Конгресса США, в которой находится коллекция фотографий Американского Красного Креста, Свифт являлся одним из начальников отдела распределения помощи [12]. После окончания войны он выполнял миссию Американского Красного Креста на Балканах и в Турции. Из некролога, сообщавшего о смерти Свифта, в газете «СантаКруз Ивнинг Ньюс» (англ. Santa Cruz Evening News) можно узнать, что в 1935 г. после службы в качестве генерального секретаря общества Красного Креста в Париже, он становится его вице-президентом [14, p. 1]. Эта же информация фигурирует в некрологе на смерть Ж.Р. Робинсон, только с небольшим дополнением – Свифт был также президентом Лиги обществ Красного Креста, расположенной в Женеве [13].

Во время работы в Американском Красном Кресте 13 марта 1921 г. в газете «Курьер» (англ. Courier), издававшейся в Пенсильвании, вышла статья Свифта «40 000 крымских беженцев живут на кораблях; ближневосточные лагеря переполнены» (англ. 40 000 Crimean refugees living on ships; Near East camps are overflowing) [16, p. 7].

Статья, посвященная помощи русским беженцам в Галлиполи, делится на четыре части. В первой части без названия Свифт подробно описывает погрузку гуманитарной помощи в Константинополе на корабль для отправки в галлиполийский лагерь. Во второй части «Жизнерадостная графиня» (англ. Countess Is Cheerful) повествуется о переполненном живым грузом судне, невзгодах и лишениях эмигрантов, а также Свифт упоминает о разговоре с графиней, которая не теряет своего жизнелюбия даже в этом тяжелом путешествии.

Третья часть «Без стульев» (англ. Have No Chairs) посвящена встрече с А.П. Кутеповым (в английском тексте фамилия написана с ошибкой – Koutenoff), командующим Галлипо- лийским лагерем. Свифт поражен тем, в каких условиях работал генерал: в его полуразрушенном кабинете не было даже стульев. Четвертая часть называется «Примитивная кулинария» (англ. Primitive Cooking), в ней описываются незатейливые французские блюда, которыми кормят беженцев французские власти. По восхищенным наблюдениям Свифта, тяжелые условия жизни не мешали русским беженцам радоваться жизни, они старались ко всему относиться с улыбкой и организовать свой быт настолько комфортно, насколько возможно. В этой статье Свифт выступает именно как бывший репортер, строго придерживаясь описания фактической стороны жизни галлипо-лийцев.

Многие из этих фактов снова упоминаются Свифтом в небольшой книге «С беженцами из Крыма. От Стамбула до Галлиполи» (Avec les réfugiés de Crimée. De Stamboul à Gallipoli), написанной по-французски, вышедшей уже в Париже в том же 1921 г. и предназначенной, вероятно, для широкой европейской аудитории. Произведение содержит ярко выраженные художественные черты, в нем явно прослеживаются признаки художественного очерка: рамочная композиция, наличие нескольких параллельных сюжетных линий, нелинейное повествование, использование метафор и сравнений, библейских и литературных реминисценций. При этом очевидна документальная основа описываемых событий, которую констатирует сам автор: «Американский Красный Крест поручил мне отправить и распределить 100 тонн товаров со своих складов в Константинополе, у меня была возможность увидеть и узнать крымских беженцев» (перевод здесь и далее мой. – С.К. ) [15, p. 4].

В произведении подробно описывается всего лишь одна холодная ночь, проведенная Свифтом на корабле с русскими беженцами, идущем в Галлиполи. В этом отношении повествование напоминает краткий путевой очерк, что отражено и в названии. Писатель демонстрирует глубокую сопричастность и эмоциональную вовлеченность в описываемые события, но при этом через отдельные эпизоды своих разговоров с русскими людьми обозначает глубокую проблему – масштабную социальнополитическую катастрофу, в результате которой сотни тысяч людей оказались в «лодке страданий» на пути в полуразрушенный, грязный, голодный, холодный Галлиполи. Майор Свифт оказывается полноценным действующим лицом, который связывает цепь событий своим особым взглядом на ситуацию. Он явно всей душой сочувствует русским беженцам, открыто восхищается их оптимизмом, стойкостью, благородством, умением выживать в любых условиях.

