Речевая роль-маска и ее функции

лей и продолжает оставаться предметом изучения и объектом описания.

Идея изучения говорящего индивида была выдвинута на первый план еще младограмматиками (Г. Паулем, Г. Остгофом, К. Бругманом и др.). Мысль о том, что в мире столько языков, сколько говорящих, развивал в ХХ в. Ж. Вандриес, а Э. Бенвенист разработал теорию, впоследствии положенную в основу теории высказывания, в которой язык квалифицируется как возможность реализации личностного начала человека.

Личность говорящего и предъявляемый ею для всеобщего обозрения образ играют весьма важную роль в процессе человеческого взаимодействия. Наблюдая за поведением, манерами, мимикой и пантомимикой, умением владеть собой, внешностью, осанкой, одеждой - всем тем, что позволяет личности так или иначе «подать себя», мы складываем представление о ней, формируем в своем сознании ее образ и делаем вывод о том, что она представляет из себя. Особую роль в экспонировании образа играет речевое поведение. «Заговори, чтоб я тебя увидел», - эти слова, приписываемые Сократу, наиболее точно отражают сущность и направленность нашего исследования, предметом описания которого является личностный аспект речевого поведения, а точнее - намеренные и осознанные модификации речевого поведения личности с целью создания необходимого образа в различных ситуациях общения.

Говоря о человеке с точки зрения его речевого поведения, мы имеем в виду прагмалинг-вистические параметры языковой личности и рассматриваем общение как деятельность, обладающую мотивами, целями, стратегиями и способами реализации. Изучение речевого поведения предполагает учет и невербальных средств, а также различных компонентов риторической ситуации, таких как адресант, адресат, отношения между ними, тональность общения, время, место, обстановка. Каждый из них оказывает непосредственное влияние на создание образа личности и его предъявление. Такой подход позволяет не только определить, как говорит человек, какие языковые средства задействует в процессе общения, но и понять, почему и зачем он это делает, установить причины, побуждающие его придавать значимость одним аспектам действительности, игнорируя при этом другие, т.е. позволяет увидеть саму личность – ее интеллектуальный уровень, эмоциональную организацию, духовно-нравственные приоритеты, мировосприятие и особенности самосознания.

В процессе изучения особенностей речевого поведения личности (в нашем случае персонажа художественного произведения) мы обратили внимание на имеющее место в различных ситуациях общения несоответствие реального внутреннего состояния или положения личности и предъявляемого ею внешнего речевого поведения. Такое несоответствие, безусловно, выявляется лишь на уровне текста художественного произведения ввиду наличия в нем авторских ремарок, комментариев, а также внутренней речи персонажа. Приведем пример:

Николай понимал, что все было кончено; но он равнодушным голосом сказал :

• -    Что же, не будешь еще? А у меня славная карточка приготовлена. – Как будто более всего его интересовало веселье самой игры .

«Все кончено, я пропал! – думал он. – Теперь пуля в лоб – одно остается, - и вместе с тем он сказал веселым голосом:

• -    Ну, еще одну карточку »(Л. Толстой. Война и мир).

Несоответствие внутренненего состояния и внешнего поведения очевидно: с одной стороны, понимание героем безвыходной ситуации ( Все кончено, я пропал! Теперь пуля в лоб – одно остается ), а с другой - выставляемые напоказ для всеобщего обозрения веселость и беззаботность.

Аналогичное несовпадение внутреннего состояния и внешнего речевого поведения отмечается у того же персонажа и при разговоре с отцом: Николай Ростов, проигравший в карты огромную, непозволительную сумму и в душе проклинавший себя за это, надевает маску светского хлыща и демонстративноразвязным, небрежным и даже грубым тоном сообщает, что это со всяким случается:

- Ну что, повеселился? – сказал граф, радостно и гордо улыбаясь на своего сына. Николай хотел сказать, что «да», но не мог: он чуть было не зарыдал. … И вдруг самым небрежным тоном , таким, что он сам себе гадок казался, как будто он просил экипажа съездить в город , он сказал отцу:

• -    Папа, я к вам за делом зашел. Я было и забыл. Мне денег нужно.

• -    Вот как, – сказал отец, находившийся в особенно веселом духе, – я тебе говорил, что недостанет. Много ли?

