Ранняя лирика А. Блока в арабских переводах

Первые переводы стихотворений А. Блока на арабский язык были сделаны еще в начале ХХ в. Арабы, которые учились в Европе, переводили стихи Блока с европейских языков на арабский. Например, С. Тевфик, египетский писатель и переводчик, перевел с французского «Незнакомку» [1], Х. Лутфи, египетский писатель и переводчик с русского, познакомил арабских читателей со «Стихами о Прекрасной Даме», озаглавив их «Влюбленный поэт» [2]. «Стихи о Прекрасной Даме» нашли живой отклик в сердце переводчика, он увидел в них несомненную близость с любовными стихами арабских авторов. Х. Лутфи назвал Блока «Меджнуном». Ведь Блок, как и арабский юноша, который от любви к Лейле сошел с ума, безумно любил свою невесту Л. Менделееву, и эту любовь он пронес через всю жизнь, до самой смерти [2]. Героиню ранней блоковской лирики и влюбленного героя автор статьи называет «Лейла и Меджнун» поэзии Блока.

Однако эти ранние переводы Блока не вызвали острого интереса читателей из арабских стран к русскому поэту. В последующие десятилетия, однако, арабские переводчики не раз пытались вновь напомнить читателям о замечательном русском поэте: в числе произведений, переведенных известными арабскими русистами, поэтами и профессиональными переводчиками Салех бен Али аль-Хаммади, Абу Эльшаар, Фалех Эль-Хумрани и Абу-Бакр Юсеф, такие знаменитые стихотворения, как «Клеопатра», «Незнакомка», поэма «Двенадцать». Причем существует несколько переводов «Незнакомки» и «Двенадцати», осуществленных разными переводчиками, что, несомненно, свидетельствует о близости блоковского мира современным читателям из арабских стран.

В конце ХХ в. переводчики предпринимают новые попытки открыть читателям и раннего Блока. Эти переводы, сделанные профессионально и тонко, в то же время позволяют увидеть особенности восприятия блоковских произведений в арабской литературной культуре и наметить магистральные проблемы перевода раннего творчества поэта Серебряного века.

Предметом анализа в статье станут переводы стихотворений из первого блоковского сборника «Стихи о Прекрасной Даме», сделанные в 1985 г. Сабри Хафудом, преподавателем литературы Лондонского университета, главным редактором журнала «Электронное слово» [4].

Как известно, первый блоковский сборник предполагает не просто внимательного читателя, а читателя-единомышленника, читателя «знающего», если воспользоваться выражением А. Белого, увлеченного, как и сам молодой поэт, мифом Вл. Соловьева о явлении Души мира и преображении Вселенной. Только «знающему» открывается не только лирический план каждого текста, но и его «сверхсмыслы» (Д.Е. Максимов): мистический (идея «приобщения личности духовной субстанции бытия») и мистико-утопический («ожидание всеобщего обновления мира, когда "небо вернется к земле"») планы [3].

Первое стихотворение цикла «Стихи о Прекрасной Даме» «Я вышел. Медленно сходили…» отчетливо обнаруживает эти планы и обозначает тему пути, которая будет развиваться на протяжении всей трилогии.

Я вышел. Медленно сходили На землю сумерки зимы. Минувших дней младые были Пришли доверчиво из тьмы... Пришли и встали за плечами, И пели с ветром о весне... И тихими я шел шагами, Провидя вечность в глубине... О, лучших дней живые были! Под вашу песнь из глубины На землю сумерки сходили И вечности вставали сны!..

25 января 1901.

С.-Петербург

^jVI Jjli3 Ojl£j O^^ „З/шЛ JmiJI —IjLa a^j ^'^1 1 aJjALJI pUj

„3S „Jo oL^j 051^

—I jLaJ I ^jIa Oj^^j

Jl-oVI „II Aj2U^I IoJja oal£ „311 ^1.^1 J^iL 4sj»»1I —ljjiVl-1 13^J^

^jVI jjlb JmiJI f^^VlS —Jjj <^VIj (1901 „31511 jj3l£ 25 ^jj^)

Я шел. Землю покидали Шаги зимней тьмы

Дни проходящего детства Пришли ко мне из тумана Пришли и сели на мои плечи И пели с ветром о весне И шел я тихими шагами Провожая вечность в глубину О, лучшие дни, которые уже были Украшенные глубокими песнями Тьма покинула землю Вечность проявилась как сон

25 января 1901.