Интересно заметить, что Свифт коммуницирует на корабле преимущественно с беженцами высокого социального статуса и, скорее всего, именно на французском, поскольку между ними нет языкового барьера. Это еще раз подчеркивает мировой характер трагедии русских изгнанников, которым протягивают руку помощи ведущие державы, что неоднократно акцентируется Свифтом. По его оценке, они выступают милосердными спасителями гибнущего и страдающего русского мира. Необходимо отметить, что эта помощь была единственной в первые месяцы изгнания, о ней с благодарностью писали все русские газеты, журналы, альманахи Константинополя начала 1920-х гг. (см., например, «Русская Волна», «Зарницы», «Вечерняя Пресса», «Наш путь» и др.), в которых часто отмечалась действенная помощь Американского Красного Креста. В известном альманахе «На прощание» (Константинополь, 1923), более известном под названием «Спасибо!», группой русских и иностранных писателей и журналистов на русском, английском и французском языках была выражена сердечная благодарность мировым державам за содействие в размещении, лечении, обеспечении жильем, продовольствием, работой русских беженцев. Французский язык при этом был средством межнационального общения. Помимо «Спасибо!» одновременно на русском и французском языках выходила газета «Вечерняя пресса» (Presse du Soir, 1920– 1925), альманах «Жизнь и искусство» (La vie artistique, 1921) и др. Поэтому, представляется, неслучайно Свифтом для очерка был выбран французский, которым, судя по фактам биографии и художественному стилю изложения, писатель владел на высочайшем уровне.

Композиция очерка носит рамочный характер: Свифт обрамляет свое частное впечатление от холодной ночи на пути в Галлиполи масштабными обобщениями, реминисценциями и аллюзиями, которые часто имеют библейскую и литературную основу. В самом начале произведения приведено длинное описание исхода русских людей из Крыма: «Тысячи, десятки тысяч, практически четверть миллиона людей, страдающих от тифа, испуганных, обезумевших, вызывающих жалость, заблудившихся, брошенных, плачущих и покор- ных, бежавших до доков Севастополя, ищущих, просящих хоть какое-нибудь место на корабле, заполонивших суда с единственной мыслью куда-нибудь бежать, пересекающих Черное море странной флотилией, состоящей из боевых кораблей, траулеров, рыболовных лодок, плывущих в неизвестность, страдающих от множества выпавших на их долю испытаний и незнающих, что будет завтра, зрелище, перед которым сам Гомер потерял бы дар речи» [15, p. 3].

Представляется, что писатель намеренно выстроил такое длинное предложение с прозрачной аллюзией на «Иллиаду», чтобы показать масштаб русского исхода из Крыма, который, по оценке Свифта, явно превосходил флотилию греческих кораблей, плывших в Трою. Как известно, их перечисление заняло у Гомера несколько страниц, но в отличие от греков, плывших на Троянскую войну, русская флотилия уходила навсегда после окончательного поражения в Гражданской войне, поэтому содержательное наполнение аналогичной сцены в очерке Свифта носит оксюморонный характер [3, с. 61].

Далее писатель продолжает обращаться к античным реминисценциям, он упоминает о «фантастической одиссеи 140 000 человек» [15, p. 16], а также настойчиво употребляет следующие выражения: «140 000 трагедий» [Ibid., p. 3], «140 000 людей» [Ibid., p. 4], «140 000 человеческих существ» [Ibid., p. 16]. Эта цифра символизирует примерное количество беженцев, эвакуировавшихся из Крыма. В современных источниках она варьируется от 145 000 до 200 000 человек, точное число до сих пор установить невозможно. В упомянутой выше статье Свифта «40 000 крымских беженцев живут на кораблях…» говорится о 130 000 русских эмигрантов.

Однако представляется, что в художественном очерке автор неслучайно остановился на цифре 140 000. Здесь прослеживается библейская аллюзия на 144 000 праведных, которые будут спасены во время Армагеддона на Земле. Армагеддон «в христианской эсхатологии – место эсхатологической битвы на исходе времен, в которой будут участвовать «цари всей земли обитаемой» (Откр. 16: 14–16). Армагеддон – это транслитерированное еврейское словосочетание har meḡiḏḏô (или me-ḡiḏḏôn (Зах. 12: 11)), обозначающее «гору у города Мегиддо» на севере Палестины, с которой связаны некоторые важные сражения ветхозаветных времен. С Мегиддо также отож- дествляется иудейско-христианская интерпретация «горы Израилевой» (Иез. 38: 8) у которой произойдет окончательное уничтожение полчищ Гога – антихриста. В более поздней христианской эсхатологической литературе Армагеддон обозначает саму битву» [1, с. 73].

