Рассказчик и реконструкция истории в романах М.Рено и Р.Грейвза

Исторические романы Мэри Рено: {Eileen Mary Challans, 19051983) продолжают классическую линию развития жанра, связанную с традициями творчества В.Скотта, У.Теккерея, Бульвер Литтона. В современной писательнице литературе наибольшие «переклички» ее произведений обнаруживаются с историческими романами Роберта Грейвза.

М.Рено написала восемь романов об истории Древней Греции: «Последние капли вина» (The Last of the Wine, 1956), «Царь должен

умереть» (The King Must Die, 1958), «Бык из моря» (The Bull from the Sea, 1962), «Маска Аполлона» (The Mask of Apollo, 1966), «Небесное пламя» (Fire From Heaven, 1969), «Персидский мальчик» (The Persian Boy, 1972), «Поющий славу» (The Praise Singer, 1978), «Погребальные игры» (Funeral Games, 1981).

Роберт Грейвз (Robert Ranke Graves, 1895-1985) известен прежде всего как исследователь мифологии, написавший такие широко известные труды, как «Мифы Древней Греции» (The Greek Myths, 1955) и мифологический трактат «Белая Богиня» (The White Goddess, 1948). Не менее известен Грейвс и как автор исторических романов: «Царь Иисус» (King Jesus, 1946), «Я, Клавдий» (I, Claudius, 1934), «Божественный Клавдий и его жена Мессалина» (Claudius the God and His Wife Messalina, 1934), «Золотое Руно» (The Golden Fleece, 1944).

Романы обоих писателей в равной степени демонстрируют следование устоявшейся традиции английского исторического романа и очевидное новаторство, связанное и с новым типом героя, и с авторской позицией, и с организацией повествования, и с «работой» с историей и мифом. Последнее особенно отличает их от предшественников и современников.

С первых страниц романов становится ясным, что писатели пытаются посмотреть на историю не взглядом «всезнающего повествователя», а как бы изнутри. Рассказчиком у Роберта Грейвза выступает непосредственно главное действующее лицо - будущий император Клавдий, а в романе Мэри Рено «Персидский мальчик» - молодой евнух, раб Александра Великого, по имени Багоас.

В организованном таким образом повествовании нет декларируемой претензии на объективность, а вся картина воспроизводимой исторической реальности рисуется глазами определенного персонажа, и события, факты и персонажи подаются с субъективной точки зрения повествователя, такими, какими они видятся рассказчику. Клавдий говорит: «Клянусь всеми богами, у меня был лишь один секретарь - я сам, и сам я был своим летописцем; я пишу своей собственной рукой, и чего, спрашивается, я добьюсь у себя самого, если стану льстить сам себе?» [Грейвз 1990: 22].

Несомненно авторов привлекает возможность «приватизации» истории, придание ей личного аспекта, ведущей к еще большей «романизация истории. Оба писателя стремится показать читателю историю так, «как было», придавая ей оттенок чего-то «подсмотренного чужими глазами». Иначе говоря, исторические романы Грейвза и Рено написаны с перспективы человека, существовавшего в истории, даже «бытовавшего» в ней. Клавдий повествует как историк, ученый, бес- пристрастно, уделяя внимание тем деталям, которые кажутся ему существенно корелирующими уже устоявшуюся картину событий. Повествование Багоаса изначально субъективное по многим параметрам: и потому, что он раб, перс, и потому, что, образно выражаясь, дальше шатра своего господина ничего не видит и не ведает. Историческая действительность серьезно трансформируется в сознании юного обитателя гарема.

Однако сказанное выше не мешает нам утверждать: слово автора и слово героя в анализируемых произведениях очень близки. Авторы вкладывают свои мысли, идеи, мнения, свое понимание происходившего в воспроизводимое ими время в уста своего рассказчика. Например, Багоас рассуждает: «Цыпленок, заточенный в своей скорлупе, не знает иного мира. Сквозь стены крошечного дома к нему нисходит белизна, но он пока не знает, что это свет. И все же цыпленок пытается пробить свою белую стену, не понимая даже зачем» [Рено 2005: 227]. Клавдий же говорит про себя: «По правде говоря, литература, а в особенности история - еще в юности я изучал этот предмет под руководством лучших историков Рима, - были, до того, как наступила вышеупомянутая перемена, моей единственной профессией, единственным моим интересом в течение тридцати пяти лет» [Грейвз 1990: 22]. Иначе говоря, жизненная неопытность Багоаса и увлечение молодого Клавдия литературой, а значит - значительное по времени неучастие в ряде ключевых для истории Рима событиях, делают их носителями свежего взгляда на происходящее («эффект новичка») и позволяют автору передоверить им многие из своих представлений о предмете повествования - исторически значимых событиях времени.