С.-Петербург

В первом стихотворении лирический герой только начинает путь навстречу Душе мира, к встрече, невозможной без духовного пути – самопознания и нравственного преображения. Тема пути – духовного и физического – ключевая в судьбе лирического героя. Но мотив пути определяет и картину мира, который тоже исполнен движения-преображения, что также подчеркивается с помощью глаголов («сходили», «вставали»). Именно поэтому глагол «вышел» имеет важное символическое значение. Автор не поясняет, на какой путь вступил герой. По общему контексту чуткий читатель должен все понять и прочувствовать. Однако в переводе вместо «вышел» звучит «шел», что моментально сдвигает координаты, меняет ориентиры в символической биографии лирического героя – вместо начала, обозначается некое длительное действие, продолжение пути.

Соответствие «минувших дней младые были» и «дни проходящего детства» также нуждается в комментарии. Блоковское указание на прошедшее время, где ключевым становится слово «были», в переводе звучит односложно – «проходящее детство». Исчезает сочетание смыслов бывшего и мифического, правдивого и окутанного таинственностью, присущего слову «быль». Сложно представить, чтобы двадцатиоднолетний молодой человек оплакивал в стихах ушедшее детство.

К сожалению, нельзя не заметить очевидную неточность перевода, которая становится едва ли не вульгаризмом. «Пришли и сели на мои плечи» – о днях минувших говорится в переводе, тогда как в оригинале дни «встали за плечами».

«Провидя вечность в глубине» и «провожая вечность в глубину» – здесь и вовсе наблюдаем подмену поэтических смыслов. Лирический герой Блока в переводе теряет способность провидения. Он не видит вечности в «глубине», не провидит будущее, свою вечность, вечность своих стихов. Но следует отметить и более знаковый пропуск: из перевода исчезает мотив преображения мира, «возвращения неба к земле». В оригинале имплицитно он звучит как мотив устремленных «из глубины» к земле сумерек, навстречу которым «встают» сны вечности. Именно этот мотив преображения мира, сопутствующий духовному пути героя, переводил лирический план в мистико-утопический.

И, наконец, еще одно несовпадение перевода и оригинала. «Лучших дней живые были» переводятся как «лучшие дни, которые уже были»: вновь изымается из поэтического контекста слово «были». Существительное подменяется глаголом, сходным по звучанию, однако, имеющим иную семантику.

К переводу стихотворения «Ветер принес издалёка…» Сабри Хафуд подошел более деликатно, произведение Блока переведено почти дословно, без сюжетных домысливаний и излишнего драматизма.

Ветер принес издалёка Песни весенней намек Где-то светло и глубоко Неба открылся клочок. В этой бездонной лазури, В сумерках близкой весны Плакали зимние бури, Реяли звездные сны. Робко, темно и глубоко Плакали струны мои. Ветер принес издалёка Звучные песни твои.

•^ U^ *^- yjl' yjjJl ^jloi yJj ty^^j 3j^o jlS^ ^a »l^—l' j^ a^L i'i. ‘jH1 jjj^l 13a ^ Aw jo yajl' 3-o ^a 4>lj^J| ^^|jo O^ ^j>all Oljj ^33 03 ki^o j ?3Lllj 4>W^I ^Jo ^1^3^ O^. AW U^ ^1^ yjl' kjjjjll 3jjlii.

Ветер принес издалека Намек песней весны В глубоком и светлом месте Открылась часть небес В этой глубокой синеве В сумерках близкой весны Плакали снежные бури Склонялись сны со звездами Робко, темно и глубоко Плакали струны мои Ветер принес издалека Звон твоих песен

В стихотворении «Тихо вечерние тени…» автору перевода в целом удалось передать мистическую атмосферу, таинственность сюжета. Помимо таких неточностей, как подмена слова «прах» словом «останки», стоит обратить особое внимание на перевод ключевого понятия, которое говорит о разном миропонимании авторов лирических произведений. У Блока «полный бессмертия дух» пришел к лирическому герою напомнить о себе, а в переводе – «вечная душа». Но «дух» и «душа» не тождественны у Блока, именно «дух» – ключевой символ в блоковском сборнике1, ибо только «дух» – то, что роднит человека с Вселенной, соучастницей судьбы лирического героя.

