Противостояние двух миров в романе Г. Гессе «Игра в бисер»

В романе «Игра в бисер» Гессе¹ предпринимает утопический опыт по конструированию Республики духа – страны Касталии, искусственно созданного элитного государства, в котором пребывают избранные люди для того, чтобы хранить накопленные человечеством духовные богатства и интеллектуальную честность. Обитатели Касталии придумывают игру в бисер, назначение которой – в постижении общего знаменателя и общего языка культуры. Эта игра развернута в самостоятельный философский сюжет, сконструированный таким образом, чтобы на магистраль выдвинулась мысль , а не свойственные реалистическому повествованию характеры персонажей. Поэтому писатель с самого начала перенаправляет ожидание читателя, организуя его внимание вокруг предыстории странной «игры в бисер», а не персонажей, подробно, со всеми историческими выкладками, описывая возникновение, процесс формирования, вживания, фазы распространения Игры, ее выдвижения на главное смысловое поле существования общества. Повествователь и объект его рассказа-исследования пребывают в разных временах, и это определяет мотивную цель повествования: автору не очень важна конкретная биография героя, важнее сама таинственная Касталия, к которой принадлежит и он.

Для этого понадобилась предыстория Игры в бисер и, следовательно, самой Касталии. Как о чем-то странном, «биограф» рассказывает о «фельетонной эпохе», в которой легко угадывается многократно высказанная в других произведениях тревога Гессе о состоянии культуры в первом 30-летии ХХ века. В читательском обиходе «фельетонной эпохи», знаменовавшей приближение гибели культуры в результате обнищания духа и беспрерывных волнений в эко-

номике, политике, морали, в бесконечных ужасных войнах, появляется упоминание о спонтанных примитивных докладах, которые предлагались обывателям того времени в качестве «благородной разновидности фельетона», например о Гете, об арабской культуре и т.д. Из этой-то «фельетонной эпохи» и рождается идея Касталии как способ удержать все прошлые достижения и открытия высокого человеческого духа.

Отсюда назначение Касталии – сформировать «механизмы» сохранения культуры и интеллекта, превратившись в некую уникальную «коллективную» личность, отрешенную от повседневных земных забот обыкновенных людей. «Ведь один из высших принципов нашей духовной жизни – это как раз стирание индивидуальности, как можно более полное подчинение отдельного лица иерархии Педагогического ведомства и наук. <…> Если мы тем не менее упорно пытались кое-что выяснить о жизни Lu-di magistri Josephi III и набросать в общих чертах портрет его личности, то делали мы это не ради культа отдельных лиц и не из неповиновения обычаям, как нам думается, а напротив, только ради служения истине и науке» (С.78). Здесь намечена классическая ситуация, многократно описанная в других утопиях: то самое счастливое единство «мы», в котором без остатка растворяется «я», превращенное в винтик огромного слаженного механизма.

Процесс воспитания Кнехта описан подробно, несмотря на скудность информации о его происхождении и детстве (что рассказчик часто подчеркивает). После того, как юный Кнехт избран в элиту, все его чувства, эмоции, любые движения души направлены в русло высокого духовного служения, что уже запрограммировано самим именем героя (Кнехт – слуга). Во второй части романа – «Жизнеописание магистра Игры Йозефа Кнехта» – скрупулезно описано это служение. При первом прикосновении к высокому избранничеству одаренный мальчик пережил акт призвания, который вполне можно назвать таинством: вдруг стал видим и призывно открылся идеальный мир, знакомый дотоле юной душе лишь понаслышке или по пылким мечтам. Кнехт с восторгом принимает замысел кастальского человека как идеального слуги-носителя высшего духа культуры, но в процессе освоения Касталии ее столь ясно определенная целевая магистраль порождает в нем сомнение.

Мастер объясняет ученику диалектику связи свободы и службы таким образом, чтобы найти и пробудить самые потаенные возможности духовного самопознания Кнехта. «Человек <…> стать которым – наша цель, мог бы в любой день сменить свою науку или свое искусство на любые другие <…> чтобы нас можно было в любой час поставить на другой пост и это не вызывало бы у нас ни сопротивления, ни смущения» (С.123). Это одна из основополагающих установок Педагогического ведомства в деле воспитания истинного кастальца как очищенного от «человеческих» примесей (страстей, которые по закону природы не могут быть равно распределены между всеми). Но именно эта ориентация на универсальность человека эпохи Возрождения и энциклопедичность человека эпохи Просвещения смущает Кнехта, который видит в этой ровной, бесстрастной готовности к взаимозаменяемости противоположных качеств в человеке, в смене деятельности в нереально широком диапазоне отсутствие истины.

Юный Кнехт уже охвачен жаждой поиска собственной истины – знания о самом себе, учения, в которое можно поверить . Мудрый мастер-учитель, понимая душевную смуту ученика, открывает исходную истину для Кнехта: она – не в следовании какому-либо учению, а внутри него самого. Так определяется смысл дальнейшего пути Кнехта – это самопознание, самоопределение в масштабе не только Касталии, а и за ее пределами, поиск собственного места в мире. Поиск этой истины (о самом себе) становится лейтмотивом жизни Кнехта. И в этом бесконечном процессе актуализируется Книга.

