Проблемы мультикультурной литературы: полихромный витраж или разбитое зеркало?

В постколониальный период писатели, освободившихся от колониального ига стран, обретают новые голоса, осваивают радикально иные повествовательные техники, которые позволяют им создавать аутентичный палимпсест жизни своих народов и героев в пространстве своей родины, подорванной колониализмом, либо в изгнании, на чужбине, в эмиграции. Многим мастерам словесного творчества из Индии, Африки, стран Кариб-ского бассейна приходится переезжать в те самые метрополии, которые в свое время посылали военную силу для осуществления политики колонизации их родных стран. Одна из главных тем творчества этих писателей затрагивает темы мультикультурного пространства, в котором происходит столкновение между родными, традиционными культурами и привнесенной извне западной системой ценностей [East, Thomas 2007; Caton 2008; Multicultural Literature and Response 2011; Multiculturalism, Multilingualism and the Self 2017]. Такие писатели существуют словно между двумя вселенными, принадлежа одновременно обеим и ни одной из них. Но в силу того, что чаще всего писать о своем мироощущении им приходится на языке Империи, образное пространство их словесных произведений приобретает качества мультикультурности, гибридности, гетероглосени.

Понятия мультикультурализма и мультикультурности находится в центре жарких дискуссий, что позволяет говорить об их положительных и отрицательных сторонах. Так, С. Фиш в одном из самых серьезных на сей день исследований о мультикультурализме проводит различие между мультикультурализмом, по его определению, сильным и «бутиковым». Сильный мультикультурализм, по его мнению, - это политика различий, и она сильна, потому что ценит различия сами по себе, а не как проявление чего-то иного, например, толерантности, которую уже можно называть достаточно универсалистской. «Бутиковый» мультикультурализм, в свою очередь, - более уязвим, потому что, хотя «“бутиковые” мультикультуралисты любят, ценят и радуются, сочувствуют другим культурам или, по 88

крайней мере, признают их легитимность», они «всегда будут останавливаться перед их принятием в точке, где некие ценности в глубине их души вступят в конфликт с чем-то «иным» в рамках привычного им мировоззрения» [Fish 1995, 60].

В гуманитарных науках распространено мнение, что необходимо различать мультикультурализм как философскую проблему и как демографическое понятие. В любом случае невозможно отрицать, что проблема многокультурности, многоязычия и гибридного сознания в литературе и культурологии связана с вопросами идентичности, целостности личности и разнообразия. Действительно, политический мультикультурализм не раз подвергался нападкам как устаревшее понятие или как опасно наивная, антипросвещенческая либеральная доктрина, которая якобы поощряет экстремизм. Этот понятие критиковали как не способствующее разнообразию и «созданию сегментированного общества и фиксированных идентичностей, к чему он предположительно и мог бы вести» [Malik 2009, 70]. В то же время сторонники политического мультикультурализма защищали его каждый раз с новой силой и рвением, заявляя, что неудачные примеры осуществления этой стратегии - отнюдь не причина, чтобы его отвергать [Modood, 2005]. В последнее время продолжаются споры о том, существовал ли вообще политический мультикультурализм, о котором так много было сказано и написано [Lentin, Titley 2011].

В любом случае в области культуры и, прежде всего, литературы, опыт писателей-мигрантов в современной Британии, которая превратилась в мультикультурный универсум, способствовал серьезным изменениям в общественно-политической реальности. Так, сам факт того, что писатели мультикультурной направленности - В. Найпол, Дж. Кутзее и К. Исигуро - уже в новом тысячелетии становились лауреатами Нобелевской премии (соответственно в 2001, 2003 и 2017 гг), говорит сам за себя. Не стал исключением и прошедший, 2021 г, когда премия была присуждена еще одному писателю из мультикультурного «цеха», британскому прозаику танзанийского происхождения Абдулразаку Гурне.

В центре творчества нового лауреата - проблема расщепленной идентичности человека, обретающего в эмиграции новую, не всегда дружелюбную по отношению к нему родину, что стало темой таких романов Гурны, как «Память прощания», «Путь пилигрима» и «Дотти». О судьбе человека, который уезжает из Занзибара (а писатель как раз и родился на одном из островов этого архипелага) в Британию, где становится учителем и создает семью, повествует роман «Наслаждаясь тишиной». В английском приморском городке происходит действие одного из последних произведений Гурны - романа «Прощай, море», также затрагивающего проблемы идентичности мигрантов, сюжет которого основывается на встрече двух героев, некогда покинувших Занзибар. И в каждом из своих произведений писатель воссоздает мультикультурный хронотоп, в пространстве которого существует личность с сознанием, как в сказочном зеркале, рассеченном на множество осколков, в которых порой гармонично, а иногда искаженно отражаются факты истории, культуры, этнической психологии, гибридного языка, состоящего из лексем английского, арабского и суахили.