Тихо вечерние тени В синих ложатся снегах. Сонмы нестройных видений Твой потревожили прах. Спишь ты за дальней равниной, Спишь в снеговой пелене... Песни твоей лебединой Звуки почудились мне. Голос, зовущий тревожно, Эхо в холодных снегах... Разве воскреснуть возможно? Разве былое — не прах? Нет, из господнего дома Полный бессмертия дух Вышел родной и знакомой Песней тревожить мой слух. Сонмы могильных видений, Звуки живых голосов... Тихо вечерние тени Синих коснулись снегов. 2 февраля 1901

Aj^I^JI kjjl-i^ll jXtil ^jjll eJ5Jl ^a Aajj ^IjjJl ^ojl Aaj jjljj^Jl 3jlaj ^ш ^ul ja^ljj ^u^ Цм-ill J3jJI ^li ^JjJl kL^al ^a ^Ij^l ^jjjA Aj*^jJ| 3jLuoI sajUJl ^jQl ^aj ^Ij L^ VI ^Jilj ^a Oj^ll 3Jlj ^a^ jjjj ^ AjA^ j^ ^*jj ji, ji—j^i jjas^ ^a J^a ? kiab^ — ^ijjJi I3aI               " ^^1 OjjJI I3a Jjli l^A*j , ^Jjjoj ^ali SallAll £jjJL ^*i^ll Olajo^l 02^^ ц»а1—а ^a ^aL^' Oalo l^j Ajji—^li J3LJI ^aj ^>^^4 3ji^2^ p^j Aj^l^ll tlajjll ^jljll ( 1901 Lla^ 2 ^jjaji)

Тени вечерние тихие Ложатся в синих снегах Потревожил землю Силуэт разбросанных останков Поскольку спишь ты За холмами вдалеке В снеговой пелене Растрогали меня звуки твоих лебединых песен И в холодных снегах Тревожит эхо этого звука Может ли человек Воскреснуть заново? Прах ли – реальность? После того, как покинул этот Божий дом Родной и знакомый Заполненный вечной душой. Затихли песни Продолжая тревожить мой слух Приведение твоего покрытого тела В ночной и тихой мгле Прикасаются к нему голубые снега. Петербург 2 февраля 1901

1 Минц З.Г. Символ у А. Блока. С.187.

В сущности, сравнительный анализ оригиналов и переводов ранних произведений Блока, выполненных Сабри Хафудом, подтверждают уже отмеченные нами тенденции, характерные и для переводов других блоковских произведений . Причем эти тенденции оказываются общими, вне зависимости от авторства поэтического переложения. Во-первых, вполне объяснимая и допустимая в труде переводчика неточность в денотации в случае с поэзией Блока оборачивается значительным семантическим упущением. Речь идет о потере символических смыслов, когда намеренно непроговоренное проговаривается в переводе, разъясняется читателю. Тем самым у поэтического слова отнимается его потенция к многозначности. Другая сторона той же разности лексических наименований – упрощение смыслов, переход в плоскостные образы, уход от семантического объема, утрата образами «сверхсмыслов», переводящих лирический сюжет в мистический и мистико-утопические планы.

Тяготение Сабри Хафуда, как и других переводчиков Блока, к разъяснению смыслов, к выстраиванию фабульных цепочек объясняется экстралингвистическими особенностями восприятия творчества классика, стремлением дописать понятную арабскому читателю историю любви. На примере нескольких стихотворений видно, как порой эта история обрастает даже мелодраматическими подробностями, что вовсе не свойственно мировосприятию Блока, но так органично для менталитета восточной литературной культуры. Отсюда и уход от смысловой детализации, желание придать семантике слов ярко выраженную эмоциональность.