Проповеди архимандрита Фаддея (Успенского) на страницах газеты "Олонецкие епархиальные ведомости"

Опубликована: 10 января 2016 года

Газета «Олонецкие епархиальные ведомости» (далее — ОЕВ) начала выходить в 1898 г. — одной из самых последних в стране по сравнению с аналогичными изданиями других епархий (в 1860 г. первыми начали выходить «Ярославские» и «Херсонские епархиальные ведомости», а самыми последними, в 1906 г., — < «Туркестанские») [[19; 177]. Поэтому период €ее ссуществования оказался относительно недолгим и продлился всего 20 лет, до 1918 г. Как и в случае с другой, первой по времени выхода олонецкой газетой, «Олонецкими губернскими ведомостями», наибольший интерес для современных исследователей, историков, краеведов, этнографов, культурологов, представляет неофициальная часть этого издания. Опубликованные в ней материалы, авторами которых были представители городской и сельской интеллигенции, епархиальной и губернской элиты, довольно пестры в жанровом отношении. Среди них разнообразные публикации по народному образованию, многочисленные проповеди, жизнеописания олонецких святых и биографические сведения о церковных деятелях, описания монастырей и приходов, путевые заметки о паломничествах, выдержки из дневниковых записей, фольклорно-этнографические статьи [20], самодеятельная поэзия. Вместе они отражают специфику местной общественной, церковной, творческой жизни в конце XIX — начале ХХ в.

Одним из самых плодовитых авторов неофициальной части ОЕВ был священномученик Фаддей (Успенский): за шесть лет им было опубликовано более ста статей. Большего числа публикаций в этой газете нет ни у одного другого корреспондента.

Канонизация архиепископа Фаддея произошла в конце прошлого столетия, в 1997 г., после обретения его мощей в 1993 г. [24]. Изучением его биографии по архивным материалам занимался игумен Дамаскин (Орловский), опубликовавший жизнеописание новомученика в сборнике, посвященном святым ХХ в., и нескольких статьях [15], [13], [14].

Согласно этим публикациям, архиепископ Фаддей (в миру Иван Васильевич Успенский) родился в 1872 г. в Нижегородской губернии в семье потомственного сельского священника. Окончил Нижегородскую духовную семинарию и Московскую духовную академию. Монашеский постриг принял в 1897 г. Преподавал в духовных семинариях Смоленска, Минска, Уфы, Петрозаводска. В течение жизни служил также на Украине, во Владикавказе, Астрахани, Саратове и Твери. Имел степень доктора богословия, достиг сана архиепископа (в 1922 г.). Мученически погиб в Твери в 1937 г.

С Петрозаводском и Олонецкой епархией был связан шестилетний период жизни Фаддея (Успенского), который начался вслед за его рукоположением в архимандрита и назначением на должность ректора Олонецкой духовной семинарии (далее – ОДС) в 1902 г., и продолжался до 1908 г., когда он покинул Олонецкую губернию в связи с возведением в сан епископа Владимиро-Волынского.

Канонизация архиепископа Фаддея в 1990-е гг. вызвала подъем интереса к его письменному наследию, выразившийся в неоднократных переизданиях его сочинений как самостоятельными изданиями, так и в составе выпусков научной и церковной периодики [27], [28], [25], [26]. Эти публикации представляют собой не только перепечатки его проповедей из Епархиальных ведомостей тех епархий, где он служил, или воспроизведение его научно-богословских трудов, но и редкие материалы, хранящиеся ныне в областных архивах Управления ФСБ [16], [17].

Факт широкой публикации произведений пера священномученика Фаддея означает признание значимости его творений, причем в разных кругах. При этом они остаются пока не изученными, — к их научному изучению в избранных аспектах сделаны лишь первые подступы [18] — тем более не изученными в рамках литературоведения, как особый вид словесного творчества.

Хотя богословское, и в частности, гомилетическое творчество Фаддея (Успенского) весьма обширно, цель данной статьи — дать предварительный обзор той его части, которая запечатлелась на страницах ОЕВ.