Многие мультикультурные африканские писатели акцентируют внимание на оппозиции традиционного, идущего из глубины веков, и современного, связанного с реалиями второй половины ХХ-нач. XXI вв. Поэма «Песнь Лавино» угандийского поэта О.П’Битека (1931-1982), первоначально написанная на языке ачоли, а потом переведенная на английский самим поэтом, вошла в число ста лучших африканских книг XX в. В поэме воплощен мультикультурный топос города и деревни. Африканка по имени Аколи высмеивает своего мужа за его роман с женщиной, любительницей всего западного. В своем ответе муж («Песня Окола») с ностальгией вспоминает прошлое и горько сетует на то, что постколониальный идеал свободы, прежде всего экономической, так и не был реализован. Здесь П’Битек идет по стопам своего компатриота по «черному» континенту, нигерийского прозаика и поэта Ч. Ачебе (1930-2013), первого среди африканцев, который, чтобы быть понятым в глобальном пространстве, решил рассказывать Западу сюжеты о колониальной истории на английском. О нигерийской глубинке в момент прихода завоевателей повествует роман «И пришло разрушение» (в оригинале - «Things Fall Apart», 1958). Ачебе далек от того, что до прихода белых страна жила в некоем Эдеме. Тем не менее, пафос ключевого произведения нигерийского писателя в том, что англичане были не в праве разрушать древние нигерийские традиции. В результате насилия со стороны западного «культурного» человека распалась связь времен.

Современная английская литература, создаваемая писателями индийского происхождения, зачастую изображает исторические ценности и традиции древней страны, которые сталкиваются с вновь принятыми европейскими ценностями, в том числе, английским языком, который стал «лингва франка» Индийского субконтинента, причем все чаще встречаются сюжеты о том, что герои-индийцы в иммигрантской европейской среде влачат жалкое существование, которое можно назвать «полужизнь». Роман с таким названием вышел из-под пера нобелевского лауреата 2001 г. В. Найпола, британского писателя индо-тринидадского происхождения. Писатель, мультикультурная идентичность которого была сформирована тремя культурами, английской, индийской и тринидадской, исследует состояние постколониальной, маргинальной личности, изгоя. Найпол всю жизнь вел поиск самого себя в мультикультурном лабиринте, в трудных скитаниях между Востоком и Западом, «подвешенный», как он выражался, между Англией, Индией и Карибами. В многочисленных автобиографических работах Найпол пишет историю своего собственного архетипического постколониального опыта.

Многие выдающиеся индийские и пакистанские писатели, эмигрировавшие с субконтинента по экономическим или политическим причинам, а также их потомки становятся гражданами той страны, которая в прошлом являлась колониальной метрополией. Один из самых известных мультикультурных авторов индо-пакистанского происхождения, британский писатель С. Рушди в своем творчестве анализирует проблемы диссонанса между глобальной Европой, Америкой и постколониальным пространством, что порождает у героев его произведений чувство безвременья, проблему самоидентификации, свойственную мигранту, человеку, «пойманному» между двумя мирами. Это отражается в стилистических и композиционных приемах, используемых писателем в прозе, что как раз и отражает состояние пограничья между миром реальности и фантазии. Точка зрения многих его героев органично связана с процессом гибридизации и мультикультурного стремления к децентрализации, что реализуется в жанре «магического реализма», в рамках которого писатель предпочитает творить. Действие одного из последних романов С. Рушди «Золотой дом» (2017) происходит в Нью-Йорке. Это не только постколониальное по своей сути произведение, но и текст, насыщенный постмодернистской поэтикой в том смысле, что использование аллюзий на образы мировой литературы и культуры, многочисленные отсылки к художественным произведениям всех времен и народов, помещенные в один ряд с выдержками из современных печатных и электронных СМИ, превращают этот роман в сложное интертекстуальное произведение. В «Золотом доме» можно найти множество скрытых цитат из Шекспира, Эсхила, Софокла, древнеримской литературы, а рядом с ними соседствуют отсылки к глобальной поп-культуре вперемешку с сенсационными новостями из СМИ, например, о побеге из миннесотской тюрьмы особо опасных убийц. А между тем, на манхэттенских улицах звучит индийская музыка, в которую вплетаются мотивы представителей многих народов, населяющих этот муль-тикультурный универсум. В этом смысле подобная литература прибегает к творческой интерпретации столкновений между дискурсом истории и ее вымышленной аллегорией. Например, в «Детях полуночи» эта коллизия воплощена во всеобъемлющей метафоре «чатнификации», связанной с гротескными приключениями главного героя Салима. Универсальный соус чатни, используемый в Индии в качестве маринада, позволяет всем составным частям нового продукта пропитываться вкусом друг друга и образовывать некий новый, универсальный вкус, что наглядно демонстрирует понимание Салманом Рушди феноменов мультикультурности и гибридности. Еще один, недавно вышедший в свет роман С. Рушди «Господин Кишот» (2019), - также образец постколониальной прозы, которой свойственна гибридная этнокультурная образность, сплавляющая воедино парадигмы английского, американского, индийского и испанского. Здесь британский писатель продолжает традицию ироничных метатекстовых пародий на «Дон Кихота» Сервантеса.