Как и в прежних сюжетах Гессе, в романе «Игра в бисер» появляется союзник, друг и одновременно антипод как один из ведущих факторов самопознания героя, обладатель столь же блистательного интеллекта, как и у Кнехта. Это Плинио Дезиньори. В его лице Кнехт почувствовал большой соблазн выхода за пределы замкнутого касталийского пространства, поскольку новый соученик прибыл из большого мира, «был кем-то извне», некасталийцем, кем-то из мира», человеком, у которого есть отец и мать, дяди, тетки, братья, сестры, кем-то, для кого Касталия со всеми ее законами, традициями, идеалами – лишь этап, отрезок пути, временное пристанище» (С.130). В определившейся парной оппозиции налицо – все преимущества на стороне Дезиньори, начиная с возраста и включая возможности в выборе жизненного пути в большом мире. Рядом с ним Кнехт остро почувствовал «монашескую» ограниченность Касталии, ее отъединенность от всего того, что составляло пусть неполноценную и запретную, но – «реальную жизнь» с карьерой, семьей, политикой. Против Ордена с его непрактичной сепаратностью, против Касталии с ее единственной (духовной) высотой – вся природа, здравый смысл, многообразие выбора, через все это – бесконечно расширяющийся процесс самопознания.

Для подобного поединка понадобился усложненный язык повествования, на что указывает Е.И.Маркович: «Но «Игра в бисер» – это также целый конгломерат жанровых форм в рамках одного произведения. Здесь и политический памфлет, и историческое сочинение, вставные стихи и новеллы, легенда и житие, немецкий «роман о воспитании». Большей частью эти традиционные формы используются со значительной долей пародийности, с элементом «игры» 2 . Все это позволяет Гессе построить идеальную конструкцию диалога-диспута между Кнехтом и Дезиньоре. Отметим знаменательный «родственный» фактор происхождения обоих героев: сиротство первого, то есть абсолютную чистоту нравственного и духовного поля, свободного для «засевания» любым материалом; и – «отягощенность» второго семейными и пр. мирскими отношениями. Их споры перерастают свое частное значение, переходя на уровень столкновения двух различных миров: обособленного, изысканного, очищенного от сомнений и материальных забот, упорядоченного мира Касталии и другого – вольного, полного смятений и страданий мира остальной страны. Закономерным оказывается вопрос: «Должны ли где-то существовать как незапятнанный эталон интеллектуальная нравственность, честность, порядочность? <…> Или, как полагает Плинио Дезиньори, в чистоте и оторванности от жизни дух усыхает, превращается в абстракцию, в бессильный жалкий при-зрак?»3. Под знаком этого вопроса писатель в сущности дискуссирует с самим собой. Парная оппозиция в этом романе – самая совершенная, продуманная пара персонажей, обе части которой в одинаковой степени интересуют писателя и автора повествования: Кнехт – воплощение абсолюта книжности, Дезиньоре – воплощение реальных проблем существования общего, смешанного мира. При этом оба тянутся друг к другу и отталкиваются одновременно, отдельное существование каждому из них представляется неполноценным, унылым и тягостным; встречи с течением времени высвечивают новые проблемы и оттенки, и этому нет конца. Потому-то Кнехт уходит из реальной жизни, что она (жизнь) так и не укоренилась в его душе, не стала естественной частью его существа. Де-зиньоре также не способен перейти границы своего трудного, но привычного мира.

Дружба-конфликт Кнехта – Дезиньори осложнена тем, что каждый из них был лучшим в своем мире: первый – лучший касталиец, второй – лучший мирянин. И в этом заключается особая условность этих персонажей. Оба ведут себя одинаково корректно по отношению друг к другу, вообще ко всему, что их окружает и так или иначе соприкасается с ними. И Кнехт, и Дезиньоре изъяты из обычного существования, помещены сначала в «лабораторные» условия Касталии, где апробируется их интеллектуальный «багаж», а затем Кнехт уходит в мир к Дезиньоре, чтобы понять то, что до сих пор было ему незнакомо. Гессе рассматривает своих итоговых героев в их функциональной чистоте, как две равноценных опоры любого общества, никогда не сближающихся, но и не способных существовать раздельно.

Кроме явного, видимого неравенства «дуэли» Кнехта – Дезиньори, в их дружбе-противостоянии скрыт главный философский (интеллектуальный) интерес писателя, сюжетный узел и «тонкое тело» всей структуры романа, оберегаемое скрупулезно выверенным языком. Гессе важно было не только сохранить, но и – главное – воссоздать самый полноценный путь человека идеальной величины к самопознанию, учтя все его гипотетические сложности, одна из которых – врожденная моральная чистота Кнехта. Он рассказывает своему наставнику: «<… > Плинио называет наших учителей и наставников кастой жрецов, а нас, учеников, - их покорной, кастрированной паствой <…> Страшно бывает, когда он, например, говорит, что мы, касталийцы, ведем жизнь комнатных певчих птиц, не зарабатывая себе на хлеб, не зная жизненных трудностей и борьбы, не имея и не желая иметь ни малейшего понятия о той части человечества, на чьем труде и на чьей нищете основано наше роскошное существование» (С.132).

Роман «Игра в бисер» можно рассматривать как эстетически итоговое и концептуально завершенное произведение Гессе. В нем слышны отголоски едва ли не всех прежних сюжетов писателя, построенных на философских спорах.

OPPOSITION OF THE WORLDS IN HERMANN HESSE «THE GLASS BEAD GAME»