Обращаясь к работам предшественников в этом направлении, мы сталкиваемся с тем, что традиция филологического анализа русскоязычной проповеди XIX в. в отечественной науке еще только начинает складываться: на сегодняшний день она представлена в основном диссертационными работами и отдельными статьями. Изучая проповеди священнослужителей, авторы делают предметом исследования художественную форму и композицию этих произведений, их образную систему и метафорический язык [21]. Они рассматривают проповеди в€епархиальных печатных органах(с точки зрения гомилетики и риторики, отмечают трансформации жанра, происходящие в этом контексте, обращают внимание на использование в проповедях народных мифологических представлений и фольклорных текстов как способа приблизиться к миропониманию паствы [22], [23; 25–28].

Учитывая опыт изучения этого жанра в работах предшествующих исследователей, попытаемся сделать общие наблюдения о тематике и построении его проповедей, об ораторских приемах и риторических средствах, характеризующих его идиостиль как проповедника.

Церковная проповедь, согласно определению богословов ХХ в., — < «возвещение €евангельского учения… в живой речи перед народом» [12; 6]. Прежде чем Гпопасть в ОЕВ, Гпроповеди Фаддея (Успенского) произносились в храмах города и его учебных заведений. Их основным адресатом являлись студенты ОДС (в семинарской церкви прозвучала примерно половина его опубликованных в газете проповедей), а также прихожане центральных и крупных городских церквей — Святодуховского кафедрального собора, Петропавловского собора, Крестовоздвиженской церкви на Зарецком кладбище. Часть проповедей была произнесена архимандритом Фаддеем в церкви Олонецкого епархиального женского училища и в Олонецкой гимназии, еще часть предназначалась учителям народных школ, слушателям педагогических курсов в Петрозаводске, в которых он принимал участие как руководитель и лектор. Отдельные проповеди были сказаны в Братском Назарьевском доме и церквах при богоугодном и исправительном заведениях — Николаевском детском приюте и петрозаводской тюрьме.

Публикация текстов проповедей в ОЕВ вслед за их произнесением, очевидно, выбор самого Фаддея (Успенского), который в период своей деятельности в качестве ректора духовной семинарии исполнял также обязанности главного редактора газеты. Письменная форма обеспечивала произведениям изначально устного бытования вторую жизнь, делая их доступными широкой аудитории не только современников, но и последующих поколений. Это заставляет вспомнить о произведениях древнерусского красноречия, которые также «оставались прежде всего письменными памятниками, рассчитанными не на сиюминутное произнесение, а на чтение и размышление на долгие времена» [30; 8].

В гомилетике выделяется четыре исторически сложившиеся формы проповеди: беседы, слова, поучения и речи (названия некоторых из них могут незначительно различаться у разных авторов [29; 155], [12; 37]). Все они (кроме беседы, которая является устаревшей формой) встречаются в заголовках проповедей архимандрита Фаддея, помещенных в ОЕВ; однако подавляющая часть его текстов написана в форме «слов».

На современном этапе «слово» является самой распространенной формой проповеди. Ее особенность в том, что она опирается на порядок праздников церковного года. «Слово» позволяет проповеднику сосредоточиться на какой-либо одной наиболее важной стороне празднуемого события; отличительное требование этой формы проповеди — резонанс с животрепещущими темами современности.

Многие «Слова» Фаддея (Успенского) выстроены в соответствии с этим принципом. Они не сводятся к пересказу сюжета, легшего в основу праздника. Перечисление его существенных черт или упоминание названия праздника (иногда даже и оно может отсутствовать) занимает в его проповедях лишь начало, вступление. Основную же часть проповеди, «изложение», проповедник посвящает раскрытию значения празднуемого события и делает это через связь с явлениями жизни, окружавшей его слушателей. Приведем пример, когда он совершает этот переход от темы праздника к выбранной им актуальной теме в самом начале речи: « В нынешний день, когда воспоминается, с одной стороны, принесение по закону в храм Творца закона, с другой, напоминается о ложных ревнителях закона фарисеях, благовременно, братие, нам размыслить о значении закона в жизни человеческой. В “наши дни”, когда на знамени века как бы написали люди: “cвобода и законность”, а с другой стороны, обличают нещадно ревнителей закона на бумаге, попирающих закон на деле по своему “усмотрению”, современным вопросом является вопрос о значении закона в жизни общественной » [11; 113].