По мнению исследователя X. Бхабхы, Рушди, раскрывая тему гибридности в своих произведениях «Сатанинские стихи», переводит непереводимое и придает существованию мигранта высшую степень амбивалентности [Bhabha 1994, 225]. В то же время исследователь определяет гибридность как незаконченную зону пограничья, которая консолидиру- ет диаспорные связи мигрантов [Bhabha 1994, 139]. Роман Рушди «Последний вздох Мавра», в свою очередь, проецирует карнавальный образ многослойных идентичностей на метафорическое чувство сожаления о потере и изгнании, чей барочный символ представлен хронотопом Бомбея, города, который, как отмечал писатель в своей очерковой книге «Воображаемая родина» [Rushdie 1992], всегда выступал за мультикультурализм и космополитическую идентичность. Другие исследователи, например, А. Айджаз [Aijaz 2013] рассматривают творчество Рушди в терминах гротескного представления о мире. Иными словами, мультикультурная и постколониальная позиция писателя, по всей видимости, сливается здесь с плюрализмом постмодернизма.

Важно попутно заметить, что для мигранта крайне необходимо найти пространство для создания идентичности, которое могла бы вместить то, чем он когда-то был и чем должен быть сейчас - личность, находящаяся где-то посередине. И воплощаются такие личности в «пограничных» повествованиях, текстах «неполного значения» или гибридных произведениях, порожденных промежуточными пространствами, в которых обсуждаются «становящиеся» контуры диаспорной идентичности. Так, образ мультикультурного пространства представлен в англоязычном творчестве кубинской писательницы К. Гарсиа, и, в частности, в ее романе «В мечтах кубинцев» (1992). Временные и пространственные границы произведения очень зыбкие: действие произведения происходит то в Гаване, то в Бруклине (писательница в свое время эмигрировала в США), то в Санта-Тереза-дель-Мар; время текуче, то и дело меняет свои координаты - читатель попадает то в 1930 гг. прошлого века, то в 1990 гг. Раздробленная пространственная и временная структура текста нарушает концепт настоящего, создавая эффект непрерывной трансформации, которая позволяет героине вспоминать не только прошлое, но и будущее.

На протяжении всего повествования главная героиня Пилар находится в конфликте со своей матерью Лурдес, человеком, любящим строгие правила и границы и все упрощающим, но в мечтах Пилар общается со своей ушедшей из жизни любимой бабушкой Селией, и эти грезы способны пересекать все границы. Пилар говорит о своей матери: «Мамины приукрашивания и полуправда обычно позволяют ей рассказать хорошую историю. И ее английский, ее иммигрантский английский, имеет оттенок чуждости, что делает его непреднамеренно точным. В конце концов факты не так важны, как лежащая в их основе правда, которую они до нас доносят. Говорить свою собственную правду - это главный принцип для мамы, даже если это происходит за счет того, чтобы избавиться от нашего прошлого» [Garcia 1993, 177].