• -    Очень много, – краснея и с глупою улыбкой, которую он долго потом не мог себе про-

• стить, – сказал Николай. – Я немного проиграл, то есть много, даже очень много сорок три тысячи. <…> Я обещал заплатить завтра.

• -    Ну!.. – сказал старый граф, разводя руками, и бессильно опустился на диван.

• -    Что делать! С кем не случалось! – сказал сын развязным, смелым тоном, тогда как в душе он считал себя негодяем, подлецом, который целою жизнью не мог искупить своего преступления. Ему хотелось бы целовать руки своего отца, на коленях просить его прощения, а он небрежным и даже грубым тоном говорил ему, что это со всяким случается (Л.Н. Толстой. Война и мир).

Речевое поведение личности, преимущественно направленное на формирование внешнего образа с целью сокрытия того, что имеется в реальности, выполняет функции, свойственные маске: с одной стороны, скрывает то, что имеется в наличии, с другой – предъявляет то, что отсутствует в действительности. Личность, оформляющая себя подобным образом, исполняет роль-маску, под которой мы понимаем тип поведения и сознания, представленный в виде своеобразной речеповеденческой модели, включенной одновременно в контекст речи и в контекст жизни, отражающей не сущностные характеристики личности, а ее дискурсивные проявления, имеющие определенные аксиологические и этические аспекты; поведение, оформляющее образ личности, которое не отражает, а изображает ее внутреннее состояние или положение вещей [2, c. 319]. Ведущей особенностью роли-маски является наличие двух планов содержания: внешнего – Я-для другого (по М. М. Бахтину) и внутреннего – Я-для себя. Таким образом, маска – это «знак», который личность предлагает обществу вместо себя. Несмотря на присущую маске семиотичность, установление инвентаря ее средств с помощью только лингвистического анализа представляется затруднительным. Присутствие маски и ее составляющих может быть выявлено при подключении к лингвистическому анализу когнитивно-перцептивного фактора, а также при наложении внешнего речевого поведения и внутренней речи. Последнее оказывается технически возможным только в том случае, если исследователь имеет дело с письменным текстом, в котором имеются соответствующие необходимые данные.

Ю.М. Лотман считает маску вполне осознанным способом существования индивида в обществе, его ориентированность на при- сутствие зрителей и дистанцированность от них [7, с. 312]. Такое понимание маски соотносимо с понятием, обозначаемым термином «имидж», который в энциклопедическом словаре-справочнике «Культура русской речи» квалифицируется как одна из престижных моделей поведения, представляющая собой образ, осознанно создаваемый с целью достижения успеха [6, с. 206]. Одним из атрибутов имиджа является маска, в частности речевая. Большое значение для выбора и оформления маски имеют ценностные установки личности, которые выступают как локаторы ее нравственного сознания. От того, с какими ценностями личность соотносит себя, на какие идеалы ориентируется, какие отношения культивирует, будет зависеть выбор речеповеденческой модели, ее содержание и исполнение. Поскольку в процессе создания имиджа особую значимость приобретают не действия, совершаемые личностью, а впечатление, оказываемое ею на публику, то речевая составляющая становится едва ли не самой важной.

В русской культурной традиции имидж противопоставляется естественному образу, представляющему совокупность дел и слов. Анализ вариантов речевого поведения показывает, что в определенных ситуациях общения образ личности приобретает прагматическую наполненность и трансформируется в имидж, атрибутом которого является маска:

Она (Наталья Павловна) сложила письмо (содержание которого было ужасно) и спокойно проговорила:

• -    Приготавливайте чай и садитесь сюда, ко мне. Ася бледная, ей надо пораньше лечь.

Своим тоном она установила тот градус выдержки, который должен был держаться в семье, что бы ни случилось (И. Головкина. Побежденные).

Спокойный тон, внешняя демонстративная уравновешенность, обыденная фраза, сказанная героиней, никоим образом не соотносящаяся с информацией, полученной в письме, были средствами создания маски, за которой скрывалось безутешное горе, но которая соответствовала привычному для всех образу бабушки Натальи Павловны и не позволяла окружающим расслабиться.