Спектр злободневных вопросов, которые архимандрит Фаддей таким образом затрагивает в «Словах», охватывает самые разные сферы жизни, от внешнеполитической до научно-интеллектуальной. Так, «Слово на Новый год (1905-й)», было произнесено им в кафедральном соборе Петрозаводска в разгар русско-японской войны, после того как русская армия потерпела в ней серию поражений. Оно насквозь проникнуто обеспокоенностью последствиями этих событий для морально-нравственного состояния разных слоев населения: « Одни с каким-то безнадежным настроением говорят, что после гибели славного адмирала, потом и Порт-Артура, едва ли могут сделать что-нибудь с усилившимся врагом наше сухопутное войско и недостаточно сильный флот. Другие… разражаются горькими и даже яростными упреками, оканчивавшимися даже убийствами, по отношению к тем, кто держал в руках кормило управления страною…» [10; 41]; « наши храбрые воины в великом множестве легли на полях и горах или погибли во глубине морской…а мы веселимся…и о причинах бедствий своих не помышляем. …Пред глазами нашими проходят иногда нищенствующие вдовы, старики и дети…некоторые из них страждут от голода и холода, а мы, как бы ничего не видевшие и не знающие, ни в чем не повинные, исполнены жажды веселья …» [10; 43]. На фоне высказанных тревог в «Слове на Новый год…» звучат характерные для жанра мотивы призыва к исправлению внутренней жизни каждого как основы внешних изменений: « Не лучше ли было бы им [современникам], оставив бесплодное уныние… обновить сердца свои искренним всенародным исповеданием неправд своих, содеянных пред Богом…?…Только после такого-то всеобщего внутреннего обновления действительно наступила бы на всей земле Русской весна …» [10; 45].

В другой проповеди, «Слове в день Рождества Христова», объясняя студентам ОДС суть набирающего популярность в стране социал-демократического движения, Фаддей (Успенский) дает разоблачительные характеристики этому движению и его приверженцам: «[Они] считают необходимыми ради успехов мнимого освободительного движения убийства и грабежи, проявляют безжалостное и зверское отношение к больным и голодным, причиняют разорение и делают насилия над целою страною…» [3; 7];«некоторые безумные поборники свободы…пытаются представить себя даже учениками Христа, который будто бы…был первым революционером, социал-демократом и т.п. Но это присвоение себе имени Христова свидетельствует лишь о [их] коварстве…они…землю называли «Божией» лишь для того, чтобы успешнее склонить народ на насилие и грабеж имений помещиков…» [3; 8]. Как и предыдущий цитированный текст, проповедь оканчивается обращениями к аудитории, являющимися выводом из всего ее содержания: «Испытаем же, братие, себя тщательнее, есть ли в нас Христос, в вере ли мы... И тогда только, когда будет общество наше…не по имени только христианским, могут возрасти в России плоды свободы…» [3; 8–9].

В текстах архимандрита Фаддея, адресованных семинаристам, находим и отклик на новейшие интеллектуальные веяния, охватившие лучшую часть российского общества, — создание и распространение религиозно-философских концепций, представляющих собой попытки реформирования (православного) христианства. Проповедник полемизирует с их авторами Д. С. Мережковским, В. В. Розановым, Л. Н. Толстым. В «Слове в день святого апостола Иоанна Богослова он пишет: « Они [сторонники этих концепций] укоряют Церковь в том, что она своими догматами и таинствами хочет лишь усыпить общественную совесть и отвлечь людей от тяжелого труда над самими собою и над исправлением недостатков в общественной жизни (Л. Толстой и его последователи). Другие… говорят, что она… остается совершенно равнодушною к ближайшим требованиям людей, живущих на земле и в земных условиях… (…В. В. Розанов, Мережковский и др.). …не поспешим последовать за этими новыми учителями… И то учение, будто в настоящие дни открывается новое христианство, чрез которое уничтожается существовавшее доселе средостение между добром и злом… (даже делается отныне возможным “убийство по совести”)…как противоположно оно богооткровенному учению Слова Божия и Церкви …» [4; 347—348].