Само же повествование в романе не переписывает историю и не восстанавливает прошлое, но затрагивает темы изгнания и памяти в контексте до - и послереволюционной Кубы и американского «проекта» в отношении этой страны. Пилар, анархистка, панк-художница, вспоминает свою бабушку через занятия живописью по возвращении на Кубу. Она использу- ет свой любимый синий цвет как метафору бесконечно сложных оттенков, граней и мотивов бытия, из которых строится текст - череда бесконечных становлений личности, которые никогда не заканчиваются, непрерывно рассказывая и создавая различия способами, выводящими каждого героя за пределы его самого в процессе метаморфоз: «В основном я рисую бабушку в синем цвете. Я никогда не понимала, как много существует синих оттенков. Аквамарины у береговой линии, лазурь более глубоких вод, прозрачная голубизна под глазами моей бабушки, хрупкие индиго вен на кистях ее рук. В изгибах ладоней тоже есть синева, и на краях слов, которые мы произносим, голубой оттенок песка, ракушек и чаек на пляже. Родинка у рта бабушки тоже голубая, исчезающе голубая...» [Garcia 1993, 233].

Синий становится цветом тайны, символом скрытых и невыразимых смыслов, но, прежде всего, чего-то недосказанного, невыразимого. Персонажи разделяют одни и те же пространства, но по-разному: мать Пилар живет американской мечтой изгнанника, в то время как сама девушка мечтает на «кубинском» (культурный опыт, переданный как некий условный язык) и, в конечном счете, на испанском. Католицизм семьи перемежается с другими запретными в социалистической Кубе духовными традициями, особенно западноафриканскими практиками, гибридными или креолизо-ванными, доносящими из глубин сознания темные пережитки рабства, и колониального, и совсем недавнего. Эллегуа, бог перекрестков, становится одним из многих хиазмических, пограничных символов, пронизывающих весь текст.

Пилар пересекает границы - в буквальном и метафорическом смысле - и бросает вызов упрощенным взглядам на жизнь своей матери, испытывая на прочность Америку и Кубу: «Я думаю, что миграция подавляет аппетит», - говорит Пилар, угощаясь засахаренным бататом. - «Возможно, когда-нибудь я вернусь на Кубу и решу есть только рыбу и шоколад» [Garcia 1993, 173]. В характере Пилар есть гибкость и мобильность, которых лишены мигранты первого поколения, запертые в пространстве своей неудачной судьбы - ни кубинцы, ни американцы, они являют собой несовершенные версии обоих этносов.

В последние десятилетия появляются произведения, в которых также предстает образ мультикультурного пространства, но уже в столице бывшей империи, в Лондоне: «Белые зубы» 3. Смит и «Брик Лейн» М. Али -оба произведения оказались феноменально успешными. Сюжет романа А. Леви «Маленький остров» (2004) сосредоточен на жизни диаспоры ямайских иммигрантов, которые, спасаясь от экономических трудностей на своем собственном «маленьком острове», переезжают в Англию, за которую мужчины сражались во время Второй мировой войны. Действие романа «Лондонстан» Г. Малкани (2006) разворачивается в лондонском районе Хаунслоу, а его главный герой - молодой человек по имени Джас, член банды сикхов и индуистской молодежи, - влюбляется в мусульманскую девушку. Примечательно, что зачастую такие произведения не превозносят Лондон как некий мультикультурный рай, - вариант, который, как правило, ожидает коммерческий успех и приятие критики, - а, напротив, ставят под сомнение благотворность такой мультикультурности. Так, роман «Другая рука» К. Клива (2008) рассказывает о несчастном и одиноком африканском мигранте, искателе убежища в Лондоне; «Пиджин Инглиш» С. Келмана (2011) - хроникальное повествование о реальном случае, гибели десятилетнего нигерийского мальчика Дамилолы Тейлора в 2000 г. (последнее произведение было включен в шорт-лист Букеровской премии).

Таким образом, мультикультурная литература представляет собой крайне перспективное направление в современной мировой литературе, поскольку именно на ее полях происходит выработка тех важнейших стратегий мирного сосуществования наций, культур и традиций, за которыми современная политика не поспевает. Одновременно образ мультикуль-турного пространства в романах постколониальных писателей оказывает творческое воздействие на сознание читателей, заставляя их задумываться над зачастую обезличенными парадигмами глобального искусства, альтернативой которому может быть пиршество полиэтнических культур.