Мотивы создания и выбора маски многообразны: это могут быть желание и потребность приспособиться к среде, вписаться в культуру, соответствовать сложившимся представлениям о себе самом, стать своим или чужим, восхищать, вызывать зависть, злить, эпатировать, так или иначе манифестировать свою индивидуальность. Мотивом может выступать также «освобождение от тягот реальной жизни, обстоятельств и забот» [1, с. 119]. С этой целью личность выстраивает свое поведение по модели Другого, самовольно присваивая и исполняя чужую роль, или изображает другое эмоциональное состояние. При этом предъявляемое оказывается не более чем искусной театральной декорацией.

В зависимости от мотивов выбор, принятие и исполнение личностью роли-маски могут быть как добровольными и самостоятельными, так и вынужденными, навязанными средой. Посредством добровольно и самостоятельно принятой роли-маски (отметим, однако, что выбор маски не совсем произволен: маска должна компенсировать то, чего личности, по ее оценке, не хватает и что ей, по-видимому, необходимо) личность получает возможность продемонстрировать собственные потенциальные возможности, желания и стремления, затаенные или подавленные. Такая роль-маска выступает в качестве своеобразного к о м п е н с ат о р а – механизма, с помощью которого выравнивается несоответствие личностных притязаний и того, что имеется в наличии, вызывается чувство удовлетворенности собой, приближенности к тому, к чему личность в действительности не принадлежит, дается «ощущение нового мира, нового бытия, где я "Федот, да не тот", а нечто получше, повыше, поинтереснее» [3, с. 15]. От этого повышается самооценка личности:

Тут Фреда остановил юноша в серебристой куртке. Состоялся несколько загадочный разговор:

• -    Приветствую вас.

• -    Мое почтенье, - ответил Фред.

• -    Ну как?

• -    Да ничего.

Юноша разочарованно приподнял брови:

• -    Совсем ничего?

• -    Абсолютно.

• -    Я же вас просил.

• -    Мне очень жаль.

• -    Но я могу рассчитывать?

• -    Бесспорно.

• -    Хорошо бы в течение недели.

• -    Постараюсь.

• -    Как насчет гарантий?

• -    Гарантий быть не может. Но я постараюсь.

• -    Это будет фирма?

• -    Естественно.

И так далее. Фред сказал:

• -    Обратите внимание на этого фраера. Год назад он заказал мне партию дельбанов с крестом…

Я перебил его:

• -    Что такое – дельбаны с крестом?

• -    Часы, - ответил Фред, – неважно… Я раз десять приносил ему товар – не берет. Каждый раз придумывает новые отговорки. … Я все думал – что за номера? И вдруг уяснил, что он не хочет покупать мои дельбаны с крестом. Он хочет чувствовать себя бизнесменом, которому нужна партия фирменного товара. Хочет без конца задавать мне вопрос: «Как то, о чем я просил?» (С. Довлатов. Чемодан).

В том случае, если принятие и исполнение роли-маски оказывается вынужденным, недобровольным, то личность изменяет свое поведение, соотнося его с имеющимися ограничениями, под давлением окружающей среды или конкретной ситуации общения, составляющими компонентами которой являются время, место, участники. Роль-маска этого типа выполняет функцию ад ап т е р а – устройства, позволяющего осуществить контекстуа-лизацию, т.е. максимально органичное вхождение в действительность. Совокупность осу-ществляемых/осуществленных личностью речеповеденческих мероприятий с целью созда-ния/изменения востребованного образа, мотивированных структурой социальной ситуации, компонентами которой являются место, время, участники, отношения между ними, тональность общения, цель общения, средство общения (язык, его подсистема, параязыко-вые средства – жесты, мимика), способ общения, и/или культурным контекстом, определяющимся нормами, ценностями, типами контактов и совместных действий, а также различными ролевыми предписаниями, мы называем контекстуализацией. Понятие контекстуали-зации (contextualisation) введено Дж. Гампер-цем. Оно основано на том, что говорящий озабочен не только тем, чтобы доводить до слушателя правильно сформулированные утверждения, но и тем, чтобы эти утверждения были вписаны в соответствующий контекст, в котором они получили бы надлежащую интерпретацию. Дж. Гамперц указывает виды кон-текстуализации: переключение кода (например, переход с одного стиля на другой), повышение или понижение тона, изменение скорости речи, изменение позы говорящего и т.п. [5, с. 123].