Его полемические возражения распространяются и на западноевропейскую литературно-философскую и богословскую традицию, современных ему представителей которой он называет « лжемыслителями и метателями нашего времени » [1; 679] (речь идет о Ф. Ницше и Э. Золя), « гордящимися своей ложной мудростью учеными » [5; 514] ((речьI/идетсоинемецкомI/историкеLцеркви V и теологе А. фон Гарнаке). Они касаются и произведений русской литературы, а именно отразившегося в них особого мировосприятия, носителями которого являются отдельные герои А. П. Чехова и М. Горького: «… столь многие… все более и более утрачивают веру в Бога и совесть, а утратив их, развращаются и начинают вести жизнь тупую и пошлую (ср. героев, выведенных у Горького и Чехова) » [2; 723].

Приведенные выдержки демонстрируют, во-первых, широту интересов автора проповедей. Во-вторых, очевидно, что, благодаря затронутым в них проблемам и вопросам, они имели весьма острое для своего времени звучание, оставаясь при этом произведениями риторического жанра, сохраняя связь с его основными задачами. Таким образом, каноны слова как формы проповеди в рассматриваемых текстах Фаддея (Успенского) вполне выдерживаются.

Представляется, что, опираясь на эти каноны, проповеднику удавалось достигать двух целей: во-первых, актуализировать для слушателей и читателей внутренний смысл праздника, Сс одной стороны, отдаленного во времени, с другой, повторяющегося ежегодно. Во-вторых, предлагая им христианскую перспективу оценки текущих явлений и событий, подспудно формировать их взгляд на эти явления.

Следует отметить возникающий при этом побочный эффект, который заключается в том, что сквозь прямо или косвенно выраженные оценки, рассыпанные в проповедях, отчетливо проступает личность самого автора с его духовно-нравственными и гражданскими идеалами. И те, и другие были глубоко обусловлены его позицией православного христианина и пастыря, несущего ответственность за паству.

Поскольку проповедь — функциональный жанр, одна из задач которого ««склонить слушателейСк определенному решению, побудить их к определенным действиям» [1; 7], тексты архимандрита Фаддея можно рассматривать не только с точки зрения содержания, но и с точки зрения осуществления этих функций. В связи с этим обращают на себя внимание способы воздействия на адресата, к которым он прибегает с целью сократить существующую социальную дистанцию и добиться более полного взаимопонимания.

В статье, посвященной жанру проповеди для сельчан по материалам неофициальной части «Курских епархиальных ведомостей», автор статьи приводит примеры, когда сельский проповедник, стремясь говорить со слушателями, крестьянами, на одном языке, обнаруживает в проповеди свое знакомство с реалиями их жизни, зависящей от природных ритмов [11]. Нечто подобное можно найти и в проповедях Фаддея (Успенского), когда с той же целью он цитирует факты, характерные для биографий большинства его слушателей. Например, в одном из «Слов», произнесенном в церкви епархиального женского училища и предназначенном его воспитанницам, он несколькими словами очерчивает их типичную среду и интересы: «В юности человеку свойственно…мечтать о радостях и счастье свободной, лучшей жизни по выходе из школы. Вы не приучены, конечно, мечтать о богатстве и почете... не веселяся на вся дни светло… воспитывались вы и в семьях своих, а среди лишений и трудностей всякого рода…» [8; 1–2].

В другой проповеди, адресованной учителям сельских церковно-приходских школ, он вновь выказывает понимание тяжести и трудности их жизненных условий, а также упоминает пример своей аудитории в одном ряду с примером почитаемого святого: « Преподобный Серафим…непрестанно читал Новый Завет…из этого чтения извлек он богатый источник утешения не только для себя, но и для множества людей, приходивших к нему. И вы, когда снова рассеетесь по глухим селам и деревням для того, чтобы быть светом для народа…совершать среди скорбей жизни дело Христово, не должны ли сами прежде…научиться находить в этом слове источник утешения …» [9; 531]. Параллель с Серафимом Саровским должна была, по-видимому, укрепить в слушателях веру в достоинство избранного ими пути и вселить воодушевление для дальнейшей работы. (Такая вера и воодушевление были крайне необходимы сельскому учителю конца XIX — начала ХХ в., фигуре, с одной стороны, страдающей от изоляции в сельском сообществе, с другой, юридически почти бесправной.)

Оба примера показывают, что архимандриту Фаддею были хорошо знакомы обусловленные возрастом и социальной средой духовные потребности адресатов его проповедей. Применение этого знания, как можно предполагать, позволяло ему располагать слушателей к себе и тем самым удерживать их внимание на протяжении проповеди.