Исторические аналогии, на которые указывает Свифт, здесь весьма прозрачны. Революция для России подобна Армагеддону для Земли. А русские эмигранты, не принявшие советскую власть, уподобляются праведным, которые спаслись. Кроме того, именно они символизируют и тех избранных, которым предстоит победить антихриста – большевистский режим. Сама палуба корабля, следовавшего из Стамбула в Галлиполи, представляется Свифту неким полем битвы. Кроме того, Свифт приводит в очерке знаменитое библейское изречение «было много званных и слишком мало избранных», которое становится своеобразным нравственным камертоном повествования.

Во время тяжелого морского перехода автор произведения знакомится с русской графиней, достойное и сдержанное поведение которой не может не восхищать. Она отказалась от американских галет в пользу детей, поделилась с ними последними каплями воды, не захотела идти в теплое машинное отделение, предпочитая уступить свое место нуждающимся. Графиня не жаловалась на судьбу, улыбалась и смело смотрела в будущее. Для писателя она является типичным представителем русского дворянства, которое, несмотря на трагические обстоятельства, сохранило воспитание и манеру поведения: «Из плотной шубы она достала кусок хлеба, который она деликатно ела, ломая маленькие кусочки тонкими пальцами» [15, p. 10]. Писатель подчеркивает, что грязь на ее ботинках не пристала к ее душе.

Мотив грязи проходит через все произведение: ее много на корабле, она по щиколотку засасывает людей в Галлиполи, но она бессильна перед их духовным благородством. Свифт указывает и на милосердное поведение простых людей. Казаки не пожалели своих шинелей для матери с двумя детьми: «Группа была завернута в две военных шинели, которые им дали во время отъезда солдаты. Я не мог не думать об этих двух смелых мужчинах, которые стучали зубами от холода в этой толпе» [Ibid., p. 5].

Майор Свифт вводит в повествование также любовную сюжетную линию. Мотив разлу- ки с родиной здесь трансформируется в мотив разлуки влюбленных. Рассказчик общается с девушкой, которая не находит себе места из-за того, что при посадке на корабль толпа разлучила ее с женихом. А затем на корме Свифт видит молодого человека – Ивана, считающего, что его невеста сбежала с соперником на другом корабле. Писатель помогает двум влюбленным встретиться, поскольку понимает, что девушка, плачущая на палубе, и есть невеста Ивана. Воссоединившись, влюбленные не замечают страшного холода и трагизма ситуации, любовь побеждает и их.

Позже, уже в Галлиполи, эти герои вновь появляются в поле зрения Свифта. Одним из первых заведений, организованных в лагере, был аукционный дом, там продавались всякие мелочи, которые не представляли пользы для одних, но могли пригодиться другим. Первое время желающих воспользоваться услугами заведения было немного, писатель замечает, что первыми вкладчиками стали Иван и его невеста: «“Я хочу продать кольцо, которое он подарил мне в более счастливые времена. Позже он подарит мне гораздо более красивое”. Она уверенно улыбалась, а он смотрел на нее с нежностью» [15, p. 16]. По оценке Свифта, для русских эмигрантов на первое место вышли духовные ценности, а материальные стали лишь средством для выживания. Несмотря на весь драматизм положения галлиполийцев, они жили, а не существовали.

Еще одним знаковым персонажем в произведении является медсестра. Она с мужеством переносила все тяготы жизни в лагере, заботилась о больных, боролась за каждую жизнь даже без необходимых условий и медикаментов: «Несмотря на крайнюю усталость, эта женщина не потеряла ни надежды, ни улыбки» [Ibid., p. 13]. Майор Свифт был поражен стойкостью русской медсестры, и, когда он сказал ей об этом, она удивилась, поскольку не считала это подвигом: «Когда человек страдал сверх возможностей, он больше не страдает. В этом нет мужества. Более того, – добавила она, – здесь у нас есть, по крайней мере, одно убежище, и вы говорите, что у нас скоро появятся лекарства для больных. Разве я не могу сказать, что у нас есть большая привилегия» [Ibid., p. 13]. Героиня в нечеловеческих условиях способна остро ощущать даже самое малое счастье, она искренне верит, что настанут лучшие времена.