Например, в романе Т. Головкиной «Побежденные», в котором описывается жизнь в послереволюционный период, один из героев, дворянин по происхождению, понявший, что надо приспосабливаться к новым условиям существования, советует своей сестре-дворянке скрывать если не сущностное, то хотя бы истинное, измениться внешне, предстать «перед товарищами» в новом образе: Необходимо изменить если не душу, то хотя бы манеру держаться, перекрасить шкурку в защитный цвет; надо поставить себя так, чтобы никто на службе или в учебном заведении не смог заподозрить в тебе дворянку, при этом особое внимание уделить своей речевой манере: Ты вместо «спасибо» всякий раз говоришь «мерси» и при этом очаровательно грассируешь, обнаруживая идеальный парижский выговор. Будь уверена, что этим одним словом ты можешь предубедить против себя всю окружающую среду. Давая советы, он приводит в качестве примера себя самого: Я однажды вылетел с треском с рабфака потому только, что не сумел держать себя так, как это было необходимо перед своими же товарищами да всевозможными месткомами и партячейками. С тех пор я стал иначе говорить, иначе смотреть. Отчасти это пошло мне во вред, но я предпочитаю лучше покраснеть перед бабушкой, нарушив правила хорошего тона, чем обнаружить свое подлинное лицо перед рабочим.…В нас развивали утонченность мысли, эстетическое чувство, изящество манер, обостряли нашу впечатлительность, а теперь вместо этой культуры нам нужнее была бы здоровая простота чувств и непоколебимая самоуверенность, которая часто происходит от ограниченности, но за которую я теперь охотно бы отдал всю свою развитость и щепетильность (И. Головкин (Римская-Корсакова). Побежденные).

В ряде случаев принятая модель речевого поведения является результатом не только и не столько индивидуального выбора или влияния социальной среды, сколько совокупно действующих разных налично-бытийных обстоятельств: происхождения, пола, материального положения, воспитания, статуса и пр.: Когда мне однажды пришлось свидетельствовать в участке подпись, то один вид толстого пристава с рыжими подусниками в ладонь, с выпяченной грудью и с рыбьими глазами, который все время меня перебивал, не дослушивал, на минуты забывал о моем присутствии или вдруг притворялся непонимающим самой простой русской речи, - один его вид привел меня в такой гадкий трепет, что я сам слышал в своем голосе заискивающие, рабские интонации. Кто виноват в этом? Я тебе скажу: моя мать. Она рано овдовела, и мои первые детские впечатления неразрывны со скитанием по чужим домам, клянчаньем, подобострастными улыбками, угодливостью, попрошайничеством, слезливыми жалкими гримасами, с этими подлыми уменьшительными словами: кусочек, капелька, чашечка чайку… Я ненавидел и боялся их, этих благодетелей, как и теперь ненавижу…. <…> Когда я говорю с ними, я чувствую, что на лице моем лежит противной маской чужая, поддакивающая, услужливая улыбка (А.И. Куприн. Река жизни).

Подобная реакция в теории Г.И. Гурджиева квалифицируется как внутренняя предупредительность, обнаруживающая себя в постоянном ощущении дефицита, нехватки внимания и расположения со стороны других людей и в постоянном стремлении восполнить этот дефицит идентификацией с ожиданием других [8, с. 15]. Появление маски объясняется сформированным в сознании личности специфическим «социальным» опытом, давление которого воспринимается самой личностью негативно.

Нежелание, отказ личности исполнить и принять ту или иную конкретную роль-маску, пренебрежение к ее исполнению воспринимается в обществе, как правило, отрицательно вследствие создания контекстуального диссонанса.

Такимобразом,независимоотпричин,лежа-щих в основе принятия и исполнения роли-маски, личность с ее помощью выступает в образе, который служит в качестве социальной одежды, подчеркивающей или, наоборот, скрывающей те или иные черты и формы и способствующей продвижению в среде обитания.

Личность, не имеющая мотивов создавать роль-маску и исполнять ее при построении своего Я, собственного образа, безусловно, также прибегает к различным модификациям: убирает, нивелирует то лишнее, что неблагоприятно, не в лучшем виде представляет ее в глазах всего общества в целом, социальной группы или отдельной личности. Однако при моделировании и исполнении роли-маски отсекается не лишнее, а главное, сущностное , и предъявляется рафинированный образ. При этом создание нового образа становится самостоятельной риторической задачей.