Первыми историческими романами Роберта Грейвза были его произведения «Я, Клавдий» и «Божественный Клавдий и его жена Мессалина». Критики считали, что: «Успех этих произведений опровергает стереотип популярной исторической прозы, где чрезмерно упрощаются и искажаются исторические факты, а главным персонажем является безрассудный герой, борющийся за свободу своей нации» [Сапату 1980: 83]. Напротив, романы «Я, Клавдий» и «Божественный Клавдий» знакомят читателя с заикающимся героем-рассказчиком, слабым физически и традиционно считающимся умственно отсталым, который становится императором Рима. Романы о Клавдии - это тщательная реконструкция на основе всех доступных источников Рима эпохи Августа, Тиберия и собственно Клавдия. Грейвз привлекает данные истории и археологии, военные и политические исследования, но главным образом проникает в психологию жестокости и преступления. Писатель вступает в спор с традиционным взглядом на исторического пер- сонажа как носителя уже устоявшихся (и отстоявшихся) историеносных примет воспроизводимого времени. Он отстаивает право художника на известную (а то и значительную) интерпретацию, личностную оценку того или иного исторического лица, не нарушающую при этом документально подтвержденные исторические факты и сведения. Традиционно Клавдий характеризуется историками как неполноценный, даже слабоумный человек, оказавшийся на императорском троне благодаря случайному стечению обстоятельств кровавой борьбы за власть представителей династии Клавдиев. Однако Грейвз, вопреки принятым суждениям о нем, создает образ рассудительного, умного человека, обладающего отличным образованием и очень мудро оценивающим обстановку: «Я не мог позволить себе критиковать императора Августа, моего двоюродного деда по материнской линии, или его третью, и последнюю, жену Ливию Августу, мою бабку, потому что оба они были официально обожествлены, а я был связан с их культами в качестве жреца, и хотя мне ничего не стоило подвергнуть очень резко критике недостойных преемников Августа на императорском троне, я воздержался от этого из соображений приличия» [Грейвз 1990: 23]. Такой подход к герою обоснован, поскольку только мудрый и расчетливый человек мог выжить в ситуации убийств, заговоров, интриг и т.п., сохранить свое положение, а затем получить власть.

Принцип отказа от стереотипа предвзятого изображения личности в истории станет одним из основных и в романах М. Рено. Так Багоас (реально существовавший человек), традиционно считавшийся безродным рабом, игрушкой для царя, заявляет: «Чтобы люди не подумали, будто я - раб без роду и племени, проданный отцом-крестьянином с торгов в засушливый год, скажу сразу: корни нашей семьи уходят в далекое и славное прошлое. Отцом моим был Артембар, сын Аракса, и в жилах моих предков, издавна живших в Пасаргадах, текла древняя царская кровь - кровь великого Кира» [Рено 20056: 7]. Такая трактовка образа персонажа у Рено тоже обоснована, поскольку только юноша благородных кровей мог быть принесен в качестве особого дара повелителю, чтобы в числе прочих обязанностей уметь поддержать беседу с ним и обстоятельно поведать ему о персидских обычаях, нравах, культуре и пр., для чего было необходимо хорошее образование и благородное происхождение. При реализации такой концепции Мэри Рено ссылается на слова Квинта Курция Руфа: «Набарзан, получив обещание безопасности, встретил его с обильными дарами. Среди них был Багой, юноша-евнух в расцвете юности и красоты, которого любил Дарий, вскоре полюбил его и Александр. Он пощадил и Набарзана главным образом по просьбе этого юноши» [Руф 1993: 122]

Прозе Роберта Грейвза свойственно необычайно плотное переме-жение научного и художественного. Писатель рисует картину правления Юлиев-Клавдиев, основательно опираясь на имеющиеся научные источники по истории Древнего Рима, а именно на труды Публия Корнелия Тацита (Publius Cornelius Tacitus'), Тита Ливия (Titus Livius') и Гая Светония Транквилла (Gaius Suetonius Tranquillus~). Аналогичным образом работала Мэри Рено: создавая исторические романы об Александре Македонском, она черпала нужные сведения из всех имеющихся источников об Александре, но дополняла эти сведения художественным вымыслом, основанном на логическом умозаключении, т.е на неком «пролонгировании», «достраивании» возможного развития событий. Рено писала: «Для Арриана главным источником был персонаж данного романа Птолемей, но труд Арриана начинается с изложения событий, происходивших после восшествия Александра на престол. Первые главы Квинта Курция исчезли; Диодор, который отражает нужное время и рассказывает главным образом о Филиппе, мало говорит об Александре до начала его правления. Для первых двух десятилетий, составляющих почти две трети жизни Александра, единственным дошедшим до нас источником служит Плутарх, а также немногие упоминания ретроспективного порядка в других исторических трудах» [Рено 2006а: 599]. Вне сомнений, писательница опиралась прежде всего на труды Плутарха и придерживалась его концепции. А он изображал Александра справедливым, мудрым, гуманным правителем, стремящимся объединить все народы под эгидой одного государства.

Таким образом, в романах писателей мы видим продолжение традиции английского исторического романа: внимание к фактам (в том числе и артефактам), детальное воссоздание исторической эпохи в ее основных политико-исторических и социокультурных приметах. Этому весьма способствует и то, что эпоха показана через судьбу частного человека, как бы в его «проживании» и «переживании». При этом авторы демонстрируют тесное переплетение истории и мифа при главенстве исторического факта. Оба романа написаны от первого лица, причем рассказчик - реально существовавший человек. Оба автора стремятся воссоздать основной «абрис» событий правдиво, прибегая к реальным историческим фактам. Но при этом повествование не лишено художественного вымысла, который, однако, не противоречит реальному ходу событий в истории. В повествовании очевидна тенденция демифологизации: известные герои и обстоятельства, уже изрядно мифологизированные в течение столетий, преподносятся с точки зрения того, кто просто живет в этой истории, то есть - такими, какими их могли бы видеть обычные люди. Благодаря образу повествователя - по сути, обычного человека (или претендующего на обычность, «ординарность» - как Клавдий у Грейвза) - читатель проникается психологией времени и может составить свое собственное впечатление о событиях, о которых повествуется в романах и о фигурах главных героев.