После высадки на берег холод продолжал преследовать людей. Они расселялись повсю- ду, где можно было найти укрытие от дождя. Одним из таких мест стали развалины греческой церкви, крыша у нее отсутствовала, и беженцы были вынуждены делать кров из подручных материалов: «…А дождь бьет адским напоминанием на полотна, растянутые, чтобы образовать крышу» [15, p. 15]. Автор произведения использует слово les toiles (фр.), что переводится как «картины», «полотна», «холсты». Однако учитывая, что они находились в греческой церкви, речь может идти об иконах. Получается, что женщины защищались от дождя, используя в качестве крыши иконы. Таким образом домом для русских беженцев символично становится церковь, приютившая и укрывшая нуждающихся.

Через произведение красной нитью проходят мотивы трех христианских добродетелей: веры, надежды, любови. Апофеозом их проявления в очерке Свифта становятся образы православной церкви и мусульманской мечети, которые стали пристанищами для русских беженцев: «Под разрушенным минаретом мечети Галлиполи было развернуто еще одно полотно, чтобы сохранить сухой землю, некогда священную для ног мусульман» [Ibid., p. 15]. Женщины с детьми, нашедшие приют в мечети, относились к этому месту так же трепетно, как и к православной церкви. В соединении религий и культур во имя спасения человека Свифт видит всепобеждающую силу любви.

Оптимизм русских беженцев майор объясняет их умением не сдаваться, надеяться на спасение, которое проистекает из веры. Олицетворяет эти добродетели медсестра, которая спасает человеческие жизни, не задумываясь о цели и результате: «…Необходимо в самый мучительный момент испытаний не рассуждать и не задавать лишних вопросов. Жить так – это значит надеяться, хотя, казалось бы, все говорит об отчаянии и отречении» [Ibid., p. 13]. Медсестре присуща также такая добродетель, как жертвенность. Ее Свифт замечает во многих эмигрантах, которые готовы делиться последним с ближним, легко отдают не только материальные блага, но и личный комфорт, время, здоровье.

В этой связи необходимо отметить, что майор в некоторой степени идеализирует своих героев, хотя и старается придерживаться строгих фактов. Его метод можно охарактеризовать как социальный романтизм: эмигранты предстают в очерке исключительными личностями, действующими вопреки жизненным обстоятельствам и катаклизмам. В произве- дении автор стремится к героизации персонажей, наделяет их мессианскими чертами, главными христианскими добродетелями, включает их в широкий исторический, философский, культурный, литературный контексты. Романтизм русских эмигрантов, по оценке Свифта, заключается в стремлении к ненасильственному преображению мира, в опоре на лучшие качества и благородные стремления самого человека. Стоит отметить, что в этом мысли майора полностью созвучны мессианским идеям, которые высказывались в русской прессе первых лет эмиграции.

Для усиления этой добродетельной картины Свифт контрастно показывает неспокойное природное пространство «от Стамбула до Галлиполи», с которым пришлось столкнуться эмигрантам. Бушующее море, холодный ветер, бесконечный дождь символизирует текущие и грядущие испытания. Но им русские люди противопоставляют им слаженную, созидательную деятельность во имя спасения жизни ближнего.

Завершает свой очерк писатель известной еще с античности философской мыслью: «…Жизнь – это неизвестность всех возможностей» [15, p. 13]. В рассказе об эмигрантах она представляется весьма потенциальной, поскольку именно неопределенность движет человечество вперед. Русские беженцы с благодарностью приняли трагические обстоятельства своей жизни и обратили их в духовные, культурные, научные, литературные достижения, создали целое общество в изгнании.

Таким образом, можно утверждать, очерк Свифта «С беженцами из Крыма. От Стамбула до Галлиполи» представляет собой синтез документального и художественного начал, отражает мессианскую идеологию русского изгнания. Произведение, насыщенное библейскими и литературными цитатами, аллюзиями, реминисценциями, носит диалогический характер, формирует в глазах мирового сообщества однозначно положительный образ русского эмигранта.