Таким образом, составляя свои тексты, автор проповедей оставался в рамках проповеднического жанра не только в плане содержания, но и с точки зрения его назначения. Можно сделать вывод, что «Слова» архимандрита Фаддея приближаются к классическому, идеальному образцу такой формы жанра проповеди как слово.

Индивидуальный стиль проповедника проявляется не только в освещении предмета проповеди и способов общения с аудиторией, но и в выборе языковых средств, риторических и стилистических приемов. В «Словах» Фаддея (Успенского) часто встречается такой прием как нанизывание риторических вопросов (от трех), следующих один за другим подряд. Приведем пример такого нанизывания из проповеди «Слово в день Марии Магдалины»: « Но одни ли пастыри Церкви действительно повинны в духовном охлаждении общества? Прежде чем обвинять Церковь Христову и ее пастырей, не должно ли было бы общество спросить себя, какой оно ищет радости от религии, той ли, к которой призывает людей Христос, или обычной чувственной, без примеси которой вера во Христа кажется ему скучной и мертвой? Не слишком ли легко хочет общество снять с себя вину в своей духовной холодности, жалуясь на то, что его не увлекают пастыри Церкви? Разве оно лишено свободной воли, чтобы его увлекать как-то против воли и без его собственных усилий? Делает ли оно эти усилия? Разве и доселе “Премудрость (Христос) не взывает к сынам человеческим... на возвышенных местах, при дороге, на распутиях” (Притч. 8, 1, 2, 4), то есть непрестанно и повсюду? Не закрывает ли общество добровольно от себя главнейший источник огня духовного – Слово Божие, почти ему неизвестное, или еще менее известные огнедухновенные песни церковные и повествования о великих подвигах святых, очищенных огнем благодати Святого Духа? » [6; 572]. Как видно из примера, цепочки вопросов могут быть достаточно длинными — иногда они соединяют 10 [2; 725—726] или даже 15 вопросов [4; 347—349]. К этому приему архимандрит Фаддей порой обращается на протяжении одной проповеди несколько раз. Например, в «Слове в неделю о блудном сыне» такие вопросные цепочки встречаются 4 раза [7]. Можно предположить, что данный прием реализует в его проповедях две цели, помогая направлять мысль слушателей в нужное русло и одновременно стимулировать их внимание, не позволяя отвлечься.

Из сказанного можно сделать некоторые выводы. Как можно судить по текстам Фаддея (Успенского) в газете ОЕВ, его проповедническая деятельность была весьма интенсивной. Об этом говорит общее количество его проповедей, частотность их произнесения и публикации и широта охвата разных кругов населения Петрозаводска.

Эти проповеди характеризуют его как подготовленного проповедника, обладавшего к моменту назначения в Олонецкую епархию запасом профессиональных знаний и опыта, который, кроме того, регулярно занимался самообразованием, проявляя интерес как к политической и общественной, так и к культурной и научной жизни в России и за ее пределами.

В своих «Словах» архимандрит Фаддей выполняет требования, свойственные гомилетическому жанру в целом и такой его форме как слово. С этой точки зрения его проповеди могут быть отнесены к классическим образцам церковной словесности.

Находясь в рамках жанра, проповеднику удалось создать произведения, где его творческая индивидуальность прослеживается в разных планах: содержания, взаимодействия с аудиторией и языка. Представляется, что применительно к жанру проповеди можно говорить о достаточно ярком идиостиле автора.

Поскольку после шести лет, проведенных в Петрозаводске, Фаддей (Успенский) продолжал не менее (а возможно, и более) активно проповедовать, а также публиковать свои проповеди в епархиальных периодических изданиях, тексты, написанные им в петрозаводский период, можно рассматривать как этап в развитии его проповеднического мастерства. Определить роль этого этапа в творчестве архимандрита Фаддея (Успенского) возможно лишь в контексте изучения его проповеднического наследия в целом.

Выражаю благодарность составителю библиографического указателя статей «Олонецкие епархиальные ведомости. Неофициальная часть (1898-1918)» кандидату филологических наук доценту Н. Г. Урванцевой за предоставленную возможность пользоваться указателем до его публикации.